Испания часть 3

При завоевании мусульман Испания представляла собой страну, богатую природой, но бедную культурой. Вскоре после завоевания они обратили ее в цветущий сад, полный людьми, плодами и красотами. Роскошные сады, богатые нивы, тысячи разных мельниц, заводов, фабрик, многочисленные деревни, обширные благоустроенные города, фонтаны и оросительные каналы покрыли всю страну, подчиненную мусульманскому управлению. Прежнюю мертвенность заменила жизнь; пустыни обратились в нивы. Хорошие дороги изрезали страну по всем направлениям, содействуя торговле и сношениям людей.
Население увеличивалось со сказочной быстротой и поражало современников своим довольством и хорошей жизнью. По словам арабских историков, в одной долине реки Гвадалквивира были расположены двенадцать тысяч деревень. В царствование эмира Юсуфа каждую пятницу в трехстах тысячах мечетях читалась хутба! Страна была усеяна 80 большими и 300 малыми городами. Столица халифата Кордова имела двести тысяч домов, шестьсот мечетей, пятьсот больниц, восемьсот медресе и девятьсот общественных бань. Гренада, Севилья, Толедо соперничали в блеске и богатстве с Кордовой.
Государственные доходы халифата были более всей суммы доходов тогдашних государств Европы. Управление – внутреннее, военное и морское не имели себе подобного. Купцы и произведения испанских мусульман проникали во все страны. Блеск, богатство и знания их освещали восток и запад. Едва ли какая другая страна родила столько ученых. Мы имеем под рукой небольшой список, заключающий имена 203 улемов, написавших до тысячи книг по всем отраслям наук, знаний и искусств.
Жаль только, что большинство этих книг было уничтожено испанцами под влиянием фанатизма и вражды ко всему мусульманскому.
Земледелие, медицина, хирургия, естественные науки, математика, астрономия, логика и философия достигли особенного развития между испанскими мусульманами. Халифы дорого платили за каждую книгу и глубоко почитали всякого ученого, всякого мастера. Дворец халифа не был только жилищем хорошеньких женщин; он представлял собой также храм науки и собрание великих мужей знания и искусств.
Как велико было уважение к науке, видно из того, что библиотека халифа Абдурахмана III в Кордове заключала шестьсот тысяч книг! Общественных библиотек в государстве было семьдесят, открытых всегда для публики и учащихся.
Мы раньше заметили, что европейцы, обучаясь в Испании у мусульман, перенесли в Европу много знаний и ускорили расцвет новейшей науки и цивилизации. В этом отношении заслуга испанских мусульман и их жизни вполне признается европейскими учеными.
К несчастью, с падением халифата поголовное изгнание мусульман из Испании погубило их умственные плоды и культуру, так что современная Испания в век пара и электричества – лишь развалина в сравнении с тем, что было за шестьсот лет! Однако до сих пор целы многие памятники, рисующие нам былое величие и цивилизацию единоверного нам народа.
Полюбуйтесь знаменитой мечетью в Кордове, ныне обращенной в католический храм, или великолепной Альгамброй в Гренаде – и перед вами оживет грандиозная, величественная картина могучей жизни и чудной цивилизации, которые в дальнейшем своем развитии, может быть, создали бы жизнь более нравственную, более счастливую, чем имеют люди теперь, если бы неумолимая рука судьбы и испанского вандализма не уничтожили ее с корнями.
Я счастлив, что судьба привела меня поклониться этой далекой земле с ее великими памятниками. Тут прочувствовал я много хорошего и испытал немало радостей, волнуемый часто и сожалениями, и надеждами.
21 декабря 1887 – №39
Описывать все памятники мусульманской жизни и цивилизации, осмотренные мной в разных городах Испании, потребует очень много места. О них следует написать особую книгу.
Упомяну лишь о великой мечети в Кордове и дворце Альгамбра в Гренаде. Кордуанская мечеть заложена в 770 г. Гиджры халифом Абдурахманом. Эта грандиозная молельня сооружена вся из дорогого мрамора с куполом, покоящимся на восьмидесяти колоннах. Вид мечети грандиознее, внутренняя отделка великолепнее стамбульской Ая-Софии, большой каирской мечети и других сооружений подобного рода. Освещение храма так рассчитано, что производит на зрителя глубокое впечатление. Строгая симметрия всех частей, красота и величие общего вида, воздушные арки, соединяющие колоннаду храма, непритворно и беспристрастно говорят нам о духе народа – строителя, великом, красивом и жизнетворном, каковым представляется кордуанская мечеть, воплощение духа и вкуса арабов.
Я целую неделю осматривал и любовался этой большой мечетью, каждый день открывая в ней новые красоты и новые мысли гения строителей. Вслед за французским путешественником Густавом Доре не могу не заметить, что пристройка и небольшие переделки, сделанные испанцами, чтобы уничтожить мусульманские надписи, много повредили цельности красот мечети.
