Глава 3. Фата-Моргана

В этом Городе, кажется, никогда по-настоящему  не было весны. Была  только оттепель. Иногда. Редко.  Зима, в основном. Многие тайно ждали лета, весны, оттепели, тепла… Тепла всё не было. В основном было пасмурно, тихо и грустно. Грустно  за окнами старых домов. Грустно в душе  у жителей Города. Верно, они привыкли  жить  в этих невидимых оковах,  привыкли  к глупым причудам «короля Соломона». Хотя сами уже позабыли, как на самом деле он выглядит.  Но в тайне всё равно ждали весны.
   Это было  странное зрелище. Зрелище старого Города. Малоэтажные слегка покосившиеся  домики вдруг  сменялись  грозной величественной архитектурой готических  строений, подпирающих  острыми  шпилями небо. Резные оконные проемы  в них украшали  выцветшие от времени цветные витражи и мозаики. В этом чувствовалась рука  настоящего мастера, знатока своего дела, влюбленного  в искусство и красоту человека… Где сейчас  был этот  мастер? В застенках ли «соломоновского» зиндана, убит ли,  бежал ли из Города прочь? Никто уже  не знал. Не помнил его  имени… А, может, он, как и многие безмолвные  в этой  безликой  городской  толпе ждал весны…
   
      В этот  день в Город  вновь пришла  оттепель.  Сквозь  холодные  окна  гостиницы “Spring Sun”, в которой  жил Викториан, цедили скупые лучи утреннего  солнца.
    Окунув ладони  в белый  фарфоровый  тазик, служивший подобием умывальника, Викториан резким  движением окатил лицо холодной чистой  водой. Её капли теперь  скатывались  с кончика его носа, возвращаясь  обратно в фарфоровый тазик, текли  вдоль рук – от ладоней к локтю, к подкатанным рукавам  белой рубашки. Оранжевые  солнечные лучи  прочертили  по его лицу световую дорожку, когда высокая стройная блондинка  с тонкими европейскими чертами лица неслышно приблизилась к нему и подала ему белое  пушистое махровое полотенце.
«Возьми…», - сказала она.
Он  улыбнулся в ответ и с задорной любовью посмотрел на неё.
   Её звали Вера. Она была женой Викториана. Его первой и последней любовью. Судьбой и Спасением.
- Какой это  всё-таки странный Город, - сказала Вера. – И зачем ты только меня сюда привез?..
- Не странный, а несчастный, - ответил Викториан. – Но он будет счастливым. Будет счастливым. Счастливым и свободным…
 Вера улыбнулась  уголком рта.
- Я должен был…- продолжил Викториан. – Я должен был здесь появиться. Потому что кто-то должен…
- Я люблю тебя, - обняв его за шею, уткнулась  Вера носом в его щеку. – Будь осторожен.

   Сколько Викториан уже жил в этом Городе, неизвестно. Казалось, что долго. Правильные  часы  по-прежнему шли на его руке, и он знал точно, сколько времени прошло. Эти часы, по завету Готлиба, он никогда не снимал. Готлиб иногда навещал  его, и по вечерам они долго разговаривали.
    Так немец-часовщик  вскоре  стал приводить к нему людей. Викториан начал с ними разговаривать – рассказывать правду о Городе  и её  правителе.  Слушатели внимали ему, соглашались – и лица их просветлялись надеждой. Он говорил им простые истины – о Свободе, о Счастье, о Процветании, о злосчастном Тиране, который должен  быть низвергнут, о Преодолении Рабства в душах. Его  слова  были простыми и сильными, как крылья птицы, воспарившей к небесам. Они проникали в самое сердце, западали в душу.
По окончании каждой из таких  бесед Викториан  вручал своему  слушателю  маленький  квадратный футлярчик, на  верхней крышке которого была выгравирована монограмма “VN” – первая и последняя буквы в имени Викториана. Если  открыть футлярчик, то внутри были встроенные в корпус часы. Они шли правильно. Так людей с правильно идущими часами становилось  всё больше и больше. Но они всё ещё боялись. Боялись  рассказать друг другу, что теперь у них есть часы. Они прятались, маскировались под всех  остальных, сохраняя меры предосторожности… Но что-то… что-то в их лицах уже было другим…
   А потом  Викториан шел на улицу – гулять, разговаривать с людьми, смотреть на Город. Люди в нем по-прежнему ходили невеселые, часто смотрели под ноги. Но вот иногда вдруг останавливались и смотрели вверх, в пасмурное небо,  будто ожидая чего-то.
    
