Анна Голубка

       Утром, в их новую квартиру на Астраханском переулке, что расположен возле метро «Проспект Мира» приходил его друг - не друг, так старый приятель, называйте, как хотите, и поведал Саше невероятную историю о пикантных похождениях его невесты.  Поверить в которую влюбленный в неё с детства, с того самого момента, как только увидел  эту девочку; им, как потом обнаружилось, было по двенадцать лет, и они родились в один год и под одним созвездием, и, кажется даже, в одном роддоме, но это не суть важно; он не мог.
        Они росли вместе и  Аня, по своей природе живая и немного хулиганистая, с детства из-за бедности своей  семьи с повышенным чувством собственного достоинства, даже можно назвать – гордыни, поступить так не могла! И всё же, всё же… материальное доказательство её измены было у жениха в руках.
        После законченного им год назад Полиграфического института Сандро забрили в армию. Не помогли ни известность отца – сверх популярного поэта, потерявшего на фронте зрение, ни заступничество приятеля отца – генерала в отставке Славицкого. Конечно, помогли бы деньги, но отец, воспевавший в своих сентиментальных стихах мир идеальных чувств и поступков, был в быту патологически скуп. Вместо финансовой помощи он всегда, с самого детства мальчика, щедро раздавал всем только советы и нравоучения. А, впрочем, у него время от времени нетрудно было похитить из кармана трояк-пятерку. Но это так, для похода сотоварищи в «Сайгон»  – пивной зал на Киевской, где к пиву подавали большие теплые креветки.  Заведение, памятное ещё с подростковых времён, когда они жили рядом с гостиницей Украина и нежные родители постоянно гастролировали по Союзу, скинув сына на руки бабушки, дедушки и бездетной тёти.  Эти родичи любили и баловали мальчика до потери всякого здравого смысла.   
    
      Армия отрезвила. Военная судьба занесла его в Ашхабад - жаркий город любви, где он ухитрился в бесснежную среднеазиатскую зиму отморозить пальцы – лечение в госпитале растянулось на месяц.  Армия же и дала закалку этому воспитанному тремя любящими женщинами характеру.  Там его, естественно, никто не баловал, более того он нёс двойной крест – москвич, а сию категорию граждан нашей страны прочие граждане, не попавшие в список небожителей, ненавидели изо всех сил, и ещё, вдобавок к «москвичу» - сын известного человека. Избалованный маменькин сынок. Нежная тепличная роза-мимоза!
      Отбиваться приходилось свирепо.
      Прапорщик Пузов гонял просто зверски! Мгновенно вышиб из столичного пижона московский снобизм, сделал, наконец, из мальчика мужчину, за что ему Сашка был сейчас чрезвычайно благодарен. И пребывая в отдаленном закоулке Советского Союза на самой южной его точке, страдая от чудовищной жары, почти без воды, буквально умирая от жажды – фляжка теплого, не утоляющего пойла на день!, тяжко работая по шестнадцать часов в сутки, честно выполняя свой долг перед Родиной, он стал мужчиной на войне.
      В то лето началась война в Афгане, и отец, вереща от ужаса, что его единственный отпрыск оказался на Кушке, совсем рядом с театром военных действий, решил, было тряхнуть мошной, но ему ответствовали: – «Поздно пить Боржоми»…
      Обслуживая вертолёты, которые каждый день летали бомбить Афганистан, уставая, как раб на каменоломне, он как помешанный от жажды
мечтает о глотке чистой родниковой воды в этой раскалённой пустыне, ожидал писем от той, кого любил с детства, и которая, он знал – любит его.
       
