Волшебное пёрышко 1. На берегу Чародейки

Глава первая
На берегу Чародейки

Долгие годы, дети мои, не решался я даже и заикнуться об этой удивительной истории, приключившейся со мной на заре моей юности. Ибо не раз замечал я, что люди, по большей части своей, охотно верят всяким небылицам, но, как только ты начинаешь заводить речь о событиях действительных, происходящих в реальной жизни, твой рассказ почему-то встречают с недоверием, а тебя самого поднимают на смех. Ведь каждый готов принять на веру лишь только то, что соответствует его представлениям о жизни, хотя бы эти представления и были ложными. А если ты скажешь кому-нибудь слово истины, выходящее за рамки привычных представлений, тебя тут же начинают подозревать в обмане, либо крутить пальцем у своего виска: мол, совсем уже человек сбрендил. Вот потому-то и я, дети мои, не желая подвергаться насмешкам пустых людей, привыкших смотреть на все сквозь тусклые очки «здравого смысла», долгое время хранил эту историю в тайне. Но теперь, на склоне своих лет, я все же решился поведать её вам, ничего не утаивая – так, как оно и происходило на самом деле. Итак, рассаживайтесь поудобней, милые мои шалунишки, и раскрывайте свои ушки пошире, ибо то, что сейчас в них влетит, будет заслуживать самого полного Вашего доверия.

Так вот, в те времена, когда начиналось это приключение, мне шёл уже пятнадцатый год. Были летние каникулы, и мои родители отвезли меня в деревню к бабушке. А бабушка моя – царство ей небесное! – была женщиной на редкость добросердечной и мягкой, и смотрела на все мои шалости сквозь пальцы. А я (чего уж там греха таить, признаюсь вам, как на духу, коли дал слово рассказывать все, как есть, без всякой утайки) был тот еще сорванец!

Целыми днями я занимался самыми разнообразными делами: сражался мечом, выструганным из деревяшки, с высокими бурьянами, которые росли в канаве за огородами, принимая их за вражеских воинов. Сидел в засаде под прикрытием лопухов и подстерегал прекрасную принцессу – а она, по моему глубокому убеждению, была превращена злым чародеем в козу и нередко приходила в эти места полакомиться сочной травой. А иной раз, еще затемно, отправлялся с дедушкой на речку Чародейку ловить карасей – и никто не подозревал даже, что, в глубине души своей, я рассчитывал поймать там золотую рыбку. Но дни текли своим чередом, и бурьян так и оставался бурьяном, коза – козой, а золотая рыбка упорно не желала ловиться на мой крючок.

Но однажды всё-таки приключилось волшебство!

Жил у нас в доме рыжий кот… Шерсть у него была очень пушистая, с красивыми переливами – на животе более светлых тонов, а на спине – ну, чистое золото. И кот этот, доложу я вам, был очень важный, держался солидно, степенно… Другие коты страх как любят, чтобы с ними поиграли и почесали им шерстку за ушком, а этот – ни-ни! Сядет, бывало, на подоконник, и сидит себе чинно, как статуя. Только протянешь к нему руку – так он как фыркнет на тебя, да как зыркнет своими зелёными глазищами! Жуть! И по ладони тебя лапой – хвать! Не лезь, мол, ко мне со своими пустяками.

И так, скажу я вам, он себя в доме поставил, что никто не мог даже и косо взглянуть на него, а не то, чтобы, допустим, прикрикнуть или же, упаси господи, пнуть ногой. Бабушка, так та просто души в нем не чаяла, и величала его не иначе, как Василием Васильевичем. А уж когда хотела проявить к нему особую ласку, то кликала Васей, Васенькой или же Васильком.

И вот заметил я за этим Васильком, дети мои, некие странности.

Каждый вечер, перед сумерками уже, он начинал прихорашиваться, как это принято у котов: вылизывал себе шерстку языком, тер лапой за ухом, а затем куда-то исчезал.

Это возбудило мой интерес. Куда же это, позвольте узнать, убегает по вечерам наш Василий? И почему он так тщательно прихорашивается перед этим?
 
