Глава 4. Дух и отчаяние

Тихо потрескивал огонь. От холодного ночного ветра шелестела листва деревьев.

Дара лежала на разостланной лошадиной шкуре, укрытая плащом, и наблюдала за танцем пламени. Вдруг один из угольков выпал из костра, и огонь начал неестественно быстро подходить к Даре. Она вскочила, но огонь разрастался все больше и дальше.

— Отец! — Позвала она в страхе. — Просыпайся!

Но его нигде не было видно. Поляна была пуста. Огонь быстро подкрался к ней вплотную, обжигая лицо, и Дара открыла глаза.

Угли от костра уже тлели. Вокруг было темно. Небо едва начинало светлеть. Дара приподнялась на локтях и осмотрела лагерь. Братья мирно спали около нее, отец привалился к дереву неподалеку и курил трубку. Он говорил о чем-то с Эириком, который, видно, тоже вызвался караулить. Дару не заметили, поэтому она легла обратно, и сквозь тяжелое посапывание Варди, слушала разговор:

— … Считается, что Великие горы нельзя покорить, а один знаменитый лирийский путешественник клялся, что его сбросила со скалы женщина с крыльями вместо рук.

— Вы ему верите? — Спросил третий голос, принадлежащий Скегги. Видимо, он тоже не спал, но лежал подле них, поэтому Дара приняла его за спящего.

— Конечно. Лично я его не знал, но он открыл несколько островов, изучал языки и обычаи других народов, а под конец жизни захотел покорить место, которое еще никому не поддавалось. Ему удалось вернуться после падения, но долго он не протянул. Врать ему было бессмысленно.

— Вы столько всего знаете, — сказал Эирик с какой-то грустью. — И каждый раз рассказываете что-то новое. Сколько же у вас всего в голове?

Отец Дары хохотнул.

— Больше, чем я бы хотел.

— Жаль, что Гилек ничего такого не рассказывает.

В груди у Дары что-то похолодело.

— Твой воспитатель тоже любит тебя. По-своему. Я помню, когда умер твой отец, только он вызвался взять тебя.

— Бабка говорила мне, что сама упросила его. Мол, это была последняя воля отца, — сказал он это так, будто съел что-то кислое.

Над головой Дары пролетела какая-то птичка, а, может, и летучая мышь.

— Ты чем-то похож на него. Истр был так же широкоплеч и высок. Но лицо у тебя мамино.

— Вы знали их? — Удивился Эирик.

— Весею — совсем немного. Моя жена была ее подругой. Помню, как она пришла к нам, когда твоего отца отправляли на север. Я тогда как раз только вернулся. Она все спрашивала меня, как там, да что. Волновалась очень. Маленькая и хрупкая, со слегка растрепанной косой. Она немного боялась меня, как многие в то время. Глаза испуганные, но прекрасные, серебристо-серые, как и у тебя. — При этих словах отца Дара услышала какой-то странный звук справа, словно кто-то во сне хлюпнул. — Истра же знал чуть лучше. Всегда веселый, готовый помочь. Любил играть на жалейке. Голос у него был как будто женский — очень высокий, — было слышно, что отец улыбался, вспоминая это. Братья тоже хохотнули, и на душе у Дары сразу потеплело. — Говорят, даже Анка была влюблена в него.

— Мама? — Воскликнул Скегги громче, чем надо было, и тут же послышалось чье-то «тсс».

— Да. Он был невероятно добр и даже слегка наивен. И красив, что уж греха таить. У тебя, как и у него, больше женской красоты, Эирик. Это не плохо, совсем нет. Но когда окажешься на севере, будь готов… Скажем так, наберись терпения к тамошним порядкам.

— О, я на это посмотрю, — добавил Скегги, вновь громче, чем того следовало. — Хотя, наверное, я даже помогу поддразнить тебя. Ай!

— А каково там, на севере?

— Холодно, — хмыкнул отец. Послышалось какое-то движение. — Остальное, надеюсь, узнаете сами. Я отойду. Скоро будить остальных, не забудьте.

Он ушел. Проснулись птицы. Но пели так тихо и скромно, словно боялись разбудить воинов.

— Как думаешь, мы увидим север? — Спросил Скегги. Эирик похрустел пальцами.

— Надеюсь.

Вновь опустилось молчание. Дара уже думала вставать — очень уж затек правый бок, но тут Скегги вновь продолжил:

— Скажи, ты и правда не боишься, или напускаешь?

— Я думаю, ты и сам не больно-то робеешь.

— Да знаю, суждено утонуть — не сгоришь. Но я, наверное, даже не за себя боюсь. Вот... так страшно, ну, знаешь, потерять кого-то.

— Нужно следить за Хралфом, да и за Дарой тоже не мешало бы. Она со мной в лучниках пойдет, я буду рядом, а ты, хотя бы глазком, да приглядывай за ним.

Прошло некоторое время. Небо начало розоветь.

— Подъем! — Позвал Эирик.

Они вновь прокрадывались к удобной скале, камни, кусты и ели на которой скрывали их. Вновь следили, считали, выжидали. Варди и Скегги отправились в горы, чтобы понаблюдать изнутри за этой небольшой крепостью, прилегающей прямо к пологой скале. Зубцы были сломаны. Единственная небольшая башенка также сильно пострадала и в ней было много уязвимых мест. Дара, Хралф, Эирик и отец Скегги наблюдали со скалы, остальные — отправились по шахтам, которые должны были привести внутрь.

«Горный ручей» — небольшой укрепленный шахтерский поселок. Много лет назад жила истощилась, и крепость забросили за ненадобностью. Даже ручей, давший ей название иссох. Все пришло в негодность. Разбойники ли здесь поселились, или солдаты, но крепость они начали приводить в порядок. Поставили новые ворота, убрали осыпавшиеся камни со стены, заготовили дрова. Дозорные надевали кольчуги, носили луки эрусов, с таким же оперением стрел. Однако все равно что-то в их одежде выдавало иноземцев. Не подходящее обычным солдатам плетение кольчуги, не с той стороны на груди наколоты ялы — отличительные металлические булавки в виде перекрещенных топоров.

Трудности в разведывании добавляло то, что очень сложно было подобраться к крепости силой духа. Как только ребята начинали приближаться, их тут же оглушал женский вопль. Крик был такой силы, что звон в ушах стоял еще долго. Непонятно было, наведенное ли колдовство это, или нечто иной природы.

