Компаньоны

      Иногда бабушки у подъезда не ошибаются — наша соседка действительно была проституткой. Способ, которым она зарабатывала на жизнь, прежде всего выдавали глаза: искушённые, когда она смотрела на мужчин, ещё искушённее, когда смотрела на женщин, и одновременно циничные, когда она смотрела на женщин, и гораздо циничнее, когда смотрела на мужчин. И манеры. Казалось, что исключительное право на безумные поступки было пожизненно закреплено за этой милочкой в Конституции. А вот её фигура не поражала воображение — обычная фигура с уже заметными недостатками, присущими женщинам между тридцатью и сорока годами, поэтому и длина носимых ею укороченных юбок не превышала длины прокрустового ложа общественной морали, охранителями которой выступали всё те же бабушки у подъезда.

      Да, я был её соседом, но мы почти не замечали друг друга даже в лифте. И так продолжалось бы бесконечно долго, если бы сегодня, в очередную тяпницу, я не увидел её возле дверей премиального питейного заведения, третьего по счёту, куда я хотел заглянуть, чтобы избавиться от гнетущего состояния никчёмного платёжноспособного человека, который выпил слишком много для хилого офисного планктона и слишком мало для могучего портового грузчика. Фейсер, шириной плеч не уступавший косой сажени, не пропускал её внутрь, и она что-то кричала ему, да так презрительно и пронзительно, что его лицо вздрагивало после каждой фразы шалой жрицы, словно от пощёчины.

      Наверное, впервые за свою сознательную жизнь я решил вмешаться в происходящее и встал между ними, примирительно подняв руки вверх и улыбаясь идиотской улыбкой человека, севшего не в свои сани. Она вздрогнула, явно приготовилась к отпору и открыла было рот, собираясь избавиться от ещё одного препятствия хлёсткой тирадой, но узнала меня и расслабилась: сосед, как же, как же! Брови фейсера начали приподниматься от удивления, но вопреки его ожиданиям я не попытался войти с ней в этот уютный кабачок, а подхватил под локоток, отвёл в сторону и предложил отправиться куда-либо ещё, но уже дуэтом. Она посмотрела мне в глаза, посмотрела пристально, долго и оценивающе, потом тряхнула головой, вдруг обольстительно улыбнулась, протянула руку и сказала: «Договорились. Меня зовут Анжела». Ну да, конечно, Анжела, не Прасковья же из Подмосковья.

      Далее всё пошло по сценарию обретшей имя соседки. Она махнула рукой темноте, расположившейся по другую сторону фонарей, освещавших улицу, и оттуда вынырнуло подозрительное такси, управляемое гражданином спортивно-криминальной комплекции. Мы с Анжелой погрузились в глубь машины, и она устремилась по адресу, незримо витавшему внутри салона, потому что таксист не спросил, куда нас везти, соседка ничего не говорила, а я молчал, не зная, что надо сказать, однако не особо удивился, когда мы подкатили к нашему дому. Я отдал водителю озвученную Анжелой сумму, которой хватило бы на девять таких поездок, и впервые вошёл в свой подъезд в качестве клиента.

       Квартира Анжела была полна, как та коробушка из песни: выпивка слабоалкагольная и крепкая, лёгкая курительная дурь и дурь потяжелее в таблетках, и на огромной кровати сама Анжела без комплексов, лишних вопросов и одежды. Я летал на крыльях ночи и не хотел приземляться до тех пор, пока не иссяк окончательно и бесповоротно, настолько бесповоротно, что неожиданно для себя сказал то, чего никогда никому не говорил ни при каких обстоятельствах: «Красиво живёшь, дорогая, легко. Завидую по-чёрному».

      Сначала Анжела не ответила мне — только слегка отстранилась и закрыла глаза. Потом спокойным, но прерывающимся голосом произнесла: «Да, милый, легко... Хотя больше всего я люблю не жить... Представляешь?.. Не жить, а спать... У меня есть верное средство от бессонницы... Чтобы не жить... Лишь бы не переборщить с ним однажды... Не переборщить, как Мэрилин... Она часто снится мне... Представляешь, Пупупиду?..»

      Я растерялся и уставился в потолок, ибо не ожидал столь откровенного ответа, к тому же я всегда старательно избегал подобных исповедей. Хорошо, что Анжела больше ничего не говорила и просто лежала, не открывая глаз. Хмель и прочие вещества начали покидать мою голову, и чем быстрее они испарялись, тем светлее становилась комната. Когда совсем рассвело, я решился взглянуть на Анжелу. Она спала, спала так крепко, что казалась мёртвой, и если бы я не услышал её дыхания, то... ну, поступил бы лабильно — запаниковал и наделал глупостей. У меня всегда так, да.

      Вспомнив об этом, я ощутил себя достаточно протрезвевшим и решил, что пора ретироваться. Мне ведь и идти-то почти никуда не надо — только спуститься на девять этажей вниз. Я оделся, стараясь быть бесшумным, вышел в прихожую и начал открывать входную дверь, но, оглянувшись напоследок, случайно увидел потрёпанную записную книжку, лежащую на маленьком столике перед зеркалом, и понял, что уже не могу уйти вот так, по-английски, оставив Анжелу наедине с Мэрилин. Я вытряхнул всю оставшуюся наличность из бумажника, положил на столик, присовокупил к ней визитку и на первой попавшейся чистой странице написал, стараясь, чтобы почерк был разборчивым, два предложения: «Если решишься сделать то, о чём ты сказала сегодня, то сперва позвони по этому номеру. Я примчусь в любое время дня или ночи и составлю тебе компанию».