Божинский Франкенштейн 7. Франкенштейн и Гоэль

Мой авторский сайт: https://www.danberg.net/


                Божинский Франкенштейн

                Глава 7  Франкенштейн и Гоэль

1

Благородный дух Шломо не мог оставаться безучастным к моральным мукам ближних, а его креативный ум упорно искал способа вернуть мир в сердца страдальцев. Горячее чувство милосердия и работа холодной мысли наущали друг друга и вместе являли собою единый душевный порыв хасида. 

“Франкенштейн сотворил человекоподобное существо, - размышлял Шломо, - то есть объект материальный. Почему бы мне ни создать некую новую сущность идеального свойства? Пусть творение сие послужит общему благу. Нет, не всем и не каждому потребуется спасительная сила благоизобретенной мною нематериальной субстанции. Только лучшие удостоятся чести спасения!”

“И в самом деле, те, кто в прошлом согрешили, - продолжал рассуждать Шломо, - а затем подлинно раскаялись и ныне смиренно несут в сердцах своих бремя собственной вины, черпая утешение в горе, они – ценнейшие эталоны нравственности в среде рода человеческого. Нам всегда нужен кто-нибудь, по образцу которого складывался бы наш нрав. Несомненно, люди эти духовно выше безгрешных праведников. Возвращение благоденствия в души мучеников важно не только для них самих. Оно укрепит веру обитателей земли в неотвратимость добра и уничтожит подозрения в случайной природе воздаяния”.

“Кто эти благородные мученики? – задавался вопросом хасид, - это Давид, о жизни которого рассказывал цадик города Доброва раби Меир-Ицхак. Это несчастный Ахазья, открывшийся мне. Это Яэль, поведавшая свою беду потрясенной Рут. А сколько еще таких страдальцев в Божине? Я всех их вспоминаю, сравниваю меж собой и обнаруживаю в разных судьбах одну и ту же злую силу – страшный гнет необратимости. Я сознаю свой долг – я обязан принять на себя миссию спасения! Пора начать обдумывать практическую сторону дела”.

Шломо подумал, что первичный вдохновляющий толчок к воплощению в жизнь его идеи он найдет в просвещенной Европе. Необходимо лучше разобраться в обстоятельствах создания Франкенштейном его чудовища и понять двигавшие ученым мотивы.

Прежде Шломо ездил на запад холостым, теперь он возьмет с собою жену Рут. Она, конечно, робеет, но во всем надеется на мужа. Шломо не поделился с Рут своим грандиозным замыслом, не любил бахвалиться, да и кто знает, что ждет его – удача или разочарование? Кроме Шмулика никто не ведал о его намерениях.

Верный хасид сердечно расстался с раби Яковом. Последний, как всегда, остерегал своего питомца от чуждых соблазнов. Шломо не повидался с Ахазьей накануне отъезда, дабы не будить в инвалиде воспоминаний о прошлой жизни в Европе. Рут расцеловала Яэль на прощание и решила по возвращении порадовать ее какими-нибудь диковинным заграничными вещицами. Вскоре супружеская чета отправилась в путь.

2

Жизнь европейская если и не привычна, то уж точно знакома была Шломо. Зато Рут первое время смущалась и трусила, и не диво – улицы, дома, люди и повадки их не такие, как в родном Божине. Внимательный муж всё объяснял, когда надо остерегал, показывал значительное и величественное, переводил речи варваров на богатый и изысканный божинский язык.

Поначалу европейцы производили на Рут впечатление людей неразвитых и даже глуповатых, обычаи их казались ей бессмысленными, а товары в лавках бесполезными. Однако усилиями Шломо, и, благодаря собственному гибкому уму, Рут вскоре пришла к мысли, что Европа хоть и слишком далека от Божина и заброшена на край света, но все же достаточно цивилизованна.

Шломо не рассказывал Рут ни о Франкенштейне, ни о том, что собирается повстречаться с аристократической особой женского пола, описавшей научный подвиг швейцарского ученого. Не будучи осведомлена о намерениях мужа, Рут недоумевала, зачем нужно покидать континент и плыть на остров, язык которого даже сам Шломо не знает?

Лондон – город космополитический, он охотно оказывает гостеприимство платежеспособным путешественникам со всех концов света. На французском языке Шломо написал письмо супругам Шелли – Мэри и Перси. Он выразил свое восхищение литературным произведением о Франкенштейне и просил уделить ему и его жене немного времени для обсуждения книги и ее героя.

В высшей степени благоприятный ответ не заставил себя ждать: экзотические гости с востока были приглашены в английский аристократический дом. Рут слишком стеснялась и потому решила дожидаться мужа в гостинице. Она остерегла его от употребления недозволенной пищи и убеждала основательно поесть загодя, ибо ничего кошерного ему все равно не подадут. “Учти, тебе предстоит встреча с отъявленными вольнодумцами, безбожниками, и, хуже того, охотниками до свободной любви, не про нас с тобой будь сказано!” – заявила Рут мужу. Шломо пожалел об излишней своей откровенности накануне.

