Пропажа

Соседка Тоня раздражала до крайности. Стоило Варваре выкроить время и забежать к тёте Даше, как тут же раздавался звонок в дверь и объявлялась она – маленькая, сгорбленная, с выцветшими от старости глазами и жиденьким пучком собранных на затылке седых волос. Тоня не звонила в дверь только в том случае, если к приходу Варвары она уже находилась внутри квартиры.
 
Отваживать соседку тёте Даше было неловко, да и не умела она отваживать, особенно тех, кто был «обижен жизнью». Из-за сильного искривления позвоночника бедная Тоня ещё в ранней юности стала горбуньей и потому ни личного счастья, ни успехов в работе не знала и теперь жила одна-одинёшенька на мизерную пенсию, радуясь любому, даже самому простому угощению с тётиного стола. В знак признательности раз в году Тоня отправлялась в книжный магазин, покупала там большую, усыпанную блёстками открытку и торжественно поздравляла тётю Дашу с днём рождения, а та благодарила и ставила подарок на почётное место – за стекло серванта.
 
Не желая дополнительно огорчать и без того обойдённого судьбой человека, тётя покорно терпела постоянное пребывание Тони в своей квартире, хотя временами оно её сильно тяготило, особенно в те дни, когда в гости заходила племянница, с которой хотелось поговорить подольше и наедине.
   
Тоня ничего плохого как бы и не делала, просто сидела и внимательно слушала, лишь изредка вставляя в разговор своё особое мнение, но она была посторонней, и поэтому тёте Даше и её желанной гостье приходилось вести беседу с учётом присутствия третьего лишнего, а оттого слегка нарочито и неестественно.
 
Иногда тётя и племянница пробовали притаиться и Тоне не открывать, но, как правило, ничего хорошего из этого не получалось. Тоня доводила дверной звонок до изнеможения и в итоге всегда бывала впущена, а будучи впущена, говорила: «Я уж боялась, у вас случилось что – так долго не открывали».

А потом и правда случилось, только не в квартире, а в небольшом скверике, через который тётя Даша обычно ходила на рынок. В то утро она успела присесть на скамейку и поэтому не упала замертво, а умерла сидя. Соседи позвонили племяннице: так, мол, и так, вот вам гром среди ясного неба. Трудно было осознать, ещё труднее – примириться.

Отгоревав и немного успокоившись, Варвара стала приходить в тётину квартиру, чтобы разобрать вещи. Тётя Даша давно переписала квартиру на свою единственную племянницу и поскольку ни Варвара, ни её взрослые дети в жилплощади не нуждались, на семейном совете было принято решение эту квартиру продать.
 
Процесс разборки вещей ожидаемо оказался сложным. Тётя Даша прожила долгую жизнь и при этом была запасливой и бережливой. Её прежде такие любимые, а теперь навсегда осиротевшие вещи были практичны и добротны, и ни одну из них Варвара не могла выбросить. Всему нужно было найти новых хозяев, что во времена товарного изобилия и дешёвых «секонд-хендов» было совсем непросто.
 
Многое из тётиных вещей перекочевало к Тоне, которая словно караулила Варвару на лестнице и неизменно присутствовала при разборке. Тоня с удовольствием брала всё, что ей предлагали, отказалась только от большой стопки журналов «Здоровье» и от клубков разноцветной пряжи.

Тётя Даша была рукодельницей. Рано овдовев, она жила интересами семьи своего старшего брата и была очень дружна с его женой, Вариной мамой. Тётя приходила к ним часто и почти всегда с вязаньем. Мама ужин приготовит, всех накормит и тоже за спицы. Маленькая Варя на диване с куклами, а мама с тётей вяжут и о чём-то беседуют, неспешно так, слаженно, а то вдруг вспомнят смешное и хохотать примутся. Спицы в ловких пальцах так и мелькают, а из-под спиц – то шапка, то свитер, то ажурная кофточка для Вари.
 
