Его Дама Сердца

(страдания пожилого поэта)

 Жил себе тихо мирно, писал свои сценарии, дебильные новелки, стишки и прочую муру. И вдруг появилась она, пришла из фирмы по уборке помещений – сыну не понравилось моя холостятская засранная, как ему показалась, квартира. Пришла, молоденькая девушка, сделала уборку, поговорили о том о сем, я хвост распушил и начал как обычно свои плоские шутки, еще поинтересовался, как бы в юмор, про услуги интимные. Она видимо подумала, что я педофил или сексуальный маньяк, испуганно собрала вещи и испарилась. Хорошая девочка. Видимо присутствие женщины так близко и еще в моей квартире… на меня… Я даже не рассмотрел её, только голос её застенчивый и бархатный, от которого веяло такой теплотой… Она ушла, а я целую неделю думал только о ней, как я с ней, как мы с ней… Чуть не сошел с ума. Я понял, что я точно сексуальный маньяк и педофил… Меня на время охладила вызванная по скорой Лизуньчик по прозвищу Отсосиновик. Но только она ушла и снова смутный образ Прекрасной Дамы в переднике с пылесосом стал преследовать меня, и я стал писать. Из меня так поперло - сто двадцать пять страниц убористого текста и это, не считая мечтательного сидения, с улыбкой влюбленного идиота, созерцающего потолок.  Мои друзья, зашедшие ко мне на чашечку армянского 5-ти звездного коньячка сразу заметили, что со мной что-то не так. И стали входить в мое положение.
 Первый друг режиссер толкнул проникновенную речь о том, что Творцу, нужна своя Лаура, Дульсинея Тобосская, а лучше Лолита - образ некой Дамы Сердца. Ему необходимы воображаемые подвиги, Ветряные мельницы и Вдохновение, которое они возрождают в почти уже умершем физически и платонически, духовно-воспаленным воображением сознания. И вот появляется она, неожиданно откуда-то. Юная, невинная, желанная и испарилась, но она успела назвать свое имя. И у его Дамы Сердца появилось имя и может даже фамилия. Он как бы заново родился и пишет бессмертные романы, поэмы, посвященные Даме Сердца, как Петрарка своей Лауре… Она уже напрочь забыла дряхлого старикашку, спросившего её имя и поцеловавшего благоговейно её ручку. А он и не помнит её лица, но образ его Дамы Сердца, такой расплывчато-туманный дает силы жить и творить и всецело нежным теплом обволакивает его дряблое тело, в котором еще теплится творческая душа…
А кинооператор, скотина, добавил, что я и не подозреваю, что моя Дульсинея работает в паре с известным брачным аферистом, шантажистом, погоняло Хого Фого, что она мать одиночка в 20 лет, что она подрабатывает проституцией, что может напиться в «стельку», что если бы не её мама, бывшей в юности Дульсиней его папы, которого она никогда не видела, то…
Добил меня театральный критик, заявив, что это последний всплеск, вспышка перед смертью моего либидо, что у древних римлян этот период называется, толи калька, толи кельма, как-то на К. Что когда у римлян умирало либидо воины просили раба зарезать их мечом, а гражданские залезали в теплую ванную и перерезали себе вены. А мне он посоветовал налить еще армянского и закусить коньяк, каким-то феназепамом. Что он предпочитает, когда любовь стучится в дверь, петь песенку «…Тихо сам с собою, левою рукою, я веду беседу…»
Спасибо ей, что разбудила меня от творческого застоя. Увижу ли я её, не суть важно. В творчестве музы приходят и уходят, но они остаются жить в бессмертных произведениях Творца или гения, типа меня.