Любознательный Шломо не нанял извозчика, а продвигался к цели пешком, чтобы получше разглядеть город и его обитателей. Добравшись до богатых особняков, в одном из которых проживали Мэри и Перси, с удивлением наблюдал Шломо всадников верхом на конях. Они, не торопясь, шествовали по мостовым, иногда гордо и значительно приветствуя друг друга. Шломо подумал, что такого дива в Божине никогда не увидишь: хасиды не ездят верхом, ибо возвышаться над толпой – не привычно и не доступно иудеям. Да и откуда у бедняков дорогие верховые кони? К тому же не разъедутся два встречных всадника на узких божинских улицах.

3

Чета Шелли чрезвычайно обрадовалась неожиданному визиту. Кажется, никогда прежде им не приходилось знаться с восточными иудеями, тем более с хасидами. Оказалось, что Мэри и Перси прекрасно владеют французским языком. Шломо извинился за отсутствие Рут – она не вполне здорова и вынуждена отказаться от чести лично познакомиться со светилами европейской литературы. Визитер был немедленно прощен. Его пригласили в сад, лед официальной части знакомства быстро растаял, и беседа потекла.

 - Уважаемые и гостеприимные хозяева, я крайне польщен вашим согласием побеседовать с украинским хасидом, - церемонно произнес Шломо.

 - Ах, Соломон, мы оба из когорты любознательных и всегда с большим интересом знакомимся с новыми людьми и бываем истинно рады видеть их в нашем доме, - сказал Перси.

 - Вас не смущает, дрогой гость, что муж переиначил ваше имя на привычный для нас лад? – спросила Мэри.

 - Мы, иудеи, свыклись с манерой иных народов приспосабливать наши имена на удобный фасон. Если вы не против равновесия, я буду называть вас Мирьям и Пинхас, -  широко улыбаясь, заметил Шломо.

 - В таком случае, Шломо, ради равновесия вернемся к подлинности! – предложил Перси, - я думаю, мы только выиграем, являясь друг к другу в нашем подлинном обличье.

 - Жажда подлинности – краеугольный камень научного поиска. Возможно, поэтому я необычайно высоко оценил деяние Виктора Франкенштейна, столь глубоко и талантливо описанное в вашей книге, Мэри, - сказал гость, сворачивая к интересующему его предмету.

 - Ну, что вы, Шломо, моя заслуга не так уж и велика! Я всего лишь добросовестно констатировала факты, - возразила Мэри.

 - Ах, дорогая моя, - воскликнул Перси, - не будь чересчур скромна! Твою книгу ждет великое будущее!

 - Горячо присоединяюсь к мнению вашего мужа, - воскликнул Шломо, - поясните мне, Мэри, как же это удалось молодому швейцарцу создать и оживить человекоподобное существо из частей трупов? 

 - Франкенштейн смолоду отличался исключительным трудолюбием. Юношей он увлекся изучением сочинений древних испытателей природы, потом упорно учился в одном из лучших университетов и овладел современной наукой естествознания, - ответила Мэри.

 - Знатоков немало, но только Франкенштейну покорилось великое таинство! – заметил Шломо.

 - Это неспроста! – воскликнула Мэри, - ибо он единственный, кто постиг тайну зарождения жизни и научился гальванизировать мертвую материю!

 - Созданное швейцарцем существо отличалось крайним уродством и необычайно огромным ростом. Это и стало, в конечном счете, причиной его непрестанных бедствий и страшных преступлений. И своему создателю монстр принес горе и смерть. Почему же Франкенштейн не сотворил особу привлекательную и людям понятную? – спросил Шломо.

 - Я затрудняюсь ответить вам, Шломо, - промолвила Мэри, - я уж говорила, я видела свою задачу в констатации фактов.

 - Полагаю, не найти ответа на вопрос “почему”, ибо он заставляет искать причину в царстве случайности, - высказал свою догадку Перси.

 - Ах, опять эта случайность! – воскликнул Шломо.

 - Похоже, случайность делит с причиной власть над миром, - добавил Перси.

 - Я думаю, будь творение Франкенштейна благообразнее, - задумчиво произнесла Мэри, - судьбы обоих были бы счастливее.

 - Какая сила влекла ум и сердце Франкенштейна? Чего хотел он? – спросил Шломо, - я этого не понял из книги о нем!

 - Чисто научный интерес! – твердо заявила Мэри.

 - Не идеализируешь ли ты своего героя, дорогая Мэри? Может, то было честолюбие или жажда славы? - усомнился Перси.

 - Виктор Франкенштейн унес в могилу свою тайну, - с грустью заметил Шломо.

 - Ужасны последствия попытки человека посягнуть на прерогативу Творца! – провозгласила Мэри.

Это заявление Мэри Шелли насторожило Шломо. Однако к общему удовольствию участников, разговор продолжался еще довольно долго. Возвращаясь, гость размышлял о себе, о Франкенштейне и о его творении. Шломо думал о том, сколь велика и как далека цель, которую предстоит достичь ему, скромному божинскому хасиду.

Деяние Франкенштейна представлялось хасиду великим и бессмысленным вместе. Шломо задумал произвести нечто безусловно полезное. Он уже воображал себя избавителем напрасно страдающих. “Я пойду другим путем. Люди назовут меня спасителем. Воистину, я буду для них Гоэль! Нет, это не скромно. Имя Гоэль я, пожалуй, присвою своему творению!”
 


Полностью произведение опубликовано здесь: ЛитРес