От истоков своих часть 2 Глава 24 Счастье Андрея

          Вернувшись с войны, Андрей уже на третий день явился в правление колхоза.

          – Ну, здорово, председатель! – протянул он Никодиму Никитичу ладонь.

Председатель ответил Андрею крепким рукопожатием. Мужчины обнялись как старые друзья.

          – Рад, что вернулся живой, чертяка! – хлопая Андрея по плечу и спине, говорил председатель, – Мужики нам страсть как нужны! А то, понимашь, кругом одне бабы. А с имя много ли сделашь?

          – Так вот он, я! Располагай мною как хошь, куды идтить, чаво делать надыть? – весело ответил Андрей.

          – Тако ты, чаво жа, с фронту и сразу на работу? И не отдохнёшь нисколь? – удивился председатель.

          – Отдохнул ужо, коды домой возверталси. Почитай цельный месяц ехал через всю Европу и пол-Рассеи. А до того все эти вёрсты пешком пройтить пришлося.

          – Дык, поди по дому наскучалси, по жене, по дитям.

          – Дома тольки старший, Серёга, да ишшо младшая, Налька. Так оне вовсе взрослыя. Встретились, обнялиси, поговорили, вот и ладно. А нянчить их ужо мяне поздно, – улыбался Андрей, – Анюта и Лазорька далеко, в городах, рукой не достать.

          – А Зина, жена? Неужто не скучал?

          – Скучал и по дому, и жену жалел. Видел я, как бабы без мужиков всё на сябе пруть, горемычныя. Повидал я, Никитич, жизню энту со всех боков и так тябе скажу: тяжельше, чем у наших россейских баб, ни у каких других доли нету. А оне не сдаютси, закусять удила и пруть энтот воз из последних силёнок. Да ишшо нас, мужиков, поддерживають. Героический народ наши бабы, как жа их не уважать, не жалеть. Теперя наш, мужицкий, черёд в коренных* ходить.  Ну, сказывай на какой фронт мяне определяшь?

          – Работы полно и везде руки нужны. Но ты, Андрей, отличнай счетовод. Работу энту ты лучшее других знашь. Потому счетоводом и будешь, как и раньше, до войны.

          – Тако чаво жа, опеть с бумажками воевать?

          – Опеть, Андрей. А выдастси свободно время – помогай, где надобно будеть.

Так снова стал Андрей колхозным счетоводом.
 Прошло два месяца. В годы войны дела шли из рук вон плохо, такое же положение было и с бумагами. Немало посидел он над ними прежде чем, привёл всю бухгалтерию в идеальный порядок. И тут соседний колхоз обратился за помощью в бумажных делах. Очень просил председатель из соседней деревни Папановки одолжить счетовода на несколько дней, обещая хорошо заплатить ему за подмогу в канцелярских делах.

Андрея направили в Папановку, деревню, находящуюся в пяти километрах от Мачехонки. Здесь в отчётных бумагах была такая путаница, что, казалось, невозможно будет разобраться. Андрей сходу засел за работу и целый день, не разгибаясь, сидел над колхозными документами. Местный председатель заглянул в контору, когда время приближалось к полуночи.

          – Вота дела! А вы всё ещё работаете? Отдыхать пора. Мы вас на постой к нашей Анне Кузьминой определили. Одинокая она женщина, вдова солдатская. У неё переночуете, а утром уж и продолжите. Много ещё у вас тута работы? – поинтересовался председатель.

          – Работы как ба ишшо много. Тольки я можа быть, тута, в правлении переночую, на стульях, по-фронтовому. Я не прихотливый, – пытался отговориться Андрей, не желая отрываться от работы.

          – Отдохнуть вам надо, всё же дело ответственное: одну циферку перепутал и начинай всё сначала. Нет уж, я вас к месту дислокации провожу. Ну, а если не понравится, завтра решим, где вам ночевать, – не уступал председатель.

Неохотно Андрей согласился на уговоры, и мужчины пошли по спящей деревне к дому Анны. В её окне горел огонёк, хозяйка не спала. Она поднялась со скамьи, несмело поздоровалась. Председатель познакомил хозяйку с постояльцем. И тут же засобирался домой, объяснив это тем, что поутру много неотложных дел и надо встать пораньше. Когда Андрей и Анна остались одни, хозяйка тихо спросила:

          – Что же вы на обед не приходили? Я всё приготовила, ждала вас.

