Трубадур 17

17.

Спиной к двери стоял Жердь – его легко было узнать по нескладно длинным рукам и ногам. По стеллажам и полкам неряшливо и громко шарил Химик. Явление Любы и Трубадура никак не отвлекло его от этих грубых занятий. Жердь посторонился и угрюмо пробурчал приветствие.
- Для кого надпись на двери? – спросила Люба строго. – Это наша лавка.
- Не убудет, - огрызнулся Химик. – Кто знает, придет хозяйка, не придет, а ты стой тут, жди ее.
- Вы ж праздновали переход вчера. У Ворчуна. Все четверо. За что же нам такое счастье – видеть тебя снова? – удивилась Люба.
- Успеется, - отмахнул, не оборачиваясь, за спину Химик.
- Чем можем помочь? - спросил примирительно Трубадур, но Химик ответил не ему – Любе.
- Ты притащила когда-то моток проволоки из-за Города. Красной.
- Медной, - кивнула Люба. – Зачем тебе?
- Надо. Где лежит?
- За спиной у тебя. Глянь справа. На обмен что принес? Или монетами? Проволока медная, моток тяжелый. Медью не возьму, возьму серебром. Две, не меньше. Есть в кармане?
- Потом занесу, - легко пообещал Химик, набросил моток на сгиб локтя и заспешил к выходу.
- Не торопись, - Люба уперла ладонь в грудь «покупателю», Химик остановился, отстранил руку и нагло улыбнулся в ответ.
Трубадур потянулся к рукояти мачете на поясе.
- Не советую, - прогнусавил Жердь с тощей высоты.
В его громоздком кулаке тусклым металлом отливал большой черный нож. Жердь не выглядел опасным – обычный Сын Пастуха, что готовится снять руно с добродушного мохоеда. Трубадур не имел желания быть мохоедом, руку убрал и придал лицу самое миролюбивое выражение из всех, на которые был способен. Однако Люба сдаваться не собиралась. Неспеша, небрежно перекинула рюкзак на локоть, чуть порылась в глубинах, словно в поисках приятного подарка «от заведения» и как бы случайно извлекла на свет Вольфа. Ствол направила Химику в лоб.
- Надеюсь, ты знаешь, что это такое? – спросила тихо.
- Пистолет, - кивнул Химик; Жердь с недоумением переводил взгляд с товарища на девушку, которая угрожала товарищу непонятным оружием.
- Его зовут Вольф. Хорошо, что знаешь, - похвалила Люба. – Иначе пришлось бы провести маленькую демонстрацию. За проволоку - две серебряные монеты. Сейчас. Или повесь моток на место.
Химик неразборчиво выругался и вывернул свободной рукой брючный карман. На пол со звоном посыпались медяки и серебро. Две или три монеты закатились под стеллажи.
- Там лишние, - сказала Люба, не сводя глаз с куцей поросли на смуглом подбородке Химика.
- Потом сочтемся, - прошипел Химик и выскочил за дверь. За ним, пряча нож за пояс, проследовал все еще недоумевающий Жердь.
- В барабане нет патронов, - напомнил Трубадур, когда Люба наконец отдышалась и глянула на спутника большими перепуганными глазами.
- Мало кто догадается заглянуть в каморы, стоя на линии огня.
- Каморы?
- Гнезда для патронов так называются. У Вольфа их восемь. Собери монеты, - попросила Люба.
- Как думаешь, зачем ему проволока? – спросил Трубадур, шаря мачете под тяжелым стеллажом в поисках медяка.
- Кто его знает? – Люба раскладывала по полкам собранный утром хлам. – Я не спросила, а он бы и не ответил. Вряд ли для чего доброго. Они там на ферме Жены Пастуха недобрые дела ведут. Хотя теперь, наверное, она Жена Химика. И ферма тоже Химика.
- Две серебряных и медь: одна большая, две средних и пять маленьких, - посчитал Трубадур и вывалил монеты горстью на свободную полку.
