С надеждой на понимание

Мущинкин вразвалку зашёл в туалет, закрыл за собой дверь и остановился. В коридоре было тихо.
Он расстегнул штаны и стал ссать, то и дело умело останавливая струю и прислушиваясь.
Убедившись, что никто в сторону сортира не топает, он стал поводить членом в стороны, так,
что дуга его струи выгибалась восьмёркой и то и дело с потрескиванием разбивалась о край писсуара.
Ссать оставалось недолго, и он решился. Махнув писькой посильней, он обоссал стену и бок соседнего писсуара.
Сделав ещё несколько взмахов, он вошёл во вкус, но тут моча закончилась.
Это, впрочем, оказалось к лучшему, потому что застёгивая штаны, Мущинкин обнаружил свои туфли изрядно забрызганными.
«Вот с-сука» - прошипел он удовлетворённо. И очень удачно – в сортир, зевая, зашёл Колготкин и тут же вяло шлёпнул ботинком в желтоватую лужицу. Грязь с ботинок стала охотно расплываться по лужице.
«Опять кто-то на пол нассал!» - сообщил Мущинкин Колготкину.
Тот вздрогнул, неопределённо пожал плечами, но, наконец, нашёлся: «Уроды!»
и, оставляя грязно-мокрый след, потащился к кабинке – гадить.

* * *

Задротьев и Бабищев громко спорили в туалете. Спорили уже давно и успели по 2 раза пописать, а Задротьева ещё и 1 раз пронесло – он с утра наелся говяжьего холодца с несвежим хреном.
«Чё за херня?» - обратился среди спора к своему оппоненту Бабищев.
Предметом дискуссии была подлинность кумранских рукописей. Доводы подходили к концу,
самое время было начинать макать друг друга в дорогущие унитазы шведского производства.
Просравшийся Задротьев чувствовал себя прекрасно и стал примериваться как-нибудь
ё*нуть Бабищева по его ненавистной целлюлитной харе. «Слышишь – трещит?» - продолжил Бабищев, и Задротьев допёр, что на этот раз «херня» относилось не к нему. «А жаль» - подумал Задротьев
и вытянул прыщавую шею, чтобы старательно прислушиваться. Он был очень старательный.
«Ни хера» - сообщил он через 2 минуты. «Да слышу, что ни хера» - огрызнулся невоспитанный бабищев и сделал шаг к очку. Раздался треск. «А-аа, это ботинки к полу липнут!» - догадался Задротьев. «Х*й на!» - успел таки ввернуть Бабищев. Друзья молча потоптались, наслаждаясь треском.
Ботинки у обоих были добротные, с новыми резиновыми подошвами и трещали что надо.
«Какая ж это ****а тут столько нассала?» - хором вопросили диспутёры. «Да ты небось и нассал,
а оно за час-то и схватилось» - ловко подъебнул Задротьев приятеля. «Я на стенки ссать предпочитаю» - уклонился Бабищев, и Задротьев заткнулся. «Ладно, пошли работать» - угрюмо проворчал Бабищев.
Задротьев вывернул карманы пиджака – табачные крошки, песок, хабарики и два потраченных презерватива задорно шмякнулись в клейкую лужу. «Зае*ись!» - прокомментировал Бабищев.

* * *

Вислодуев увидел Парисову, идущую по коридору, и замечтался.
Он только что поссал и был благодушен. Обычно он представлял Парисову голой,
подвешенной и растянутой четырьмя канатами за четыре конечности. В сиреневой комнате.
Дальше фантазия не шла.
Он чувствовал, что тут можно было бы … ээхх, но что именно – никак не мог представить.
Ежедневное копание в порносайтах не помогало. Голая Парисова висела в сиреневой комнате без толку.
Но сегодня Вислодуев уж очень хорошо поссал, и Парисова предстала ему снимающей тёмно-бурые трусы с кружевом. - Просто раком. Морда у неё, надо сказать, хромала.
Вислодуев ещё немного посмотрел, как Парисова цокает с чашкой наперевес,
то и дело роняя на пол мутные светло бежевые капли кофе.
«С молоком» - догадался Вислодуев, дойдя до своего рабочего места.
Он пошевелил мышкой, и на экране проявилась скачанная накануне заставка - мясистая девушка в белоснежный туфлях размашисто мочилась на перламутно-мраморный пол неизвестного палаццо и загадочно улыбалась Вислобуеву.