Она смотрела, как моет руки и умывается Андрей, держа для него полотенце.

          – Работы много, – только ответил он, оглядывая чистую горницу и накрытый к ужину стол.

Он ел варёную картошку с салом, вприкуску с зелёным луком и ломтём чёрного хлеба, запивая из большой глиняной кружки молоком. Только теперь он понял, что очень проголодался и ел с удовольствием, кидая украдкой взгляды на хозяйку. А хозяйка была хороша! Она напомнила ему его первую любовь, Епистимью. Светловолосая и светлоглазая, и статью схожая с той, кого не мог он забыть всю свою жизнь. Только гораздо моложе. Андрей, как зачарованный, следил за всеми её движениями, и сердце сладко сжималось в его груди.
 "Вота она, моя Епистимьюшка! Тольки ишшо лучшее", думал Андрей, почти не отводя глаз от Анны.

 За ужином Андрей и Анна перекинулись лишь несколькими словами, но даже это мимолётное общение зацепило Андрея. Особенно понравился ему голос хозяюшки, нежный, напевный.
          – Поели? – «пропела» Анна, – вот ваша постель, – показала она на кровать, – отдыхайте.

          – А вы где жа?

          – Я в сенцах лягу, – ответила она мелодичным мягким голосом.

          – Ну, уж нет. Я в сенцах лягу, – твёрдо сказал Андрей, отметая все возражения.

          – Ну, как хотите, – сразу согласилась она.
 
      Андрей долго ворочался в постели, думая о милой хозяйке. Всколыхнула она давно уснувшие желания и радости, которые, казалось, навсегда покинули душу его. Сон сморил нежданно.
 Андрей проснулся рано, однако в горнице было тихо. В открытые окна лились вместе с утренней прохладой и пеньем летних птах, ласковые лучи солнца, растекаясь бликами по избе. На столе под чистым тряпичным холстом стоял завтрак: остывшая яишня, хлеб, зелёный лук и та же большая кружка с молоком. Рядом лежала записка, написанная крупными, ровными буквами: «Ушла на ферму. Приходите на обед к двум часам. Аня». Невольно взгляд Андрея упал на заправленную лоскутным одеялом кровать со взбитыми подушками. Внутри неожиданно разлилось тепло. Настроение Андрея сразу поднялось, и в правление колхоза он вошёл с лёгкой улыбкой на устах.
Работа спорилась, и Андрей не заметил, как пришло время обеда. Оторвавшись от бумаг, он поспешил к Анне. Хозяюшка уже ждала его за накрытым столом. И хоть обед был весьма скромным, постоялец остался доволен. За обедом они перекинулись несколькими фразами. Андрею хотелось поговорить ещё, но поджимало время. В правлении его ждали ещё большие кипы неразобранных бумаг.

          – А чаво жа вы одна живёте? – поинтересовался Андрей.

          – Так у нас в деревне много вдовых, многие так же живут, – просто ответила она.

          – Одной-то поди трудно? Да и скучно должно одной жить? – спрашивал Андрей.

          – Да ничего, я уж привыкла. Познакомились мы с моим Стёпушкой накануне войны. Вот он и привёз меня из города сюда. Понравилось мне здесь. Люди добрые, и жизнь спокойная, без суеты. А главное – лес рядом. Я лес очень люблю, – она зарумянилась от возбуждения и смущения и стала ещё привлекательней, – свадьбу сыграли. Тогда ещё мама Стёпушки жива была. Да только две недели замужней довелось мне побыть. А тут война. Похоронку через два месяца, после того как забрали его, получила. Вот и вся история. Да что уж об том говорить, не одна я такая, – закончила Анна печально, – а вы вечером пораньше приходите, я баньку истоплю, – вдруг оживилась она.

          – Банька это славно! Спасибо, потороплюси, – улыбаясь, ответил ей Андрей, чувствуя, как безумно хочет обнять он эту женщину, вдохнуть запах её волос.