Дара лежала на животе, скрытая высокой травой и колючими кустами. Эирик расположился чуть выше, на уступе. Он также лежал и не сводил глаз с крепости. Пару раз он закрывал глаза и пытался подобраться к крепости по-другому, но каждый раз дергался и возвращался ни с чем. Хралфа и отца Скегги даже ей не было видно.

Солнце поднималось все выше. Ярко-рыжий рассвет становился все нежнее. В горных лесах мягко стелился утренний туман. Дара с удовольствием смотрела бы на это вечно. Все внутри замирало, стоило только взглянуть на солнечные лучи в туманной дымке, на нависающие, покрытые лесами скалы, бескрайние горы, мимо которых ленточкой уходила вдаль быстрая горная речка. «Пойти бы сейчас вдоль реки, разведать тропки, скрывающиеся в лесах, узнать, что за народы живут здесь. Отец говорил, что это земли агедов и южных эрусов. Родина моей бабушки».

Однажды она встречала агедов. Высокие широкоплечие воины с длинными черными бородами, все в чудных кафтанах и у каждого на поясе оружие. Маленькая Дара спряталась за отца, но тут к ним подъехал еще один мужчина. Перед ним на коне сидела девочка ее лет, такая же черноволосая и темноглазая, как ее отец.

— Доброго дня, Даромир! Вот, погляди на мой тебе подарок! И не усомнись в моей щедрости.

Кто-то привел на веревке коня. Молодой и красивый, черный, как уголь, конь в искусных стремени и седле предстал перед ними. Дара поначалу испугалась его, он казался ей диким и злым.

— Я помог тебе не ради награды, — отец приобнял рукой прятавшуюся у его ног дочь, не отворачиваясь от гостя.

— Друг мой, брат мой, я обязан тебе жизнью. Это меньшее, что я могу тебе дать.

Всадник ловко слез с коня, и девочка сразу потянулась к нему ручками. Они подошли ближе, и она с любопытством заглянула за ноги спасителю отца.

— Это моя дочь, Гюней, — представил девочку гость.

— Дара, — позвал отец.

Девочка со страхом взглянула на отца, но все же вышла вперед. Его рука на ее плече успокаивала и внушала уверенность. «Если папа не боится, то и я тоже», — подумала она.

Гюней тут же подбежала к ней и уставилась чуть ли не вплотную. Дара удивилась и прижалась к руке отца.

— Анте, анте, дюр алаир! — Закричала Гюней, обернувшись к отцу.

— Говори на эрусском, свет моей жизни. Она тебя не понимает.

— У нее глаза цвета неба! Красивые какие! Почему у меня не такие?

Мама Дары наклонилась и сказала ей:

— У тебя тоже очень красивые глаза, Гюней. Цвета быстрого и свободолюбивого гнедого коня.

Девочка засмеялась. Затем Агидель обернулась к всадникам:

— Проходите в наш дом. Мы будем рады накормить вас. Дара, покажи Гюней деревню, позови мальчиков.

— Идем, идем скорее! — Закричала Гюней, хватая Дару. Нехотя выпустив руку отца, она все же побежала за девочкой.

Воспоминание, возникшее перед глазами, расплылось, и Дара вновь вернулась к своему занятию. Мысли отвлекли ее от слежки, и она с удивлением обнаружила еще одного солдата на стене.

Его она прежде не видела. Он держал в руках шлем, и его светлые волосы развивались на ветру. Тяжелый нагрудник был украшен каким-то рисунком, гербом, как учил ее отец. Сталь отражала яркий солнечный свет, но все же Дара смогла разглядеть золотую птицу на красном поле.

К нему подошел мужчина с башни, чуть поклонился и начал что-то говорить. Юноша смотрел куда-то в сторону, будто разговор ему вовсе не интересен.

Веледара решила рискнуть. Зажмурившись и сжав руки в кулак, она ощутила колыхание травы на ветру, пение птицы на сосне неподалеку, увидела блики солнца в буйном потоке реки. Она услышала бегущие облака и упавший со скалы камень. Она подступала дальше и дальше, легкая и невесомая, словно бы плывя по воздуху.

«О, Создатель, защити от беспокойного духа этих мест», — взмолилась девушка.

Странный голос действительно различался, но это была не женщина. Словно попискивание котенка раздавался жалобный плач ребенка.

Дара постаралась отвлечься от него. Она подбиралась все ближе и ближе, пока не услышала:

— Я понимаю, милорд, но ваш отец просил меня обеспечить вашу безопасность, — сказал мужчина по-лирийски. — Здесь мы должны подчинять приказам сэра Гэрона, он более опытен…

— Когда мы вернемся, надеюсь, никто не узнает, что я носил это, — брезгливо бросил юноша. — Это унизительно — сменить родовой герб на подобные обноски.

Дара сосредоточилась. Вокруг нее шелестела трава, пробежала по камням юркая ящерица, рядом выбралась из домика улитка. Казалось, стены не желали пускать внутрь, скалы нависали, словно грозные стражи, и давили на нее. Как бы ни старалась девушка ощутить крепость, ей это удавалось хуже, чем чувствовать окружающее ее пространство.

Невдалеке находился пологий обрыв. Ей ничего не стоило преодолеть его, упираясь ногами в землю, руками цепляясь за выступающие корни, а после бежать к высокому горному каменистому берегу реки, уходящей дальше в ущелье, где белые камни словно светились серебром в лучах яркого солнца.

Дара открыла глаза. Она не просто представила это, она была там. Ушла. Едва не потерялась.

«Помните, — говорил им учитель, — когда вслушиваетесь в землю, важно не поддаться собственным желаниям. Вы ощущаете тонкие струны жизни, соединяющее все и вся, но и они ощущают вас. Если потерять связь собой, поддавшись связи с миром, можно уже не вернуться».

Она тяжело дышала. Грудь будто бы сдавливало что-то. Но быстро взяв себя в руки, Дара отползла назад и попила воды из меха.

«Если бы отец был рядом», — подумала она сейчас с досадой. Восстановив дыхание, она вернулась на место.

Когда в лесу начало темнеть, и в крепости зажглись огни, Эирик решил, что пора уходить.

— Уверен? — Спросил отец Скегги. В иных условиях главным был бы он, но Испытание должно показать умения и навыки детей, поэтому он лишь подчинялся.

— Да. Темнеет. Скоро мы ничего не будем видеть, да и до лагеря не дойдем.

— Молодец, — улыбнулся мужчина. Дара по одному взгляду с виду беспристрастного брата поняла, как он доволен похвалой.