- Совсем не похоже на Химика, - задумалась Люба. Сгребла монеты в карман рюкзака. – Жадный он. Вообще платить не любит, не то что переплачивать. Задумал что-то гадкое…
- На втором этаже в лавке есть большой диван, - вспомнил Трубадур. – Можем сегодня здесь заночевать.
- Так и сделаем, - согласилась Люба. – Готов?
К дальней поездке Трубадур был готов не особенно, однако счел правильным пожать плечами и кивнуть. В конце концов, в наплечной сумке ободряюще плескалась початая бутылка трофейного самогона, обещая скоротать время на равнине. Люба закончила раскладывать товар и теперь деловито собирала дорожный набор.
Трубадур вышел из лавки. Улица была пуста, Химик и Жердь поспешили по загадочным, тревожным своим делам. Трубка Стервятника дышала табачным перегаром из нагрудного кармана жилетки. Курить совсем не хотелось, от одной мысли о крепкой затяжке мутило в желудке, крутило в голове и слабило колени. Трубадур сделал несколько глубоких вздохов. Воздух был сухой, теплый, с пыльным привкусом нагретой брусчатки.
- В этой жилетке есть удобный карман, - Люба прервала его раздумья.
- Для чего?
- Для кого. Для него, - Люба протянула Вольфа рукоятью вперед.
Трубадур отстранился – первая реакция. Оглядел карманы жилетки, понял, о каком говорит Люба. Принял пистолет, полной ладонью, крепко, вставил в боковой правый – интуитивно расположил так, что пистолет словно врос на свое место, призывно выпятив рукоять, предлагая: «Бери и пользуйся». Трубадур понял, что оставить Вольфа на кладбище мобилей будет непросто, но это самое разумное решение.
- Почему не в рюкзаке? – поинтересовался с запозданием.
- Привыкай, - коротко ответила Люба, и Трубадур понял, что оставлять Вольфа в затерянном уголке безлюдной равнины в Любины планы, может быть, и не входило.
Кулинар оказался дородным улыбчивым горожанином, необычайно подвижным для своей комплекции. Люба с порога показала два пальца, Кулинар кивнул и тут же выложил на стол два серых бумажных пакета.
- В дорогу? – спросил с улыбкой.
- Хотим поискать счастья вдоль стены до самого заката, - соврала Люба. Пакеты передала Трубадуру, даже не заглянув в них, набор был стандартным, чего уж перебирать. – И десяток бутылок эля. Вместо воды.
Вскоре мобиль пересек площадь – широкую плешь равнины на мощеном теле Города. Трубадур невольно втянул голову в плечи, когда передние колеса пересекли воображаемую линию Ворот. Люба, взглянув искоса, улыбнулась.
- Невозможно привыкнуть. Всякий раз, как на речной пиявке с горы вниз по течению. Дух захватывает.
- Нельзя по реке, - возразил Трубадур. – Пороги, камни. Убьешься.
- Вот-вот, убьешься, - эхом откликнулась Люба. – Когда-нибудь. Не скоро. Не сейчас.
Под колесами зашелестели мелкие камни, уши наполнил шершавый гул. Быстро, очень быстро равнина вступила в права, оставив от Города лишь ряд темных валунов на горизонте. Эти валуны несколько вздохов назад были двухэтажными домами, выстроившимися в ряды улиц. Дороги не было, но равнинные ветра выгладили землю так, что Трубадур почти не ощущал тряски. К тому же, самогон наконец прогнал утреннюю муть. Вовремя – Трубадур уже думал выпить одну из всемогущих таблеток. 
- Раньше прибудем, раньше вернемся, - лихо намекнул Трубадур на неспешную скорость мобиля.
- Быстрее нельзя, - строго сказала Люба. – Дороги нет, не заметим воронку – опрокинемся.
Трубадур сглотнул сухую пыль равнины. Взрослый могильщик мог создать незаметную, коварную ловушку такого размера, что машина ухнула бы в нее всем корпусом. Город всего за пару дней расслабил, притупил бдительность. Пора было вспомнить, какие опасности таила равнина даже в светлое время. Трубадур сел ровнее и впился в серо-желтую даль внимательным дозорным глазом.
