Люба, Мрия, и Эсперанза

Давным-давно завёлся на пустоши меж городом и ближней к нему горой дракон. Поначалу в городе и внимания на то не обратили. А как заметили, поздно было. Вырос дракон из малыша с ребёнка размером в огромного ящера, которого весь город боится да ненавидит. Стали горожане от него подальше держаться. А как из других городов к ним через пустошь начали бояться ходить, решили – хватит. Гнать дракона надо.

Надо – да никак не получалось. Многие ходили на бой против зверя злого. Только никто победить его не мог. Пламя его оказалось волшебным. На кого он ни дышал, тот либо смелость терял, становился неуверенным да робким. Либо сгорала в таком человек любовь, и становился он жестоким и подлым как сам дракон. Такие верой и правдой служили ему, и жить старались на стороне города поближе к пустоши. Лишь их дракон к себе близко подпускал. Тех же, кого пламя драконье не обжигало, зверь на куски рвал стальными когтями.

Шли годы, и горожане сдались. Поначалу по нескольку раз в неделю кто-то уходил против зверя бороться, а к началу этой сказки лишь несколько раз в год такое происходило. И долго бы ничего не поменялось, наверное, если бы не три подруги.

Звали их Люба, Мрия, и Эсперанза. Столь они были близки, что все, кто их в первый раз встречал, спрашивали – а точно вы не сестрички? Виданое ли дело, чтоб люди по крови не родные так дружили? Девчушки-подружки же только смеялись. Хорошо им было вместе, вот и всё. Да только в городе, где всем правит страх перед драконом, счастье долго длится не может. Вот и к девочкам в дома беда пришла, чуть после того как им по десять лет исполнилось.

Не хотели их родители, чтобы дети в страхе перед драконом росли. Вот и пошли сначала против него родители Эсперанзы. Пошли, и вернулись живыми, да только, наверное, зря. Дунул на них дракон огнём – и сжег дотла всю смелость.

Через месяц пошли на бой со зверем родители Любы. Им тоже удалось живыми вернуться, да только Люба тому не обрадовалась. Выжег в них дракон доброту и честность, стали они злыми и жестокими, всем сердцем к нему обратились. Люба даже обрадовалась когда они, как и многие прочие, драконом обожженные, ушли жить в ближайшие к драконьей пустоши кварталы города. Хоть и тяжко стало одной, а всё одно проще чем родных своих бояться да от них постоянно прятаться.

Ну а последними против зверя родители Мрии пошли. Те его не боялись, и драться с ним не собирались. Просто хотели уговорить – уйди! Не пугай нас, не мучай, дай нам и детям нашим жить спокойно! И на них дракон огнём дышал, да ожечь не смог, как ни старался. Поднял тогда зверь лапу со страшными когтями – и растерзал стоявших перед ним людей в клочки. А слугам своим верным, ненавистью опалённым, приказал в город идти и дом их сжечь. Чтобы помнили в городе, каково это – с ним спорить. Чтобы знали люди да боялись.

Мрии в то время дома не оказалось, с подругами в школе была, одноклассницам помогала. Но как вернулась домой, к сожженному порогу, да о смерти папы с мамой узнала, прорыдала она весь день. Даже подруги любимые сколь ни старались, утешить её не могли.

Забрали девочки её к себе жить, не бросили на пепелище. А всё одно, не было Мрие покоя. По ночам у подруг спала, во сне стонала, металась и с родителями говорила – а днём к дому спалённому шла, на крыльце его плакала. Никак с гибелью родных не могла смириться – ни когда неделя с их смерти прошла, ни две, ни три. Наконец Эсперанза не утерпела. «Нельзя так, подружки», сказала. «Не дело это.»

«Прости, Эспи,» сказала ей Мрия, утирая слёзы. «И сама понимаю, что нельзя так. Но не могу я не плакать. Как о маме и папе подумаю, о прошлом счастье вспомню, так и льются слёзы рекой.»

«А за что тут извиняться? И правильно льются. Я о своих тоже порой плачу,» ободрила подругу Эсперанза. «Они, может, и живы, да не те. А тех, какими я их помню, и правда нет больше. Так что грустить о них – нормально. Не об этом я говорила, Мриечка. О драконе я. Неправильно, что он всё это творит! Не должно быть так, чтоб он всем жизнь портил и ничего ему за это не было!»

