Старый пень

Если обо всём по порядку, то сначала я был сосной. Это уже потом, когда город стал наступать, и среди леса вырос посёлок, чтобы крышу ближайшего ко мне дома при сильном ветре не повредить, меня спилили.
Выкорчёвывать не стали, отмахнулись: пригодится. 
Вскоре в доме поселились люди. Первым приехал начальственного вида и солидного возраста мужчина на большой чёрной машине с водителем. Он придирчиво осмотрел со всех сторон дом и, одобрительно кивнув, принялся обсуждать с продавцами внутреннею отделку помещения и ещё кое-какие мелочи типа навеса над парковочным местом.
На меня он обратил внимание в самую последнюю очередь:
– А это что? – спросил у делающего в блокноте пометки человечка подобострастного вида с усами и в очках.
– Со временем уберём, – заверил тот.
Больше моё будущее не обсуждали.   
Так я и остался торчать на заднем дворе со стороны леса. Уровень, конечно, не тот, но зато - никому не мешаю и могу оставаться там, где вырос, в своём лесу – с мухоморами и земляникой, перестуком дятлов и беличьими забегами по рыжим стволам нетронутых пилой счастливчиков. Вот только заросли черёмухи и рябины теперь оказались за забором. Вернее, там до них никому нет дела, а на территории посёлка все кусты подчистую вырубили: противоклещевые мероприятия, инструкция.

О поселившихся людях ничего плохого сказать не могу. Я же вообще голоса не имею. Тот солидный мужчина, который приехал в посёлок одним из первых, привёз семью, а в семье – его дочь на правах хозяйки, зять, мальчишки-погодки детсадовского возраста и несколько бабушек. Тут я наверняка ничего утверждать не берусь, так как понятия не имею, как там всё у них в жизни устроено, что за симбиоз такой? Должно быть, старые дела, прошлые отношения теперь позабыты, и связывают их сегодня только внуки. Солидный мужчина – тоже теперь всё чаще в тренировочном костюме без галстука, но с пузырями на коленках. Большая чёрная машина за ним больше не приезжает. Пенсионер. Дедушка.
Первое время, как раз тогда, когда обустраивали площадку за домом, дедушка часто останавливался передо мной и задумчиво на меня смотрел. Сначала он идентифицировал меня как пень, потом вспоминал человечка с блокнотом и хватался за телефон, но из дома с воплями выбегали внуки, и я полностью переходил под их юрисдикцию. Ловко забраться на самый верх, который гораздо выше твоего роста – это ко мне. Стоять на «верхотуре», балансируя на одной ноге – это тоже ко мне. Бесстрашно спрыгнуть с высоты на землю – это всё время ко мне. Зимой, завалив меня со всех сторон снегом, устроить ледяную горку – это всё ко мне, ко мне, ко мне. Кому ж ты, дедушка, звонить собирался?

Вторую зиму подряд приходит лиса. Хитрая лисица-сестрица. Она же не просто так сюда является. Всё дело в архитектуре, даже точнее –  в архитекторе, который решил удивить уральский лес невиданными здесь доселе домами с огромными панорамными окнами. О стёкла огромных этих окон бьются птицы. Бедных таких птиц много. Лиса без труда находит себе в посёлке пропитание. Она не прогадала, ей тут определённо нравится. Мальчишки с балкона кричат: «Уходи, лиса! Мы хотим гулять».  Той хоть бы что. Стоит под балконом, задрав свою наглую рыжую морду, никуда не торопится. 
Однако сытый теряет осторожность. Вот и лиса, перебегая дорогу, угодила под машину. Больше не придёт. Во всяком случае, эта.
Когда подмораживает под двадцать, в дом приходят полёвки. Мыши. Погреться, отдохнуть. Это, как знаете, люди там на всякие курорты едут: к морю, в тёплые страны – косточки погреть. А мышам куда? Без загранпаспортов? Вот и случается каждую зиму «наплыв туристов». Мыши новую территорию осваивают по-хозяйски: глядишь, уже и в межкомнатной перегородке весело шуршат.
Третьего дня слышу хозяйка из гардеробной с верхнего этажа кричит:
– Мыши, мыши!
Все дружно бегут на подмогу, а дедушка идёт с первого этажа, ему дальше всех.
– А где у нас пылесос? – спрашивает. Не слышал, наверное, по какой причине шум.
– Дедушка, ты мышь засосать хочешь? – интересуются внуки.
Хозяйка комментирует: – «Том и Джерри». Не удивляйся, пап.