Изгиб Драконьего хвоста синел далеко за левым плечом. Там, высоко над кромкой горного подножия недвижной точкой завис рогач. Солнце, что перевалило полуденную вершину чуть больше двух часов назад, заставило Трубадура отвести глаза как раз в тот самый момент, когда рогач ринулся вниз, выследив добычу в равнинных камнях. Ветер лениво трепал по земле редкие колючие клети – сухие колонии кочующих кустарников. Дважды из-под колес обиженно вскинулись мохнатые комки равнинных блох. Некоторое время мобиль сопровождал встревоженный мясной шершень, ругался гневным гудением – видимо, отпугивал от семейной норы. Удалился, когда счел, что отогнал врага на безопасное расстояние.
Сразу же за Городом Люба сделала короткую остановку и закуталась в два пестрых платка: один повязала на голову, чтобы пыль не въедалась в волосы; другим прикрыла нос и рот, чтобы уберечь дыхание. Трубадур скоро оценил предусмотрительность девушки и последовал ее примеру: извлек из дорожной сумы старый выцветший лоскут материи и, натянув его под глазами, завязал концы на затылке. Дышать стало жарче, но легче. Трубадур вспомнил Бухгалтера и его золотую оправу со стеклами – пригодилась бы в дороге, чтобы прикрыть от ветра глаза.
- Мы успеем вернуться до темноты? – обеспокоился Трубадур сквозь тряпку.
- Нам ехать не больше часа, - Люба чуть повысила голос, чтобы перекрыть шорох равнины.
- Почему же мы не видим это Кладбище мобилей? Должно уже предстать перед нами во всей красе. Ты говорила, что оно больше Города.
- Гораздо больше Города, - подтвердила Люба. – Разглядел бы на горизонте от самой Радужной Стены. Но не увидишь, пока не подъедем вплотную. Потерпи, все поймешь.
И Трубадур решил, что терпеть уютнее с бутылкой в руках. Он поерзал на сидении, примостился с наибольшим удобством, вытащил пробку из узкого горлышка. Сделал пару глотков и обрел с равниной родство и гармонию.
Когда он впервые оказался на пустошах одиноким путником, ему было всего двенадцать лет. Все кругом – горный кряж на горизонте, чистое голубое небо, желтый, словно сошедший с картин известного художника (художник – это уже откуда-то из глубин памяти), диск солнца в зените, сплетшиеся колючками сухие ветви, гоняющий их по равнине ветер – все это казалось ему удивительным приключением. Память оставила только обрывки впечатлений, отобрав детство до равнины, затушевав в серое пятно первые годы на равнине. Он точно знал, что было что-то «до». Назойливое воспоминание, ускользающее при первом усилии навести резкость…
Вся его жизнь теперь – это дорога. «Сложная, опасная дорога, в конце которой тебя ждут друзья». Откуда пришла эта фраза? В каком-то сне он видел, как сам писал ее на белой странице кожаного блокнотика. Золотым карандашиком.
Сорок лет понадобилось Трубадуру, чтобы преодолеть равнину от самого Драконьего носа до кончика Драконьего хвоста. Сколько же сел и городов прошел он за эти четыре десятка лет? Сколько всего их расположилось вдоль Немого хребта? Несколько сотен? Несколько тысяч? «Чем больше домов, тем больше людей. Чем больше людей, тем больше представлений мы можем дать, пока не иссякнет ручеек монет», - так учил его приемный отец.
Так и прерывали они свой нескончаемый путь: на две-три ночи в маленьких селениях, на месяцы в больших городах. Полсотни остановок за год. Трубадур сложил числа. Выходило, что на равнине всего около двух тысяч поселений. Он поделился вычислениями с Любой. Та лишь пожала плечами – ни словом ни обмолвилась о том, сколько пришлось ей шагать по равнине, прежде чем обосноваться в Городе. Трубадур вдруг с удивлением понял, что он ничего не знает о прошлом Любы.