Другой памятник, привлекающий ежегодно массу туристов и художников, это Альгамбра, дворец халифов Гренады. Дворец этот состоит из нескольких дворов и множества построек, сооруженных разновременно разными халифами. Тем не менее дворец представляет нечто цельное во всем своем разнообразии; идея красоты и симметрии в кажущемся беспорядке выдержана от начала до конца. Мозаика и арабески, украшающие Альгамбру, сохранились до сих пор, так же, как многие надписи, пощаженные невежеством испанцев. Так, над "Воротами Закона", можно прочесть арабскую надпись куфическими и африканскими письменами, указывающую, что ворота окончены в 749 г. (1348 г.).
Так как мусульмане избегали рисунков одушевленных предметов, то все их искусство в живописи вылилось в изображениях растений и различных узорах, называемых арабесками. Затейливость и красота арабесок Альгамбры в мозаике или на мраморе до сих пор поражают всякого наблюдателя и служат образцами этого рода искусства, хотя подражания никогда не достигают достоинства оригинала.
В первое мое посещение Альгамбры я пошел туда с проводником и описанием дворца на французском языке. Нас встретил смотритель и дал прислужника, чтобы показать это чудо мусульманского зодчества, единственное в мире по своему характеру и стилю. Каждый шаг в пределах дворца и его дворов приводил меня в восторг, и только мысль о том, что это призрак прошлого и погибшего, отравляла восторженность моего духа!
Я сообщил смотрителю, весьма любезному испанцу, что приехал из далекого Туркестана, чтобы поклониться памятникам ислама в Испании, и просил его дозволить посещать дворец каждый день. Таким образом, все время я проводил много часов в обозрении дворца и созерцании окружающих красот, ибо Альгамбра сооружена на горе, над Гренадой. Сочетание самых счастливых условий делают всю эту местность едва ли не лучшей во всем мире. Арабские историки считают окрестности Гренады лучше, чем таковые Дамаска и Багдада. Вода умеряет жар. В Гренаде, чем жарче, тем более воды, благодаря близости вечно снежной Сиерра-Невады, регулирующей климат и оплодотворяющей всю местность, которая производит самые нежные плоды и цветы юга.
В течение месяца каждый день я посещал Альгамбру и его окрестности, часто ночуя во дворце у одного из служителей, который, конечно, за деньги кормил и поил меня. Тут я бродил и перед утренней зарею, и в лунные ночи, сопутствуемый воспоминаниями, впечатлениями и разными мыслями, теснившимися в голове под влиянием истории и местности, действительно чудесной. Правы были арабы, назвав парк с небольшим увеселительным дворцом "Генералиф" (испорченное от арабского "Дженнет эль-Ариф", т.е. "Рай Арифа").
Была чудная лунная ночь. Устав бродить по обширным дворам и галереям Альгамбры, я присел в тени колоннады Львиного Двора, на коврике моем, который тут лежал постоянно для молитв. Увлекаемый молчанием ночи и красотами до сих пор великолепного двора, хотя фонтаны львов не бьют уже ключевой водой, я представлял себе то время, когда двор этот был оживлен блестящей свитой халифа, послами королей и учеными мусульманами, дававшими жизнь и силу всему народу… Воображение было столь сильно, что мне казалось, что передо мною действительность. Но вдруг все исчезло; мысли мои путались… Полет какой-то ночной птицы на минуту нарушил тишину и затем опять все стихло, как в гробу… Ночь была восхитительна; полулежа, я оставался очарованный… Вдруг со стороны Миртового Двора донесся до меня легкий шум, похожий на шепот и говор людей. Кто бы это мог быть? Сторожа давно спят, и они далеки отсюда; посторонних на ночь сюда не пускают… Шорох и шепот приближался. Я забился под самую стену, в тень и стал выжидать не то с любопытством, не то с боязнью. Каково же было мое удивление, когда во двор вошли двенадцать дев, одна прекраснее другой, и стали вокруг Фонтана Львов! Я притаил дыхание и замер… Кто они, откуда, зачем? Одна из дев громко прочла мусульманскую молитву, и я понял, что вижу невольно мусульманок, вероятно, арабок. До сего безмолвный бассейн зашумел золотистыми струями воды, и прекрасные мусульманки совершили легкое омовение. Я не верил глазам, но явление было очевидно. Постлав тут же свои шелковые покрывала, девы стали на молитву и, окончив ее, тихо направились обратно…
Фонтан иссяк вновь. Гробовая тишина воцарилась. Я встал и, еле слышно скользя по мраморным плитам, пошел за ними, чтобы узнать, кто и откуда они.
31 декабря 1887 – №40
Медленно обошедши Миртовый двор, арабские красавицы вошли в Башню Принцесс. Казалось, что великолепный гарем повелителя Андалузии был перед моими глазами. Не видно было только черных слуг, детей Судана. Ни шума, ни говора; мертвая тишина и безмолвный скромный лунный свет царствовали над таинственной картиной, коей я был невольным свидетелем. Вслед за красавицами и я вошел в Башню, думая, что они уже прошли далее, но, увы, эта неосторожность выдала меня. Когда я вошел во вторую комнату, то был встречен возгласом: "Чужой, неверный, о, милосердный Аллах!" Хотя я был крайне смущен, но, отступив на шаг, объявил, что я друг и мусульманин, и что Премудр Аллах, приведший меня сюда, помимо знания и желания. Незнакомки как бы несколько успокоились и переглянулись между собой. В этот момент одна из мраморных плит пола тихо поднялась и из-под нее показалась белая чалма чьей-то головы. Я положительно не знал, что думать и как быть, увлеченный, пораженный глубокой таинственностью всего явления в знаменитой Альгамбре, покинутой тому пятьсот лет назад!