      И вот эта фотография.
      Он протянул её Ане.
      Девушка внимательно, со всё возрастающим недоумением, рассматривала фото. На нём она была снята в каком-то восточном ресторане, в обществе троих мужчин явно кавказской внешности.
       - Что это?
       - Вот и я хочу понять – что это? Ты писала мне трогательные письма о любви, а сама…
       - Что сама, договаривай? – Она надменно и одновременно с ужасом взглянула на него.
       - …сама предавала меня. С грузинами какими-то с рынков по ресторанам шлялась? Вот твой портрет в интерьере ресторана «Арагви», будь он проклят! – Он вперил в неё тяжелый взгляд. - И насколько я разобрался в характере джигитов, с ними динамо трудно прокрутить. «Кто дэвушку ужинает, да-ара-гой! – он гортанными звуками передразнил восточный акцент, - тот её и танцует»!
        - Это – не я! – Твёрдо заявила Аня. – Посмотри – у этой девушки светлые волосы, а у меня  - черные. - Она прикоснулась к своей голове, пальцами проверяя действительно ли её смоляные волосы при ней.
        - Парик трудно что ли надеть?  - Язвительно сказал он, уже раздражаясь, - но то, что это – твоё лицо, ты, надеюсь, отрицать не будешь? 
        - Лицо моё, - согласилась Аня, – но это не я.
        - А кто же тогда? – Он нервно затянулся сигаретой и выпалил. - Ань, давай сейчас решим эту проблему, чтобы она не тянулась за нами по жизни.
       - Это не я! – Твердо повторила девушка.
       - А кто?
       - Не знаю, но не я! – В голосе девушки послышались нотки, подозрительные по слезам.
       - Аня, к чему эта ложь? – Проговорил он с болью. – Мы выкинем сейчас эту фотографию и забудем её навсегда.
       Он знал, что не забудет. Слишком он любил Аню Голубеву, Голубку свою… Она была частью его плоти, его души. И вот он узнал, что эта теплая принадлежащая ему плоть была близка и доступна другим. Это всё равно, как узнать, что у тебя рак – чужие клетки растут в твоем организме и когда нибудь убьют его.
       - Вернись, я всё прощу! – Усмехнулась девушка. Её лицо стало далеким и отчуждённым. – Ты мне всё равно не веришь, а начинать свою семейную жизнь с недоверия я не хочу. Счастья не будет.  – Горько сказала девушка. По её спине пробежал холодный ручеёк при мысли,  что  она сейчас сделает.
        Она уйдет?
        Неужели?
        Да! Если нет доверия в семье, то ничего не будет! Муж станет постоянно её подозревать. Искать следы измен. А что потом? Когда страсть утихнет? Пресытится плоть?  Наступят будни.  Вместо дружбы, единства, душевного тепла, заботы друг о друге, любовной привязанности, что составляет основу любого счастливого брака, она получит недоверчивого, да что там говорить - мнительного до болезненности неврастеника. Если не будет  в семье уважения и доверия, то ничего не будет! Вернее, будет индивидуальный ад, где двое мучают друг друга, ищут место, куда бы побольнее ударить.  А ведь у них родятся дети. Во всяком случае, Аня хочет иметь двоих – мальчика и девочку. Несчастные дети, живущие в семье раздоров, коли нет доверия и любви между родителями. Они будут всё это видеть и страдать.
        Пока не поздно, надо покинуть его! Если он допустил мысль, что она ему неверна, он будет постоянно её подозревать и контролировать. Ему было у кого научиться этой подозрительности. Болезненная ревность его отца отравила жизнь его матери.   

        Мама Ани влезла в кабальные долги, чтобы  собрать ей хоть какое-то приданное и свадьбу устроить не хуже, чем у людей. Был снят отдельный просторный кабинет в ресторане «Славянский базар» - носились половые в косоворотках, выставляя на накрытый крахмальной скатертью стол закуски, вино, водку, заливную осетрину…
        Будущий свекор с самого момента знакомства невзлюбил будущую невестку. Он, не видевший света уже тридцать шесть лет, научился отлично определять по речам, голосам и интонациям  характер людей.  Ему не нравились в будущей невестке те самые качества, которые он всегда воспевал в своих стихах – честность, прямота, независимость. Он на уровне инстинкта чувствовал,  даже когда Аня была еще совсем молоденькой девочкой и изредка приходила в их дом, что в будущем, став  молодой женщиной, она сделается  неординарной личностью, свободной, независимой. А это качество ему крайне претило в будущей жене сына, потому что он привык ломать людей и, подчинив своей воле, приспосабливал эти обломки рабски служить себе. А в случае с невестой сына он поджелудочной железой  чуял, что девушку эту не сломаешь!
        Она родилась для того, чтобы служить справедливости. Эту миссию на неё возложил Создатель. И спасать то, что подлежит спасению.

        Из пантеры не сделаешь ласковую мягкую киску. Одну такую железную женщину он уже имел в своей семье и ненавидел лютой ненавистью всю жизнь. Эта  женщина была – сестра его жены. Они росли рядом, в детском саду визави сидели на горшках. Потом они были одноклассниками, с первого по десятый класс учились в одной школе. Он частенько приходил в дом к Нине, где всегда пеклись радушные пироги.
        - В отличие от холодного, неуютного дома моей матери. - Однажды со злобой подумал юноша.
        Дружили… Девушка влюбилась в него. А он, однажды, ради смеха признался ей в любви и потом, поиграв с несчастной девушкой, как кот с мышкой, рассмеялся ей в лицо.
        - Сама подумай, кто тебя может любить – уродина горбатая. Посмотри на себя в зеркало и посмотри на меня. Я – красив, талантлив, я буду знаменитым актером.
        Девушку в классе любили и, узнав какую подлянку совершил Касадов, объявили ему бойкот. Ребята даже грозились разбить Эдику красивую физиономию. Но гордая девушка не позволила этого сделать.
        Прошло несколько дней, и он валялся у неё в ногах, вымаливая прощение – клялся, что сболтнул эти подлые слова сгоряча, от какой-то мифической обиды, которую она, якобы, ему нанесла.   Девушка простила его, хотя и потеряла к нему доверие – предавший однажды – предаст многократно! Но сам он своей подлости  ей  не простил никогда.
       
