Жар-перо - символ поэтического труда

(К 100-летию со дня рождения Бориса Чичибабина)


«Хорошие стихи не так легко писать», — этому признанию юного Пушкина из послания «К другу стихотворцу» (1814) [1, 23] почти 200 лет. Оно эстафетой переходит новым поколениям поэтов, и ни один из них его еще не опроверг. Тайна поэтического творчества всегда была для Б.А.Чичибабина самой волнующей, может быть одной из основных тем его художественного опыта, и нашла свое выражение во многих его стихотворениях: «Экскурсия в лицей», «Стихи о русской словесности» и другие.


Обратимся к одному из них. Вчитаемся, всмотримся, вдумаемся в мир и события данного текста.

Про то, что сердце, как в снегу,
в тоски таинственном настое,
как Маяковский, не смогу,
а под Есенина не стоит.

Когда б вмешательством твоим
я был от горшего избавлен,
про все, что на сердце таим,
я б написал, как Чичибабин.

Да вот беда и канитель:
его нет дома, он в отлучке,
дверь заперта, пуста постель,
и жар-перо ржавеет в ручке. [2, 98]
(1965)


Эти стихи открываются не сразу, сколько их ни читай. Приглашение к неоднократному чтению, возможно, поможет увидеть, как скрытая отвлеченность и очевидная красота притягивают, завораживают и убеждают, что поэзия — это не сообщение, а приобщение, соучастие в творении. Несказанное увлекает и действует сильнее, чем выраженное словами. О чем идет речь? «Про то, что сердце, как в снегу, в тоски таинственном настое…». А еще: «про все, что на сердце таим…».
Какова задача? Написать про одно сердце, (оно в тоске), другие сердца (они что-то таят), о них известно автору и обратиться к третьим, читательским. «Я» — автор или лирический герой, «мы» — все здесь, в тексте, и «они» — за его пределами, в пространстве и времени ином. Это возможно? Нет.

…беда и канитель:
его нет дома, он в отлучке,
дверь заперта, пуста постель,
и жар-перо ржавеет в ручке.

Предложена условная игра в прятки, ироничная мистификация, розыгрыш: «его нет дома», а стихи явились. «Жар-перо» воздействует мгновенно, но процесс творчества, как миф, с таинственной работой воображения и души, осмысливается постепенно, погружая в стихию фольклора, в мир волшебной сказки и ожидания чуда. И чудо происходит: мотив «жар-пера» берет, принимает на себя все движение сюжета. Само слово motus — с латинского означает движение. В неподвижном ряду названий предметов, — дом, дверь, постель, ручка — символический образ поэтического труда не просто многомыслен, он предполагает бесконечное число значений, даже если «ржавеет». В данном контексте фантастическое «жар-перо» — выразитель незримого переживания. Сюжет словно отступает, перед нами  не случай, не эпизод труда человека, а его состояние в момент творчества. Поэт свободен в выборе темы и несвободен в ее раскрытии. Само это переживание и есть единственная реальность в движении поэтической мысли. Это явление отмечено Н.А.Кожевниковой: предметом изображения в лирике являются «не вещи, а идеи» [3, 9].


В читаемом нами стихотворении использован необычный композиционный прием: автор изъят из изолированного личного пространства «я», оставляет читателю свои сомнения — «не могу», «не стоит», — тревогу: «избавиться б от горшего» и вводит новое имя: «Я б написал как Чичибабин», у него есть «жар-перо».
Возникает уникальное пространство — поэтический мир Чичибабина с его образностью, ассоциациями, боковыми мотивами. Концепция поэтического мира предложена А.К.Жолковским вместе с Ю.К.Щегловым: «Под поэтическим миром автора мы понимает систему инвариантных тем и их инвариантных реализаций (мотивов), характеризующих тексты» [4; 13, 7].


Поэтика в целом граничит с философской эстетикой (понятия — форма, образ, автор и др.). С другой стороны — с лингвистикой (поэтический язык, слово, диалог, стиль и т.п.). Каждое из понятий может служить ключиком к поэтической тайне. Перед нами рождается и растет поэтическая мысль: как трудно сердцу в таинственном настое тоски, но еще труднее написать об этом, написанном тысячу раз. Как Маяковский — «не смогу», да и писал не «Про то…», а «Про это». Как Есенин — «не стоит», все было. Лучше всего, как Чичибабин. Возникает особый ритм, повторение. Рифмуются ситуации — я, мы, они, он — и появляется новый собеседник, не названный по имени: «Когда б вмешательством твоим я был от горшего избавлен…». К явлению тайны добавляется новый элемент: «таинственный настой тоски», «таим», тайна волшебного предмета, тайна воображаемого собеседника, возникает связь земли и неба. Это создает особую интонацию всего стихотворения: исповедальную в первой строфе, молитвенную — во второй и драматически-насмешливую — в третьей с разговорной лексикой: «Да вот беда и канитель…», «в отлучке», с иносказанием «ржавеет».