Потом прялку бабушкину из деревни перевезли. Прялка – красавица, кружится, поскрипывает тоненько. Мама ниточку прядёт ровную-преровную. И сон, такой сладкий, Варю возьмёт да сморит, а сквозь сон – тихая песенка прялки, и взрослые вполголоса говорят о чём-то хорошем, и всё они знают, всё умеют, и Варю от Бабы Яги защитят…
 
Пряжа в то время не то чтобы роскошью была, но и не так, чтобы вдоволь, и поэтому нитки зачастую использовались повторно. Ненужная вещь распарывалась, распускалась и вновь обретала форму клубка. Затем переворачивали табуретку, клубок помещали в таз, чтобы не бегал по полу, и наматывали пряжу вокруг четырёх ножек для создания мотка. Мотки получались волнистые, и после стирки их подвешивали сушиться с грузиком, чтобы убрать волны. А вот чтобы из мотка снова клубок сделать, вторая пара рук нужна. Варя тут как тут, старается, моток держит, да еще и руками покачивает, чтобы ниточка легче соскальзывала. Сама вязать начала рано, ещё до школы, и вязала много, охотно и радостно – медведю и куклам; себе и подруге; детям, себе и мужу. Потом вязать стало некогда, да и незачем.
 
И вот теперь целый мешок с тётиными клубками. Не нужны, но ведь и не выбросишь. Выбрасывать у Варвары не получалось. В её просторной квартире все полки и выдвижные ящики были буквально забиты вещами, и причиной этого была не скаредность, не жадность, а невозможность расстаться с тем, что дорого. Да и нормального способа расстаться Варвара не знала. Изучила разные методы расхламления, но применяла только один – сжигание. К сожалению, огонь годился лишь для бумаги, дерева и натуральных тканей. А с остальным что делать? В мусорный контейнер? Чтобы валялось это всё потом на свалке рядом с разлагающейся органикой?
 
Для тётиных клубков Варвара нашла место на антресолях, а бумаги, книги и альбомы с фотографиями в картонные коробки сложила и тоже к себе отвезла. Не хотелось разбирать это при Тоне. И ещё кое-что не хотела делать Варвара под присмотром любопытной соседки.
 
Была у тёти Даши шкатулка с драгоценностями. Слово «драгоценности» можно было бы, конечно, в кавычки взять, но в тётином случае, пожалуй, и без кавычек было правильно, ибо помимо серёжек и колечек массового производства обретались в её шкатулке две замечательные вещи – антикварная брошь с крупным бриллиантом старой огранки и клеймом «К. Фаберже» и золотые швейцарские часики начала 20-го века. Достались ей эти сокровища от матери, а той – от её матери, то есть тётиной бабушки, что жила в Санкт-Петербурге и до замужества пела в опере. Подлинную историю этих вещей тётя не знала. Были догадки, но ничего конкретного. К оценщику ни брошь, ни часы тётя не носила, поскольку продавать «бабушкину память» не собиралась, и относилась к ним точно так же, как и к другим памятным вещам.
 
Шкатулка лежала в верхнем ящике комода, вместе с разными бусами, заколками и лентами. Варвара не раз говорила тётушке, что такие дорогие украшения стоило бы убрать подальше, но та только отмахивалась. Правда, когда квартиру соседа по лестничной клетке обокрали средь бела дня, тётя задумалась и пообещала быть осторожнее.

Не увидев шкатулки на прежнем месте, Варвара не обеспокоилась. Она была уверена, что тётя надёжно спрятала золото и что шкатулка обязательно отыщется среди других вещей. Но раздавались пододеяльники и простыни, пальто и платья, а заветный ларчик всё не объявлялся.

В один из дней Варвара решила поискать его целенаправленно и начала с того, что не впустила Тоню. Тоня приходила звонить несколько раз и, кажется, даже дежурила под дверью, а «охотница за сокровищами» нервничала, не открывала и беспорядочно металась от полки к полке и от ящика к ящику. Казалось, она осмотрела всё, что можно, заглянула даже под ванну – безрезультатно. Варвара поймала себя на мысли, что её действия похожи на обыск, и ей стало стыдно.
 
Вечером она снова стала думать про шкатулку и долго не могла уснуть, а когда уснула, увидела большую стиральную машину, в которой крутились какие-то совсем не подходящие для стирки вещи, и машина ни за что не останавливалась, хоть Варвара и нажимала на все кнопки подряд и даже выдернула вилку из розетки.