Как же весной мне снова хотелось оказаться высоко в небе! Я вслушивался в перешёптывание зелёных крон, стараясь не упустить ни одной новости. Иногда мягкому шелесту колючих губ вторили колокола выросшего неподалёку монастыря.
Одним весенним днём люди решили дом освятить. Заранее сходили в монастырь, договорились и с утра условленного дня готовились к обряду. Отблагодарить монахов за труд, то есть угостить, решили за большим столом на заднем дворе, как раз в непосредственной близости от меня. Хорошее было там место, днём не жарко, в дождь не мокро. А сколько всего интересного можно услышать!
– Зять мой! – подражая персонажу водевиля про соломенную шляпку, кричит дедушка, – Я, помнится, коньяк специально для этого случая приберёг, неси сюда.
В дверном проёме появляется молодой мужчина спортивного вида:
– Несу-у. Вот, папа. Я попробовал немного, замечательный коньяк.
– Ничего себе попробовал! Тут от целой бутылки хорошо, если граммов сто осталось.
– Хватит. Я вот ещё «муравейник» захватил, – ставя торт на стол, закончил прения зять.
Кто разбирается в монастырской иерархии? Уж, во всяком случае, не я. И обитатели дома тоже в этом ни бум-бум. Пришли два монаха. Один из них – за старшего, дьякон, должно быть, второй – из певчих, то есть дьякону не указ, так – подспорье. Обряд прошёл торжественно, монахи не халтурили. Пели красиво. Как в храме. Когда закончили, хозяева благодарить их принялись, угоститься предлагают, за стол сажают. Певчий от коньяка отказался наотрез, а дьякон рюмочку перекрестил и принял.
– Ох, – с почтительным придыханием вымолвил дьякон, – хорош напиток.
– И «муравейник» у вас вкусный, – добавил он после второй рюмки.
– А вы что же, уважаемый? – спрашивает певчего зять, доставая из кармана и пересчитывая приготовленную денежную благодарность.
– Нам ещё на отпевание поспеть надо, – отвечает младший из монахов, – А напарничек – вон: рюмку схватил и сидит, микрофонит.
– Как у вас строго, – удивился зять.
Он удивился ещё больше, когда, поделив поровну приготовленную сумму, роздал деньги каждому участнику священнодействия.  Дьякон посмотрел на свою долю и, молча, отдал её младшему по рангу коллеге. Тот, сложив обе доли стопочкой, вытянул из неё одну купюру в тысячу рублей и, немного помедлив, вернул её дьякону.
– Ничего не понимаю, – наконец нарушил молчание дедушка.
– Он мой ноутбук сжёг, – пояснил певчий, – Теперь вот отрабатывает.
Дьякон, подтверждая его слова, кивнул и вылил в рюмку остатки вкусного коньяка.

Монахов проводили. На балкон вышла хозяйка:
– Ну, что, теперь в доме будет полное благополучие?
– А то! – бодро снизу откликнулся дедушка.
– Если б было всё так просто…, - тихо добавил он, опустив голову.
Что там за кирпичными стенами происходило, не знаю, да и не моё это дело. Было несколько раз: выскакивал, как ошпаренный, зять на двор, красный, потряхивает всего, сигаретку прикурить не может, а на балконе то и дело хозяйка появляется и опять убегает, туда-сюда, туда-сюда…
Как-то вышли дедушка с другом своим, таким же, своё отпахавшим, на солнышке погреться. Говорили чуть слышно о чём-то невесёлом. Но вот ветерок в мою сторону дунул, слова кое-какие до меня донёс:
– Что-то не получается у ребят ничего. Всё не могут определиться, кто у них в семье главней, спорят, ссорятся, – сокрушался дедушка.
А друг ему отвечает:
– Отпусти ты их. Пусть молодые живут самостоятельно, своим умом. Без оглядки на тебя. Давишь на них своим авторитетом, – друг, хлопнув дедушку по животу, постарался перевести невесёлый разговор в шутку.
–  Наверное, так. Только как я один? Без дочери и внуков? – сокрушался дедушка.