Вслед за чалмой из подземелья выдвинулся целый старец, седой, как лунь, и, когда одна из дев обратилась к нему с указанием на мое присутствие, он повернулся в мою сторону и, пристально взглянув на меня, воскликнул: "Сын мой, молла Аббас, ты ли это?" Тут только я разглядел, что передо мной стоит почтенный шейх Джелял, которого, как вероятно помнят читатели, я видел в Париже. Это был, несомненно, он.
– Это я, Аббас, но премудры дела Аллаха! Ничего не понимаю в том, что тут вижу…
– Тебе, мой сын, суждено видеть еще многое… Тогда все поймешь. Подойди сюда. – Я вошел в средину комнаты. Девы с любопытством и не без боязни рассматривали меня. "Спускайся", – приказал мне шейх, указывая на подземелье. Видя мою нерешительность, он прибавил: "Я и эти мусульманки пойдем за тобой… не бойся". Не отдавая себе отчета, я опустился в жерло неведомого подземелья и начал сходить осторожно вниз по каменным ступеням. Было так темно, как не бывает над землей. Сойдя ступеней сорок, я остановился… Боязнь проникла в душу, и в голове блеснула мысль, куда и зачем я иду… Но сзади послышались шаги и блеснул красный свет фонаря. Через минуту подошел ко мне шейх Джелял, а за ним вереницей с фонарями шли девы.
"Иди, мой сын, не смущайся, – ободрил меня шейх, – дорога одна". Спустившись еще ступеней сорок, мы очутились в обширном подземелье с каменными стенами и таковым же сводом. Меня обдало сыростью. Шейх Джелял быстро подошел к одной стене и с удивительной ловкостью вытащил несколько камней. Образовался проход. Спутницы наши одна за другой скрылись через это отверстие. Шейх пропустил туда же и меня, дав фонарь, чтобы подержать с той стороны. Сам он, укрепив несколько камней, ползком пролез ко мне, и ловко заложил последний камень.
Тут мы поднялись ступеней десять наверх и очутились в другой подземной зале. Все двенадцать дев были тут и творили утреннюю молитву, когда мы вошли.
Все это происшествие настолько было удивительно и глубоко интересно, что мысли мои совершенно путались, но, видя около себя почтенного шейха, своего парижского знакомого, я не боялся за последствия моего любопытства и ждал удобной минуты, чтобы расспросить обо всем этом… Мы, очевидно, куда-то шли, но шли под землю, скрывая следы и заделывая таинственные проходы…
Второе подземелье, в коем мы очутились, было также с каменными сводами и столь же обширно, как и первое. У входа, откуда мы вошли, лежала груда земли, свежевырытой. Взяв лежавшую тут же лопату, шейх Джелял начал засыпать вход, откуда мы поднялись. Я помог ему в этом деле, и через четверть часа вход был засыпан, утрамбован, и две каменные плиты совершенно маскировали его. Теперь я понял, что путь наш скрыт. Если бы кто-либо, случайно открыв подземелье под башней Принцесс, и проник бы в первую залу, то, увы, он не мог бы догадаться, что и далее есть неведомый путь.
Окончив молитву, одна из дев сняла висевшую на стене корзину и разложила на полу различные фрукты и хлеб. Небольшая корзиночка была подана шейху с закуской для него и меня. Я видел, что имею дело с людьми, которые говорят, молятся и едят… Но тем не менее все это было крайне странно и необыкновенно. Несколько успокоенный, я был пожираем любопытством… Освежив себя несколькими сочными персиками, такими душистыми, какими они не бывают у нас на земле, я обратился к шейху:
– Я знаю, что мы идем под землю, но, однако, куда же мы должны прийти по этой удивительной дороге? Это вовсе не похоже ни на караванные пути Туркестана, ни на железные дороги Френкистана.
– О, мой сын, это действительно удивительная дорога. Ты видел начало, увидишь и конец ее… Из Башни Принцесс мы спустились в казнохранилище халифов Гренады, оттуда мы прошли в это подземелье, которое зовется "Комнатой Спасенья". Сюда никто никогда не войдет, кроме посвященных.
8 января 1888- №1
Пояснение шейха Джеляла, что первое подземелье было когда-то казнохранилищем халифов Андалузии, а второе – "Комнатой Спасенья", мало объясняло мое странное положение и еще менее удовлетворяло разгоряченное любопытство.
– Благодарю вас за это сообщение, но, ради Аллаха, скажите мне, куда же мы идем… При всем моем доверии к вам я чувствую себя неловко, – обратился я к шейху.
– Не бойся и не смущайся, мой сын, – отвечал шейх, – спутницы твои не менее достойны доверия, чем я… Мрачная темная дорога приведет тебя в светлую чудную страну.