— Ты уверена, что говорили по-лирийски? — Еще раз переспросил Эирик у Дары.

Она кивнула.

— Интересно, твой отец узнает символ? — Спросил он скорее у себя. Дара на всякий случай пожала плечами.

Когда они возвращались лишь Хралф заметил ее смятение. Она держалась позади, погруженная в раздумья, даже пару раз едва не споткнулась о выступающие корни. Он задержался и подождал ее, коснулся плеча.

«Что с тобой?» — Спросил он жестами.

— Все в порядке, — резко улыбнулась она, словно он не знал ее истинной улыбки.

«Дара, я хочу помочь».

Эирик окликнул их.

— Сейчас! — Крикнула Дара, но увидев взгляд брата, передумала. — Идите вперед, мы после догоним.

Без лишних разговоров Эирик с отцом Скегги продолжили путь.

«Мне стало так страшно… Когда я сказала, что слышала лирийцев, лишь об одном умолчала, — говорила она жестами, боясь, что их услышат. — Я вновь едва не забылась. С тех пор, как учитель рассказал, что бывает с теми, кто теряется, страх неустанно преследует меня. Я не могу расстаться с ним. Поэтому я так мало занималась. И вот опять это случилось. Порой мне кажется, что мой дух противится моей же воле и стремится убежать. Я трус, а не воин».

Хралф накрыл ее руки своими. Продолжая держать ее руки одной рукой, он начал говорить с ней другой.

«Не думай так. Ты намного сильнее, чем думаешь. Мне больно, когда ты так говоришь о себе».

Она прижалась к нему. Как в детстве. Одно ее омрачало — они больше не дети, и многое им не позволительно. В том числе проявлять слабости. «Об этом никто не узнает, моей слабости никто не увидит», — успокоила она себя.

— Это пустое. Когда придет время, я не оставлю вас. Ты можешь на меня положиться, — сказала она, отстранившись и попытавшись придать себе уверенный вид. Через пару дней начнется их первый бой, а она заставляет брата бояться за нее. Его мысли не должны быть заняты ею, когда все начнется.

«Мне притвориться, что я тебе поверил?», — он поджал губы. Его глаза все также выдавали его беспокойство.

— Притворства не надо. Надо быть уверенным, — она похлопала его по ладони, которой он держал ее руку, и направилась вслед за остальными. Становилось темнее. Тропинки не было, приходилось идти сквозь кустарники, папоротники, высокую траву. Осторожно обойдя борщевик, Дара окликнула брата:

— Идем, нужно успеть до темноты. Не хочется выдать себя огнем.

«Наверное, под землей корни этих великанов плотно связаны», — подумала она, взглянув на окружающие ее деревья. Плотный буково-грабовый лес был тих и прекрасен. Небольшой родничок журчал неподалеку — он был одним из указателей правильной дороги. Путь начал петлять то вверх, то вниз, и подлесок стал намного меньше, чем ранее. Повсюду встречались поваленные деревья, и царил приятный запах мокрой древесины. Наверное, не так давно здесь прошлась буря.

Хралф, шедший чуть позади, вдруг захлопал в ладоши.

«Идем, я покажу тебе кое-что. Ты не видела, но тут мы со Скегги и Варди нашли кое-что», — позвал он ее куда-то в сторону. Дара, конечно, пошла следом, но тревога о скорых сумерках не покидала ее.

Они обошли поваленные деревья, растущие когда-то на заросшем мхом обрыве, резко уходившем вниз. Поднялись выше, где деревья несколько редели, и, наконец, Хралф остановил ее.

Дара осторожно подошла ближе, и сердце ее едва не замерло. Они стояли на вершине крутой скалы, настолько большой, что вековые деревья внизу казались разросшимися кустарниками. Земля была в нескольких верстах вниз. Солнце по левую руку еще не полностью скрылось за горами, окрашивая все в красно-рыжие тона. Лес плотно застилал холмы и низины, простирался до самого горизонта. Только одно место не так плотно заросло — холм и прилегающая к нему низина. Там виднелись белые каменные постройки, но больше разглядеть было нельзя.

— Хралф… как красиво! Дух захватывает! — Восхищенно прошептала она и после все-таки полюбопытствовала: — А ты не знаешь, что это там за домики? — Дара рукой указала на белые камни.

«Мы спросили у твоего отца. Агеды говорили ему, что раньше здесь жил народ, который проводил в них жертвоприношения духам. Два шамана поспорили, какие жертвы лучше — животные или человеческие. Народ разделился, однажды они помешали проведению ритуала, и духи разозлись. В один миг все их дома и деревни были уничтожены, и мало кто остался жив. Хотя кто-то ему говорил, что это домики для добрых духов или семейные склепы. Так-то точно никто не знает, каждый свое придумывает».

Дара очень не хотела отводить взгляд от этой красоты. Ей никогда не надоест смотреть вдаль и любоваться красотами этого мира. Но Хралф коснулся ее локтя и позвал возвращаться в лагерь. В лесу темнеет рано, и уже пора поторапливаться. Бросив последний взгляд на округу, Дара отправилась за братом.

***

Все сидели вокруг костра. Казан с горячим супом стоял неподалеку, но есть никому не хотелось. Сейчас требовалось обсудить более важные вещи.

— На красном поле… — Задумчиво повторил Даромир, после того, как она ему рассказала об этом. — Да, я знаю этот дом. Сокол — символ дома Хоналконов, верных лирийскому правящему роду. Во всяком случае, были лет двадцать назад.

— Значит, лирийцы… — Продолжил отец Хралфа. — Это все меняет.

— Это ничего не меняет, — отозвался отец Скегги.

— Они не могут воевать с лирийцами! — Настаивал на своем отец Хралфа.

— Наши дети воины, — возразил отец Эирика. — С кем, как не с лирийцами им сражаться?

Братья сидели хмурые. Чуть раньше Скегги и Варди заливались, рассказывая, как они ходили в горы, как едва не свалились, как пришлось обходить несколько верст, только потому что Варди перепутал дорогу. Сейчас от былого веселья не осталось ни следа. «Почему именно я всегда все порчу? Почему мне приходится говорить что-то тяжелое?», — ругала себя Дара. В какой-то момент она поймала красноречивый взгляд Эирика и решила рассказать об увиденном в крепости.

Ее отец сидел совсем поникший. Пока остальные принялись спорить, стоит ли им отправлять детей на бой, или нет, он предпочел смотреть на огонь и думать о чем-то своем. Вдруг его голос зазвучал, все также спокойно и тихо, и яростные споры прекратились, стоило ему только поднять руку.

