Вишни. Ч. 2. От Миуса до Нисы. Глава 4

IV
Политические занятия проводил капитан Смоляков, исполнявший обязанности замполита учебной роты. Замполит, не отличавшийся идеальной строевой выправкой, в отличие от того же заместителя начальника военной школы по строевой части, подтянутого и всегда опрятно, по-щегольски одетого и выглаженного, майора Кириленко. А со слов тех, кому посчастливилось видеть жену майора, старшего лейтенанта медицинской службы, единогласно подтверждали то, что женщина – красавица и даже в медицинском халате, не говоря уже о том, когда она одевала красивые лёгкие летние платья и туфли на каблуках. Звали военного медика и преподавателя курсов медицинских сестёр и меддружиниц Ксенией Вячеславовной.
И не только весь мужской контингент школы любовался этой красивой и очень тактичной молодой женщиной, но и девушки-курсанты, когда доводилось увидеть её на территории военного городка. Здесь, кроме офицерского состава школы подготовки военных специалистов, проживали и офицеры лётной эскадрильи. Каждой хотелось когда-нибудь одеть такие красивые наряды, какие после службы могла позволить себе одеть женщина и не только, для выхода в город, но и при вечерней прогулке по городку, когда спадала июльская жара.
Говорили, что её отец, очень знаменитый и известный учёный-хирург в Ростове и не только, профессор медицинского института. И сейчас самые сложные операции, когда другие врачи бессильно разводят руками, не берутся за операции, он выполнял их, совершая невероятное возвращение военных, буквально, с того света.
Капитан Смоляков, хоть и был женат, но его жена, в отличие от супруги майора Кириленко, была обыкновенной и простой женщиной. Она могла напечь сама, если была такая возможность пирожков с картошкой и когда муж собирался на службу, всучивала ему большей свёрток из упаковочной бумаги и сверху умотанное и увязанное, как узел или котомка.
– Сеня, возьми! Сам покушаешь и девочек угостишь. Они горячими долго будут.
– Машенька, как ты это представляешь? Во-первых, у них строгий военный распорядок, а во-вторых, они – не девочки, а уже приняли присягу и являются красноармейцами, бойцами зенитно-артиллерийских расчётов.
– Сеня, а что бойцы кушать не хотят? Или у них перекуров не бывает. Вот, пока у тебя будет перекур, ты им раздай и они, вместе табачного дыма, отведают моей стряпни. Ну, уважь же ты мне, а? Вот представь, что вот так же нашего сыночка где-то там на фронте кто-то угостит. А?!
– Вот можешь ты, Маруся, мне на «мозоль» надавить. Давай уже, стряпуха!
Мария Захаровна, довольно вручала мужу в свободную руку узелок:
– Да смотри мне, обязательно раздай. Я проверю.

Начались занятия, дежурная рапортовала вошедшему преподавателю по Уставу, доложив сколько присутствует, кто на вахте и в санчасти.
– Вольно! – скомандовал Семён Семёнович, – садитесь.
Курсанты, в лице девушек очень любили этого простого и душевного человека, за его простоту, без мудрёности и излишней идеологической напыщенности, донести то важное, что происходит в мире, на фронтах и всегда практически, даже когда сообщал о новостях, которые вызывали скорбные эмоции, всегда старался найти хоть маленький позитив, чтоб разбавить горечь сладеньким. И даже, если этого сделать не получалось, девушки оценивали высоко его попытку и были за это благодарны.
– Я хочу прежде, чем рассказать, как изменилось положение на фронтах и каких успехов добилась наша Красная Армия, о положении на нашем Южном фронте, я хочу спросить вас: вы могли бы без раздумий умереть за Родину, за свой город, за клочок, пядь русской земли?
Наступила тишина. Никто и представить себе не мог, что придётся отвечать, и отвечать правдиво и не пафосно человеку, которого уважали и обмануть не имели права. Одно дело, когда бы этот вопрос был задан тем, кто пожить успел изрядно, детей нажили и внуков на руках подержали, другое, когда многие из девушек и целоваться-то не научились, а те, кто вообще ещё ни разу не целовались, даже признаться в этом не могли.
И всё же нашлась самая смелая, а может быть и смышлёная девушка, желающая выделиться перед остальными. Это была Полина Картавина, которая, попросив слово, представилась и ответила:
– Конечно, да! Это святой наш долг – защита Отечества. Когда Родина в опасности, то нужно защищать её, не щадя крови и самой жизни.