День пролетел, как взмах птичьего крыла. Только начало смеркаться, Андрей пошагал к Анне. Она накормила его ужином, неслышно скользя по горнице. В иные моменты Андрей чувствовал запах её тела и жар, исходящий от него. Андрей от волнения то снимал, то надевал очки, постоянно протирая стёкла и не давая рукам покоя. Сейчас он не торопился и старался завязать разговор. Аня отвечала охотно и вскоре они увлечённо беседовали и даже над чем-то смеялись. Андрею очень понравилась эта женщина. Он, не отрываясь, смотрел на неё, невольно лаская взглядом. Аня смущалась, но понимала, что это ей приятно.

          – А банька готова, выстоялась уже. Вы первым пойдёте? – спросила своим чарующим голосом Аня.

          – Нет, лучше вы вперёд идитя, – с внезапной хрипотцой в голосе ответил Андрей.
Она согласно кивнула головой и, прихватив чистую одежду, двинулась к выходу.

          – Вам я полотенце в бане уже повесила, – обернувшись у порога, сказала она.

          – Угу – кивнул Андрей, напряжённо глядя на неё.

Дверь за Анной закрылась, и Андрей в сильном волнении заметался по горнице. Горячие мысли жалили и искали решения. "Вота ведь, сразу жа прилипла к душе, весь день так в глазах и стоить. До чаво жа милая! И кака-то родная, што ли? Совсем другая, с Зиной вовсе не схожая. Видать настрадалася, всё одна да одна… И разговариваеть так душевно, кабыть мы с ей не чужия. Тако бы кажиси век слушал… А я-то, старый, развесил сопли, ровно пацан. Куды лезу то? Мозги огнём горять и в груди ровно костёр распалили. Ох, не могу, так к сябе прижать иё охота! И чавой-то тако со мной? Прям, мочи нет! Пушшай лучшее сама прогонить, чем тако вота мучитьси",– думал он, решительно шагая на задворки к баньке.

     Дверь в баню была не заперта. Андрей, шементом скинув с себя одежду в предбаннике, шагнул в густые клубы пара, исходящие от каменки. Аня стояла у полка, поливая тёплую воду себе на голову. Её стройное, молодое тело отливало нежно-розовыми красками, волосы разметались по спине длинными, волнистыми струями. Капли воды скатывались, скользя по телу вниз, вызывая желание не отрывать взгляда от их движения. Она замерла, не поворачиваясь, не говоря ни слова, напряглась, как струна, растерялась, не решаясь прогнать его.
Андрей ей понравился сразу, и она весь день думала о нём. Подтянутый, в гимнастёрке с медалями на груди, начищенных сапогах он казался ей не похожим на деревенских мужчин. А круглые очки, вообще, придавали ему городской вид. И мягкий взгляд карих глаз, и лёгкая улыбка на лице его понравились Анне. Тоска по мужской ласке, изводившая молодое тело годами, сейчас стала нестерпимой. От присутствия симпатичного мужчины в доме, в голове всё туманилось. И взгляды его заинтересованно-откровенные заставляли дышать чаще, вызывали смущение и ещё что-то непонятное, волнующее. И вот он сам пришёл к ней!

          – Аня! – выдохнул Андрей, подойдя вплотную, прижавшись к ней всем телом.

Еле слышный вдох послышался из её уст. Она не сопротивлялась, позволяя мужчине делать с ней всё, чего пожелает.
Андрей резко развернул её к себе, жадно поцеловал в губы. Словно опьянев от её покорности, он продолжал целовать её тело. Она обмякла, откинув голову назад, еле стояла на «ватных» ногах и нежно гладила его по волосам.


          – Анечка, – только повторяли его губы, – Анечка моя.

"Что делаю?! Что я делаю?! Женат же и дети есть...взрослые, конечно, но ведь жена, ей-то каково? А я? Люблю же... как же так случилось? Как камень... сразу?"– кружились в голове шальные мысли. А тело не слушалось разума и тянулось к нежным ласкам Андрея.


          – Я и помыслить не мог, што коды-нибудь тако шшастье испытаю, не знал я, што таку сладость изведаю, зоренька ты моя рассветная. Ягодка моя желанная, – шептал Андрей, глядя в светящиеся хмельным счастьем глаза Анны, покрывая поцелуями её лицо.
 