— Этот мужчина рядом с юным Хоналконом, — повторил он, — как он выглядел?

Дара задумалась, пытаясь как можно ярче вспомнить. Взглянуть на них глазами эрусов не удалось, но издали все же кое-что можно было разглядеть.

— Почти седой, а до этого, по всей видимости, был черноволосый. Ему… не знаю… Очень много лет, можно сказать старый.

— Что у него с правой рукой?

Дара взглянула на отца с какой-то опаской, но все-таки припомнила кое-что.

— Не хватало пары пальцев, — ответил за нее Эирик. Дара не была уверена, но теперь ответ брата успокоил ее.

Отец Скегги закурил и обратился к Даромиру:

— Скажи-ка, лис, ты знаешь того воина?

Отец Дары не сводил взгляд с костра, но при этих словах поднял голову.

— Знаю. Давно видел его на турнире в честь именин короля.

— Вы видели именины короля? — Восхитился Эирик, но заметив суровый взгляд отца, тут же вернул себе невозмутимый вид.

— Отца нынешнего. Я тогда был ребенком. У лорда Хоналкона был верный друг, спасший его на войне. Рыцарь, сир Лорейн из Ветреного дола. В тот день он одержал победу над всеми известными всадниками и мечниками, и это несмотря на то, что на войне лишился пальцев на правой руке. Переучился на левой, и это даже давало ему иногда преимущество. Именно благодаря его истории я тренировал и правую, и левую руки. Я… восхищался им.

— Значит, это опытный воин? — Спросила Дара.

— Безусловно.

— Войну же прошел, тебе сказали, — закатил глаза Эирик.

— И все же я против этой затеи, — настаивал отец Хралфа. — Нужно что-то предпринять... Кому-то сообщить. Отправим весть Старейшинам.

— Ты думаешь, они не знают? — Хмыкнул отец Эирика.

Ребята недоуменно переглянулись. Веледара сжала ладонь сидящего рядом Скегги, но потом, подумав об отцах, отпустила ее. «О чем они?», — спросил он ее жестами. «Не знаю, но явно о чем-то неприятном», — ответила она ему.

— Ну-ка поясни, — сказал отец Хралфа, оперевшись подбородком о кулак. — Или ты, Даромир, объясни мне.

— Если бы Артомир держал язык за зубами… — Начал был Гилек, но тут его перебил отец Скегги:

— Ты погляди. Как будто ты сам смог бы сдержаться! Этот остолбень Колевит, тот самый боярин, что увеличил пошлину в портах, на пару с князем Лебедянским собирались отправить войско, чтобы отбить Огненные острова. Бред, да и только.

— Согласен, не самая умная идея, учитывая угрозу с севера, но явно не следовало говорить, чего только в башку стукнет, — гнул свое Гилек.

Скегги возвел руки к небу и довольно не свойственно для него воскликнул:

— Да кто-нибудь уже скажет…

— Помолчи, — прикрикнул на него отец. Скегги едва не задохнулся от этих слов. Дара не часто видела его таким взволнованным. Обычно добродушное лицо сейчас пылало, а нахмуренные брови делали его очень похожим на отца.

Веледара хотела как-то приобнять его, но посчитала это неуместным. Лишь сделала знак «водоворота» двумя пальцами — их личный знак поддержки. Брат улыбнулся ей, как будто ничего не произошло. «Скегги никогда не теряет присутствия духа. Даже когда его задели, изо всех сил сдерживает свою порывистость. Эирик бы делал вид, будто ничего не произошло, Хралф пожал бы плечами и забыл, а Варди… он очень вспыльчив», — подумала Дара, задержав взгляд на последнем брате, по виду которого было видно, что сдерживается он из последних сил.

— Не нужно зря тратить силы на ярость, — спокойно заметил Даромир. — Эта история всех нас порядком измотала. Правильно мы тогда поступили или нет, но мы пошли против воли важного князя и боярина. Старейшины желали поддержать власть в этом вопросе, чтобы им продолжили благоволить и не ставили новых запретов. Но Артомир и многие другие именитые воины выступили резко против. За что боярин выпустил новый указ, в котором предлагал обученным ремеслу воинам вступить в Императорский Южный полк за достойную плату. Близкие к столице мужики тут же откликнулись, отправились сами или послали сыновей, и ряды воинов почти на треть поредели.

Он помолчал, как будто подбирал слова, и в этот момент заговорил Эирик:

— Но я не понимаю, причем здесь мы. Если Старейшины хотели бы наказать кого-то, то отправили бы на Север, лишили бы звания...

Отец Скегги странно хмыкнул, едва не выплюнув трубку.

— Чтобы все ихние воеводы отвернулись от них? Ну, уж дудки.

— Но почему они тогда вообще обратили внимание на слова того же Артомира? — Раздраженно спросил Варди. — Какое им дело до слов мужиков без рода и влияния?

— Вот тут ты ошибаешься, — отец Скегги ткнул в его сторону вынутым изо рта концом трубки. — Как раз влияния у них хоть отбавляй.

Варди не изменил своего непонимающего вида. Перевел взгляд на Даромира и развел руками, мол, поясни понятнее.

— Видишь ли, — обратился к нему Даромир, — на вече воинского Совета всегда собираются три стороны: Старейшины, обычно являющиеся представителями какого-нибудь славного рода, князья с дружинниками и главные воеводы, образовавшиеся после Великой войны, со свидетелями. А теперь представь, что многие князья, в бытность Великой войны еще совсем юнцами, бились с этими воеводами, прислушивались к их советам, даже выполняли их приказы. Мало того, часто князья были обязаны этим, казалось бы, простолюдинам жизнью. Теперь это или взрослые мужчины, прошедшие еще не одну битву бок о бок с ними, или же юнцы, но сыновья тех, кто взрастил в них уважение к таким вот воеводам. Как думаешь, чью сторону пришлось выбрать Старейшинам, когда большинство решило выступить против западного похода?

Теперь Варди чуть успокоился.

— И как Старейшины это объяснили боярам? — Поинтересовался Эирик. — Получается, им пришлось пойти против императорского указа.

— Ты сам-то как думаешь? — Хмыкнул Гроздан, окинув воспитанника презрительным взглядом. — Послали на запад тех, кто был с ними согласен, а остальных решили распределить по крепостям.

— Если и дальше так пойдет, то воинов решат совсем извести, — заметил отец Хралфа. — Зачем же им нужны такие, что приказам противятся, если можно понабрать солдат, что будут только короне отчитываться?