Неожиданно. Так-то посмотришь – у людей не жизнь, а праздник. Всегда дом гостей полон. То именины, то дни рождения, то какая государственная дата. А ещё и отпуск надо отметить, премию. Летом хорошо: ни мангал, ни казан без дела не ржавеют. Над казаном колдовали друзья дедушки, зять с молодёжью специализировались на жарке мяса. А какую устраивали уху!..
Поначалу пробовали рыбу ловить. Но очень быстро поняли, что ловля рыбы и приготовление ухи – два разных занятия, часто не связанные между собой. Поэтому свежую рыбу банально покупали. У рыбаков? Нет, конечно. У перекупщиков. Обычно, «охотились» за стерлядью. Почти всегда везло. В непростом процессе приготовления ухи дедушке была отведена едва ли не главная роль: он выливал в казан с булькающей ухой за секунду до её готовности водку и опускал в жидкость горящую головешку. Та шипела: «Тш-ш-ш», – и гасла. В этот момент все замолкали. Далее следовала дедушкина торжественная фраза: «Уха готова».
Шумно и весело проходили застолья на заднем дворе. Самые неожиданные обороты мог принять застольный разговор.
– Нет, религия – это неправильно, особенно, церковь. Церковь должна быть отделена от государства. Хочешь – ходи. Но не обязан.
Молодёжь галдит: – Да как же? Вот вы и дом освятили, и внуков крестили.
– Да, – гордо отвечает дедушка, – Я хожу. По настроению. А вы так же можете ходить. Ну, на стадион, например. Или в публичный дом. Только публичных домов у нас нету. А церквей много.
О-о-о, а дедушка-то пьяненький, разобрало его сегодня, и уха не помогла.
– Пиво осталось, зять? Дай. Two beer or not two beer?
–  Сегодня утром, часов, наверное, в пять вышел на балкон покурить, –  зять меняет тему разговора, –  Тишина, светать начинает, и вдруг вот в том углу за забором, как деревья ходуном заходили, будто шторм налетел. Я спросонья даже подумал, походу тираннозавр, как в «Парке Юрского периода».
А я помню! Я видел эту картину с высоты: как приходят лоси, жуют ветки рябины – для них самое лакомство. Раньше, когда здесь был лес, когда не было ни дороги, ни домов, тут проходила лосиная тропа. Ею лесные великаны ходили к реке. А нынче упираются в забор. До реки больше не доходят. Перестраивается их вековая память.
– Это лоси, – как будто услышав меня, качает головой дедушка, – Всё ходят и ходят. Никак не перестроятся. Снесут когда-нибудь забор – мало не покажется.

Молодые ребята веселятся ещё больше, дедушкиного совета спрашивают: за кого голосовать на следующих выборах. Сами-то они члены молодёжной ячейки какой-то партии (трудновато мне, однако, без макушки во всё это вникать).
– Так, за кого?
– За коммунистов, конечно!
– Да ну…
– А чем коммунизм плох? Коммунист – это молодость, смелость…
– Безбашенность, –  вставляет шпильку кто-то из молодых.
А дедушка гнёт своё: – Че Гевара, Кастро, Камо…
– Камю?
– Сам ты Камю…
– Это же уже было!
– Всё на свете когда-то было. А будешь ровно на одном месте сидеть – так и до реки никогда не дойдёшь.

Дедушки не стало как-то неожиданно, вдруг. Мальчишки, правда, рассказывали, что ходили с ним в зоопарк и катались на аттракционах, но в посёлке я его больше не видел. Бабушек тоже как ветром сдуло. Слышал, что одна укатила в Болгарию, а вторая вернулась на Ямайку.
А месяца через три в посёлке появились новые люди. Сопровождал их тот самый человечек подобострастного вида с усами и в очках. Мужчина и женщина осматривали со всех сторон дом.
– Ну как тебе? – спросил мужчина спутницу.
– Как в сказке! – восторженно заверещала та.
– А это что? – показала пальчиком на меня.
– Уберём, – по-хозяйски пнув меня ногой, заверил мужчина и, обняв подругу за плечи, повёл её к машине.