– О, Всемогущий, не помешался ли я! Какая же может быть страна, да еще светлая, в недрах земли?. Изучал я и географию, и геологию, но ни о чем подобном не слышал…
Девы между тем, видимо, собрались в дальнейший путь и, стоя с фонарями в руках, ожидали указания шейха.
– Ты скоро об этом услышишь… Как выберемся на свет Божий, я попрошу Фериде Бану (очевидно, так звали одну из дев) сообщить тебе историю страны, в которую идем этой диковинной дорогой… Не смущайся, сын мой. Теперь нам надо торопиться вперед и по возможности менее говорить. Мы находимся глубоко под землей; воздуху здесь мало, и он значительно испорчен. Может сделаться дурно… Надо торопиться; объясниться же успеем, – сказал шейх и знаком предложил девам идти. Я с шейхом пошли вслед за ними. Проход из "Комнаты Спасенья" шел прямо и горизонтально. Выложен он штучным камнем наподобие европейских тоннелей. По проходу мы шли попарно, освещая путь фонарями. Огонь горел тускло; кое-где просачивалась вода. Было сыро. Мы молча шли, по крайней мере, часа два. Я чувствовал уже большую усталость, когда заметил впереди луч белого света. Фонари угасли, и прекрасные мусульманки с возгласом "Велик Аллах" весело побежали вперед… Это был выход из подземного хода. Через пять минут и я с шейхом Джелялом вышли на свет Божий. Но, видно, что чем дальше, тем более я должен был поражаться моим путешествием! Выйдя из прохода, мы очутились в глубочайшем сухом колодце, иначе я не умею назвать небольшое пространство саженей в сорок длины и ширины, усыпанное обломками камней и окруженное со всех сторон отвесными скалами, уходящими под небеса… Подняв голову вверх, я увидел в высоте клочок светлого, голубого неба и был несказанно обрадован чувством, похожим на такое, какое, вероятно, каждый ощущал, проснувшись после страшного сна… Колодец, в котором я находился, имел, по крайней мере, триста сажен глубины и был совершенно безжизнен; однако воздух здесь все же был легче и приятнее, чем в подземельях… Все мы расселись отдохнуть. Шейх Джелял и я совершили утренний намаз. Еще не было поздно. Желая быть скромным, я молчал, но шейх, зная, в каком я был возбужденном состоянии, обратился ко мне: "Сын мой, скоро ты присоединишься к счастливому народу… вон напротив проход, через который мы в четверть часа выйдем в страну Спокойствия".
– На земле ли эта страна, мой шейх? Удивительно.
– Да, но страна эта никому не известна. Географы и историки востока и запада никогда ничего не слышали о ней…
– Велик Аллах! Страна эта, однако, должна находиться в пределах Испании… Мы находимся в нескольких часах пути от Гренады… Ничего не понимаю! В наше время измерены и изучены чуть не все части света, между тем никто и не подозревает о существовании страны Спокойствия около Гренады или под нею, не знаю, как выразиться…
– Трудно будет тебе ориентироваться, пока не узнаешь все подробности… Не утруждай свою голову; будь терпелив.
После этого замечания шейх подозвал наших спутниц и отрекомендовал меня следующим образом: "Вы не пугайтесь этого человека; это мусульманин из далекой страны Туркестана; хотя все мусульманские страны покрыты мраком незнания, как и страны европейские, но тем не менее науки не совсем заброшены у них; некоторые из жителей тех стран кое-чему учатся и слывут на своей родине за великих ученых… Нашего случайного путника зовут Аббасом; он учился кое-чему в Ташкенте и затем в Париже, так что, я надеюсь, он стоит на пути к добропорядочности, человечности и может понять кое-что из жизни нашей страны… Будьте к нему снисходительны и не удивляйтесь его невежеству; позже он освоится с нашей жизнью и приблизится к цивилизованным людям…" Эта странная рекомендация, представлявшая меня невеждой и чуть не дикарем, коробила меня, но что же я должен был делать в моем загадочном положении? Продолжая свою речь, шейх обратился ко мне: "Эти двенадцать дев – высшие по успехам ученицы храма науки и нравственности. Ежегодно в ночь рождения Пророка таковые ученицы в награду проводятся в Альгамбру для обозрения родной страны и древней родины… Из Башни Принцесс видны многие места Андалузии… Это величайшая награда для мусульман нашей страны… Ты можешь говорить с ними свободно; хотя ты плохо говоришь по-арабски, но они настолько учены, что поймут тебя… Имей в виду, что всякий твой взгляд, всякое движение служит для нас словарем, чтобы читать в твоей душе; в нашей стране нет зла, ты ничего не бойся, но старайся лишь быть хорошим и благовоспитанным гостем, насколько умеешь и можешь… Фериде Бану будет любезна рассказать тебе историю нашей страны, и ты узнаешь многое…"
Когда старик умолк, девы сказали мне общий "селям" и выразили благопожелания. Я тоже отвечал на "селям" и, желая показать им, что туркестанцы не совсем невежды, скомбинировал приветствие в стихах, восхваляя их чудную красоту и выражая мою радость по случаю счастливого знакомства… Выслушав меня, девы усмехнулись, причем одна из них заключила, что, вероятно, таков туркестанский обычай…
17 января 1888 – №2
Отдохнув немного, мы двинулись в дальнейший путь. Входя в подземный ход противоположной горы, я заметил, что фонари, находившиеся в руках дев, зажглись как бы сами по себе. Тут только я обратил внимание, что свет их отличался от такового обыкновенных, известных нам ручных фонарей. Оказалось, что спутницы мои обладали особого устройства электрическими фонарями, которые светили или потухали от прикосновения к той или другой пуговке. Фонари светили силой науки, без свечей, сала или фотожена! Это обстоятельство намекнуло мне, что люди, с которыми судьба меня сводит, не отстали, по-видимому, от Европы в физике и механике, хотя, по словам их, непосредственных сношений с этой частью света они не имеют.