Одно из больших поленьев в костре надломилось и, перекатившись, подняло вверх столп огня. Искры полетели вверх, и Дара проводила их взглядом. «Интересно, сколько же там звезд? — Подумала она, засмотревшись на ночное небо. — Какие они все красивые… Отец говорил, в Лире есть те, кто смотрел на них в телескопы и видел их за пределами неба. Если бы я послушала отца, увидела бы их?»

— Я слышал, вас должны были отправить к агедам, — подал голос отец Эирика. — В последнее время там пропадает скот, решили, вы, как более старшие, пройдете Испытание, если поможете им. Не такое уж сложное дело — выследить волков или рысь. Но в последний момент им подвернулось дельце по-крупнее.

— Как им легко было найти предлог, — мрачно заметил Даромир. — Когда твой зять лириец, очень просто убедить всех, что его дочь нужно проверить на верность.

Все молчали. Было слышно, как играет ночной ветер в молодой листве, как пищат пролетающие мимо летучие мыши. Недалеко бежал ручеек, впадающий ниже в небольшую речку. Стало как-то неуютно и холодно. Дара вдруг почувствовала себя такой виноватой и подумала, каково тогда ее отцу. Он все также смотрел на огонь, но теперь она разглядела боль в его взгляде и напряжение в лице.

Не было ни слов обвинений, ни даже косых взглядов. Была лишь боль и сквозившее среди всех ожидание неотвратимого. Странный мир и странные порядки, подумала Дара. Когда-то давно отец купил ей книгу лирийского автора, в которой описывался город-государство без распрей и раздоров, без угнетения и армии, без наказаний и тюрем. Странный город оказался лишь иллюзией, тюрем не было — всех виновных отправляли за стену для ведения войны, распрей не было — городничий ловко устранял всех, кто перечил ему и отправлял за стену, армии не было, но только в стенах города, ведь на деле ее составляли преступники. Дара сейчас ощущала себя, как главный герой из той истории, постепенно раскрывающий тайны своего города. Трудно понять, как может надломить человека истинное знание о казалось бы известных вещах, на которых строился внутренний мир, пока не услышишь, как раскалывается скорлупа лжи вокруг них.

— А если… Если… — Она хотела сказать: «Если мы не станем этого делать, то нас посчитают предателями?», но сейчас ей это казалось очень глупым вопросом, причем сорвавшимся совершенно случайно. Нужно было быстро придумать другой вопрос. — Если мы все же сообщим, но останемся ждать помощи здесь?

— Испытание проводится лишь один раз, и воинами становятся лишь те, кто прошел его сам. Сомневаюсь, что для вас сделают исключение, — ответил ей Гилек. Он как будто совсем не переживал, но Даре не хотелось так думать. Вдруг он резко ударил ладонью по коленке и заговорил: — Что показала разведка? Скольких вы насчитали?

— Восемнадцать, — ответил Варди.

— Четырнадцать, — возразил ему Эирик.

Два взгляда пересеклись: неуверенный и совершенно спокойный. Они же двоились в глазах их отцов.

— Четырнадцать, — повторил Эирик, но уже как будто только для отца. Тот, хоть и смотрел прямо на него, но будто бы не слышал. — Не считая княжеского сына и рыцаря — они появились только сегодня.

— Но пару дней назад было восемнадцать… или девятнадцать.

— Нужно знать точно, Варди, — сказал ему отец, Вегейр. — Нельзя строить планы, когда даже не знаешь число противников.

— Можно, только это сложнее, — возразил ему Гилек. — Остальные?

«Четырнадцать и два новых», — согласился с лидером Хралф.

— Два дня назад было восемнадцать, — развел руками Скегги. — А считать их не было нашей сегодняшней задачей.

— Дара? — Позвал ее отец.

Сердце быстро-быстро застучало, а где-то в горле как будто образовался комок. Дара вытерла ладони об штаны, но так, чтобы никто не признал в ней тревогу.

— Раньше их действительно было больше, — ответила она.

— Сколько? Всегда говори число, чай не поэму пишем, — сказал Гилек.

— Два дня назад — восемнадцать. Три дня назад — больше.

— Мы это обсуждали, — встрял Эирик. — Этот женский крик мешал разобрать все правильно. А своим глазом мы могли спутать часовых, посчитать повторно издали похожих. Мы не можем основывать мнение на полуправде. Мы согласились тогда, что их было четырнадцать.

Дара не хотела возражать ему, но в тоже время в ней происходила борьба: мешать авторитету брата она не желала и при этом чувствовала, что обязана была сказать обо всем. Вдруг утаенное сейчас приведет к чему-нибудь плохому в будущем?

— Но мне кажется, их раньше было больше. Сменщиков на стене сейчас стало меньше.

Эирик ничего ей не ответил. Неожиданно начал говорить отец Скегги:

— Их действительно не хватает. Мне наплевать, что дети должны сделать все сами. От них не убудет, если мы им поможем… больше, чем разрешено.

— Поддерживаю Войшу, — сказал Вегейр, отец Варди.

— Согласен, — поднял голову Даромир. — Что ты видел?

— Около семерых захворали. Их лекарь говорил с капитаном, но я не смог понять о чем — этот крик ужасно мешал. «Ренде» — это же семь?

Отец Дары кивнул.

— Вот, я понял лишь то, что их уже слегло семь.

— Итак, солдаты, старая крепость, кирки, шахты и болезнь? — Как-то странно оскалился отец Эирика, наполняя трубку новой курительной смесью. — Уже не терпится поболтать с кем-то о цели их веселой компании.

— Кирки? — Удивился Варди. — Они же солдаты. Шахты убьют их здоровье.

— Они привезли много инструментов и снаряжения. В кузне полным ходом идет подготовка. Но в шахты они пока не суются. — Заметил Вегейр.

— И это говорит лишь о том, что они — первые, потом прибудут рабочие. — Завершил мысль отец Дары. — Конечно, если это конечная цель их пути. Но, как по мне, в Лире достаточно действующих и богатых шахт, тащиться сюда за этим не целесообразно.

Это говорит лишь о том, что мы не заметили кирки, подумала Дара. Воин должен уметь защищать родину. Для этого не достаточно хорошо махать мечом. Меч без головы — лишь железо с мясом, говорил их учитель.

Дара посмотрела на братьев. Интересно, думает ли кто-то также. Конечно, думает, подумала она, остановившись взглядом на Эирике.