С облечением вынырнув из тягостного сна, Варвара снова вернулась к мыслям о драгоценностях. В детстве она любила читать Конан Дойла, восхищаясь способностью Шерлока Холмса разгадывать самые сложные загадки, не покидая своего кабинета на Бейкер-стрит. Пожалуй, и ей следует сосредоточиться и поискать шкатулку «в уму», как сказала когда-то её дочь-первоклассница о домашнем задании, которое нужно было сделать устно. Сегодня Тоня наверняка прорвется в квартиру, и проводить хаотичный осмотр при ней будет неудобно. Варвара заварила себе крепкий кофе, взяла большой лист бумаги и начала составлять план поиска.

На этот раз Тоня встретила Варвару прямо у двери и, внезапно изменив свои намерения, Варвара отчего-то взяла и прямо спросила у Тони, не видала ли она где-нибудь тётину деревянную шкатулку с узором на крышке.
 
– Так вот же она, в серванте, – уверенно показала Тоня. Шкатулка стояла за стеклом, чуть позади очередной поздравительной открытки. «Если хочешь что-нибудь надёжно спрятать, положи его на самом видном месте», – говорил Шерлок Холмс. Вот ведь умница тётя!

Варвара выдохнула одновременно и с облегчением, и с досадой. Найди она шкатулку вчера, встреча с семейными реликвиями прошла бы в совсем другой, более интимной обстановке. «Ну уж нет, с Тоней я тётины богатства точно разглядывать не буду», – решила наследница и, достав из серванта шкатулку, положила её в свою сумку. При этом ей показалось странным, что в шкатулке ничего не переместилось и не звякнуло. Не удержавшись, Варвара снова вынула её, открыла крышку и едва не обомлела. Шкатулка была пуста.

– Здесь нет ничего, – произнесла она растерянно, отказываясь верить своим глазам.
 
– Пусто, – согласилась Тоня, и Варваре показалось, что губы её при этом как-то подозрительно дёрнулись.

Варвара почувствовала внезапную дрожь в руках и, не в силах унять волнение, принялась ходить по комнатам. Нужно было всё хорошенько обдумать, а для этого следовало остаться одной.

– Тоня, я должна уйти, срочно! – сказала Варвара и стала надевать куртку. Тоня нехотя поднялась со стула и также нехотя, искоса поглядывая на хозяйку, двинулась к выходу.

Было шесть часов вечера, и Варвара поехала домой, решив вернуться попозже, когда Тоня ляжет спать. У неё было достаточно времени, чтобы успокоиться и попробовать рассуждать логично. Очевидно тётя сама вынула золотые украшения из шкатулки и спрятала их понадежнее. Без шкатулки прятать было легче. Варвара понимала, что рано или поздно драгоценности обнаружатся, если только… да, если только они не были украдены (кем? Тоней?) или не отданы самой Варварой чужим людям вместе с тётиными пальто и куртками. Наружные карманы она проверяла, а вдруг были какие-то потайные, внутренние? При этой мысли её опять охватила дрожь. Стали припоминаться истории о случайно выброшенных на помойку деньгах, ценных предметах и жёстких дисках с биткойнами. Нет, о плохом лучше не думать. Варвара вышла на улицу и отправилась к тётиному дому пешком.

Первая ночь поисков не принесла результата, но Варвара не сдавалась. Она продолжала пробираться в квартиру тайком, чтобы избегать встречи с Тоней. Приезжала поздно вечером, когда в Тониной квартире уже не было света, и часами обшаривала все закоулки. Поиски были долгими и мучительными. Варвара простукивала стены в комнатах, прощупывала матрас и подушки, пересыпала крупы из банок на кухне, а однажды даже скрутила карниз, чтобы заглянуть внутрь полой стальной трубки.

Не корысть и не алчность ею двигали – это точно. Хвастаться сокровищами она не планировала, поскольку от чужой зависти удовольствия не получала. Продавать семейные реликвии тоже бы не стала, а значит, не в алчности дело.