Разнообразие интонации обращено не только  к сердцу, но и к разуму. Чичибабинское «Да вот беда и канитель…» возвращает нас к пушкинскому «Да вот беда: сойди с ума, и страшен будешь, как чума…». Минимальная единица сюжета «жар-перо», которое «ржавеет в ручке», создает семантически напряженное место в тексте, вызывает новые «неназванные представления» [5; 335], новые ассоциации, в частности, с Ахматовой:

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле — печаль
И долговечней — царственное слово. [6; 353]


Приоткрываются новые смысловые глубины авторской концепции: каждому поэту для пережитого предстоит искать и находить свои слова.
Лирика XIX-XX в.в. богата вариациями статичной, исходной, инвариантной темы тоски. В стихах Фета, Анненского, Белого, Блока, Балтрушайтиса, Волошина, Городецкого, Бродского, Кушнера можно встретить «тоску истомную», «тоску  земной разлуки», «мою тоску», «тоску нежную и напрасную», «тоску угрюмую», «тоску неизъяснимую», «обжигающую тоску», «тоску по тайне звездной». Можно пережить «острые ласки тоски» и даже «пропасть от лени и тоски».


Однако эмоциональный центр чичибабинского лирического «я» оказывается смещен. Может ли вдохновить тоска, скорбь? Как ее выдохнуть, чтобы дышать чистым воздухом свободы и творчества? В пределах данного текста Чичибабин переходит от «я»-повествования к «он»-повествованию, т.е. к построению своего поэтического «я» через описание себя как «другого». Тем самым размыкается изолированное пространство и возникает связь с миром, словно в каждую следующую минуту можно снова открыть эту дверь, шагнуть к этому столу, чтобы жаром пера согреть сердце, которое «как в снегу». Депрессивно-статичный компонент тоски необходимо преодолеть, чтобы избавиться «от горшего», того, что на сердце «таим».
Что же таим? Таить можно не только боль и печаль, но и радость, восторг, благодарность, как Борис Пастернак:
 

Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
В слезах от счастья отстою. [7, 86]


Поэтический мир каждого стихотворения благодаря ассоциативным связям и неизменному присутствию темы творчества всегда останется неповторим. Мандельштам предостерегает:

Не сравнивай: живущий не сравним.
<…>
Где больше неба мне — там я бродить готов,
И ясная тоска меня не отпускает
От молодых еще, воронежских холмов
К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане. [8, 234]


И «ясная тоска» и «тоски таинственной настой» требуют преодоления, выхода за их пределы, порождая состояние амбивалентности, двойственности переживания. Один объект — тоска — вызывает одновременно два противоположных чувства: сомнение и уверенность, тревогу и надежду, неудовлетворенность собой и стремление к творчеству.


Чичибабинская метафора «жар-перо» наполнена состоянием пред-творчества, мольбой о вдохновении, об утолении «духовной жажды». Вновь возникает цепочка пушкинских ассоциаций: преодоление «пустыни мрачной», «глаголом жги…» — они соединяют жар и слово. Волшебная сила «жар-пера» служит воплощению в поэтическое слово мысли и переживания. Как это происходит? Это всегда останется тайной, которая сама себя охраняет. Очевидно только одно: в художественном мире Чичибабина усилием воображения создан неповторимый поэтический автопортрет.


ЛИТЕРАТУРА
    1. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10-тт, т.1. – М.-Л., 1951.
    2. Борис Чичибабин. В стихах и прозе. И все-таки я был поэтом…– Харьков,
    «Фолио», 1998
    3. Кожевникова Н.А. Словоупотребление в русской поэзии XX века. М., 1986.
    4. Жолковский А.К. Избранные статьи о русской поэзии. М., 2005., Так же:
    Жолковский А. Мемуарные виньетки и другие non-fiction. СПб., 2000.
    5. Лидия Гинзбург. О лирике. –Л.: СП, 1974.
    6. Анна Ахматова. Стихи и проза. – Л.: Лениздат, 1976.
    7. Борис Пастернак. Собр.соч.: В 5 т. ; Т.2. ; М.: Худож. лит-ра, 1989.
    8.  Осип Мандельштам. Стихотворения. Переводы. Очерки. Статьи. ; Тбилиси:
    Мерани, 1990.