— Они уже сделали новые затворы для шахт. По виду надежные. Наступать нужно, пока они их не поставят, — предупредил отец Хралфа.

Они еще долго сидели вокруг костра и думали над планом, обсуждали идеи и выслушивали мнения. Решено было наступать с двух сторон — попытаться выманить часть солдат на стрелков и в тоже время атаковать из шахт внутренний двор. Даже если ворота не откроются, нужно было как можно дольше отвлекать часовых на стене. В стрелках решили оставить Эирика, Дару и Войшу. Хралф с отцом же предложили сесть в засаде — если солдаты выйдут, то пойдут по единственно возможной тропе наверх, нападение будет неожиданным, а даже если нет, то еще двое стрелков с другой позиции смогут их дезориентировать. Остальные пойдут через шахты.

***

Следующим вечером Дара, Варди и Скегги отправились к реке за водой. Мальчики несли большие казаны. Руки их сестры были заняты мехами, не поместившимися на поясе.

— А я говорю, что это было странно, — настаивал на своем Скегги, спрыгивая вниз по крутому спуску. — Он лишь один раз на колядках говорил с сестрой и уже решил жениться на ней!

— Так обычно и бывает, — пожала плечами Дара, осторожно перебирая ножками по тому же уступу. Скегги поймал ее внизу. — Им хотя бы повезло, что вообще поговорили до свадьбы.

— Та, ну тебя. Прошлый век, — отмахнулся он и пошел вслед за братом. Варди уже набрал свой казан и сейчас наблюдал течение вниз по реке.

— Я не говорю, что одобряю, — начала оправдываться она, догнав братьев. — Но говорю как есть. Только горькую правду…

— Дай болтливому волю, — закатил глаза Скегги. — Ты так говоришь, как будто тебя это совсем не касается.

— Ее это и не касается, — поддержал сестру Варди, помогая набирать меха.

Казалось, это задело Скегги. Он отвернулся к закатному солнцу, еще не коснувшемуся горизонта, и немного помолчал.

— Это не может не касаться вас. Неужели вам было бы приятно, если… ну… вот так — взяли и женили на ком-то. Как будто коней скрестили.

— Ну, мне действительно не так это важно. Поляницы не часто замуж выходят. В легендах, конечно, встречают статных, именитых богатырей, но в жизни таких днем с огнем не сыщешь.

— А про меня вы и так знаете. Есть только одна девушка, на которой я женюсь, — бесстрастно заметил Варди, наполняя меха.

— Не зарекайся, брат. Нужно будет — тебя женят, на ком скажут. И это меня выводит из себя.

Дара поймала себя на мысли, что как-то уж больно рьяно Скегги отстаивает этот вопрос.

— Тебе что… кого-то выбрали?

— Нет. Пока нет. Неужели должно что-то случится, чтобы я задумался над этим? — Возмутился он, усаживаясь на большой камень.

Варди сидел на берегу и набирал меха, которые передавала ему стоящая подле сестра. Река отливала золотом в лучах солнца, и в душе становилось как-то тоскливо. То была странная тоска, и тоска ли вообще? Взглянув на горизонт, на этот бесконечно прекрасный лес, на облака, окрасившиеся в желтые и рыжие цвета, можно было ощутить щемящее чувство в груди, будто самой душе вдруг стало тесно, и она стремится вырваться наружу и обнять все это. Тоска ли это? Какую-то тоскливую нотку в этом и впрямь можно было заметить. Но описать это чувство целиком — задача не одного слова.

Как-то Дара спросила у Варны, как та поняла, что чувствует к Варди не только детскую привязанность. «Словно для души стало мало одного тела. Хотелось знать, что с ним все хорошо, хотелось коснуться, пошутить, только чтобы он посмеялся. Едва заметив его, кожа покрывалась мурашками, и одна лишь улыбка способна была озарить теплом душу», — сказала она, и слова эти остались в памяти Дары неизменными. И сейчас она точно знала, что чувствовала нечто подобное. Будто душе мало места. Интересно, все ли, смотря на горизонт, мечтают шагать к нему, не думая ни о заботах, ни о работе, ни даже о еде и воде. Лишь идти и идти, питаясь одной лишь жаждой приключений. Конечно, нет, подумала она, и постаралась вернуться к обычным разговорам и обычным делам.

— Что зря об этом думать? Что будет, то будет, — пожала плечами Дара, передавая последний сосуд брату.

— Нельзя так говорить. Я ведь даже не за себя беспокоюсь. Сколько таких, как моя сестра, вынужденных делать то, что им скажут? Ни о ком старшие не думают. Как будто всем девчонкам хочется скорее замуж. Как будто… как будто все мальчики хотят быть воинами…

Дара и Варди переглянулись.

— Сейчас-то что толку об этом говорить? — Вздохнул Варди, плюхнувшись рядом с братом. Дара тоже присела на траву, спиной опираясь на большой гладкий камень. Таких здесь было много, и она решила, что раньше река была много больше.

— Да, сейчас уже все — назад пути нет. Но я вот задумался. Выбрал бы я сам такой путь, если бы видел настоящий бой?

— Мой отец видел, и выбрал, — сказала Дара и отпила немного воды из меха.

— Ну, не то чтобы у него был выбор. Вряд ли бы лириец смог бы спокойно жить тут, да к тому же жениться на дочери воеводы, — возразил Скегги.

До сих пор не представляю, как он тебя отпустил, — хмыкнул Варди, — с него не сходит тревога в последнее время. Иногда видно, как руки трясутся.

— Я сама пошла, если ты не забыл.

— Как такое можно забыть? Хотя, чем ты так впечатлила учителя, не упомню. — Заканчивая с последним сосудом, признался Варди. Он лег на спину, приготовившись слушать.

— Ну… — Нерешительно начала Дара, вспоминая тот далекий день. — Они пришли тогда пьяные, звали деда и отца отметить чье-то рождение, уже не помню.

— Не важно, — махнул рукой Скегги.

— Вот, — продолжила Дара. — Мне как раз сказали, что вас выбрали братьями, ну, я и побежала к Радану и стала проситься с вами.

— И что, учитель вот так и принял тебя? — Перебил ее Варди. Она запустила в него одуванчиком.

— Нет, конечно, дослушай. Я попросилась в ученицы, и он брякнул что-то вроде «простоишь так до рассвета — возьму» и раздвинул мне руки в стороны, подбородок поднял, ноги сдвинул, и ушел с остальными. Мама как только меня ни заставляла — и уносила, и кричала, и ругалась — а я все равно выбегала, вставала, как он меня поставил, и ждала, — хохотнула Дара. — Конечно, когда они вернулись, я клевала носом, уже стоя засыпала, но руки еще не совсем опустила. Мать сидела на лавочке, так и не ложившись, и рассказала им. Вот ему и пришлось сдержать слово. Ну, вернее, дед заставил его сдержать.