И начал я выведывать у бабушки: откуда у неё взялся этот кот? И услышал я от неё такую историю.

Был у моей бабушки сын, Василий, приходившийся мне родным дядей – статный парень с золотистыми, как пшеница, волосами. И, когда пришел срок, его призвали в Армию. Служил он на крейсере «Полтава», а после службы вернулся домой и хотел жениться на девушке, с которой встречался еще до службы. Звали его невесту Машей, и была она красавицей первостатейной. Так вот, эта самая Маша прождала моего дядю целых четыре года, и на других парней, хотя они и увивалось вокруг неё вьюнами, даже и смотреть не хотела. И уж, конечно, была рада радешенька, когда ее суженый вернулся со службы живым, невредимым и заслал к ней сватов. И дело шло уже к свадьбе, и, как говориться, ничто не что не предвещало беды. Но вот однажды вечером пошли молодые люди прогуляться к реке – и с тех пор как в воду канули.

А поутру, как рассвело, приплелся к порогу нашего дома этот самый кот. Бабушка открыла дверь, и он сразу же вошел внутрь, словно хозяин. Затем неспешно проследовал к стулу, за которым обыкновенно сидел ее сын, запрыгнул на него и уставился на бабушку печальными глазами. Бабушка хотела, было прогнать кота со стула, да не смогла: горло у нее отчего-то перехватило, а на глаза навернулись слезы. А кот так и остался сидеть на своем месте. И с той поры бабушка с дедушкой, не сговариваясь, признали его полноправным членом семьи.   

Надо ли говорить, что бабушкин рассказ потряс меня до глубины души и еще сильней разжег мое любопытство. Бабушка же, видя, что я внимаю ее словам с открытым ртом, принесла фотографию сына, и на ней я увидел красивого молодого человека в синей бескозырке, из-под которой выбивались густые золотистые волосы.

И с этого дня решил я взять кота под наблюдение. Но как ни пытался я выяснить, куда же он так проворно исчезает по вечерам, ничего у меня не выходило. Василек очень ловко ускользал от меня, и мне никак не удавалось выследить его.

Однако же кот, хотя и полагал, что он весьма изворотлив, еще не знал моей настырности. И уж коли я задумывал что-то, то непременно добивался своего. Помню, мама, частенько на этот счёт жаловалась папе: «И в кого он только такой уродился? Ума не приложу! Уж если забрал себе что-то в голову – то хоть кол ему на лбу теши!»

Ясное дело в кого, отвечал ей на это папа. В тебя, конечно. Твоя копия. Но мама считала иначе. Она утверждала, что я – вылитый папа, такой же твердолобый, как и он.

Чья точка зрения была верной, я судить не берусь, но полагаю, что обе стороны были, в той, или иной степени, правы.
 
Так вот, был у дедушки бинокль, который дядя Вася привёз со службы. Я, признаться, уже давненько на него глаз положил, да только дедушка мне его не давал. Запер в ящике комода, и хранил там, как зеницу ока. А мне наказал не приближаться к биноклю и на пушечный выстрел.

Нехорошо это, скажу я вам, дети мои, не слушаться старших. И вы так, как я, не поступайте никогда. Слушайтесь во всём старших, не проказничайте, и из вас вырастут солидные, полезные обществу люди, а не какие-то там шалопуты… Ну, а я… Чего уж греха таить – стащил я, ребятки, этот бинокль. А потом сделал вот что.

Село наше лежит на высоком холме, а хата бабушки стоит на околице, недалеко колодца. А за колодцем этим растет раскидистый орех. Так вот, повесив бинокль на шею и приладив к голове, для маскировки, лопухи, я взобрался на верхушку дерева, закрепился в ветвях, как аист в гнезде и, никем не видимый с земли, стал обозревать в бинокль окрестности.
 
Вечерело. Солнце уже клонилось к закату, и с высоты старого ореха было видно, как нежится в красноватых лучах заходящего солнца озеро Белое – круглое, как тарелка. С левой руки от меня в него впадала Чародейка, на которую мы с дедушкой ходили ловить карасей, и её берег зарос вербами и акациями.