– Хорошо, курсантка Картавина. Садитесь.
– Разрешите ответить, товарищ капитан, – подняв руку спросила Лидия.
– Да, конечно, можно. Нужно даже, курсантка Домашенко. Прошу!
– Спасибо, товарищ капитан. Я считаю, что в случае такой ситуации, у человека, мысль, которая и так считается самой быстрой, из всего, что нам пока известно в мире, будет работать ещё быстрее. У человека вся жизнь может пронестись перед глазами. Все негативное сложится на одну чашу весов, а все позитивное на другую. Если негатив перевесит, то человек не раздумывая шагнёт навстречу смерти и пройдя через границу миров, войдёт в бессмертие, где все его прошлые грехи и прегрешения спишутся этим поступком. Но он должен был максимально взвешенным, а не суицидом, когда имеются другие варианты.
– Лилия, ну ты даёшь! Твой отец, случаем, не Кант? – усмехнулась язвительно, Картавина, видя то, что её пламенная речь бледнеет всё сильнее, перед ответом Лиды.
Лида не обратила на это внимание, лишь дав высказаться девушке, хоть и без разрешения на это. Преподаватель на этот раз не стал делать замечание на несдержанность и положения Устава, а лишь сказал:
– Продолжайте, Домашенко, если у Вас есть ещё, что сказать по существу вопроса.
– Спасибо! Случись мне попасть в такое ситуацию, то здесь важно действовать без паники и горячности. Если вновь воспользоваться весами оценки недолгой жизни, то у меня, до некоторого времени, счастливых моментов было в разы больше, но и случилось трагическое событие, которое сильно потянуло на себя чашу. И несмотря на это, я люблю жизнь. И только тогда, когда я пойму, что другой выход есть, но он позорный, что в лучшем случае меня убьют, а в худшем будут пытать и, упаси, Боже, насиловать, я приму однозначное решение, но осмысленно, а не так, как вы высказались в вопросе – «без раздумий умереть за Родину». Я отдам жизнь обдуманно и осознанно, без истеричности, осмыслив холодным разумов. И отвечу курсантке Картавиной: мой отец – не философ, не учитель и не руководящий работник. Мой отец – сапожник, а образование его – 4 класса, а остальные университеты он познавал, срывая мозоли на руках. Он на фронте и, надеюсь, что мне за него краснеть не придётся, как и ему за меня. Курсантка Домашенко ответ закончила.
– Садитесь. Есть ещё другое мнение? Нет?! Тогда я вам расскажу одну историю, а вы сами решите, кто были те, о ком расскажу: герои или безумцы. Возможно, что кто-то из преподавателей школы мог вам привести итоговый эпизод этой истории. Я же очень хорошо лично знал всех её героев по роду занимаемой должности замполита в школе ПВО, так как, кроме документов с автобиографиями, имел личные беседы с каждой из них. А они делились со мною своим личном, тем, что было позволительно. Возможно, что вы встречали этих девушек где-то на улицах Ростова до войны или встречали также, как они рассвет на набережной Дона непосредственно в день начала войны. Девушки, учившиеся в одной школе и живущие на одной улице, с началом войны решили уйти на фронт добровольцами. Судя по вашему оживлению, многие из вас попали сюда так же, как они. Их звали: Катя, Надя, Настя Роза, и Света. На фронт их не отправили, как они думали, а направили в школу ПВО. Смирившись с тем, что не сразу и Москва строилась, тушили «зажигалки» на крышах домов, учились вести огонь из зенитных орудий и умению оказывать первую помощь раненым бойцам. Четверо из них сдали нормативы и получили почётное звание «Ворошиловский стрелок», кроме самой маленькой по росту – Насти, которая, зато первой получила знак «Санинструктора». У них были парни, большинство из которых ушли добровольцами на фронт. Первой сообщение о гибели симпатичного парня, армянина из Нахичевани, которого звали Карен, получила Роза, с которым она не просто дружила. Он пал в боях в Смоленской области. Он погиб, пытаясь спасти, вытаскивая из-под обстрела своего боевого товарища. Долгое время на Розе не было лица от слёз. Не прошло и месяца, как Надя узнаёт о гибели своего парня. Серёжка, друг и одногодок Кати, приписал себе год и сложил свою голову также в осенне-зимнем противостоянии на Миус-фронте, под Таганрогом. После этого, подружки, осмыслив происходящее и что «слезами горю не поможешь», поклялись – не лить слёзы, а мстить, пока бьются их сердца. Их расчёт 37–миллиметрового орудия стал лучшим по показателям учебных стрельб. Они стали во всём примером для подражания, а с «подачи» начальника школы их стали называть «железные подружки». В ноябре месяце, когда