С полчаса мы шли подземной дорогой – галереей и наконец достигли большой сводчатой залы, вроде двух, уже пройденных раньше. Тут шейх Джелял, обращаясь ко всем нам, сказал: "Путешествие наше благополучно окончено; мы сейчас выйдем на свет Божий и будем в Стране Спокойствия. Ход и выходы в нашу страну составляют самую важную государственную тайну, а потому, чтобы войти туда, вы должны завязать ваши глаза…"
Все девушки окутали свои головы и лица; я обвязал глаза платком… Несколько минут мы стояли в этом положении. Слышно было, что шейх Джелял что-то делал в стороне, в глубине подземелья… Наконец, предложив девушкам взяться за руки, он подал им одну руку, а другой взялся за мою и предложил идти… Мы тихо двинулись гуськом, следуя указаниям движения руки шейха. Шли то направо, то налево, делая круги и зигзаги, и я потерял всякое сознание направления. Спустя минут пять мы вошли в какую-то галерею и начали, очевидно, подыматься в гору. Наконец шейх предупредил нас, что впереди лестница. Мы поднялись ступеней двадцать и остановились. Шейх произнес: "Мы благополучно возвратились…" Что-то открылось, и я почувствовал, как пахнуло свежим воздухом… Пошли далее и, сделав несколько оборотов в разные стороны, наконец остановились. Слышно было журчание воды; свежий здоровый воздух давал себя чувствовать еще более. Страх чего-то и любопытство так перепутывались во мне, что я не могу определить, что, собственно, происходило во мне. "Можете развязать себе глаза", – сказал шейх… Когда я снял повязку, то увидел себя в светлой обширной и меблированной по-восточному комнате. У одной из стен журчал гранитный фонтан, а около фонтана, держа чистые полотенца, стояли два старца, напоминавшие по летам и одежде шейха Джеляла. Спутницы мои, сбросив покрывало, весело обступили фонтан, освежаясь водой и передавая старцам свои впечатления… Их бойкая, радостная речь раздавалась волшебной музыкой.
– Какова Гренада? Понравилась ли вам наша старая Андалузия? – спрашивали старцы, и девы восторженно передавали свои чувства и впечатления…
Я стоял и глазел вокруг как ошалелый. Шейх Джелял, предложив мне вымыть лицо и освежиться, вывел меня из оцепенения. Холодная вода действительно укрепила несколько мои мысли и нервы. Пройдя в следующую комнату, куда уже прошли наши спутницы, я очутился в столовой. Тут для всех нас был накрыт стол, и мы подкрепились обильным завтраком, состоявшим из мяса, пилава и фруктов. Здесь я не мог не заметить, что большинство моих спутниц были редкие красавицы… Видя мое изумленное и жалкое положение, шейх Джелял предложил Фериде Бану посвятить меня в тайну их страны и моего положения… Мы встали из-за стола и тут же уселись на широких, мягких диванах, обитых пурпуровым блестящим сафьяном. Старцы убрали со стола и по мусульманскому обычаю подмели всю комнату. Взглянув в окно, я увидел чудную картину. Перед моими глазами лежала обширная ровная долина, окруженная со всех сторон обрывистыми, поросшими богатым лесом горами, вершины коих горели серебряным венцом снегов… Очевидно, я находился в благодатной котловине вечно снеговых гор, но какая это была котловина! Зеленые луга, покрытые узорами садов, виноградников и розовых плантаций, с множеством благоустроенных селений и высоких изящно-арабских тонких белых минаретов придавали местности характер волшебной панорамы… Я не мог оторвать глаз от окна. Мне не мешали любоваться и наслаждаться. Прекрасны страны Зеравшана, великолепны окрестности Парижа, но тут было лучше…
– Скажите, пожалуйста, как обширна эта страна, – спросил я прекрасную Фериде Бану.
– По туркестанской мере на часы, страна наша имеет в ширину два, а в длину 3 часа протяжения (час соответствует 6 верстам).
– Прошу вас, расскажите мне историю этой прекрасной и таинственной страны; я сгораю от любопытства, – продолжал я, обращаясь к ней.
