Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Глава 17

  Глава 17. Таежные будни.

          На смену снежного периода нежданно пришли морозы. Я не стал откапывать с подветренной стороны путь в горы – надобности не было удаляться вверх от зимовья, да еще по пояс в снегу, а родник, наверное, перемерз и тоже завален. Добрую половину дров перенес вовнутрь, и даже не собирался колоть, разве что те чурки, что не пролазили в печную дверку. Встав с утра на лыжи, протоптал неширокую дорогу к ельнику – мне нравилось, когда в печи начинали трещать еловые ветки, а их аромат разносился во все уголки зимовья. Вместе с холодами добавились и таежные звуки – то треснет на морозе мохнатая зеленая лапа, то прокричит несчастная замерзшая птица. Наконец утеплил дверь, из тех немногих мешков, в которых хранились продукты, собрал в палец толщиной рулон, раскатал по двери и приколотил тонкими березовыми сучками. Дуть стало поменьше, и только утренняя изморось у самого низа двери донесла до меня весть о случившемся похолодании. Ветер выдувал последнее тепло, мороз же прожигал нетолстые стены, и к полудню они покрылись мелкими каплями охлажденного воздуха. Наскоро перекусив, засобирался в лес, идея посетила внезапно, и так захотелось до сумерек попробовать ее разрешить.  Рубил мохнатые еловые лапы, и таскал вовнутрь до тех пор, пока не осталось свободного места. А потом до изнеможения колотил на ветреную стену из этих лап еловую рубашку. Получился сплошной вертикально-зеленый ковер, и я невольно залюбовался своим случившимся творением. Те немногие, что остались, ветки изрубил помельче и выложил повдоль своей лежанки, а поверху накрыл старым овчинным тулупом.

        К концу третьего дня морозы немного спали и пришел ноябрь. Владимир Иванович обещал явиться по первому же льду, и я впервые, наверное, от безысходности, засобирался на реку. Каменная дорога покрылась прочным снежным настом, и лыжи охотно несли меня вниз. Впервые на пути попались следы какого-то зверя, и чем ближе к реке, тем больше виделось мне исхоженной местным населением поверхности. Я не пошел сразу напрямую, а забрал влево – в прошлый раз просматривался в той стороне крутой берег. На пути попадались как мелкие, птичьи, так и побольше следы, наверное, зайца или лисы. Я не обучен был этому знанию, а потому особо не вникая, двигался к проявившемуся обрыву. Вид на реку удивил меня и озадачил. Вдоль берега наблюдалась пара следов, оставленных неведомым мне средством, а реку почти посередине делила водная полынья. Оставаться больше на берегу не решился, и тем же путем поспешил в обратную сторону. Значит, совсем недавно по реке прошли люди, и мне нужно быть настороже. Стрелять уж точно пока не буду, а так хотелось!  И если река не стала окончательно, то и двигаться по ней опасно. Я не мог себе представить, что бы Владимир Иванович решился на лыжах навестить меня, да и зачем? Что – то не сходилось в моих сомнениях, продукты были на исходе, и нужно наконец, вопреки всему, решиться заняться охотой, но только в другой стороне.

        В зимовье и впрямь потеплело. Остатки дня я потратил на продолжение утепления жилища, но только снаружи. Тем же лапником вокруг, по периметру, выложил завалины, слегка притоптал и засыпал снегом. Отошел к лесу и залюбовался своим творением. У горы, под елями, наблюдался снежный сугроб, с квадратным основанием из двери, и тонкой полоской дыма сверху. Если завалить дверь, то и не приметишь. Вот бы ее перенести на обратную сторону! В другой раз, пожалуй, что и решусь, а пока попробую разведать новый путь в гору.  За поворотом все еще угадывалась старая тропа, и лыжи совсем не проваливались, как раньше, в снег. Двигаться было даже легче, чем в прошлые разы пешком, а опыт хождения к реке подсказывал выбирать путь поближе к деревьям. Совсем неожиданно из-под ног выпорхнула птица и побежала вглубь леса. Я последовал за нею, и вскоре следы оборвались рядом с норкой в снегу, размером с коленку. Зарядил дробью, и с трех метров выстрелил, впервые за последние месяцы. Выстрел случился глухим, наверное, звук забрал окружающий лес, или таким явился заряд. Разгреб снег, и почти сразу обнаружил обмякшую птицу, наполовину белую, наполовину серую. Я знал про рябчиков и куропаток, наверное, это была она. Совсем как мелкая курица. Засунул ее себе под куртку, и обошел окрестности. Следов было множество, а это значило, что явились теперь некоторые изменения в распорядке моего пребывания в здешних широтах.