шли ожесточённые уличные бои в самом Ростове, под немецкую самоходку с бутылкой зажигательной смеси бросился брат Насти и героически погиб под гусеницами бронемашины. В несломленной Нахичевани шли ожесточённые бои. И фашистами были расстреляны родные Розы, мать и отец. Даже мне, повидавшему многое, прошедшего бои с самураями на Халхин-Голе и участнику Финской войны, было жутко видеть этих молоденьких девушек, на которых свалилось столько горя и одновременно. Я признаюсь, что впервые за многолетний боевой опыт и опыт работы политруком, я не знал, как можно было успокоить девушек, и нужно ли было это делать. Как я мог им помочь, когда они стояли молча и смотрели в сторону горящего родного города Ростова и Нахичеванского района, где они оставили родных и у одной из них, не только парня, но и самых родных не стало. А, что с другими сейчас, с их домами, с родными, друзьями, живы ли или… Хотелось верить, что живы. Тогда ещё срок обучения был по полной программе, не сокращённый, как сейчас до трёх месяцев. Сдав на «отлично» выпускные экзамены, «железные подружки» получили дипломы о получении военной специальности зенитчиков-артиллеристов ПВО в начале 1942 года. Зенитная батарея, в которую были направлены для прохождения службы подруги, прикрывала аэродром наших «ястребков» на Гниловской. Там базировался 182-й истребительный авиаполк. Как девчонки не старались, но у них не получалось сбить ни одного стервятника, хотя уже успели отличиться их однокурсники, чьи зенитные расчёты располагались недалеко от них, в районе кладбища и у Нижнегниловской переправы, сбив первые свои самолёты. Пока ещё, истребители сами разбирались с фашистскими налётчиками. Но через пару недель и им улыбнулась удача, они расстреляли, казалось, вдрызг бомбардировщик «Junkers Ju 88». Самолёт задымил, снизился, но смог уйти. Зенитному расчёту девушек этот трофей, конечно, не засчитали, но поздравили и настроение после этого стало боевым. Немцы, прорвав Миус-фронт, быстро оказались у стен Ростова. Остатки истребительного полка быстро перебросили на запасной аэродром на Кубани. Расчёты зенитчиков остались одни у опустевшей взлётной полосы, ожидая приказа. На аэродром неизвестно по какой причине садились два советских самолёта ЯК-7. Командир батареи, из четырёх расчётов пушек приказал открыть огонь и на возражение девушек, которые опознали свои самолёты, приказал – «расстреляю на месте за неисполнение приказа!». Как на грех, стрельба была результативная и оба самолёта горели на взлётной полосе. Утром приехали сотрудники НКВД и увезли командира. Девушки собрали маленький совет, на котором, Света, секретарь комсомольской ячейки взяла командования на себя, до момента прибытия нового командира. И вот, практически ровно год назад, 20 июля, со стороны моря на Ростов обрушилась немецкая армада «Хенкелей», «Мессеров» и «Юнкерсов». Из-за гор пустых гильз трудно было подавать боеприпасы. Жаркий июльский день стал напоминать пламя адского котла. Основные четыре зенитные батареи вели непрерывную стрельбу. Появились сбитые фашистские самолёты, свечами падающие в песок Кумженского пляжа, в Дон, рядом с железнодорожным мостом, на Левый берег Дона. Девушки из-за жары снимали гимнастёрки и даже нательные рубашки. В город ворвались танки и приходилось вести бой и в небе, и на земле. Светлана умело командовала батареей зениток. Без отдыха и сна зенитчицы встретили и 21 июля. Утро отметилось сбитым «Юнкерсом», который заходил на расположение зенитчиц с севера, но ушёл с пробитым и окровавленным куполом в камыши на окраине Гниловской. По полевой дороге к аэродрому двигались мотоциклисты и бронетранспортёр, которые были уничтожены метким огнём зенитных орудий. Вышедший за ними танк остановился и был уничтожен несколькими попадания зенитчиц. Но оказалось, что это были последние выстрелы орудия, боеприпасов больше не было. Девушки залегли у орудия с винтовками в руках, чтобы дать последний в своей жизни бой и постараться забрать с собой побольше жизней фашистов. Но немцы побоялись решительности зенитчиц и вместо продолжения наступления, запросили поддержки тяжёлых миномётов. Через полчаса от батареи остались искорёженные орудия, вздыбленная земля и полуобнажённые тела героических девушек. Когда немцы увидели итоговую картину боя, где из двадцати девушек четырёх расчётов 3-й батареи 734-го Ростовского Зенитного полка ПВО, в живых не осталось ни одной, немецкий штабной офицер приказал: «Похоронить с честь!», но...