Над ними раздался громкий крик хищной птицы. Все трое подняли головы и проследили за ее полетом, пока она не скрылась за ближайшей скалой.

— Все равно не могу понять, как Даромир тебя пустил. Хотя и с твоим дедом драку затевать — дело такое, — Скегги при этих слова скривился, и Дара запустила в него нераскрывшийся цветок одуванчика.

— Что за злобная сестрица — все время норовит как-то атаковать! — Пожаловался Варди, показывая шрам на щеке.

— Этот не считается — его ты заработал на занятии с мечом, — попыталась оправдаться она.

— Но все равно это сделала ты!

Дара сложила руки на груди и показала ему язык. Потом зевнула и легла на бок, не в силах уже сопротивляться усталости.

— Эй, ты чего? Нам еще обратно идти! — Попытался взбодрить ее Скегги. Обернувшись на брата, он увидел закрытые глаза и умиротворенное дыхание. — Так подъем обоим! Нужно вернуться с водой. Эирик нас закопает, если мы задержим обед.

— Ну, с тремя ему все равно не справится, — не открывая глаз, еле слышно выдохнул Варди.

Скегги этот ответ не устроил. Он схватил свой казан и уже было пошел обратно в лагерь, потом обернулся на не сдвинувшихся с места брата и сестру и, в конце концов, обратил свой взгляд на реку. Скегги, верно, подумал, когда такое было, чтобы самым ответственным был он? Затем поставил казан, снял сапоги, закатал штаны и направился к реке.

Резкий звук всплесков заставил мирно задремавших Дару и Варди все же обратить внимание на брата.

— Куда ты пошел? — Устало спросил Варди, нехотя поворачивая голову.

— Я вспомнил, что там внизу по реке растет малина! Помнишь, сколько кустов мы видели по дороге?

— А ноги мочить зачем?

— Смешной ты, так же быстрее. Там бурелом, его пришлось бы обходить. К тому же чем больше боишься промокнуть — тем сильнее мокнешь.

— Невероятная мудрость. Передам ее детям.

Дара, в отличие от брата, все же приподнялась. Скегги рисковал задержаться в лесу допоздна в одиночестве, а ей этого очень не хотелось. Да и пройтись по реке она была не прочь. Поэтому она разулась и, держа обувь в руках, поплелась вслед за Скегги.

— Эй! — Крикнул ей вслед Варди. — А кто это все понесет?

Дара развернулась, едва не поскользнувшись на покрытом водорослями камне, и пожала плечами:

— Кто остался, получается. Нельзя же бросить Скегги одного!

Она поспешила удрать, осторожно удерживая равновесие на скользких камнях.

***

Малину собирали в разложенный кафтан Скегги. Сколько бы сестра не уговаривала его, он настоял на том, что так удобнее, да и ничего другого с собой не имелось.

— Ты посмотри, какое пятно от сока! — Возмутилась Дара. — И как ты собираешь стирать его? И ладно стирать, как ты успеешь высушить его?

— Я буду пахнуть малиной, не ерничай, — лишь отмахнулся он, продолжая пополнять горку.

— Нужно было взять один казан, — ругала себя Дара, — и с Варди неудобно получилось.

— Люди — не кровать, с ними не часто бывает удобно.

Дара закатила глаза. Маленький жук вылез из собранной в ладони малины и пополз по ее локтю. Свободной рукой она подцепила его и положила на траву, продолжая собирать ягоды. Когда она отнесла собранное к кафтану, то заметила, как брат настороженно вглядывается в лес. Затем он закрыл глаза и коснулся земли.

— Что ты видел? — Спросила она, когда Скегги вновь открыл глаза.

— Пойдем, там наши.

— Но что им там делать?

— Узнаем, — пожал плечами Скегги и встал, пошатываясь. Дара придержала его, и он накрыл ее руки своими. — В последнее время это отнимает много сил. Учитель рассказывал, что некоторые леса не любят незнакомцев.

Они осторожно двигались вперед. Скегги пошел впереди, стараясь не издавать ни звука. Вскоре совсем рядом послышались голоса. Подойти ближе не представлялось возможным — вокруг все застилала старая листва. Пришлось спрятаться среди колючих кустов, где листва была влажная и не такая шумная.

— … не был хорошим родителем тебе, — послышался голос Гилека. — Но знай, я хочу, чтобы ты справился. Ты хорошо подготовлен, ответственен. Я думаю, из тебя выйдет толк.

— Это все? — Бесстрастно ответил Эирик. Дара нагнулась пониже, чтобы у земли, где меньше ветвей, разглядеть их. Но лиц не было видно — кусты плотно заросли, лишь нечеткие силуэты предстали ее взору. Сидящий на поваленном дереве Гилек и стоящий подле него воспитанник.

— Нет. Я хочу, чтобы сейчас ты задал мне вопросы. Тебя ведь волнует что-то, и уже давно.

— С чего бы мне задавать их сейчас?

— А почему нет?

Эирик некоторое время думал. Но не попытался ни сесть, ни прислониться к чему-либо, ни даже сменить позу — все продолжал стоять с прямой спиной, держа руки сложенными на груди. «Неужели Эирик не сводит с него глаз? — Подумала Дара, представив это. — Навряд ли это очень приятно, у него колючий взгляд».

— Почему вы ненавидите меня? — Вдруг нарушил он тишину, и сердце Дары замерло. Она испуганно взглянула на Скегги. «Ты уверен, что мы должны это слышать?», — спросила она жестами, на что брат лишь коротко кивнул.

— Неужели так заметно?

Ответ Гилека заставил все внутри похолодеть. Ей казалось, она присутствует при очень личном разговоре, врывается в мир Эирика, куда он вряд ли пустил бы кого-то из братьев, тем более ее.

— Это глупо, я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Каждый раз, когда я смотрю на тебя… В твоих глазах я вижу ту, которую ты у меня забрал.

— Мама? — Не сразу ответил Эирик. Его мать, Весея, не пережила родов, за что он часто винил себя. — Причем здесь она?

— Когда твоя бабка пришла ко мне и передала последнее желание Истра, я вдруг осознал, насколько тот жесток или глуп. Но я поступил по совести в любом случае. И ради нее, и ради него. Я выполнил свой долг. Но в свое сердце извольте разрешить пускать лишь тех, кого я сам выбрал.