  В эту ночь они спали вместе, в одной кровати, устав от негромких разговоров. Проснувшись с первыми петухами, Анна неслышно встала. Двигалась по избе плавно, почти беззвучно, собирая нехитрый завтрак Андрею и поглядывая на него, спящего с безмятежной улыбкой на устах.
Андрей проснулся гораздо позже, всё с той же радостью и нежностью в душе, понимая, что жизнь его с этой ночи круто изменилась и загнать её в прежнее русло он не сможет. Он ощущал себя молодым и очень сильным, и расставаться с этими ощущениями не хотел. "Чаво энто со мной, откуль силы берутся? Ровно жеребец молодой, не унять. Накопил видать...вся любовь, вся страсть прёт из мяне, сладу нет, прям юнец",– улыбался он, удивляясь самому себе.

К обеду Андрей летел как на крыльях. Аня, светясь тихим, внутренним светом, встретила его дома. В душе у Андрея пели все птицы мира. Он впервые в жизни был по-настоящему счастлив. Он совсем забыл о Зине, которую так и не полюбил, о детях, ставших взрослыми в его отсутствие. Он забыл о том, что ему уже 43 года, а ей только тридцать. Он понимал только одно – он любит и, кажется, любим!

 Через пару дней дела бумажные были закончены. Довольный председатель выписал расчёт за работу, проделанную Андреем, и долго тряс ему руку, улыбаясь и радуясь благополучно завершённому им делу.

          – Молодец! Не зря тебя Никитич хвалил. Говорил, что таких счетоводов на свете «раз, два и обчёлся». Такую гору работы свернул! Вота, нам ба такого работника.

Андрей пришёл к Анне поблагодарить за постой и проститься.
Аня, сидела у стола, утирая слёзы кончиком платка.

          – Прости ты мяне, Аннушка. Не надо было мяне жизню твою нарушать. У нас с тобою всё по согласию было. Я не обманывал тябе, всё ты обо мне знала: что женатый я и детей у мяне четверо, хоша и взрослах уже. Мила ты мне, Анюта. Ой, как мила! От сердца свово с кровью отдирать тябе придётси.  Не знаю дажа, как теперя и жить?

          – Да, что уж тут сделать можно, там дети и жена, я ж понимаю, – тихо говорила Аня, сквозь слёзы, – я ни в чём не виню тебя, Андрюша. Спасибо хочу сказать тебе за сладкие ночки и дни, что подарил ты мне. А теперь ступай. Судьба видать моя такая горькая – одной век вековать.

          – Анюта!

          – Иди, Андрюша, иди…– махнула она рукой, – не рви мне сердце…

      Андрей вернулся домой. Лето пролетало быстро, заполненное работой до отказа. К Зине Андрей совершенно потерял интерес и чаще всего спал на сеновале. Он видел заплаканные глаза жены, но она ничем не упрекала его. А мысли и сердце его были далеко отсюда, там, в маленьком домике, почти на краю другой деревни, где жила Анна Кузьмина. Лишь дважды за лето удалось съездить в Папановку на несколько незабываемых часов. Андрей и Анна старались скрыться от людских глаз. Но их встречи были так горячи! После этих свиданий и Андрей, и Аня просто светились любовью, и скрыть это в деревне было невозможно.

          – Ты, что же это, Андрей Порфирьевич, совсем голову потерял? Ты жа взрослай мужик, фронтовик, а чёрте что разводишь! – стыдил Андрея председатель колхоза Папановки, – Как тебе не совестно в глаза детям своим смотреть?

          – Совестно, тольки я с собой совладать не могу! Люблю я, понимашь? Больше жизни Анечку свою люблю! В первый раз такое со мной случилося. Ну, ты мужик али нет?! Было с тобой такое, что дышать без другого человека не смешь, жизня тябе без яго не нужна. Ну, было али нет?

          – Ну, было, с женой. А твоя жена как же?

          – Да, не любил я иё никоды. Родители чуть не кнутами согнали, тако вота и промучилися стольки лет в ледяной постели.

          – А дети откудова?

          – Сам не знашь откудова дети берутси? Если любил должон мяне понять, как мужик мужика. За что мы мучитьси должны и Зину мучить?

          – Ну, тоды поговори с женой, и решайте. А срам этот как то завершить надыть.

Андрей после разговора с председателем не решался объясниться с женой два дня. Наконец, собрался с духом. Однако, всегда до последнего молчавшая, Зина, стесняясь, сама затеяла нелёгкий разговор.