Капитан глубоко вздохнул так тяжело, как будто весь рассказ не дышал, глотнул загустевшую слюну, на его лбу выступила испарина, он отчётливо вспомнил лица этих «железных девушек» и других, шагнувших в вечность, при защите родного города Ростова и в другое время, в течение двух лет войны. Вытерев лицо, толи от пота, толи от слёз, но скорее всего и того, и другого, политрук продолжил:
– Утром 23 июля, казачки станицы Нижнегниловской, захоронили героически отдавших свои жизни защитниц Ростова, как и Родины в целом. В бою против мотопехоты фашистов погибла вся 1-я батарея располагавшаяся на Кумженке. Расчёты были расстреляны прямой наводкой немецких танков. Зенитчицы 2-я батареи у Гниловского кладбища подожгли несколько вражеских танков и бронемашин. Но, те, кто оставался в живых, чтобы не быть пленёнными, подорвали себя и орудия гранатами. Девчонки, выполняя приказ и погибая на батареях, не знали, что посланный им из штаба офицер-курьер с приказом о немедленном отходе на Левый берег, просто пропал вез вести. И даже сейчас эту историю, о которой штабные работники постарались умолчать, мало кто вспоминает. А я вас прошу – помните!
Наступила тишина, о которой все мечтали, но в смысле того, чтобы навсегда замолчали орудия и наступил мир, и больше не гибли люди под бомбёжками, а героями становились по результатам труда, а не так, как эти девушки, выпускницы школы, в которой учились курсантки, и о их жизненной трагедии и подвиге которых, сейчас рассказал замполит роты, с прозвищем СССПР, что обозначало – Семён Семёнович Смоляков политрук. Никому не хотелось ничего говорить. Тогда, Семён Семёнович, налил из графина полный стакан воды, жадно выпил. Положил на стол, принесённый узелок, развязал узлы, развернул платок и бумагу и неловко попытавшись изобразить улыбку, которая не получалась, просто, по-отцовски сказал:
– Девчата! Занятие окончено. Прошу всех подойти и помянуть вот таких же девчат, год назад отдавших свои жизни за Ростов, буквально в 20 километрах от выпустившей их школы. Царствие им Небесное…
Но девушки по-прежнему оставались в состоянии шока. Видимо и действительно такие трагические, и одновременно героические события замалчивались умышленно, чтобы скрыть неслаженные действия штабов дивизий и армий. Те, кому вменялось подавать сводки в вышестоящие структуры командования, фронта и в Ставку ВГК, проявляли, конечно, приписки в графе итоговых успехов за день: сбитых самолётов, подбитых танков, уничтоженного личного состава противника. И при этом приуменьшали потери личного состава иногда, хотя это сделать было в разы труднее. Особенно, если в докладах говорилось о потере технический средств, вооружения с занижением цифр, то затем не стоило рассчитывать на получение от командующего фронтом резервов, для усиления сильно поредевших рядов, батарей артиллерии, танков и самолётов. Вот такая сложная математика получалось, когда цифры с «плюсом» – плохо и с «минусом», тоже плохо. Вот и колдовали командиры и политработники над цифрами, не забывая о суровости наказания.
– Не стесняйтесь, берите. Мария Захаровна, что зря старалась? Вы же не подерётесь, надеюсь, поделитесь «по-братски», если можно так сказать. И в церкви поминальные просвиры готовятся небольшими, на два-три укуса. Кушайте! А я дома уже помянул за завтраком, правда без ста грамм, – отвернувшись на окно, с видом на восток, через которое пробивалось яркое июльское солнце, высвечивая оборудование полигона и взлётную полосу аэродрома, и тихо-прошептал, – упокой, Господи, их безгрешные души.
После этих слов, правая рука резко вздёрнулась ко лбу, со сложенными для крестного знамениями пальцами и так же резко опустив её по швам, как-то из-под лба осмотрел аудиторию. Девушки осмелели и подходили к столу, брали пирожки, разламывая их на три-четыре кусочка так, чтобы всем хватило.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – глядя замполиту в глаза, спросила Катя Вертляга.