        Воевал. Храбро воевал три года. Пока случайно разорвавшийся возле его машины; он с шофером ездил в штаб полка за новым обмундированием; снаряд не разбил и изуродовал его лицо. Красивые, немного бараньи глаза, были разорваны в клочки. Последний раз вспыхнул ослепительный свет Крымской осени и молодой, двадцатилетний мужчина навсегда погрузился в темноту. Он никогда больше не увидел света солнца, блеска морей и первой улыбки своего сына.
      Вернувшись с войны живым, но навсегда потерявшим зрение, женился на сестре обиженной им девушки, на Люде.
      Нина плакала, плакала и … простила.  Железная женщина с золотым сердцем была с детства безнадёжно горбата, упав в четыре годика с качелей, повредила позвоночник.  Горбик был не большой, не бросающийся сразу в глаза, но все равно портящий фигуру. Зато у неё было милое лицо с большими, светящимися неземной добротой глазами.
      То, что его инвалидность уровняла их, он не думал. Не любил он эту девушку. Слишком она была яркая, неординарная и  независимая личность. Не уступала ему в таланте. Зато он уступал ей  в искренности, доброте и порядочности.
      Полюбил он другую сестру – видимо на роду было написано любить ему кого-то из клана Емелиных. Она сияла красотой.
     Эту юную, внезапно расцветшую красоту он оценил, когда приезжал весной 44-го на побывку, и зашел по старой памяти к Емелиным. За три года, пока его не было, Людочка из  прыщавого голенастого подростка, превратилась в очаровательную девушку – с длинной русой косой, с серыми, в пышных ресницах, глазами. С изящной, но чуть-чуть на его вкус худоватой, фигурой.
      Они проводили вместе теплые вечера – катались на лодочке по Чистым прудам, смотрели в кинотеатре Форум «Сестра его дворецкого». Он наклонился к девушке и прошептал, щекоча теплым дыханием её ушко – «Ты похожа на эту актрису. Нет, ты красивее её»!
      Перед возвращением в часть, на вокзале, вручив Люде огромный букет цветов, он признался ей в любви. Она ответила взаимностью и обещала ждать солдата.
      Он был влюблен, молод, война шла к концу, а жизнь сулила сплошное счастье. Да и высокопоставленный тесть ему бы не повредил.
      Но солдат, молоденький лейтенант артиллерист, из-за случайно упавшего и взорвавшегося перед машиной, в которой он возвращался в часть,  снаряда, получил страшное увечье и потерял зрение.

        Отец Людмилы без памяти любил свою младшую дочь. Когда она объявила, что выходит замуж за незрячего воина, он  сначала уговаривал её одуматься, приводя доводы – как тяжело жить со слепым, что она погубит свою молодость и красоту зря. Что никогда не увидит влюбленных в неё сияющих мужских глаз.
       Всё было бесполезно! Людочка не могла забыть ни прошлогоднего его приезда в Москву, ни их первых страстных поцелуев на каменном мосту над рекой у стен Кремля, ни красиво написанных писем – тысячи нежных слов, дышащих подлинной любовью.
       Потом она узнала, что в тоже самое время у него имелась «фронтовая жена» и ей он говорил те же самые слова. Что ж поделаешь, так ведет себя  подавляющее большинство мужиков, когда их очень мало, а война отобрала у огромного количества девушек женихов.
       Отцовские мольбы и угрозы, он стал даже говорить, что сбросится с балкона, если она это сделает, не помогли. Людмила твердила, что любит парня, и ничто её не остановит.
       Сестра молчала, хорошо изучив характер Эдика, она понимала, что счастья там будет мало. Её личное чувство к нему погасло уже давно, сразу же после тех жестоких, высмеевыющих её дефект, слов. Испытав в детстве и юности много боли и насмешек, она стала мудра не по годам. Она ясно видела, как со временем недостатки характера этого человека превратятся в пороки.
               