Прочие девы, как и я, приготовились слушать, ибо в подобных случаях всякая ученая девушка этой страны импровизирует, основываясь на данных истории. Полилась гармоничная, музыкальная арабская речь. Передам ее по возможности ближе к оригиналу. Фериде Бану говорила:
– Краткая история, столь же достоверная, как день, бесстрастно передает нам, что славные, доблестные отцы наши, несомые на крыльях победы и торжества, пришли из стран Магриба в Испанию и с быстротой лучей утренней зари облили своею властью всю страну. Как под лучами вешнего света зарождаются и цветут благодатные нивы, так мудростью и трудом их оживились города и села всей страны и стали расти, полные довольства, жизни и радостей. Блеск мусульманской Испании отражался далеко. Науки и искусства наши привлекали поклонников и учеников со всех концов света. Веселые песни будили тяжелый сон френгов по ту сторону великих гор (Франция). Там люди не жили тогда, а прозябали, боясь веселой песни, как тяжкого греха. Они не понимали еще, что беззаботный смех и песни счастья есть хвала Творцу счастливого человека! И жили отцы наши в добре, довольстве и счастье, озаренные знаниями, окрыленные победами и благословенные Аллахом, но Премудрость Его свыше понимания человека: все, имеющее начало, должно иметь и конец; все, созданное из земли, возвращается к ней же. На свете ничто не ново, ничто не старо и ничто не вечно, кроме Аллаха и его Правды…
24 января 1888 – №3
– Великий халифат, – повествовала прекрасная Фериде Бану, – совершив свой блестящий цикл, должен был прийти к упадку… Все земное преходяще; все людское в себе самом заключает отраву смерти и разрушенья. Честность и эгоизм; правда и неправда; милосердие и жестокость; леность и трудолюбие; невежество и просвещение; героизм и подлость; трусость и храбрость – свойственны людям. И, смотря по тому, которые из этих качеств более развиты в них, определяется состояние человеческих обществ. Когда в обществе господствуют лучшие качества и стремления, – оно пользуется благополучием и прогрессирует; когда перевес берут противоположные качества, оно падает, разлагается… Вчера господа сегодня превращаются в жалких слуг; богатыри представляют презренных трусов; честность уступает место подлости; знание затмевается невежеством, леность опутывает трудолюбие, – и горе такому народу: он ослабевает, мельчает и расползается, как холодная, бездушная снеговая глыба!
После трехсотлетнего славного и блестящего существования мусульмане Испании мало-помалу стали изменять свои наклонности, привычки, воззрения и стремления. Яд пресыщения, лености, беззаботности, самомнения, взаимных раздоров начал отравлять славный организм. Отравленный организм не мог уже давать здоровых плодов. Явились неправосудные кадии, алчные правители, беззаботные и сластолюбивые государи; интрига и дерзкое невежество затерли людей науки, лесть и двуличие стали впереди знания и честности; эгоизм залил в сердцах людей благородные стремления к общей пользе; ханжество и показная молитва заменили добрые дела и героизм… Отрава эта в течение двух столетий постепенно расшатывала основы общества и государства. Халифатство разбилось на несколько отдельных владений. Города и провинции начали соперничать и вредить друг другу, и, увы, никто не хотел понять, что этим путем все сообща роют себе ужасную, кровавую и бесславную могилу!
Взаимная вражда владетелей Испании и упадок нравственности населения дали возможность испанцам и слабым до того их королям вмешиваться в дела мусульман и еще более ослаблять их, сея несогласия и зависть… Халифатство существовало около пяти столетий, но за полвека до его падения люди понимающие видели приближающуюся грозу и думали о мерах предотвращения бедствия. Но, увы, людей этих было мало, и их еще менее слушали, ибо они говорили правду, а правда не всегда приятна.
Усилившийся король Кастилии Фердинанд серьезно начал грозить Андалузии, и пришлось подумать о защите и путях отступления… Это было в 889 году Гиджры. Халифом был Эбу-Абдуллах-Эль-Загиль. Другой претендент на господство в Андалузии и владение Альгамброй Абдуллах Эль-Сагыр оспаривал у него власть и трон. Времена были и тяжелые, и опасные.
Однажды во дворце халифа был тайный совет, на коем обсуждался вопрос обороны Гренады в случае нападения испанцев и о путях отступления на случай взятия ими города… Вы знаете, что за Гренадой и Альгамброй стоят снеговые горы Сиерра-Невады. Они непроходимы. Совет решил прорыть под ними тайный ход, чтобы при надобности жены и дети могли незаметно уйти по ту сторону гор… Враг не мог бы их настигнуть там, и они успели бы эмигрировать в Африку. Сорок невольников были нарочно доставлены из Судана и поставлены к работе. Дело велось под строжайшим секретом, и, кроме посвященных, никто не знал об этом удивительном предприятии. По окончании работ невольники были увезены обратно в Судан и там освобождены. По этой-то подземной дороге мы прошли сюда из-под Башни Принцесс. Проведя туннель до этой долины, халиф Абдуллах увидел, что цепь гор слишком обширна, чтобы вполне осуществить свою мысль, а потому остановился на этом, тем более, что наступившие кровавые события отвлекли его внимание к другим делам.
Через двадцать – тридцать лет знавшие о прорытии туннеля умерли, и он был почти позабыт. О нем знал лишь халиф и старик-садовник, смотритель гаремных цветников.