– Обращайтесь, курсантка Горбатенко.
– У нас в деревне, когда поминали кого-то, то крестились и говорили: «Царствие Небесное». А нам можно желать героически погибшим девушкам «Царствия Небесного»?
– Катя, ну ты же, как комсомолка, прекрасно знаешь, что нельзя. Так ведь? – не придерживаясь уставных отношений и обращений, а по-отцовски и как преподаватель, ответил девушке капитан.
– Может быть и так, но я не комсомолка, – после этого, практически все курсантки, предчувствуя интересные событие, повернулись в сторону капитана, – я же не ослышалась, что вы такие слова говорили сегодня уже и даже вам очень хотелось перекреститься. Так?!
– Взяла меня в «плен», курсантка Горбатенка. Благодарю за внимательность и наблюдательность! Для зенитчиков и не только, это хорошие качества. Врать не стану, грешен. Да мы все грешны в большей или меньше мере.
– А как же так, политработник и верующий? – не унималась Катя.
– Верить в Бога и молиться Ему можно и негласно. Вера – это таинство, как и крещение человека. Ведь нас всех с рождения крестят. Правда, среди коммунистов не всегда это приветствуется. Я окончил начальную церковно-приходскую школу, и родители хотели, чтобы я в будущем окончил духовную семинарию. Но перемены в обществе не дали свершиться им планам. Конечно, я – коммунист, а коммунист по всем понятиям должен быть атеистом. Лично я считаю, что коммунистическая идеология, как и православная религия имеют очень много общего. И та и другая, своей главной целью ставят достижения светлого прекрасного будущего, с той лишь разницей, что у коммунистов – это коммунизм, а у верующих – Царствие Небесное, к которому должен готовиться, при этой жизни каждый человек. И заветы, и коммунистической «религии», и православной, как близнецы-братья. Разве нет, если подумать? Я немало пожил, много повидал и даже видел несправедливость, когда моих родителей раскулачивали за то, что они день и ночь, не покладая рук трудились на земле и нас, всех восьмерых детей с малолетства приучили работать для своего и общего блага. Человек должен во что-то верить. Без веры нельзя жить. Вот те девочки, о которых я вам рассказывал, свято верили в нашу победу иначе, они бы подняли руки, сдались бы тем, кто свято верить в нацистские призывы и лозунги, в том мир, в котором, нам, русским, уготовлена участь рабов. Я тебе, Катя, этого не говорил, не знаю, тебя родители в комсомол не пускали или есть свои убеждения, но ты послушай сердце своё, что происходит в душе и сама реши, как тебе жить дальше и каким путём идти…
– Товарищ капитан, вы говорите лучше и понятней даже нашего церковного батюшки. Если бы вы служили в нашем приходе и не важно, к чему бы вы призывали прихожан, то в ваш приход ходили бы все и свято верили в ваши слова. Вот, ей Богу! – Катя, видимо в эмоциях, быстро перекрестилась и покраснев, отвернулась.
Все девушки засмеялись, но не высмеивая, ни Катюшу, ни тем более замполита Смолякова, а по-доброму поддерживая, как в театре артиста овациями и весёлым, одобрительным смехом.

***
После этой беседы, у девушек ещё больше упрочнились убеждения в том, что они выбрали самый верный путь к общей и заветной цели – победе над ненавистным, коварным и жестоким врагом, над немецко-фашистскими захватчиками, принёсшими так много горя во многие мирные семьи советских семей. За два с половиной месяца обучения девушек, многие продолжали получать сообщения о гибели или пропаже без вести родных и близких. И, что характерно, более половины бойцов сложили головы во время боевых действий подразделений Красной армии, сформированных на территории Ростовской области, на Миус-фронте.
После попытки прорыва Миус-фронта на рубежах от с. Ряженое до Матвеева Кургана и далее до с. Александровки, а также на северном направлении от Ворошиловограда, в направлении на Мариуполь в февральском наступлении, Красная армия понесла большие потери, по большому счёту, которые были неоправданными. И вот опять, уже с середины июля началась вторая волна наступательных операций. При этом как у командования стояли приказы Ставки Верховного Главнокомандования и Генерального штаба, так и непосредственно на Южном фронте было самое решительное настроение.