       Парадоксально, но Эдварду Касадову, выросшему в нищей семье  матери-одиночки – учительницы младших классов, претило, что будущая невестка – жена его сына! вышла из простой и бедной семьи. Отец – шофер, разбившийся ещё до её рождения, а мать – рабочая лошадка, одна тянула двоих детей, день и ночь гнула спину за швейной машинкой, которая далеко за полночь стучала как пулемёт в их единственной комнате в коммуналке. Он пытался отговорить сына от этого мезальянса, но тот ответил, что без этой девушки жить не может.  И впервые не уступил отцу, не поддался на его шантажи и угрозы.
      Эдвард Касадов уступил.  Кривясь от досады, он отщипнул тысячу рублей от своих,  исчисляемых десятками тысяч, накоплений. Бросил с барского плеча.  Пожаловал ровно столько же рублей, сколько  дала мать невесты – небогатая женщина, своими руками, без какой-либо помощи вырастившая двух дочерей, давшая им обеим приличное образование.
      Ах, да. Обручальные кольца нужны ещё! Но тут престарелый тесть уже самого Касадова, морщась от отвращения к постоянному крохоборству зятя, от себя лично добавил  триста рублей, и проблема с обручальными кольцами была решена.
     Мать Ани, узнав, что прижимистый будущий свёкор, не пожелал взять на себя большую часть расходов, вздохнула: – И зачем ты только лезешь в это осиное гнездо?  Как ты уживёшься с этим человеком под одной крышей?
     Но Аня любила Сашу. Сандро, как его все звали на восточный манер. И хотела быть рядом с ним.
     Сандро отдельно, а его крохоборская семейка отдельно.

        Сидя в глубине свадебной машины, во время разговора Аня отчетливо поняла, что не хочет входить в семью  Эдварда Касадова - человека в черной маске. Что она его боится. 
        Но всё это – детали! Общение со свёкром можно было свести до вежливого минимума, придерживать свой острый язычок и не смеяться над его сентиментальными и пошлыми до изжоги стихами. И, насколько разобралась Аня в характере пиита, он постарается избавиться от молодожёнов, поселившихся в его квартире, как можно скорее.
      Неужели разориться, и купит им кооператив?  Фантастика! Даст ист фанташен!
        - Да никогда в жизни! – Усмехнулась она.
        Поучительна история его матери.  Старуха глубоко под девяносто,  больная, передвигающаяся чуть ли не ползком по большущей коммуналке на Остоженке, где она жила в двух комнатах одна и перспектива переселения в собственную, данную государством квартиру, ей не светила ни при каких обстоятельствах, недавно  умерла, стоя в очереди в туалет. Помнится, Аня тогда ещё поинтересовалась у Сандро, почему его отец не помог старушке – не дал возможности собственной матери пожить по-человечески в отдельной квартире хоть последние годы её жизни. Купил бы ей кооператив, деньги потом полностью вернулись бы ему, или взрослому сыну подарил бы собственное жильё. И внятного ответа не получила. 
        Она сама знала ответ – нечеловеческая скупость и ненависть к матери, ненависть тщательно скрываемая, прикрытая маской любви.
        Касадов  то знал цену ее материнским  чувствам. Когда он был страшно ранен и ей написали письмо с просьбой приехать на Кавказ в госпиталь, она отказалась под предлогом, что… её не отпустят с работы. Врала. Просто этой восточной женщине было наплевать на своих детей.

        Сейчас случилось худшее, что могло случиться.  Он, Сандро, всегда такой любящий, такой  собственный, давно прирученный, сунул ей эту гадкую фотографию. Как бы она не отрицала свою непричастность к ней, он не поверит. Просто не поверит и всё! На фотографии была она, собственной персоной – её лицо, её глаза – желтые кошачьи глаза, её тело! Немыслимо!!!   
        И тут Аня решилась – сейчас она уйдёт. Она отыщет эту девушку, так поразительно похожую на неё. Она докажет Сашке свою невиновность! Ни какой лжи между ними она не допустит! И гори огнём «Славянский базар»!               
        Она открыла дверцу машины и  ступила на проезжую часть. Нагнувшись в окошко к парализованному её наглой ложью - ни малейших признаков смущения или смятения, словно права, словно он, всё утро мучавшийся от ревности и злобы на неверную, не решил её великодушно простить, повела себя как оскорбленная королева.
         - Лицо моё, и фигура, но я никогда в своей жизни не была в ресторане Арагви! - Сказала спокойным голосом.
       Взметнув широкими кружевными юбками, с губами, дрожащими от слез обиды, на глазах изумлённых гостей, дожидавшихся их уже с  некоторым нетерпением, не понимая, что так долго задерживает в машине жениха и невесту, Аня бросилась через улицу.
       Скрипнули тормоза новенькой черной волги, двигавшейся по противоположной стороне узкого переулка, умелый шофер всё же не сумел предотвратить внезапного столкновения. Аня, как пышный цветок, упала на капот машины, юбка накрыла её лицо, и стали видны нежные белые чулочки с кружевными подвязками и лакированные туфельки на высоком каблуке.
        Кто-то завизжал, кто-то стоял, парализованный ужасом, кто-то бросился через дорогу. Но из машины с затемнёнными окнами  резво выскочили двое одинаковых молодцев и, подхватив девушку, утянули её в машину.
       Волга рванула с места на невероятной скорости, и через мгновение уже поворачивала на улицу Кирова.