«Может, и не должно,» вздохнула согласно Люба. «Только кто ж его остановит? Наши родные пытались – и не смогли. И до них никто не смог. Уж если у них не получилось, как мы, совсем маленькие, справится сможем?»

«Как-то обязательно сможем,» уверенно сказала Мрия. «Эсперанза права, Любушка. Не вечен дракон. Ничто в мире не вечно – и он, значит, когда-то исчезнет. А раз так – должен быть способ ускорить это. Нам только понять надо, как найти его. Может, самим подумать подольше, а может, спросить кого, кто знает многое.»

«Да разве знает кто?» не поверила подруге Люба. «Знали б люди, что с драконом делать, уже давно б его прогнали!»

«А если мага старого спросить, что в самом сердце города живёт?» предложила Эсперанза. «Он старше вообще всех. Может, и знает что-то, чего прочие уже и не помнят?»

«Может, и знает,» неуверенно кивнула Мрия. «А может, и из ума выжил. Взрослые о нём постоянно говорят, что он не в себе. Странный очень. Стоит ли такого спрашивать?»

«Конечно стоит!» настояла Эсперанза. «Ведь это те же взрослые говорят, что с драконом ничего который год сделат не могут! Значит, они ошибаться способны. А вдруг он не сумасшедший? Да и даже если взрослые правы, что мы потеряем, с ним поговорив? Пап и мам наших дракон уже отнял, а без них всё прочее, что у нас есть, не так и важно.»

Согласились с ней подруги и пошли они вместе в гости к старому магу – в самый центр города, к башне. Каждый, кто видел её, удивлялся. Вроде высоченная, в десять раз выше простых домов, а окон в ней нет, кроме как в самом низу. А по краям крыши цветы растут. Сразу понятно, странный человек должен внутри жить.

Оробели девочки, но не менять же принятого решения. Набрались храбрости да постучали. Открыл им маг – сам в длинном одеянии да плаще до земли, как в книжках со сказками, и в шляпе остроконечной. И вид его менялся непрестанно. То высоченным да серьёзным казался, под стать своей башне, то маленьким и смешливым, как ребёнок, а то обычным, как любой взрослый. Совсем уж смутились от этого подруги. Но когда спросил он: «Зачем пришли, малышки?», не заробели. Вышла вперёд Люба, сказала за всех троих сразу:

«Хотим мы спросить тебя про дракона. Уверены мы, должен быть способ прогнать его, чтоб никому от него больше плохо не было. А ты самый старый и мудрый человек в городе.»
Посмотрел на них маг, улыбнулся каким-то своим мыслям. Потом пригласил в башню зайти.

Вошли девочки – и снова удивились. Изнутри башня домом простым показалась, не выше и не вычурней прочих. Да и маг, впустив их, снял с себя шляпу высокую да одеяние длинное, как костюм после маскарада снимают. Остался в штанах и рубахе, как все в городе носят. Чаю им налил с печеньем, сам сел в кресло и снова долго думал. Потом сказал:

«Правы вы, девочки. Самый я в этом городе старый. Многое помню из того, что ваши взрослые и даже старики позабыли. Я, правда, всегда с людьми жил и их понимать учился. Потому и облик умею менять, чтоб везде своим быть. И дом свой потому же заколдовал, чтоб он башней казался. Магу, который совсем как из книги сказок, люди больше верят, чем просто живущему среди них волшебнику. А вот драконы... Мало что я про них знаю. Помню, например, что когда-то они чуть ли не при каждом городе жили. В то время города так и выясняли, чья власть и сила. Сражались живущие при них драконы, и какой побеждал, того город главным и считался. А потом поменялось что-то. Люди договариваться стали чаще, а ссориться реже. И драконы вымирать начали. Наш, почитай, один из последних. Почти нигде их уже нет. Так что и тут вы правы, не вечны они. А вот отчего именно они гибнут, я вам не скажу. Сам не знаю. Тут бы вам брата-близнеца моего спросить, что в доме на горе живёт. Он о драконах и прочих тварях волшебных всё знает.»

«Да как же мы попадём к твоему брату?» воскликнула Мрия. «Гора ведь на той стороне драконьей пустоши! Туда разве можно добраться? Не подпускает дракон к себе никого, кроме тех, кого уже опалил огнём да в ненавидящих всё живое негодяев превратил!»