Что же тогда её так мучило и изводило? Да то же, что и всегда – неизвестность. Варвара не переносила состояние неопределённости, не умела затаиться и ждать. Эта неспособность перетерпеть, отпустить ситуацию и выждать подходящий момент не раз подводила её в самых разных жизненных ситуациях. Она знала за собой этот недостаток, но искоренить его не могла.
 
Вот и сейчас ей во что бы то ни стало нужно было найти содержимое шкатулки или, по крайней мере, разгадать тайну его исчезновения. Однако когда барабан безумной стиральной машины начал крутится в Варвариных снах почти каждую ночь, она поняла, что настала пора прекратить бессмысленные поиски. Быстро и уже немного безжалостно закончив разборку вещей, она подала объявление о продаже квартиры.

Оставалось разобраться лишь с картонными коробками, которые Варвара временно разместила в углу своей гостиной. В этих коробках были сложены тётины документы и квитанции, старые поздравительные открытки и письма, тетрадки с рецептами и тетрадки с узорами и большие альбомы с фотографиями. Варвара разбирала это добро не спеша, то и дело возвращаясь мыслями в прошлое и замирая с письмом или открыткой в руке. Кое-что она оставляла на память, остальное откладывала для сжигания.

Мысль о пропавших украшениях посещала её всё реже, но когда ей попадалось что-то вроде тётиных дневниковых записей, в глубине души, не признаваясь в этом самой себе, она слабо надеялась, что среди описания повседневных занятий и бытовых мелочей нет-нет да и отыщется хоть какая-то информация о судьбе «сокровищ». Ничего такого в этих записях Варвара не обнаружила, и на фотографиях ни брошь, ни часики ни разу «не засветились». Исчезли, так сказать, не оставив следа.
 
Про взятую «на постой» тётину пряжу племянница совсем забыла и, даже когда заметила в квартире двух тощих бабочек моли, сначала бросилась перебирать свои собственные шерстяные вещи и лишь потом догадалась достать с антресолей большой полотняный мешок. Выгрузив его содержимое в центре комнаты, Варвара придирчиво осмотрела все клубки и на двух из них, тёмно-синего цвета, обнаружила белёсые веретёнца.
 
Урон был незначительным и, отмотав подъеденные насекомыми нитки, Варвара решила на всякий случай выстирать подозрительную пряжу. Она сделала все так, как положено: тазик для клубка, табуретка для мотка, а оставшуюся подмотку – смятый комок тонкой белой бумаги – расправить и в пакет для бумажных отходов. Варвара развернула подмотку и едва успела поймать за хвост скользнувшую змейкой золотую цепочку. Громко ахнув от удивления, она схватила второй поточенный молью клубок и стала лихорадочно наматывать пряжу на локоть. На этот раз в подмотке оказалось кольцо с голубым корундом.

Так вот она, разгадка! Наконец-то! О, господи! Стиральная машина из ночных кошмаров замедлила обороты и, вздрогнув, остановилась.

Держа кольцо на раскрытой ладони, Варвара мягко опустилась в кресло. Две вреднейшие особы – неопределённость и неизвестность – сдались, отступили и перестали её терзать. Она чувствовала огромное облегчение оттого, что больше не нужно ломать голову по поводу пропажи, и радовалась тому, что тётины сокровища всё же нашлись, однако это была не та радость, от которой прыгают и пляшут, а радость тихая, смиренная, слишком щедро приправленная грустью об утраченном навсегда.
 
Варвара перевела взгляд с золотого колечка на россыпь разноцветных клубков, ещё немного поразмышляла над чем-то и пошла на кухню ставить чайник. Вернувшись в комнату, она отыскала в тётиной тетради описание её любимого жакета, сделала расчёт петель и принялась за вязание. 

Остывал в большой чашке так и не выпитый липовый чай, налетали, прижимаясь к оконному стеклу, порывы весеннего ветра, и склонившейся над работой вязальщице временами казалось, что откуда-то издалека доносится лёгкое жужжание бабушкиной прялки.

Варвара подтягивала нитку в запас, клубок подпрыгивал и переворачивался, а в соседнем клубке, как в коконе, терпеливо ждала своего часа бриллиантовая брошь Фаберже.