Между тем наступил 1491 год – год взятия испанцами Гренады и падения последней опоры мусульманской власти в Андалузии. После долгой осады и кровопролитных войн, под давлением голода и обещаний короля Фердинанда гарантировать мусульманам свободу верования, охраны чести и имущества в связи с многими льготами, решено было сдать город. Это случилось в правление халифа Абдуллы Эль-Сагыра. В то время другие части бывшего испанского халифатства Кордова, Малага, Кадикс, Валенсия уже были взяты испанцами, и сдача Гренады завершила собой конец халифатства. Слушайте, как совершилось это, по словам историков и очевидцев этих горьких дней.
31 января 1888 – №4
Печально повествуя о последних днях испанского халифатства Фериде Бану продолжала:
– Король Фердинанд осадил и обложил Гренаду многочисленным войском. Сношение города с окрестностями было прервано, и население начало чувствовать недостаток провизии. Чтобы показать осажденным, что осада не будет снята ранее взятия Гренады, король велел построить в виду его каменное становище – городок, в коем и поселился с воинственной своей супругой Изабеллой.
Положение мусульман становилось критическим. Население, опечаленное явной опасностью, падало духом. Было решено обратиться за помощью к стамбульскому падишаху, но царствовавший тогда султан Баязид, занятый войной в Египте, и не имея достаточно морских сил, не мог помочь гренадцам.
Несмотря на превосходство сил и положения, король Фердинанд, зная, что безответная храбрость и сила арабов могли сделать очень многое, старался подготовить военную удачу разными интригами и подкупами. Он хорошо понимал, что единодушие и религиозное воодушевление удесятерят силу арабов. Он успел привлечь на свою сторону многих влиятельных мусульман из числа падких на золото и распространял среди осажденных послания, коими обещал пощаду и милости при добровольной сдаче города, и грозил не оставить камня на камне в противном случае.
Последний халиф Андалузии Эбу-Абдуллах был столь же беспечен, сколь и неспособен. Тайно от народа он вел переговоры с Фердинандом о сдаче города и условиях его для жителей и себя лично. Мусульмане, недовольные трусостью и бездеятельностью, готовились низвергнуть Эбу-Абдуллаха и заменить его более даровитым лицом. Но руководитель заговора в одну ночь исчез безвозвратно, и дело не могло быть приведено в исполнение. Время сдачи города приближалось. В Альгамбре собрался совет, на коем обсуждалось положение дел. Халиф заявил собранию, что средства защиты истощены, и что дальнейшее сопротивление становится невозможным. Все присутствующие, поникнув головами, молча согласились с мнением повелителя, только один военачальник Муса Эбу Эль-Газаль, в жилах которого текла неиспорченная кровь предков, смело возразил: "Нет, повелитель мой, мы можем еще бороться. Во всяком случае, добровольно сдать город – значит предать себя собственными руками. Глаза, кои боятся вражьего меча, будут видеть собственную неволю; богатства, кои "думаем спасти сдачей, будут расхищены и отняты. Трусы будут видеть своих жен и дочерей в объятиях вражеских воинов или разливающими вино в позорных попойках победителей. Поступки испанцев с другими городами, уже сдавшихся им, говорят нам, насколько можно положиться на их слово и обещания. Я не думаю, чтобы исконный враг и истребитель по взятии Гренады воспылал к нам милостью и любовью. Я предпочитаю борьбу и славную смерть позорной сдаче и неволе. Нет смысла добровольно предать в руки врага трехмиллионное население Андалузии. В отчаянии мы можем сделать чудеса; Аллах помогает действительно погибающим и бедствующим. До последнего издыхания мы должны думать лишь о защите отечества, победе или славной, честной смерти…" На пылкую, благородную речь Мусы собрание ответило молчанием, и он удалился без дальнейших объяснений.
Было решено сдать город. Для переговоров с Фердинандом и Изабеллой назначены послы. Историки говорят, что, крайне обрадованный прибытием послов для переговоров о сдаче Гренады, Фердинанд воскликнул: "Видно, арабы переродились, они пали. Я не ожидал добровольной сдачи".
Муса, возвратившись домой, собрал своих родичей и приятелей и простился с ними, собираясь в дорогу. Он сообщил одному из старейших способ, как спасти близких ему людей от предстоящей неволи и гонений. Обращаясь ко всем остальным, он завещал хранить веру отцов, не оставлять науки и знаний и неустанно трудиться.
Вооружившись как следует и сев на любимого коня, почтенный Муса бросил прощальный взгляд на всех родичей и поехал… Никто не знал, куда и зачем он поехал. Недалеко от города его встретил сильный испанский патруль. "Кто ты и куда едешь", – окликнули его. "Мое имя вам известно, а куда еду – мое дело", – ответил Муса, бросаясь, как разъяренный лев, в среду врагов. Убив двадцать человек, наконец, он сам пал в неравной борьбе, предпочтя, не на словах только, смерть постыдной неволе.
По договору о сдаче Гренады всем мусульманам была гарантирована свобода исповедания, обеспечение жизни, имущества и чести. Мечети, училища и другие религиозные учреждения должны были оставаться неприкосновенными. Желающие могли во всякое время беспрепятственно переселиться в Африку.