«Тут я вам помочь могу,» улыбнулся маг. «Знаю я одно колдовство, которым можно дракона обмануть. Только кому я его ни предлагал, никто не решался пока.»

«Отчего же?» удивилась Эсперанза. «Чем твоё колдовство такое опасное?»

«Не опасное оно,» успокоил её маг. «Просто людям не нравится. Понимаете, девочки, узнал я, что не умеют люди в непохожих на них существах разум видеть. Если перед ними кто-то непохожий, то и не задумаются, а может ли он быть как они. Так что могу я вас в зверей обратить. Колдовство это на шесть превращений рассчитано, три в зверя и три обратно в человека. Вот и получается, что сможете вы до брата моего добежать, спросить его, да назад вернуться. Не учует вас дракон. Он во многом как люди думает да чувствует, в шкурках звериных вас не приметит.»

Задумались подруги. Помнили они, как иногда поступали соседские дети с ничейными кошками и собаками, и жутко им становилось. А тут не только через город – через пустошь, полную людей, опалённых ненавистью, идти придётся. Как не дрожать, не боятся? Как решиться?

Но всё же решились наконец. Сказали магу хором: «Хорошо! Заколдуй нас! Мы пойдём к твоему брату, чтоб правду узнать и дракона прогнать!»

Долго смотрел на них маг да думал. Дольше, чем когда в дом пригласил. Потом вздохнул, сказал: «Смелые вы девочки. Что ж, будь по вашему.»

Взмахнул рукой – и подруги превратились. Люба стала белой кошкой с глазами синими, как полуденное небо, Эсперанза – чёрной собакой с глазами глубокими, как звёздная ночь, а Мрия – синей птицей с золотыми глазами. Обнял их маг на прощание и с добрым напутственным словом из дома выпустил.

Отправились подруги в путь. Поначалу их почти не трогали. Дети и даже некотороые взрослые погладить норовили, или просто разглядывали их необычную компанию. Только один карапуз Любу за усы больно потянул и Эсперанзе уши выкрутил. Но ему и двух лет не было, что взять с такого крохи? А вот как прошли они центр города и свои кварталы да приблизились к окраине рядом с драконьей пустошью, пострашнее стало. И палками на них замахивались, и камнями кидали. Порой удавалось девочкам от обидчиков убежать, но иногда приходилось и прятаться и ждать, дрожа, чтоб те ушли.

Тут и темнеть начало. Сначала девочки того испугались, не по душе им пришлась мысль о том, что ночь придётся провести в опасном пригороде. А потом, как поняли, что их в сумраке видно хуже, обрадовались. Только Любе пришлось под брюхом у собаки-Эсперанзы идти, шаг в шаг, иначе её белая шкурка слишком заметной была. Но всё равно, гораздо быстрее дело пошло.

Вот уже и последняя улица злой окраины расстелилась под их лапами. Совсем обрадовались девочки. Перестали к заборам жаться да под кусты хорониться, побежали по центру дороги, ведь так быстрее. Тут их и заметил кто-то. «Ах вы твари мерзкие!» заорал. «Уж я вас научу бродяжить, пакости бездомные! Псами затравлю сволочей!»

Испугались девочки, припустили что есть сил – да поздно. Уже и собаки за ними гонятся, рычат от ярости. Не перегонишь их втроём, да и не спрячешься – учуют разом, и правда порвут. Что делать?

Тут вскочила кошка-Люба Эсперанзе на спину и говорит подругам: «Бегите, девочки, вперёд, да спрячтесь где-то. Я собак за собой уведу. Одна-то я гораздо быстрее их, да и на дерево залезть потом сумею, пересижу. А как ночь придёт и луна выйдет, Мрия за мной прилетит, поможет дорогу назад найти. Так и спасёмся.»

Согласились подруги. Схоронились Эсперанза и Мрия под крышей одного полуразрушеного дома в конце улицы, а Люба белой тенью в сторону метнулась, свору собачью за собой повела. И всё бы вышло, как она говорила, да упёрся тот проулок, в который она метнулась, в забор каменный. Не сбежишь, не вскарабкаешься. Вздыбила тогда Люба шерсть на спинке, слово заветное, магом подсказанное, выкрикнула – да и стала вновь человеком. Знала она – пусть в злобе и в боли собак на этой окраине держат, а всё ж на людей бросаться не учат. Остановилась бы свора, унялась бы, прикрикни на них человек. Да только не повезло ей. Кинул кто-то камень из-за забора, перед которым она встала, да и попал ей случайно в висок. Без вскрика упала девочка, а тут и свора подоспела. Вцепились собаки в неё – не встанешь, не отобъёшься.