Налюбовавшись пейзажем, я направил бинокль к порогу нашего дома.

Я ожидал появления кота. И, наконец, дождался. Дверь отворилась, и из неё вышел Василий Васильевич (а, когда он желал выйти на прогулку, то начинал скрестись в дверь, и бабушка тотчас ему отворяла). Итак, объект моего наблюдения настороженно повертел головой и, крадучись, двинулся к забору. Затем перескочил через палисад, проследовал мимо колодца, миновал дерево, на котором я засел в секрете, и затрусил в сторону реки. Я внимательно следил в бинокль за его передвижениями.

Пока тропа шла по полю, мне было видно, как Васька бежит по ней легкой трусцой. Но затем пошла лесополоса, и кот скрылся за деревьями.

Начинало темнеть. Я решил, что на дереве уже ничего больше не высидишь, просиди на нём хоть до самого утра и я стал спускаться вниз. И – допустил грубейшую ошибку, непростительную для сыщика моего уровня: не посмотрел вниз и не проверил, всё ли чисто под ногами.

А у колодца, как на грех, с ведром в руке, стояла Людка и таращилась на меня во все глаза. Да оно и понятно: спрыгнувший, едва ли ни ей на голову мальчишка, с лопухами на голове и с биноклем на груди, не мог не вызвать у нее, присущего всему женскому роду, любопытства.

– А что это ты там делал на дереве, Витя? – задала мне вопрос Людка. – И почему это, интересно знать, у тебя на голове лопухи?

– Не твоего это ума дело, – отрезал я ей и хотел было пройти мимо неё, но сделать это оказалось не так-то просто.

– А что это у тебя за бинокль? – прицепилась она. – Дай посмотреть.

– Еще чего! – возмутился я. – Это морской бинокль моего дяди Васи! Девчонкам в него смотреть не полагается!

 – Ну, Витя, – заканючила Людка. – Ну, дай взглянуть, хоть разочек, а?! Не будь такой жадиной-говядиной. Ведь я же – сестра Маши!

– Какой Маши?

– Невесты твоего дяди Васи! А ты что, и не знал?

Вот это новость! Я почесал затылок за лопухом.

– Ну, ладно, так и быть, коли ты сестра тети Маши, смотри! Но только всё равно в такой темноте ты ничего не увидишь.

– Увижу! –  заверила Людка. – Ты знаешь, какая я глазастая! Я вижу даже лучше, чем кошка!

– Ага, –  хмыкнул я. – Давай, заливай!

В руки я ей бинокль, конечно, не дал – ведь это не кукла какая-нибудь. Той ногу, или руку оторвешь – и не жалко совсем. А тут – вещь!

Я поднял бинокль, Людка подлезла под него и, встав ко мне спиной, припала к окулярам. Затем схватила меня за ладони и начала водить бинокль туда-сюда, ерзая у моей груди всем телом.

Эта девчонка, скажу я вам, и раньше путалась у меня под ногами, а теперь стала еще и тереться о меня, словно у неё была чесотка.

– Довольно! – произнёс я, теряя терпение. – Хорошего – понемногу.

Девчонки, дети мои, – штучки ещё те! С ними надо быть начеку. Никогда не знаешь, что у них на уме.

Расставшись с Людкой, я завернул бинокль тряпицу, припрятанную мной в лопухах и, стараясь не привлекать к себе внимания бабушки и дедушки, прошмыгнул в дом. Улучшив момент, я положил бинокль на прежнее место. Немного послонявшись по дому, я лег на топчан и погрузился в размышления. Постепенно у меня начал вызревать план…

Следующий день я провёл в подготовке к секретной операции.