          – Андрей, я знаю, что ты никоды мяне не любил. И зачем тольки мы поженилиси с тобой? Но детей вырастили и теперя можем жить отдельно. Фамилию я твою оставлю, всё жа дети иё носять, и внуки носить будуть. Оба мы с тобой измучилиси от такой жизни. В обшшем, я на развод согласная.

Андрей испытывал в этот момент сразу несколько чувств: облегчение, благодарность Зине и угрызения совести, но слаще всего было чувство приближающейся свободы.
Он сказал своей жене только два слова: «прости» и «спасибо». На следующий день, не взяв из дома ничего, даже личных вещей, он уволился из своего колхоза  и переехал к Ане в Папановку.
      Через год у Андрея и Анны родилась дочка. Назвали её любимым именем – Наташа. За годы войны Андрей не утратил своей хозяйственной жилки, и подворье его всегда было крепким и ладным на зависть соседям. Скотины был полон двор, и в доме всего было достаточно, и в сундуках и на столе. Анна, чистоплотная, аккуратная хозяюшка строго следила за порядком в доме. Она хорошо шила и вязала, прекрасно вышивала и была большая фантазёрка: умела придумывать узоры для вышивок. В семье царили согласие и любовь. Андрей, наконец, жил счастливо.
Зина затаила на Андрея обиду на всю оставшуюся жизнь.

"Я жа яго всю войну ждала. Детей сберегла в такия-то годы, голодные и трудныя, а он? – думала с досадой Зина, – Как жа он мог нас бросить? И почаму я такая несчастная, никто мяне вовек не любил. Не слыхала я ласковых слов, не испытывала сладких ласк мужицких. Всё всегда наспех, не любя…" – плакала она в стогу сена или в рощице, подальше от людских глаз.

          – Мама, не плачьте, – успокаивал Сергей, заприметив припухшие от слёз глаза матери, – Вы пока ишшо молодая у нас, ишшо раз замуж выйдете. Мы выросли все, мешать вам не станем.

          – Нет, сын. Мне уж сорок пять. Старуха … Да и кто мяне возмёть такую? – отвечала мать сыну, намекая на дефект глаза, в котором  навсегда расплылось бельмо.

          – Да энто не главно, – утешал он её, – главно в человеке душа.

В такие моменты он очень походил на своего отца в молодости и голосом и лицом. Зина смотрела на сына, не отрываясь, спрашивая себя: «Неужто полюбила-таки я Андрея? А ведь так не хотела замуж за его идтить. А можеть, привыкла просто, всё ж у мяне от его дети. Забыть ба всё скорея, а то так в груди палить, инда умереть охота».

Целый год металась Зина в, изводивших её, муках. А когда у Андрея родилась дочь, надежды на его возвращение в семью окончательно растаяли, и боль постепенно стала утихать в ней.
Несмотря на годы и работу в колхозе Зина всегда выглядела моложаво, и находились неплохие мужики ей в пару. Однако обида на всех мужчин крепко поселилась в её душе. "Всем кобелям энтим молодок подавай. А их теперя, что навоза в хлеву",  рассуждала она.

Замуж она больше не выходила. Все свои годы до самой смерти прожила она с семьёй старшего сына Сергея.
Сергей женился на красивой девушке Евдокии. Она была стройна, роскошные косы цвета пшеницы собирала в «корону», обрамляющую её округлое лицо с большими голубыми глазами. И характер у Дуси был покладистый, кроткий. К тому же была она скромна и трудолюбива. Сергей, окончив педагогическое училище, всю жизнь работал в сельской школе учителем начальных классов. В его семье родились восемь детей.
В такой большой семье Зине всегда было много работы. Все свои годы она только и работала, скользя по дому в не снашиваемых свободных кофтах и тёмного цвета юбках, что шила для неё сноха Дуся. Маленькая, худенькая, молчаливая, бесконечно трудолюбивая бабушка Зина. На голове её всегда был светлый платок, завязанный узелком на подбородке, а светлый фартук прикрывал переднюю часть юбки. Бабушка Зина прожила большую и нелёгкую жизнь, пережив Андрея на 12 лет. Перенеся все её тяготы, она умерла в 84 года, так и не испытав женского счастья.

Продолжение:... - http://proza.ru/2023/01/13/825