- Хочу о тебе все знать! – потребовал Трубадур с неожиданным напором.
- Хочет он, - с улыбкой удивилась Люба. – Зачем?
- Мужчина должен знать свою женщину.
- Хорошо, - сдалась Люба. - И что именно мужчина должен знать о своей женщине? О муже Охраннике уже рассказывала. Чего еще душа желает?
- Все! – категорично заявил Трубадур, но продолжил уже мягче. – Все, что хочешь о себе рассказать.
- Прошлое – в прошлом. Но раз я ТВОЯ женщина… Слушай, что было до того, как я стала Женой Охранника.
Шлюхи детей не имеют и крайне неохотно берут в ученицы девочек из чужих семей. И не потому что хранят тайны своей профессии, а потому что найти достойную смену очень тяжело. Мастерству Шлюхи невозможно научить, если нет дара от природы. Редкого дара. И дело не в красоте. Шлюхи выбирают в ученицы не самых красивых, а тех, в ком дремлет могучее волшебство женского начала.
А выбирать учениц есть из кого. Любая девочка в любом селении мечтает посвятить себя этой самой почетной на равнине женской профессии. Девочка рождается в семье Пастуха, Шахтера, Кузнеца, Стражника и до самого замужества носит имя по профессии отца – Дочь Пастуха, Шахтера, Кузнеца, Стражника. И только после свадьбы меняет имя на профессию мужа. Дочь Рыболова может стать Женой Торговца, а Дочь Ткача – Женой Охотника.
И только избранным выпадает счастье стать не Дочерью, не Женой, а Шлюхой. Шлюха – это свобода, независимость, гордое имя и… тяжелый труд, тонкое умение, судьба, требующая многих талантов и полной самоотдачи.
Понять мужчину, принять мужчину, быть желанной, удивлять и радовать. Говорить то, что нужно мужчине, и тогда, когда это нужно. И не через силу, а от души, с огнем в глазах, трепетом в сердце. Слушать и слышать. Гасить злые мужские обиды женским теплом и терпением. Не уступать Трубадурам в искусстве рассказывать истории. Снимать усталость, врачевать тело, услаждать слух и радовать разум.
Каждый мужчина рядом со Шлюхой должен быть уверен, что он единственный, что нет мужественнее его на всей равнине. При этом нужно сохранять юную свежесть и даже в три десятка лет выглядеть, как в первый день взросления. Другими словами, Шлюха должна быть желаннее, милее, красивее, умнее, добрее, заботливее - то есть быть женственнее любой женщины в селении.
Этому нельзя научить. Конечно, бойкие способные ученицы стараются перенять все, что видят, слышат, чувствуют, наблюдая за работой наставницы – движения, взгляды, слова, тембр голоса, улыбки, наряды. Девушки учатся встречать уставших, грустных, злых, растерянных, возбужденных гостей, ублажать их и провожать умиротворенными и счастливыми. Но сама профессия, само призвание должны жить в будущей Шлюхе от рождения. Наставница поможет вырастить хрупкое семя, превратить его в благоухающий утонченный цветок, но без дара, без внутренней силы даже самая искусная наставница будет бессильна.
У Любы этот дар был. От рождения. Родилась Люба в семье Купца, путешествовала вместе с отцом, видела десяток селений, что преодолевал пеший караван на торговом пути. Была складной, глазастой девочкой, любознательной, вездесущей. Рано научилась читать, уговаривала отца покупать каждую редкую книгу, что предлагали на обмен другие Купцы на площадях. Была не по возрасту смышленой и нередко давала отцу дельный совет. Многие главы семейств в каждом поселке прочили Дочь Купца в Жены своим сыновьям.
Имя выбрала сама. Прочитала когда-то небольшую историю, что случилась в городке с говорящим названием Яма. Из этой истории поняла не все. Знала лишь, что вся история – о Шлюхах. Только были героини в повести совсем не такими, какими были Шлюхи на равнине. Словно древний Трубадур взял благородную профессию и вывернул ее на изнанку.