* * *

Скучко пришёл на работу рано. Раньше всех.
К 11 часам он кончил уже три раза – один раз в кабинке сортира, в пятый раз сливая воду,
а два как обычно – за рабочим местом. Особенно удался первый раз – ему пришлось дважды сходить за салфетками, чтобы более-менее оттереть монитор. Второй раз случился, когда в офисе было уже достаточно людно, и Скучко старательно делал вид, что искренне рад обсуждать с коллегами их ебучие новости. Он громко ржал, гыгыкал и только чуткое ухо Кавалкиной могло расслышать в чуть более растянутом и визгливом «Гы-г-гы-ы-х» признаки второй кончины. Поэтому в третий раз пришлось пойти в туалет.
«Ну и ссылочка» - рассеянно думал Скучко, разглядывая свои брызги на кафельной стенке.
За перегородкой уже минут 10 сопел директор. «На баб надо смотреть, а не виагру жрать» - брезгливо подумал о нём Скучко и спустил воду в последний раз.
* * *

Порвутский почесал задницу и открыл холодильник.
Две унылые помидорины с гниющими боками дружно выкатились навстречу,
прицелились было на пиджак Порвутского, но с тяжёлым вздохом разможжились об пол.
На полках стояли пакеты с пластиковыми коробочками.
С некоторых пор на каждый пакет лепилась бумажка с фамилией едока.
«Скучко» - прочёл Порвутский на одной из бумажек и зашуршал приятельским пакетом
открыв выуженную коробочку, он стал брезгливо разглядывать её содержимое.
«салат Вдохновение, 200 грамм», пробормотал Порвутский, объёмисто сплюнул в салат
и брезгливо размешав указательным пальцем, сложил всё как было.
Под ногами издавали звуки останки помидорин. Вытерев палец об стену, Порвутский подошёл к телефону и бодрым голосом заговорил:
«Скучко? Порвутский на связи! Чё сидишь – иди жрать, пока нет никого!»

* * *

Жрали молча. Шеф зашёл якобы за чаем и сказал, что все – пидоры,
потому что до сих пор не выследили, не поймали и не привели к нему недобитым того,
кто роняет хавчик, капает «кофем», и даже, «как ему начало казаться», - ссыт мимо писсуара.
Шеф пожелал всем приятного аппетита и удалился пить чай в одиночестве,
а «пидоры» остались с приятным аппетитом и испорченным настроением.
Тишину нарушил оскорблённый Мущинкин. «Ну, есть в жизни всякие уроды, но выслеживать я их не стану! - Это не по моей части.» Все хорошенько и одобрительно подумали над его словами,
но этого показалось мало – Гандеев, разломив котлету, как бы размышляя вслух сострил:
«почему только пидоры. Тогда уж – и пидорки. Чё в женском сортире - меньше нассано, что ли …».
Жрущие оживились. «Ну, бля» - вставил Бабищев. «Да у них вообще всё разбрызгивается» - невпопад проныл Нудяев.
«Стоп, стоп» радостно забасил Скучко – «а откуда ты знаешь, чё там как в женском сортире? Ты чё, там - часто бываешь?»
Часть заржала, часть уставилась на Гандеева. Тот, роняя котлету изо рта через брюки - на пол,
принялся оправдываться, но его перебил грубый Бабищев: «Так это ты там на стенки дрочишь!»
«Ах, это он на стенки дрочит?!» - совсем уж весело вопросил Скучко и загыгыкал.
Настроение возвращалось.


* * *

Попцова безудержно зевала.
Зевая, она чуть нагибалась, потому что из-за перегородки её стола была видна верхняя половина лица с очками и серёжками.
Попцова поёрзала на отсиженном месте и достала из сумочки здоровенный банан.
«Как у Скучко» - подумалось ей. – Месяц назад, наклонившись под стол в поисках туфлей, она через два проёма в двух столах отметила уверенные и жёсткие движения левой руки Скучко. Высунувшись, она увидела напряжённое лицо и ожесточённую работу мышью.
«О как!» - удивилась тогда Попцова и пожалела коллегу. «Дам ему» - твёрдо решила Попцова.
Недели верчения жопой, попадания на глаза и случайно-одновременные уходы ни к чему не привели.
Намёки и аллюзии Попцовой становились всё прозрачнее. Из-под тонких тканей выпирали соски и просвечивали коричневые круги. Под короткими юбками то и дело не было трусов, а если и были,
то узенькой полоской торчали на 10 см выше края юбки и на 10 см ниже края задравшихся блузок.
Впустую.
Порой она грустно просматривала стянутые у Скучко ссылки.
Девушки на гифах и джипегах неестественных цветов неуклюже имитировали орал, анал, групповуху и прочие радости жизни…
«Мудак», - подумала Попцова, засовывая себе банан с риском не вытащить.
Она полистала прайсы ювелирных салонов и, вынув банан, заметно повеселела.
«Банан кто-нибудь хочет, мальчики? А то я почистила, а мне уже не лезет» - звонко предложила она.
Мальчики наперегонки ломанулись за халявой, а Попцова, пританцовывая и мурлыкая,
прошла мимо Гандеева, Порвутского и Скучко и, как можно ниже наклонясь,
засунула шкурку от банана в уничтожитель бумаг.
Тот погудел, но справился.
Любовь миновала.