— У вас его нет.

Даре так хотелось увести его куда-то. Взять за руку, пойти к реке, посмотреть на горы и отвлечь его от всего этого. От напряжения заболело внизу живота.

— Если ты не заметил, у моих детей нет бабки с дедом, нет дядей и теть, даже побратимов у меня не осталось. Мы одни.

— У вас есть жена, есть дети, дом, товарищи. Только этого вы не замечаете.

— Хватит поучать меня! Право спрашивать не дозволяет тебе переходить грани.

Вновь опустилась тишина, и казалось, до самых кустов доносится тяжелое дыхание Эирика.

— Ты злишься, как Истр. Забавно. Лицо Весеи, ее черты, ее глаза, брови, а все равно не то. Даже внешность твоя — словно насмешка для меня. Вроде она, но в сути — он.

— Дело в этом? Вы любили ее? А она выбрала отца? Все время я страдал только потому что она не выбрала потешать вас?

— Довольно! — Он едва не сорвался на крик. Потом сделал глубокий вздох и продолжил спокойнее. — Не тебе судить меня. Разве я морил тебя голодом? Отправлял на мороз? Ты всегда был сыт, одет и спал в тепле. Я выполнял свой долг брата, как полагается. Не приласкал? Не хвалил? Я относился к тебе также, как к родным детям.

— Да, ведь даже им слова доброго от вас не дождаться.

— Это верно. Ты был мал и не помнишь, но до Варны у меня была дочь. Я назвал ее именем твоей матери. Ей не было и года, когда болезнь медленно сожгла ее на моих руках. Больше имен детям я не давал. До года даже не брал их на руки. Лишь потому что понял тогда — все, кого я любил, словно утекали между моих пальцев. Хочешь или нет, но мы похожи, Эирик. Как-то я преподал тебе суровый урок, но я лишь хотел, чтобы ты не подпускал никого близко к сердцу. Терять тех, кого любишь, больно, а если никого не любишь… Сам понимаешь. Так легче.

Живот Дары сильно скрутило от волнения, но она не позволяла себе думать об этом сейчас. Она смотрела, как Эирик сжимает кулаки. Весь его вид кричал о рвущейся злобе. Дара видела его таким впервые.

— Я винил себя много лет в той ошибке! Думал, что мне нет прощения… корил себя… Я чуть не убил Дару, а вместо вас мне помогал ее отец! Пока вы… — Он вдруг запнулся и замолчал.

— И его помощь едва не сделала тебя слабым. Разве ты не стал лучше? Ответственнее? Стал бы ты главным среди братьев, если бы тогда я не объяснил бы тебе, к чему все могло привести? — Даре не верилось, что это говорил тот, кого она знала с самого детства.

Голос Эирика вдруг стал таким тихим, почти жалобным. Он пытался придать ему прежнюю стойкость и жесткость, но тех, кто знал его всю жизнь, было сложно обмануть:

— Вы сказали, что я убил мать и едва не убил сестру. Что я приношу вред. Что опасен. Словно болезнь пожираю тех, кто меня любит. И это называется стать лучше?

— Ты вырос и все понял. Сделал выводы. Да, мои слова были жестоки, но разве я лгал? Ты убил Весею, хотя и не по своей воле. И как бы я не убеждал себя в глупости этой мысли, но простить тебя я не могу до сих пор.

Он поднялся. Коснулся плеча своего воспитанника.

— Я не хотел подрывать твой дух. Наполни свое сердце яростью. Даже ко мне. Но не теряй волю — она тебе пригодится.

И ушел.

Через время Эирик опустился на землю, и до ребят стал доносится какой-то странный звук.

«Он плачет», — охнула Дара и поднялась. Скегги сначала попытался ее остановить, но она вырвалась и подошла к Эирику.

Он сидел к ним спиной. Такой строгий и собранный раньше, сейчас же — разбитый. Дара остановилась в паре шагов, не в силах коснуться его.

— Я знаю, что вы здесь. Почувствовал, — почти прошептал он.

Скегги подошел и сел рядом с ним, ничего не говоря. Дара еще сомневалась. Потом взглянула на Скегги, кивком указывающего подойти, и решилась. Она присела на колени и осторожно коснулась содрогающегося плеча Эирика. Тот вдруг неожиданно схватил ее ладонь, но не чтобы сбросить, как она поначалу испугалась. Он вцепился в нее и прижал ближе с такой силой, будто от этого зависела его жизнь.

***

Следующим вечером Дара читала у костра. Ее оставили в лагере в наказание за то, что они бросили Варди одного с водой. Скегги повезло меньше — его оставили дежурным на всю ночь и потащили наблюдать. Зато Даре пришлось готовить ужин, и не сказать, что у нее шибко хорошо это получилось.

До возвращения ребят оставалось немного — уже начинало темнеть. Дрова кучкой лежали укрытые старой тканью. Казан с похлебкой стоял накрытый и ждал, пока пригодится. Только мысль о хворосте постоянно угнетала ее — все казалось, что его мало. Но нет, всего должно было хватать, а все равно на душе появилась тревога.

Она в третий раз начинала перечитывать страницу, когда к лагерю вышел отец.

— Читаешь? — Спросил он, садясь рядом.

— Пытаюсь. Все время мысль соскальзывает. А где остальные?

— Скоро будут.

Дара положила голову ему на плечо и попыталась вновь вернуться к книге. Рядом с отцом всегда становилось спокойнее, но сейчас казалось, будто он сам напряжен.

— История Ларанон такая интересная. Неужели королевский дворец в Лире такой красивый?

— Очень. Он расположен на острове посреди столицы. Река надежный защитник, естественный ров. Удобное расположение позволило Королям-из-шахт построить самую красивую резиденцию на континенте. Говорят, лишь дворец султана из государства, что лежит за морем Дрейна, может превзойти его по богатству.

— Ты же читал ее? Она останется с рыцарем или примет предложение лорда Иргина? — Спросила Дара, осматривая толщину, которая еще осталась непрочитанной.

— Узнаешь.

Дара сложила книгу и убрала за спину. Мальчики читали плохо, но все же если бы узнали, о чем она, то тут же засмеяли бы.

— Узнаю ли? — Печально поправила она его.

— Ты прочтешь ее. Даю слово.

Он нежно поцеловал ее в лоб, а потом поднялся и объявил:

— Было решено начать на рассвете.