Эти наступательные операции отличались от противостояния с марта до июля тем, что тогда были лишь незначительные потери из-за незначительных стычек или обстрелов. А когда дивизии целыми армиями идут по всему фронту, потери возрастают в сотни раз и исчислялись по фронту десятками тысяч, только безвозвратных потерь.
От отца Лида так и не получила письма, хотя из письма мамы, узнала, что он прислал в июне письмо и писал, что всё у него хорошо. А вот о сестре Маше и брате Василии ни единого слова. Это не могло не насторожить Лиду. Она в ответном письме просила, чтобы брат или сестра сами написали ей письмо. Конечно, она понимала, что все письма проверяются и не только с фронта нельзя ничего о боевых действиях писать и о том, как там тяжело, что ежедневно гибнуть люди, однополчане и прочее, тем более, чтобы не раскрывать координаты дислокации полков или дивизий. Для этого не зря и существовала «полевая почта», а не почтовый адрес, хотя бы области.
Подруга Надя из М-Кургана писала, что фронт стоит, с нетерпением все ждут того дня, когда Красная армия прорвёт фронт и погонит по выжженной земле и через ими же разрушенным селам и городам. И тоже ни одного слова, ни о брате Васе, ни о сестре Маши, хотя их прекрасно знала и дома находились на одной улице.
Что касается личной жизни, то какая там могла быть личная жизнь, когда ещё были свежи воспоминания о рассказе Василия Каверзина, пересказанный Григорием Дёминым и о той экскурсии на место гибели Петра, как можно забыть?
Когда в авиаполку, расположенном в непосредственно по соседству со школой подготовки зенитчиков ПВО, проводили вечер танцев и пригласили девушек, то некоторые прыгали от радости, но и были такие, кто наотрез отказывался в этом участвовать и аргументы их были очень убедительными. Лида также наотрез отказывалась, но командование знало на что «нажать» и «нажало» на то, что она, как секретарь комсомольской ячейки не имеет никакого права отказаться.
На вечере Лида сторонилась разговоров, тем более знакомств и расспросов. Но пару раз, из двух десятков отказов приглашений на танец, всё же станцевала сдержанно и молча. И как не пытались бравые лётчики разговорить, сильно выделяющуюся, среди подруг своей неповторимой красотой, Лиду, она была, подобна одной из тех «железных девушек», о которых рассказывал замполит.
А когда один старлей не унимался и не хотел прислушиваться к отказам на его предложения, Лида не выдержала и выпалила:
– Я своего любимого человека уже потеряла. Его никто не заменит в моём сердце. И, к тому же, я не хочу, чтобы вы были таким-же, но под номером два…
Видимо, её эмоциональные высказывания были настолько громкими, что больше никто до конца вечера не осмелился попытать своего счастья в попытке познакомиться с гордой и неуступчивой, но очень привлекательной, если ничего не сказать, девушкой.
Через неделю состоялся ответный визит «летунов», как их прозвали девчата, к ним в клуб. Но и на этот раз, Лида, лишь организовала и помогла оформить зал, с помощью девушек из редколлегии стенной газеты «Чистое небо», а с музыкой помог Семён Семёнович, который и патефон из дому притащил с пластинками и супругу свою привёл. А у девушек была возможность познакомиться с той женщиной, которой выпало счастье найти свою судьбу в таком прекрасном человеке, как майор Смоляков.
И Мария Захаровна выглядела счастливой, в простеньком, но со вкусом подобранным и, как говорят, подходившем ей и к глазам, и к туфлям, и к её зрелому возрасту. А когда она от кого-то из сослуживцев мужа узнала, как девушки за глаза называют её суженного, то была просто в восторге. Оказалось, что ССС расшифровывалось, по мнению подчинённых Семёна Семёновича, не только, как инициалы и заглавная буква фамилии, но и как «самый счастливый семьянин». И это была правда.
А в это время в ночном июльском небе, где-то западнее Ростова и где-то за горизонтов на северо-запад были видны всполохи взрывов зенитных снарядов в небе яркие лучи фонарей, ведущие поиск мишеней, как в небе над Ростовом, так и той стороне, где была малая родина Лиды, над Матвеевым Курганом и другими населёнными пунктами и военными объектами. Уже совсем скоро, они также будут иметь возможность показать и доказать, чему их тут обучали, и что время обучения и старания военных специалист прошли не зря. И до этого момента оставалось дней десять, максимум две недели.

Предыдущая глава – http://proza.ru/2023/01/13/412