Составив целый караван, нагруженный своим имуществом, халиф Эбу-Абдуллах оставил Альгамбру и рыдающий город. Сдав ключи королю Фердинанду, он направился в назначенное для себя место пребывания. Когда он удалялся от Гренады, испанские войска входили в него. Взглянув на эту картину с возвышенности, по коей шла дорога, Эбу-Абдуллах зарыдал. Мать его, бывшая тут же, воскликнула: "Плачь, несчастный, плачь! Мужам, не сумевшим защитить себя и свое царство, достается удел жен – слезы…"
В ночь выезда халифа сородичи и приятели благородного Мусы, в числе коих были и искусные мастера, и ученые мужи, захватив сколько могли вещей, книг и инструментов, явились в Альгамбру, где были встречены престарелым садовником. Этот, раньше условившись с покойным Мусой, провел всех явившихся тайным ходом в это междугорье. Дело осталось тайной для горожан и испанцев.
15 февраля 1888 – №6
Община мусульман, с которой вы познакомитесь в нашем междугорье, названном Дар-Эль Рахат, суть потомки родственников и друзей последнего героя Гренады – Мусы… Да успокоит и наградит его Аллах! Он верно предвидел, что испанцы не дадут пощады мусульманам, раз обеспечивши свое господство. Действительно, как только сопротивление и сила мусульман были надломлены и испанцы утвердили свою власть над всей страной, они тотчас позабыли условия капитуляций и посягнули на имущественные и религиозные права мусульман. Общественная молитва была воспрещена; училища закрыты; имущества мечетей отобраны в казну или отданы монастырям; вообще мусульманские земли за малейшие проступки отбирались, а владельцы их с семьями обращались в неволю… Вскоре по уничтожении халифата с одного конца страны до другого раздались стоны и плач подавленного народа. К воплям мусульман присоединялись слезы евреев, одинаково преследуемых испанцами. Цель их была очевидна: они хотели уничтожить как тех, так и других, и было величайшим благодеянием, что уход из страны не был воспрещен. Сотни тысяч мусульман и десятки тысяч евреев принуждены были покинуть родные пепелища, оставить прах своих отцов и уйти в африканские земли, как нищие и изгнанники! То были страшные, злополучные времена. Обширные города запустели и рушились; богатые села и долины превратились в груды мусора и пустыни; иссякли воды, поросли, исчезли сады и плантации. Живая, бойкая жизнь заменилась однообразием испанского невежества и фанатизма; справедливого кадия заменил бесчеловечный инквизитор, наистрашнейшее изобретение людской кровожадности… Словом, день заволокло непроглядной ночью, и нужно было триста лет ожесточенной борьбы остатков света с этой тьмой, чтобы победить ее. Теперь, в настоящий век, когда знания осветили очень многое, когда гуманные чувства осилили многие дурные инстинкты и заблуждения, народы запада поняли, что все люди суть твари одного и того же Бога, обязанные правдой и справедливостью в отношении друг друга. Да, теперь европейцы далеко не то, чем они были три – четыре столетия назад. Они, насколько нам известно, теперь не стесняют чуждые и иноверные им народы; дают им те же права, коими пользуются сами; даже хлопочут о повсеместном уничтожении рабства, как унизительном для человечества учреждении, но, увы, старинное безначалие, исконные эгоизм и предрассудки еще проявляются во многом… Но Бог с ними; мы горячо благодарим Аллаха, что в нашей небольшой, неведомой стране предки наши нашли убежище и спасение от жестокости и гонений испанцев и трудами своими обеспечили нам спокойную, честную и счастливую жизнь, коей мы и пользуемся теперь в нашей котловине Спокойствия.
Легким наклонением головы прекрасная девушка отметила окончание своего рассказа, и я остался, очарованный историей здешнего народа и крайне заинтересованный, чтобы ближе узнать его настоящее и надежды на будущее.
– Теперь я все понимаю, – сказал я шейху Джелялу. – Вы – благородные потомки благородных мавров Испании. О вас никто ничего не знает, но вы знаете все, что творится за горами, в остальном мире. Я не понимаю одного, почему теперь, когда века фанатизма, религиозных гонений и кровожадной грубой вражды давно миновали, вы не хотите завязать сношений с другими народами… Теперь никто бы вас не преследовал, не стеснял. Вы вместе со мной были во Франции и знаете современную Европу.
– Да, мой сын, я-то очень хорошо знаю Европу, даже очень хорошо… У нас ее видели многие, а по книгам знают все, но оставить наше убежище, открыться другим народам мы не можем и не желаем. Одна из причин та, что, в силу завещания нашего отца-спасителя и героя Сиди Мусы, мы до 1500 года Гиджры не имеем права войти в сношения с каким бы то ни было народом. Мы храним эту святую заповедь Мусы.
– Почему же он назначил этот срок; что он пишет в своем завещании?
– Этого никто у нас не знает. Завещание хранится под сорока печатями и ключами, хранящимися у сорока имамов нашей страны. Оно будет вскрыто в 1500 году, как приказано надписью на конверте, и тогда же мы получим право самостоятельно обсудить нашу дальнейшую судьбу.
Народ и страна, интересные сами по себе, стали для меня еще более интересными.