Были Шлюхи из Ямы глупыми и некрасивыми неудачницами. Посредственными, бесталанными, дурнопахнущими, зараженными многими болезнями и отталкивающими телесными изъянами. Шлюхи вовсе не гордились своей профессией, а, наоборот, всячески старались из этой Ямы выбраться. Наверное, автор хотел рассмешить читателей игрой «в наоборот», но повесть не казалась смешной.
Одной из героинь повести была Люба. Любка. Любочка. Девушка из маленького селения Агрономов и Пастухов, раньше такие называли деревнями. Невзрачная, простодушная, даже глупая. Но добрая. Любочка перепробовала много профессий, прежде чем стала Шлюхой. Но не было у нее дара, призвания. Неуютно было ей в этой роли. Поэтому, когда появился мужчина, который пообещал ей открыть собственный трактир, она решила, что лучше быть Женой Трактирщика, хотя тот молодой мужчина даже не был Трактирщиком. В Жены Любочку он брать не захотел, и пришлось ей в итоге снова заняться прежним ремеслом. Так запомнила Люба содержание этой древней книги.
И главного совсем не понимала Люба с равнины про Любу из древней повести: почему разочаровалась та в мужчинах, почему ко всем стала относиться с отвращением, почему утратила доверие. Могла же остаться в своей деревне, стать Женой Агронома или Женой Пастуха. Она пробовала стать Кулинаром, пробовала стать Ткачом – не вышло, не хватило умений, мастерства. И тот герой, за которым последовала Любочка, предупредил честно, что мужем быть не намерен. Учил ее читать, писать, считать, помогал, чем умел. Но Любочка все решила за мужчину, представила его мужем и, когда тот не согласился с ее решением, затаила обиду на весь мир. Каждый сам пишет книгу собственной судьбы и в книге этой властен над судьбой только одного героя – самого себя. А у других героев другие книги, которые они тоже пишут сами.
Однажды Купец, ее отец, долгое время провел в компании Шлюхи. Девочка не скучала – в доме Шлюхи она нашла замечательную библиотеку – три десятка книг. Профессия требовала знаний больших, чем мог дать личный опыт. Многие Шлюхи держали несколько томиков на тумбочках у кровати. Но столько книг на полках в гостевой комнате, на всеобщем обозрении! Дочь Купца заворожено листала затертые страницы, когда над ее головой раздался приятный женский голос:
- Из твоей Дочери может выйти толк. У меня есть четыре ученицы, но могу попробовать и пятую. Если не рассмотрю в ней призвание за год, то отдам ее, когда твой караван будет возвращаться. Что скажешь, девочка? Есть желание изменить судьбу и имя?
- Меня зовут Люба, - сказала тогда Дочь Купца, чем немало удивила и отца, и будущую свою наставницу.
 Какой отец лишит свою дочь возможности выбирать лучшую долю? Торговый караван через несколько дней покинул селение, а для Любы началась учеба. Обретение профессионального мастерства – это не карандашик и блокнотик, наставник – это не Трубадур на площади. Люба вместе с другими ученицами убирала, готовила, стирала, наблюдала, прислушивалась и читала, читала, читала.
В дом приходили гости, несли вещи и монеты. Приходили местные отцы семейств, уставшие от монотонного тяжелого труда, от Жен, что уже не вдохновляли после нескольких лет ежедневного общения, от непослушных детей, от серой жизни, замкнутой в границы небольшого селения и одной профессии. Приходили странники – Купцы, Охранники, Почтальоны, Трубадуры и даже Миротворцы, приносили истории о дороге, о городах и поселках, где жизнь протекала так же, но была далекой, а потому неведомой и манящей.
Вернулся караван отца, но Люба уже не принадлежала своей семье. Судьба ее теперь была связана с новой профессией. Она пока еще была слишком мала, чтобы стать настоящей Шлюхой, но и Дочерью Купца она уже быть перестала. Отныне она была Любой.
