Гкчп и расправа с партией

   В начале августа 1991 года Торопов разрешил мне использовать очередной отпуск. В тот год ни в какие санатории я ехать не захотел. Видимо, было какое-то неприятное предчувствие , что произойдёт что-то серьёзное. Вместе с младшим сыном Алексеем решили целую неделю провести на реке Нёмде в Кадыйском районе. Доехали до Кадыя автобусом, а от него на реку нас отвёз Виктор Иванович Завьялов. Вместе с ним в 70-х годах мы работали в Судиславском районе, переловили там немало всякой рыбы на местных реках и озёрах. А сейчас он был председателем Кадыйского райисполкома.
   Обосновались мы тогда с Алёшей на глухой опушке соснового молодого леска на левом берегу Нёмды. Спали в палатке, ловили щук на спиннинги и приличную по весу белую рыбу с песчаного островка на поплавочные удочки. Купались, загорали, коптили пойманных щук в походной коптильне. Целую неделю так блаженствовали. А когда за нами приехал Виктор Иванович, узнали от него оглушительную новость:  в Москве состоялся антигосударственный переворот. По всем средствам массовой информации передают заявление ГКЧП.
   На следующий день после приезда из Кадыя я вышел на работу. В обкоме чувствовалась какая-то настороженность, непонятность и неопределённость ситуации. Торопов молчал. Постоянно разговаривал по телефону с Москвой. Никаких указаний с его стороны, что делать – поддерживать или не поддерживать новый орган власти  не поступало. Что это за орган, как к нему относиться – никто не понимал. В области в тот момент не нашлось лидера, который бы поднял коммунистов на поддержку ГКЧП. Никто из руководителей не захотел лезть в драку и брать на себя ответственность за её результаты.
   Только несколько дней спустя, определённо и чётко о ситуации в области в этот период 28 августа на сессии областного Совета высказался Валерий Петрович Арбузов, исполняющий обязанности председателя:
   – ГКЧП – это самозваный, антиконституционный орган. В области не было ни одного высказывания в его поддержку. У нас в этот период действовали законные органы власти. Я склонялся к позиции сдержанности, чтобы не допустить конфронтации, столкновений, крови.
   Как стало известно в дальнейшем, Ельцин давно ждал и искал какой-то повод, чтобы расправиться с компартией, установить своё единовластие. И вот такой повод нашёлся – выступление ГКЧП. Представляю, как возрадовался тогда Ельцин: «Это – самозванный орган! Это – преступление! Это – подрыв законной власти! Всех арестовать и судить! А компартию разогнать!»  Поэтому уже 23 августа он подписывает Указ «О приостановлении деятельности коммунистической партии РСФСР». 25 августа Горбачёв сложил полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС, а 28 августа постановлением Совета министров России компартия была ликвидирована.
В последний день работы мне пришлось надолго задержаться в своём кабинете. Перебирал бумаги, упаковывал личные вещи, потому что в кабинете приходилось хранить и сапоги резиновые, и какую-то рабочую одежду. Не успел унести домой и приличную пачку купленных недавно в киоске книг. Вдруг позвонил дежурный милиционер:
   – Игорь Александрович, к Вам идёт группа каких-то незнакомых людей.
В кабинет вошли четверо женщин и мужчина. Одну из женщин я встречал на митингах против компартии.
   – Почему у Вас до сих пор свет горит?
   – Забираю личные вещи.
   – Покажите, что у Вас личное.
   Они пересмотрели всё, что я собрался увозить домой. А потом мужчина приказал:
   – Через пятнадцать минут, чтобы света здесь не было.
Так в партийных кабинетах стали, как в своих, распоряжаться демократы.
Мы, работники партийных органов, никак не ожидали такой быстрой расправы над компартией. Поэтому для многих ликвидация обкома стала шоком, величайшей трагедией в жизни. Немало коммунистов, не нашедших себя в новой непривычной обстановке злобного и коварного капитализма, просто растерялись. И хотя в бывшем обкоме была образована комиссия по трудоустройству под руководством Андреева А.М., предложения её мало кого устраивали. А если и устраивали, руководители не всегда соглашались брать на работу бывшего функционера. Под разными предлогами отказывали сразу или тянули время.
   Помню, позвонил мне как-то Альберт Михайлович и сказал, что имеется хорошая вакансия в санатории имени Ивана Сусанина.
   – А что за вакансия, Альберт Михайлович?
   – Заведующий хозяйством там требуется. Зарплата 500 рублей. Съезди, поговори.
Я поначалу даже обиделся на такое предложение! Это же не моё. Какой я хозяйственник? Но проходили дни, других предложений не поступало, и я решил съездить в санаторий. Подумал, что особых сложностей в работе завхоза, пожалуй, нет. Работу обслуживающего персонала организовать не сложно, что-то достать – тем более. Знакомства у меня во всех снабженческих организациях области имеются, строителей тоже всех знаю.
   Директорша приняла меня очень любезно. Рассказала о хозяйстве санатория, его проблемах. Записала мои данные и телефон. Но ни словом не обмолвилась, возьмёт меня на работу или не возьмёт.  Сказала только, что о работе мне сообщат из обкома профсоюза. Но оттуда ни через неделю, ни через две так и не позвонили.
Рыночная стихия властно подминала под себя судьбы бывших партийных работников. Как-то проходил по центральному рынку города. Смотрю, под сводчатой аркой у выхода стоит вроде бы кто-то знакомый, держит в руках зимнюю меховую шапку. Подойдя ближе, разглядел продавца: Виктор Алексеевич Шувалов! Когда-то он работал со мной воспитателем в санаторно-лесной школе, потом заведовал Костромским районным отделом народного образования, длительное время после этого был инструктором отдела науки обкома. Его я уже упоминал в этих заметках. Мы поздоровались.
   – Купи шапку.
   – Да не нужна она мне. А почему продаёшь?
   – Денег не хватает. А жить-то надо.
   Каждый по-своему старался выжить в те тяжелейшие годы. Но не всем это удавалось. Было даже несколько самоубийств тоже известных мне людей, бывших партработников.