         Весь вечер провозился с первой своей добычей. Вскипятил воды, обдал и общипал тушку. Килограмм точно будет! Потрошки вынес, и подвесил на стену зимовья, а тушку настроился варить в кипятке. Соли было предостаточно, а это значило, что теперь период моей кулинарной экскурсии по здешним местам можно растянуть и подольше. В булькающую воду бросил горсть пшенной крупы и искрошил луковицу - такую похлебку с дичью еще не приходилось готовить в уходящем земном периоде. Когда наконец, как показалось, все проварилось, я перенес котелок на стол и засобирался к торжественному ужину. Кажется, что сегодня седьмое ноября, семидесятая годовщина великой революции, и по случаю этого праздника на зоне пекли большой и сладкий торт. А я вот теперь приготовил себе мясо, да и от сладкого бы не отказался. В литровую алюминиевую кружку налил себе похлебку и бросил несколько сухарей. Вкус оказался невероятным, такого питания не приходилось получать еще в ближайшем прошлом, а нежные и тонкие косточки перемолол своими наскучившими клыками, и отправил вниз по назначению. Случившаяся затем кружка сладковатого и ароматного чая закончила мою вечернюю трапезу, и я засобирался наверх. Захватил с собою фонарь, пару журналов и желтый карандаш. Наверное, от переизбытка еды и чувств, возникло на ночь глядя у меня желание раскрасить пару страниц в желтое – до того добрым и ярким случился сегодняшний день.

      Наутро повалил мелкий, но густой снег. Думы о следах на берегу воплотились в сновидения, и я проснулся с осознанием приближения большого и белого парохода, с разноцветными огнями на борту и большой трубой посередине. На таком меня доставляли в лагерь, и на нем же я собрался покинуть свое местопребывание, во сне. Пойду к реке, разведаю последние события на берегах, да, пока не замело, ознакомлюсь с оставленными следами. В лесу было тихо, я шел, иногда постукивая единственной палкой по стволам деревьев, а в ответ случались на голову снежные шапки, да перелеты редкой птицы. След оказался тройным, и совсем мне непонятным, как будто бы прошел трехногий лыжник, а вот в какую сторону – то было мне неведомо. Возвращаться домой в такую погоду совсем не хотелось, если и случится кто на реке, то вряд ли разглядит меня среди снежных хлопьев и посреди густого леса. Дошел до того места, где высадились у ручья, и прятали лодку. Глубокая лощина, покрытая мелким редколесьем, поднималась вверх. Где-то там бьет мой родник, может и ручей получился из тех самых камней, и ямы, спрятанной между ними. Ровный нарастающий гул разнесся внезапно, как будто бы снова вертолет случился на мою голову. Я поспешил укрыться среди деревьев, но картина реки внизу была как на ладони. Вдоль ближнего берега приближалась чудо-машина, совсем с другой стороны, а значит это мог быть только чужой, и мне незнакомый посетитель. На носу одна большая лыжина, а по бокам еще две, сверху короб с оконцами, а позади круглый движитель. Машина замедлила ход и пристала к моему берегу. Первой на берег ступила белая лайка, а следом за ней, в пелене ниспадающего снега, я углядел профиль смотрителя маяка.