* * *
Замбосса Цыплак имел длинные ноги, которыми ожесточённо вытаптывал линолеум офисной кухни.
Привычка ходить взад-вперёд и бессвязно материться себе под нос выскочила как прыщ на скуле однажды весной, когда молодой зам тогда ещё другого босса впервые встал на горные лыжи.
Его подбили подчинённые. С тех пор он ненавидел подчинённых. Причём, сосна оказалась настолько твёрдой и угловатой, - что не только своих. А – всяких. Всех.
“Мудаки они, вот что. Му-Да-Ки” – думал Цыплак каждый день с того момента, как очнулся лёжа под сосной…
Он сделал ещё глоток и резко поставил стакан с артезианской водой на кухонный стол.
Увидев выплеснувшуюся из стакана лужицу, он вздохнул и стал доставать бумажные салфетки – на столе, кроме его лужицы имелись: подсыхающая лужица кофе, рассыпанный сахар и мыльная пена.
Закончив протирать, Цыплак нетерпеливым движением распахнул дверцы шкафа с ведром, -
кухня вздрогнула, и початый какой-то сволочью пакет сахарного песка отслонившись от стенки холодильника вывалил своё содержимое на стол, пол и бежевые туфли итак не шибко радостного Цыплака.
«Здец!» - подбодрил себя Цыплак и принялся подметать сахар. Потом – замывать. Потом – протирать.
Потом он опять, теперь уже осторожно, открыл дверцу помоечного шкафа –
сваленные горкой пластиковые коробочки с недоеденными салатами, словно секунду пораздумывав,
плавно поехали со своей горки вниз – навстречу Цыплаку.
Попытка остановить этот вялый бобслей привела к салату на пиджаке и повторному рассыпанию сахара из совка.
Цыплак затих и огляделся. Он чувствовал себя как … как под сосной.
Но тогда-то ему кое-как подлечили мозги добрые люди, а теперь исправлять всё надо было самому.
Цыплак пнул совок, протёр салфеткой пиджак, придал лицу решительное выражение,
и через 3 с половиной минуты осчастливил офис письмом:
«Уважаемые коллеги,
Сегодня около 14-30 я был вынужден собирать с пола кухни разбросанные по нему продукты питания,
а в 14-32 обнаружил валяющийся на полу пакет и какую-то срань как в так и вокруг оного.
Контора купила новую кухню на кухню сотрудникам, выложила бабла,
чтоб сотрулники как люди, а они – гадить?
Я убеждён: гадить на кухне - даже случайно - это все таки свинство.
Бардак процветает с каждой минутой, пусть даже многие и не при чём!
Очень прошу, давайте уважать друг друга, хоть и в обеденное время,
И свято соблюдать армейский девиз: "поел - убери за собой" и другие.
Ведь даже сейчас, небось, на нашей с вами кухне какая-то *** опять насрала!!!
Я закрою кухню на хрен, если срач не уберётся!
Пусть всем будет хуже, раз свиньи кое-кто.
С надеждой на понимание,
Ваш Цыплак»
Благо, служебное положение Цыплака позволяло ему подобные действия …