     Собирался Викториан на улицу и сегодня, в этот странно солнечный день, и вот уже надел своё дорогое пальто.
- Будь  осторожен. Береги себя, - повторила Вера, когда он остановился на пороге.
Он лишь улыбнулся  на прощанье и показал двумя пальцами  правой  руки знак  “victory” – что означает «победа». И шагнул за порог.

***
Никанор Иванович Капканчиков сидел в своём Дворце  мрачный, как  туча. Несколько месяцев кряду Городские гонцы докладывали  ему о передвижениях Чужестранца по Городу. Слушая  их еженедельные доклады, Никанор Иванович топал ножкой и приказывал следить за Тем, кого он боялся, ещё усерднее.
- Что он говорит людям в Городе? – спрашивал он Петрушу.
- Он рассказывает всем, что вы – вовсе не король Соломон. А Никанор Иванович… А еще  про Свободу, Любовь, Милосердие.
Никанор  Иванович бормотал  себе под нос что-то нечленораздельное – сквозь  скрежет его  зубов доносилось что-то клокочущее, похожее на рычание простывшей  собачонки.
 - А ещё про то, что часы в Городе идут неправильно, - продолжал Петруша. – А ещё… А ещё…
- Ну,  хватит! – взвизгнул Никанор Иванович.   – Пшёл вон!

    За Викторианом, конечно, следили: бдительные  уши на улицах  были  повсюду. А гулять Викториан  любил долго и, бывало, возвращался в номер гостиницы уже под вечер. Там его ждал вкусный ужин, приготовленный заботливой рукой Веры… О слежке Викториан простодушно не знал, но, вероятно, допускал такую возможность.
   В этот  день в Городе  и вправду распогодилось  настолько, что светило не только ласковое  солнце, пробивающееся сквозь облака, но и птицы защебетали где-то в поднебесье.  Викториан шёл по Городу  и улыбался – он этим обращал на себя внимание  многих людей. И они невольно норовили  заговорить с ним первыми. Он побеседовал уже с некоторыми. И продолжал свой путь – как вдруг некое колкое предчувствие  заставило его  обернуться. Позади, сквозь безликую толпу, шёл человек, чьё лицо ему показалось странно знакомым, будто  он уже видел  его  где-то когда-то… Но человек в чёрной шляпе и чёрным остроконечным зонтом, на который он опирался, как на трость,  как ни в чём не бывало, свернул в переулок…

«Вероятно, померещилось…», - подумал Викториан и зашагал дальше.

    Ведь отвлекаться на всякие глупости он не привык. А между тем, сегодня, ровно в полдень,  он договорился  встретиться  с Готлибом у стен Городской ратуши. Тот обещал ему  принести новую партию часов. Именно  на эту встречу Викториан и спешил.
    Как вдруг… он почувствовал быстрый  резкий укол в икроножную мышцу. Не успел он опомниться, как летел уже куда-то вниз. Вниз и вниз – как в глубокий колодец, стены  которого отливали  жидким солнечным янтарём…
   «Лечу  сквозь  Землю, - подумал Викториан. – Совсем как Алиса в Стране  Чудес… Когда-то  в детстве  это была моя любимая сказка… Того и гляди – пролечу сквозь  Землю насквозь. И окажусь по ту сторону…».
    Но не было ни Кролика, который  спешил на обед к Герцогине, ни потайной комнаты с ключиком на  хрустальном столике…  А Викториан летел всё вниз и вниз, сквозь колодец с янтарными  стенами. Иногда его полёт то замедлялся, то вдруг ускорялся. Ему не было ни холодно, ни тепло, ни страшно, ни весело. Откуда-то  слабым  эхом, пробиваясь сквозь стенки колодца, переливчато звучала арфа и флейта. Это  было похоже на долгий, затяжной сон, от которого сложно  проснуться.
  «Фата-Моргана… - подумал Викториан. – Но как здесь красиво!.. Я что, умер?».

   Внезапно вокруг него  пространство  стало расширяться, а полёт  его снова замедлился – и Викториан увидел большую Птицу, стремительно приближающуюся к нему. Он никогда  такой  раньше не видел: её крылья были огромными и сильными, а оперенье сверкало лёгким, но ослепительным золотом. Прежде, чем крыло её укрыло его сенью, Викториан успел разглядеть на голове Птицы  столь же чудесный золотой венец. Кажется, так он  представлял себе когда-то Птицу Феникс, но, конечно, думал, что всё это сказки. Сказки… Но вот чудесная Золотая Птица уже подхватывала его и бережно сажала к себе на спину, прекращая его бесконечный полёт в бездну…