Управделами против Хрущева и Микояна

Дотошные читатели могут задать автору вопрос: «Как может управделами правительства выступать против членов Политбюро Хрущева и Микояна?». Я думаю, все, кто прочитал заглавие, поняли, кто такие Никита Хрущев и Анастас Микоян.  И не только потому, что про них было немало анекдотов в советское время,  просто мое поколение, а среди моих читателей больше всего моих сверстников, знали всех членов Политбюро, и уже тем более таких известных.

Нет, управделами Совнаркома не шел против Хрущева и Микояна, когда они были при власти, но вот потом,  когда они вышли в тираж и написали свои мемуары, в которых возвели гнусную напраслину против Сталина, он возмутился и выступил против фальсификации истории.

Неужели Сталин радовался поражениям нашей армии? Поразительные воспоминания о вожде его многолетнего управделами Совета народных комиссаров. Речь о Якове Ермолаевиче Чадаеве - человеке, чью подпись историки привыкли видеть на многих постановлениях военных лет сразу после подписи товарища Сталина.

Широко расползались бредни из мемуаров Хрущёва и Микояна про Сталина, абсолютно разрушенного неожиданным нападением «друга Гитлера». Вот это всё «сидел с ненабитой трубкой» и вообще три дня истерики на ближней даче. Пока не приехали соратники, чтобы вытащить вождя из депрессии и заставить руководить. А он-то думал - арестовывать приехали.

Разбирали мы эти мемуары не раз, и не два. С большой долей уверенности можно сказать, что липа это всё от начала и до конца. Работа вождя с предвоенного 21 июня не прекращалась ни на день. График встреч и совещаний более, чем плотный.

Да и никакой неожиданностью нападение Гитлера не было и быть не могло. Сталин не только прекрасно понимал неизбежность нападения фашистов, но и неоднократно говорил об этом, в том числе на большую аудиторию.

И всё же, Чадаев рассказывает о крайне любопытной черте характера вождя. В самых тяжёлых ситуациях незнакомый с манерой вождя человек мог совершенно поразиться. На фронте очередной котёл, наши войска сражаются из последних сил и несут большие потери, а лицо вождя вовсе не тронуто горем. Наоборот, Сталин собран и деловит. Как же так?

Чадаев даёт своё объяснение почему так происходило не раз и не два. Но об этом чуть погодя. Для понимания отношения управделами к вождю, с которым тот работал над документами в ежедневном режиме, давайте почитаем как вообще отзывался Чадаев о товарище Сталине.
«Его сила была в положительном влиянии на окружающих, в безусловном доверии, которое он вселял, в твёрдости его характера. Он проявлял непререкаемую волю в делах, заставлял людей верить в свой талант, мудрость, силу, вселяя в них энтузиазм и пафос борьбы».

Обратите внимание, Чадаев пишет об этом в начале восьмидесятых, когда хвалить вождя было не то, чтобы запрещено, но как-то не принято. Тем более для государственного деятеля такого масштаба. Пусть и в отставке. Но нет же, хвалит и еще как:
«Кто имел счастье работать в непосредственной близости к Сталину, видел, что он смело брал на себя ответственность за принятие тех или иных решений, за действия на фронте и в тылу».
Как же так, кто «имел счастье работать»? Как-то не вяжется с навязанным либералами образом тупого и злобного людоеда. Который за утренний кофий сесть не мог, пока не подпишет парочки расстрельных списков.

В последнее время распространились как бы «документальные» рассказы про крайнюю невыдержанность Сталина. Историки в кавычках рассказывают как нещадно орал, а то и бил Сталин своих подчинённых. Как часто и грязно ругался по-грузински или поносил вполне русскими словами на совещаниях тех, кто посмеет перечить его мнению.

Любопытно сопоставить с мнение человека, который на большей части этих совещаний лично присутствовал. Писал протоколы и готовил проекты постановлений хоть Совнаркома, хоть ГКО. Чадаев вспоминал о вожде совсем другое:
«Внешне он был спокойный, уравновешенный человек, неторопливый в движении, медленный в словах и действиях. Но внутри вся его натура кипела, бурлила, клокотала. Он стойко, мужественно переносил неудачи и с новой энергией, с беззаветным мужеством работал на своем трудном и ответственном посту».

Больше того, от многих Сталинских наркомов, много проработавших с вождём, слышим одну и ту же историю. Если считаешь, что решение принимается неверное, если убеждён, что надо иначе - не просто можно, ты обязан доложить и настоять, чтобы дело пошло нужным путём.

Наоборот, знал и промолчал - преступление в Сталинских глазах. «Я же говорил» не работало. Даже, если приходится спорить с самим товарищем Сталиным. Максимальная ответственность за свои слова, но на удивление, настоящая демократия. Рот никому не затыкали.

Точно так же, многие из Сталинских наркомов с горечью рассказывают, как подвела их привычка говорить прямо, когда после ухода вождя они оказались на совещаниях у Хрущева. Куда только делся демократизм? Посмеешь не то, что перечить Хрущёву, не угадать его настроение, сказать лишнее и привет. Окажешься послом где-нибудь в Индии, начальником дальнего совнархоза или сразу на пенсии.