Спозаранку я сбегал к реке и произвел рекогносцировку на местности, хотя и знал её как свои пять пальцев. Определил место засады. Затем вернулся домой, нашел в сарае старый брезентовый плащ дедушки, сгреб за огородом траву и ветки от деревьев и кустов, развел костер, растопил в жестяной баночке казеиновый клей, который дедушка хранил в столярной мастерской, и стал наклеивать на плащ траву и ветки. Все это я проделывал в канаве за огородом, подальше от любопытных глаз, и маскировочный халат вышел у меня не хуже, чем у настоящего диверсанта.

Ближе к вечеру я вывернул плащ наизнанку, сложил его вчетверо и, взяв под мышку, вышел на улицу, рассчитывая улизнуть никем незамеченным, но тут опять вышла осечка.

Осечку эту звали Людка.

Она стояла у забора, за кустами сирени, словно Мата-Хари и, едва я поравнялся с ней, выступила мне навстречу:

– Привет, Витя!

– Привет, – сухо обронил я и ускорил шаги, намереваясь побыстрее оторваться от неё, но она уже затопала рядом:

– Далеко собрался?

– Так… Прогуляться чуток. 

– А что это ты несешь?

– Будешь много знать – скоро состаришься.

– Что-то ты стал слишком много задаваться, Витя.

– Отстань. Я спешу.

– Куда?

– На кудыкину гору, где растут помидоры.

– А можно и мне с тобой пойти?

– Нет.

– Ну, Витя…

Я остановился.

– Послушай, Люда, – сказал я, – У меня свои дела, у тебя – свои. Так что тебе лучше возвращаться домой.

– Какие дела?

– Это тебя не касается. Давай, двигай к своей хате, а не то папа с мамой волноваться начнут.

– А ты?

– Что я?
 
– А как же ты тогда? Или, скажешь, твои бабушка с дедушкой волноваться не станут?

Мой палец поучительно взмыл вверх:

– Я – это совсем другое дело! Понятно?

И зашагал своей дорогой. Однако она поплелась следом – вот липучка! Я бросил ей через плечо:

– Люда, отвяжись.

– Не отвяжусь! – заявила она сердитым тоном.

И почему это девчонки такие упрямые? Мы прошли ещё немного.

– Люда, давай, топай домой, – сказал я. – А-то мама заругает.

– Сам топай.

Ну, и что вы прикажете делать с этакой занозой?

Я остановился и произнёс зловещим тоном, округляя глаза:

– Люда, я не хочу тебя пугать, но знаешь, что мне сегодня бабушка сказала?

– И что же это, интересно знать?

– А то, что у нас в лесопосадке завелись огромные волки, – я поднял ладони к вискам и округлил глаза. – Уши – во! Глаза – во, как блюдца, так и сверкают! А клыки – что кинжалы! Жуть! Причём нападают они в основном на девчонок! Так что двигай отсюда поскорей, пока они тебя не съели.

Но Людка не повелась на мою сказочку:

– А! Врешь ты все!

– Я? Вру? Ну, хорошо! Идем!

Я проговорил эти слова небрежно, надеясь, что Людка струсит и отстанет, но она все равно пошла со мной. Это, разумеется, не входило в мои планы. Но, похоже, иного выхода у меня не оставалось.

– Ладно. Будь, по-твоему! – сказал я. – Но только давай условимся так: ты не задаешь мне никаких вопросов. Идет?

– Идет.

– И всё, что бы ты не увидела – будет нашей тайной.

Она захлопала в ладоши:

– Ух, ты! Класс!

– Поклянись!

Мы сцепили мизинцы, и Людка поклялась мне страшной и ужасной клятвой, что никому на свете не выболтает наших секретов. После этого мы перешли поле и углубились в лесопосадку. Пока мы двигались по тропе, солнце начало опускаться за макушки деревьев. Густые тени сгущались над нашими головами. Людка, хотя и делала вид, что ей все нипочем, не отступала от меня ни на шаг и, в конце концов, возбужденно ухватила меня под руку. Очевидно, моя байка насчет волков произвела на неё впечатление.

Наконец блеснула Чародейка. В этом месте она делает изгиб, впадая в озеро, её русло здесь расширяется, берег становится не столь обрывист, и у излучины лежит поляна, окруженная деревьями и камышом. Не доходя до поляны метров десяти, лежит упавшая сосна, и под её-то прикрытием я и намеревался устроить секрет. Если кот пойдёт по тропе, он непременно попадет в поле моего зрения.

