Писатель Гусев

   Арбузов с первого же дня загрузил меня по горло работой. Кроме почты, о которой докладывал ему каждый вечер, приходилось контролировать ход выполнения многочисленных поручений, просьб, жалоб, наказов.
   Весь день уходил на звонки, напоминания, даже перебранки, вплоть до ругани с нерадивыми исполнителями. В управлениях и ведомствах немало было знакомых работников ещё с советских времён. Поэтому знал, как к кому подойти и о чём поговорить, кроме рабочих дел.
   Почта, которая поступала ко мне где-то после обеда, была значительно весомее, чем в советские времена в обкоме. Но весомее она была не за счёт писем и постановлений. Она разбухала за счёт всевозможных проспектов, брошюр, рекламных буклетов, плакатов. Все организации, фирмы, магазины, если что-то печатали – всё посылали на адрес администрации. И если бы только областные фирмы присылали – шла рекламная продукция из центральных ведомств и даже из других городов России. Все будто хотели показать, как они хорошо работают. А наш протокольный сектор всё это вкладывал в почту губернатора. Я поначалу всё, что поступало, старался показать Арбузову. Но он как-то предупредил меня: «Ты мою почту всякой макулатурой не загружай». Тогда этой макулатуре я нашёл место в мусорной корзине.
   Как-то заглянул ко мне известный костромской писатель Борис Витальевич Гусев. С ним я познакомился ещё в Судиславле, когда писатели часто организовывали десанты в районы области. Приезжали с кипами своих книг, раздаривали их, рассказывали о себе и своём творчестве. С тех времён в моей личной библиотеке хранятся произведения Константина Абатурова, Владимира Корнилова, Анатолия Беляева, Василия Бочарникова, Ольги Гуссаковской, Вячеслава Смирнова и ряда других писателей. Есть и книжечка Гусева. И все книжки с дарственными автографами.
   В 80-е годы Гусев представлял в Костроме Ярославское книжное издательство. В обком нередко обращались тогда некоторые писатели с просьбой о содействии в публикации их произведений. Владимир Алексеевич Тупиченков, секретарь обкома, вызывал тогда меня, как заведующего сектором печати, вручал полученное письмо и говорил: 
   – Вы посоветуйтесь  с Гусевым, как лучше оформить эту просьбу в книжное издательство в Ярославле. Он большой специалист в этом деле. 
   Я приглашал Гусева, и вместе мы составляли письмо в издательство. Потом оно подписывалось секретарём обкома и отправлялось. Гусев же при этом всегда сомневался в положительном решении вопроса:
   – Слушай, там такие крючкотворы сидят, что эта секретарская подпись для них фитюлька бумажная.
   Случалось всякое, но чаще всего Гусев ошибался. Автора пусть через длительное время, но печатали.
   В Костроме мы жили с Гусевым на улице Гагарина в домах через дорогу. До поздней ночи можно было разглядеть его силуэт у окна за пишущей машинкой. Моя внучка Наташа , укладываясь спать,  всегда протестовала, указывая на окно через дорогу:
   – Не хочу спать! Вон дедушка ещё стучит!
   Утром на работу я выходил из дома около восьми, и каждый день мне навстречу то у стадиона «Спартак», то у гостиницы «Кострома» попадался Борис Гусев. Поздоровавшись, сообщал:
   – Свой утренний моцион я совершил. Иду трудиться.
   И вот Гусев опять в моём кабинете. Наблюдает внимательно, как я разбираю почту, откладывая в сторону яркие, цветные рекламные буклеты.
   – Неужели Арбузову всё это интересно? – спрашивает он.
   – Наоборот. Всё это пойдёт в мусорную корзину.
   – Слушай. Не выбрасывай, отдавай мне.
   – А тебе зачем?
   – Да мало ли. Изучу, найду применение.
   С тех пор Гусев стал довольно часто заходить ко мне. А при уходе захватывал приличную папуху рекламной макулатуры.
   Человек он был очень оригинальный. По Костроме о Гусеве ходило немало всяческих слухов. Один из них мне рассказал как-то  Рыбалкин, а потом ту же самую историю я прочитал в книге воспоминаний Анатолия Беляева «Остановленные мгновения –2».
   Устроился Гусев работать сторожем на стадионе «Спартак». И попросились у него переночевать на стадионе цыгане. Почти целый табор. Всю ночь на стадионе горели костры, плясали и пели цыгане, а вместе с ними и Гусев веселился. Естественно, на другой же день из сторожей его уволили. Мало того, выперли из Московской высшей партийной школы, где Гусев учился заочно уже на последнем курсе.  Как рассказывал Рыбалкин, формулировка была очень простой: за недостойное поведение и нарушение этических норм партийной жизни.
   Несмотря ни на что, это был большой писатель, писатель-философ. А уж нравственности и этики в характерах и поступках героев его рассказов хватает с избытком.