Чадаев про совещания у Сталина писал так:
«Сталин обладал уменьем вести заседания экономно, уплотненно, был точен в режиме труда, лаконичен в словах и речах. Помимо этого проявлял демократичность и в ведении заседаний».
Объясняет управделами и почему довольно часто Сталину удавалось переломить ход совещания. Провести свою линию, которую сначала часть людей не поддерживала. И только потом становилось ясно, что такое решение, действительно, учитывает намного больше важных моментов, чем кажется на первый взгляд.

Сталин умел выступать, но это не было яростными речами революционного трибуна, вроде того же Кагановича. Нет, Сталин был чужд громогласным заявлениям и неуместным эмоциям. Брал поразительной, точной и лаконичной логикой своих доводов.

Как сказал кто-то из иностранцев, Сталин говорил настолько же точно, как стреляли его пушки. Вождь умел развернуть перед слушателями вопрос с самых неожиданных сторон. Не захочешь, а согласишься с линией вождя. Не из страха и не замороченный пламенной речью. Сраженный доводами логики, вот так действовать правильно, а так нет. Вот как вспоминал об этом Чадаев:
«Выступление Сталина было всегда событием. Его выступления всегда ждали. А когда он говорил, все слушали его очень внимательно, с захватывающим интересом, чуть ли не благоговейно. Его речи не были насыщены набором красивых оборотов и фраз. Это были речи, которые зажигали слушателей, зажигали их сознательно и разумно действовать так и идти туда, и решать задачи так, как начертала партия.
Он всегда оставался сдержанным в словах, но эти слова были простыми, ясными, понятными. Они содержали такую большую логику, глубину, огромную внутреннюю правду, что их трудно было не понять, не подчиниться, не выполнить их. Сталин непроизвольно привязывал к себе, убеждал и потрясал содержанием своих речей».

Ну и наконец про обещанную черту характера. Сталин в некоторых сложных ситуациях на публику демонстрировал настроение «наоборот». Не из зверской чёрствости характера или чего-то подобного. Напротив, чтобы поддержать более слабые натуры. Чтобы вселить в людей уверенность, что нужно двигаться дальше, как бы тяжело не было сейчас.

Чадаев описывает такое свойство характера вождя как «очень сложную и своеобразную черту». Говорит, что наиболее ярко увидел вождя таким, когда вовсю разворачивалась фашистская операция «Тайфун». Когда фашисты яростно рвались к Москве и казалось, ничто не способно остановить прошагавшую, как нож  в масло, половину Европы армию.

Особенно мрачное настроение и у военных, и у гражданских руководителей в Кремле было после разгрома наших сил под Вязьмой и Брянском. На какой-то момент в кремлёвских кабинетах воцарилось уныние и едва ли не отчаяние. Только Сталин ничуть не показывал горестного выражения лица. Вот как вспоминал Чадаев:
«Эту черту характера приходилось редко видеть у других лиц. Иногда при хороших делах, при удачном развитии событий его настроение было прямо противоположно происходящему: он был замкнут, суров, резок, требователен.
А когда на горизонте сгущались тучи, когда события оборачивались неприятностями, – он был настроен оптимистически. Именно такое настроение у Сталина было в первый период войны, когда наша армия отступала, один за другим переходили в руки врага города, а Сталин был выдержан, невозмутим, проявляя большую терпимость, как будто события развиваются спокойно и безоблачно.
Чем это можно объяснить? Очевидно, тем, что если бы Сталин стал демонстрировать пессимизм или какое-то уныние, то это удручающе подействовало бы на других, внесло бы растерянность».

Крайне важная черта для большого руководителя. Не поддаваться обстоятельствам, держать в узде свои эмоции. Разворачивать ход событий в нужную тебе сторону. И вселять уверенность в неизбежной победе во всех окружающих. Именно таким был товарищ Сталин.

А вот нещадно критикуемые в своих мемуарах Хрущев были прямой противоположностью вождю. Особенно Хрущев, малограмотный интриган, который позволил себе стучать ботинком по столу, сидя на Генеральной ассамблее ООН. Да, он не стучал по трибуне, обещая показать Западу «кузькину мать», это придумали американцы, но сидя за столом делегации СССР, позволил это делать.

А Анастас Микоян был, пожалуй, самых хитрым среди руководства партии и страны. Недаром он стал кандидатом в члены политбюро при Ленине, а выбыл по старости при Брежневе. И о нем была такая поговорка: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Он нем говорили, что он не носил зонтик, и мог пройти между струйками при дожде.   Поэтому, когда после смерти Сталина Хрущев развернул против него гнусную пропаганду, Микоян поддержал Хрущева, потому что тот сумел выиграть внутрипартийную борьбу у Берии и Маленкова. Будучи вроде сторонником Хрущева, когда против того в 1964 года возник заговор, и проводя отпуск с Хрущевым в Пицунде, он держал заговорщиков в курсе о всех действиях Хрущева.

Такими были критиканы Сталина, у которых не хватило совести не марать имя вождя советского народа на протяжении четверти века.