Естественно, была вероятность того, что Васька не дойдет до Чародейки и скроется в лесопосадке. Однако мне почему-то казалось, что я всё рассчитал правильно. Да и не мог же я разделиться на части и выставить посты по всей тропе. Оставалось только положиться на удачу.

Дойдя до поваленной сосны, я провел Людке краткий инструктаж молодого бойца. Косички – расплести. Красные бантики, горевшие в сумерках, словно новогодние фонарики на елке, снять и спрятать куда подальше. Не шуметь, не болтать, все мои распоряжения выполнять беспрекословно.

После этого мы улеглись животами на сухую листву за бревном и накрылись сверху маскировочным халатом.

Потянулись минуты томительного ожидания.

Лес полнился самыми разнообразными звуками. Вот над нами, тяжело хлопая крыльями, пролетела куропатка и с шумом опустилась где-то впереди. Затем, откуда ни возьмись, явился ежик своей собственной персоной и ткнулся в Людкин нос, торчавший из-под укрытия, как морковка. Людка ойкнула, и ежик убежал. Стрекотали сверчки, со стороны озера доносилось кваканье лягушек.

Вскоре стемнело совсем.  Лягушачий концерт утих, сверчки умолкли, и над Чародейкой величаво всплыла луна, осыпая серебристым светом водяную дорожку. Людка пугливо жалась ко мне, и я чувствовал рядом с собой её пышущее жаром тело.
 
Но, чу! Что это? Мои чуткие уши уловили чьи-то мягкие, крадущиеся шаги. Сердце мое учащенно забилось.

Кто-то шел по тропе.

Людка сжала мою руку – похоже, и она тоже услышала эти таинственные звуки; мы замерли.

Мимо бревна кто-то прошел. Потом шаги стали удаляться и, наконец, утихли. Мы осторожно высунули носы из-под своего укрытия…

На полянке, облитый серебристыми лучами света, сидел кот Василий. Он был повернут к нам спиной, и смотрел на бледно-жёлтый диск луны.

Вдруг кот поднял голову и издал пронзительный, почти что человеческий вопль, от которого кровь застыла в наших жилах.

Воцарилась глубокая тишина…

Кот сидел недвижимо, словно изваяние. Казалось, он кого-то ждет. Но кого?

Кот поднял голову и возопил во второй раз. Теперь сомнений не оставалось: он взывал к небесам душераздирающим голосом, в котором слышалась мольба, смешанная с отчаянием и болью.

Когда кот заголосил в третий раз, на фоне луны появилась лебедь. Птица летела к поляне, раскинув крылья. Кот протянул к ней передние лапы – совсем как человек руки, и лебедь стала приземляться, простирая крылья к коту. Едва птица коснулась земли – как превратилась в миловидную девушку, на которой было надето белое платье. Кот же стал юношей в морской бескозырке.

Молодые люди обнялись и начали целоваться. Потом их поцелуи стали чередоваться с разными нежными словечками, какие обыкновенно произносят влюбленные во всем мире – «милый, любимый, родная моя…» Ну, и всякое такое…

Высунув носы из-за поваленной сосны, мы с Людкой наблюдали за свиданием молодых людей. Но вот на луну набежала тучка, и я услышал, исполненный горечи, голос моряка: «Проклятый колдун!» Какая-то неведомая сила стала отрывать девушку от дяди Васи и поднимать её над землей. Протянутые руки тети Маши (а я уже понял, что это была тётя Маша) стали обрастать перьями и превращаться в крылья. Приняв образ лебедя, девушка уносилась все дальше и дальше, пока не исчезла совсем, а мой дядя снова не превратился в кота. Некоторое время он неподвижно сидел на полянке, глядя вслед улетевшей невесте, потом встал, махнул хвостом и удалился в лесополосу.
 
Продолжение  2. Бустард  http://proza.ru/2023/01/15/794