Прошли годы. Две ученицы из пяти так и не обнаружили в себе благородного призвания, вернулись в семьи. Опыт, полученный в этом доме, ох как пригодится им в будущей семейной жизни – мужья наверняка сумеют его оценить. Ученицы Шлюхи всегда могли рассчитывать на самую лучшую партию и в новых семьях становились любимыми Женами, поскольку дольше других могли поддерживать мужское желание.
Еще одна ученица, старшая, уже сама принимала посетителей. Однажды целая делегация Жен из соседнего селения прибыла, чтобы просить занять опустевший гостевой дом и присмотреть за погрустневшими мужчинами. Их собственная Шлюха достигла тридцати лет и ушла на покой – отправилась сопровождать какого-то богатого Купца в качестве спутницы и помощницы, не оставив после себя учениц. А какое же селение без Шлюхи? Каждая Жена понимала, что без Шлюхи мужчины не будут счастливы, а значит, не будут счастливы их Жены и не будет покоя в их семьях.
Наставнице тоже скоро выходил профессиональный срок. Многие Купцы готовы были принять ее в свои караваны. Шлюха – незаменимый помощник для предприимчивого мужчины. И заботой окружит в дороге, и деловой совет даст, и покупателю улыбнется, чтобы цену за товар удвоить, и на ночь историю расскажет. Шлюха – как хороший самогон: сразу несколько душистых трав в одной бутыли.
Пора было собирать вещи в дорогу и передавать дела преемнице. Из двух оставшихся учениц выбирать было сложно – обе смышленые, даровитые, к знаниям тянулись, подать себя умели. Хоть жребий бросай. И бросали бы, но вмешался случай.
Через селение прошел вновь тот караван, который ранее водил ее отец Купец. Отца уже год как не было в живых, теперь Купцом стал брат Любы. И первым же гостем юной Шлюхи стал Охранник из этого каравана. Никто не сможет объяснить, как возникает между людьми влечение, которое связывает крепче дружеских уз, крепче профессии, крепче долга и сильнее разума. И юная Шлюха, приняв первого своего гостя, утром отправляется в дорогу вместе с ним в качестве Жены, распрощавшись с наставницей и подругой, оставив гостевой дом, не претендуя на доходное место.
Что было далее Люба уже рассказывала. Не долго ей было суждено ходить в Женах Охранника. В пути по следу потерянного мужа, Люба оказалась в селении, где снова пришлось вспомнить обретенную профессию – гостевой дом пустовал, и Люба задержалась там, но вновь до первого гостя.
Шел через селение Стеклодув. Профессия, что везде нужна – бутылки, посуда, окна в домах. В каждом селении своя семья Стеклодувов, а то и не одна. Всем работы хватает. Этот Стеклодув однажды покинул свой дом и направился в Город. Бывает такое. Никто не сможет объяснить, почему так бывает: живет человек, работает, принимает в наследство мастерство, чтобы передать дальше через поколения: от отца - к сыну, от матери - к дочери. А потом случается в жизни что-то обычное – вырастает Сын, сменяет отца на посту; одна из Жен покидает мир; Трубадур на площади рассказывает новую историю; Трактирщик добавляет в самогон новую траву. И любой другой живет себе дальше, как обычно. А этот мастер покидает свою шахту, свое поле, свое стадо, свою реку, свой трактир, свою лавку. И отправляется в путь вдоль Немого хребта. Кто в Столицу, кто в Город, а кто сам не знает, куда идет – лишь бы идти.
Люба снова сорвалась с места и устремилась с новым своим мужчиной вслед за его мечтой – в Город.
Так Люба, миновав со спутником десяток селений, и оказалась в Городе. По двое Бухгалтер не принимает, а потому Стеклодув и Люба ходили через ночь, по очереди. И когда вернулась Люба после третьего посещения Анкетной башни, то обнаружила пустой дом, пустой диван, пустую постель. Стеклодув ушел за Стену, словно Любы и не было рядом с ним. Стервятник повстречался Любе много позже.
- Хватит слез о прошлом, мы приехали, - объявила Люба.