* * *
Кавалкина имела контакт с нянечками.
В том смысле, что, если замечала утром где-нибудь грязь, - орала на нянечек,
увольняла их и брала новых. Уволенные нянечки скидывались, брали бутылку портвейна и стакан семечек, садились на скамейку во дворе бизнес-центра и ждали, пока в каком-нибудь офисе не уволят нянечку.
Кавалкина прекрасно знала, в чьём вёдре можно вечером обнаружить снятые наспех трусы,
в чьём – бутылочку из-под абсента, а в чьём – ни хера никогда не обнаружить. Но её интересовали те вёдра, из которых каждый день попадали в огромные мусорные баки маленькие упаковки из-под Виагры.
Не то что бы ей было мало. Просто не давало покоя сознавать, что такая обычная с виду жизнь обычных с виду людей может быть наполнена содержанием, которое требовало бы такой стимуляции.
Возможность наличия в конторе импотентов она отвергала напрочь, ибо имела непосредственное отношение к подбору кадров.
«Е*утся же люди!» - с грустью завидовала Кавалкина и развивала слежку за пожирателями Виагры.
Какой-то непостижимый секрет никак не давался любопытной от природы Кавалкиной.
Она ждала случая, может романтического, а может – рокового, чтобы проникнуть в этот секрет,
стать частью его. Этим случаем стал сквозняк, уверенно распахивавший дверь женского туалета.
На эту двери удивлялись посетители, ругались мастера и вздыхали нянечки, а обитатели офиса – не замечали.
К этой двери Кавалкина вернулась, попрощавшись с кем попало и протопав пол-офиса.
Молочно-кофейное пятно на поле плаща чуть искривило её губки и напомнило: надо бы замыть.
Из привычно приоткрытой двери женского туалета неслось уханье и рычание.
«Виагра!!» - вспыхнуло в мозгу Кавалкиной и она мигом забыла про плащ. – «Кого ж там прут?!»
Подкравшись к двери, она увидела бордовую рубашку только что попрощавшегося с ней Вислодуева,
рубашка напряжённо шевелилась. Всё сходилось. «Вот только все девочки-то ушли» -
сообразила Кавалкина и похолодела. Ей представилась омерзительная картина, которую она вот-вот должна была увидеть.
Она отпрянула назад, но поскользнулась в какой-то навязчивой луже и, еле устояв,
роняя и рассыпая сумочку, вцепилась в косяк промежуточного проёма, за которым Вислодуев, изогнувшись вопросительным знаком, со вздувшимися на висках венами,
еле удерживая обеими руками неестественно раздутый фиолетовый ***,
ссал на стены.
* * *

Раз в день настойчивый Гандеев пытался донести кружку до рабочего места.
Иногда доносил треть кружки, иногда – почти половину,
но чаще в его сосуде оказывалось не более 50 мл сладкой жидкости.
Остальное давало след. Один раз Гандеева чуть не вычислила Евченко: дойдя по липкому шлейфу до
их комнаты, она уже было приняла позу раздающей, но тут раздался звонок,
и Евченко надолго пропала в кабинете у шефа. А потом, конечно, забыла.
Гандеев стал носить кружку в разное время и заходить по дороге в другие комнаты, путая след.
Конспирации это помогало, а вот донести жидкость – нет.
Иногда, задержавшись после работы, Гандеев наблюдал,
как нянечки с ворчанием оттирают его чай или кофе от линолеума и думал:
«Ничего, скоро получится». Но чай разливался, положительной динамики не наблюдалось,
а голубой линолеум становился всё коричневее,
и всё яснее направление коричневой тропинки указывало на его, Гандеева стол.
Гандеев чувствовал приближение расплаты и набирался мужества.


* * *

Осеменчук не любил своих коллег. Пакостить им ему было лень,
показывать свою неприязнь у него не получалось, поэтому он шатался между ними,
рассказывая вычитанные в сети анекдоты и понемногу сплетничая.
К бабам он был намного снисходительнее и, хотя и не допускал возможности наличия у них интеллекта, охотно давал им понять, что с интересом относится к их жопам и сиськам,
каковые на самом деле имелись далеко не у всех.
Прямолинейная лесть и невнимание к больному месту отвращали баб,
они чуяли в Осеменчуке маньяка и ускользали. Оставались неприятные Осеменчуку коллеги.
Большинство из них часами смотрели и обсуждали порнуху. Чтобы не быть отстоем,
Осеменчук стал два раза в день просматривать страницы порносайтов и делиться
увиденным с коллегами. В результате те и вправду стали считать его отстоем,
а с женой перестал вставать. Осеменчук принялся пить, но через неделю испугался цирроза
и косого взгляда начальства. От скуки он на удивление легко обзавёлся любовницей,
но за две недели проникся к ней такой ненавистью, что её бывший и будущий хахали,
так и не набили ему морду. Вылечив триппер, он стал часто гулять один по скверам и набережным,
сочиняя грустные стихи о любви: «люби меня / на пне, у пня / рукою нежной обнимя» или:
«мне губы твои напомянут морковь / застукает сердце, начнётся любовь».
Его стали печатать в подростковом журнале, в редакцию которого он посылал стихи по электронной почте, подписываясь «Алекс Н., 16 лет».
Вскоре из редакции к нему стали приходить письма восторженных читательниц,
мечтавших познакомиться с таинственным поэтом.
Многие из них не скрывали, что рассчитывают связать с его тайной и тайну собственной дефлорации.
У Осеменчука появились мыслишки и пристальное внимание к рекламе Виагры …
* * *

