Манные пышки

Это было давно. Мне было тогда пять с половиной лет. Мы жили в Георгиевске – слабеньком захолустном городишке, скорее деревне, чем городе. Дед мой работал на почте, бабушка хозяйничала, а я делал всё, что захочется.
Шла война, было пусто и голодно, но мы получали паёк и не испытывали особых лишений. Только иногда у нас, как говорила бабушка, «не сходились концы с концами», и мы «клали зубы на полку». Но потом снова приходило время пайка, и всё шло спокойно, по-прежнему.
И вот раз мы с бабушкой собрались за пайком.
Мне идти не хотелось. Погода была плохая, а идти далеко. Но бабушка не хотела оставлять меня одного. И мы пошли.
В этот район города мы ходили не часто, и я с интересом присматривался ко всему, что встречалось нам по пути, но всё-таки идти не хотелось, и я упорно тащился сзади.
Так мы пришли в ОРС – отдел районного снабжения.
Я прислонился к пожарному ящику с песком и от нечего делать съезжал по грязи, упираясь в ящик спиною.
Наконец, бабушка отстояла очередь, и мы пошли домой.
Теперь уже я шёл впереди.
Падал снег. Мы шли пустырём около большого разрушенного дома. Идти было скучно, и я решил шагать побыстрее.
Бабушка стала отставать.
И тут мне пришло в голову, что я очень сильный, раз я несу мешочек с крупой, да ещё обгоняю бабушку!
Я пошёл ещё быстрее, ещё, мне захотелось придти домой первым, чтоб все во дворе видели, что я пришёл первым, что я намного обогнал бабушку, и чем больше я её обгоню, тем лучше!
Я побежал. Ноги разъезжались по грязи, мешок в руке отчаянно болтался, бабушка что-то кричала, а я смеялся оттого, что так быстро бегу и обогнал бабушку, и бежал всё быстрей и быстрее, а бабушка всё что-то кричала, кричала мне вслед.
Наконец, я добежал до дому, влетел в ворота, поднялся на крыльцо – потный, горячий, счастливый, – дёрнул дверь – и тут вспомнил, что она заперта, а ключа у меня нет. Идти за ключом на работу к деду не хотелось, я спустился с крыльца, прислонился к лестнице и стал ждать бабушку.
Было чуточку жаль, что никто не видит моей победы, но ничего, сейчас придёт бабушка, я брошусь к ней и захохочу, и бабушка тоже будет смеяться и в шутку ругать меня, и мы оба будем радоваться тому, что я пришёл домой первым!
Но бабушки что-то не было: видно, я здорово от неё оторвался!
Наконец, она показалась в воротах, я бросился к ней, но она вдруг так закричала, что я отступил назад. Она кричала, махала на меня руками и больно ударила по затылку, – я прижался к перилам и уже ничего не хотел говорить ей, спрашивать, почему она такая сердитая, а только старался защитить голову от ударов, но это не удавалось, потому что одна рука у меня была занята мешочком с крупой. А бабушка всё показывала на этот мешочек и кричала, а я ничего не мог понять от испуга и только смотрел на него, – и вдруг с ужасом понял, что мешочек мой пуст, что крупы в нём нет, она высыпалась! На грязи около лестницы белела целая горка манной крупы! Я глянул на бабушку, – она отвернулась и пошла к воротам. И тут я увидел, что вся моя дорога от ворот до крыльца отмечена тонкой белой линией, и до меня стал доходить страшный, ужасный смысл содеянного мною: я рассыпал крупу! Я рассыпал крупу!!
Боже мой! Боже мой, что я наделал? Что я наделал?! Почему это со мной случилось, почему я такой злой и глупый?! Почему я рассыпал эту крупу, которую мы должны были есть целый месяц? Почему я такое чу-до-ви-ще?!
Я бросился собирать с грязи эту бесценную манную кашу, упал, замазал штаны и мешочек, из которого всё ещё сыпалась через дырку крупа, и чуть не сошёл с ума от горя, своей глупости и бессилия исправить что-либо.
Бабушка уже перестала кричать, и, плача вместе со мной, тоже пыталась собрать крупу, но, поняв, что это невозможно, взяла у меня из рук мешочек с остатками манной крупы, бережно закутала его в своё пальто и понесла домой, тяжело поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням.
А по двору и всей улице, – далеко-далеко, сколько я мог увидеть, – тянулась тонкая белая нитка.
Не знаю, как бабушка увела меня в дом, но помню, что, утешая меня, она смешала оставшуюся горсточку манки с водой и ещё с чем-то и стала готовить из этого манные пышки.
Пришёл с работы дед, и спросил, как паёк.
Бабушка подала на стол пышки.
И только потом, когда дед поел и одобрил их, она рассказала ему всю эту историю: как я бежал, рассыпая крупу, и как она всё кричала-кричала мне вслед, чтоб я остановился, а я всё бежал и сыпал на мокрую, чёрную землю эту драгоценную белую пищу.
Дед ничего не сказал, только растерянно и сердито смотрел на меня.
Должно быть, вид у меня был страдальческий, потому что бабушка сказала вдруг: «Ну, ничего, бывает! Как-нибудь выкрутимся! Он ведь ещё совсем маленький, он больше так делать не будет, верно?»
Мне было так больно и стыдно, что я ничего не мог сказать им в ответ.
И сейчас, когда я смотрю на рослых и сытых детей, которые не знают, что такое «нет хлеба» и капризничают, если им не покупают то, чего им  хочется, я вспоминаю то голодное военное время и те манные пышки.                1969 год