Здравствуй, Колготкин, дорогой! Забыл твоё имя – баран я, прости, брат.
Я – Аблан, я к тебе привод-шмивод покупать приходил – отец послал,
а ты сказал: «такой сын – надо отметить!» у меня на диплом твой все жёны как на аллах молятся!
Я тогда много от вас привёз – отец сказал, красивые вещи – в доме оставлю, брат сосёт пусть.
Он свой завод уже брату продал, а директор как баран зарезал – чтоб презентациями мозги не сношал (извини дорогой).
Теперь отец сказал: едь в столицу, Аблан, - торговать. Лучше – косметикой, говорит или Ёлками.
А я к тебе хочу, дорогой. Всё вспоминаю офис. Я всем рассказал, какой красивый. И чистый очень!
Мне даже не верили – так я фотки показал. Помнишь, ты удивлялся, зачем Аблан туалет сфоткал!
Все фотки туалета купили. Удивляются. Возьми меня на позицию – сам скажи какую,
ты говорил – два пальца обоссать. Зачем пальцы? – просто возьми. Начальником тоже.
Какие начальники у вас! Чистые, не орут, не режут никого!
А какие тёлки у вас на позициях - ходят в магазинном и даже моются!
Чтоб всё как надо, я резюме пишу.
Резюме:
«Я, Задоев Аблан, 1983, с. Шара, Кизлярский р-н,
Хорошо в школе учился, талантливый очень.
Есть диплом ЛГУ, МГУ, любой шмегеу – много дипломов.
Продавал покупал любой что хочешь.
Хочу большую зарплату, много подчинённых и персональную нянечку,
но готов подождать до года, доказывая лояльность

Возьми меня, дорогой, я тебе коньяком пол натирать буду – пять звёздочек!

Аблан Задоев

+78129696969
www.zadoev.ru

* * *


Она появилась утром. Недалеко от кабинета шефа. Её размеры издалека не казались чрезмерными
и даже позволяли спутать с кофейным пятном или предположить, что вот пришёл с улицы человек,
а грязь с ботинок именно в этом месте и отвалилась. Обычная грязь - не говно.
Но это было именно говно. Куча говна.
В принципе через нас пролетают северные гуси. Огромные у них надо сказать кучи.
Доги и сенбернары могут изрядно насрать. Жираф мог сбежать из зоопарка… а что, потолки у нас не низкие!
Приблизительно к таким гипотезам свелось экстренное совещание руководителей звеньев
на тему: «говно в офисе». Руководители звеньев тактично обходили антропогенную гипотезу,
хотя маломальское обследование кучи убеждало: это сделал человек. Большой человек. С большой буквы.
Поначалу движение в коридоре происходило почти без изменений.
Гандеев расплескал на кучу полчашки элитного кофе, задумчивый Цыплак чуть не вляпался,
а Парисова уронила в неё круассан и тут же побежала ставить в микроволновку второй,
Порвутский даже простоял у кучи с пол-часа, пользуясь возможностью рассказывать всем проходящим
как нельзя более уместные анекдоты, припоздавший замбосса аккуратно перешагнул кучу
и присоединился к разомлевшему совещанию…
Но к обеду куча принялась вонять, а наблюдательный Бабищев, заметил,
что круассан, прилепившийся «как Ноев ковчег к склону Арарата» покоричневел.
Жрали опять молча. Многие – с затычками в носу и слезящимися глазами.
Из кучи явственно тянулись струйки коричневатого дыма, стенки и потолок вокруг стали буреть.
К вечеру начался исход. Мущинкин, пользуясь случаем, насрал огромную,
хотя и недотянувшую до коридорной, кучу - себе на клавиатуру и жестоко обоссал сервер.
Засидевшееся начальство эвакуировали в противогазах.
Открыв дверь, многие из руководителей потеряли сознание, а Нудяев впал в двухнедельный анабиоз.
Новобранцы МЧС силой извлекли из-под стола бьющуюся в истерике Попцову,
она повторяла бессвязное «больше не увижу! … под столом … под столом … только левой …»
и растирала коричневые слёзы.
Всем сотрудникам администрация дала недельный отпуск – на выветривание –
и стала подыскивать новый офис …

* * *

На самом деле всё конечно же было не так.
Куча действительно появилась и даже пованивала.
Но, как это и бывает, – пованивала всё меньше, темнея и покрываясь тёмной корочкой,
да и эффект принюхивания сказывался: кучу к обеду уже не замечали, а вечером её убрали нянечки.
Всего-то и делов.

* * *

КОНЕЦ


2009