Как уняли люди свору да отозвали, подруги из схрона своего выбрались. К Любе подбежали, слезами её искусанное тело омыли. Всю ночь рядом с ней сидели. Но смерть слезами да бдением не отгонишь. Да и назад пойти, от пути отказаться – как будто подругу предать. Значит, ни для чего тогда Люба погибла.

Когда рассвет занялся, пошли они дальше вдвоём так же, как втроём шли. Птица-Мрия в небе парит, собака-Эсперанза за ней по земле поспевает. Только кошки белой с ними больше нет, и от этого порою завыть, закричать пронзительно хочется. Но подруги сдерживались, не шумели. На пустоши хоть и меньше было драконьих слуг, опалённых злым огнём, а всё ж попадались они. Не хотелось девочкам снова их внимание привлекать.

Не хотелось – да иначе не получилось. Уже почти у самой горы, в лесочке у её подножья, подошла Эсперанза к роднику воды напиться, да и угодила лапой в капкан. Давненько он там стоял, заржавел весь, зубы стальные затупились. Потому, видать, и не перебил лапу. Только всё одно, зажал так, что сколько ни рвись, ни бейся – не вырвешься.

Увидела Мрия с неба беду, стрелой бросилась к подруге и, не раздумывая, тут же в человека превратилась. Едва-едва ей силёнок хватило, чтобы челюсти железные разжать и лапу Эсперанзы освободить. Да только она это сделала, как услышали девочки: «Туда! Скорее! В том лесочке есть что-то!» и увидели, как к ним бегут несколько слуг драконьих. Далеко они были, а всё одно, ясно, что Эсперанзе с раненой лапой от них не уйти. Встала тогда собака-Эсперанза посреди полянки у родника. Спину выгнула, зарычала. «Лети, Мриечка!» сказала подруге. «Ты точно доберёшься до мага. А я задержу их.»

Мрия покачала головой. «Нет, подружка. Это ты мага должна убедить. Я-то к нему птицей быстрее доберусь, оно так. Но я так, как ты, уговаривать не умею. Так что ты спрячься. Я их отвлеку, а как они уйдут, ты беги. Ты сможешь!» Завыла Эсперанза, но Мрия обняла её, поцеловала в нос, и пошла по дорожке к драконьим слугам. А как схватили они её, в их руках в птицу обратилась. Удивились слуги драконовы, решили, что столь странную птицу, умеющую человеком становиться, надо непременно в клетку посадить да дракону подарить, для развлечения.

Ну и не осталось у Эсперанзы выбора, как подруги послушаться да схорониться. Потому что если их обоих поймают и к дракону поведут, получится, что зря Мрия собой рискнула. И Люба зря погибла. Никто ведь тогда до мага на горе не дойдёт.

Долго она пряталась, а потом ещё дольше шла. В гору-то с раненой лапой – неблизок путь. Совсем уже поздняя ночь была, луна всходила, когда поскреблась она наконец в дверь дома старого мага. Тот быстро открыл, будто ждал её. И что она не зверь, а человек заколдованый, сразу увидел. «Что привело тебя, милая девочка?» спросил. «Давно ко мне гости из города не заходили.»

«Добрый маг, помоги нам!» взмолилась Эсперанза. «Скажи, как с драконом справиться? Что нам делать, чтобы прогнать его от города?»

«Вам?» удивился маг. «Кому это – вам? Ты же одна ко мне пришла!»

Разрыдалась тут Эсперанза, поведала магу о подругах и всём, что случилось с ними. Долго молчал добрый старик, дольше, чем брат его. Уже и луна зашла, и края неба перед рассветом светлеть начали. Наконец заговорил он:

«Даже и не знаю, что сказать тебе, девочка. С одной стороны дракона, как и любое волшебное создание, победить просто. Кормятся драконы ненавистью и страхом людским. Малым драконам и ссоры между друзьями или соседями для пропитания хватает. А когда они такими огромными, как наш, вырастают, то жизненно им важно, чтобы их многие боялись или ненавидели. Даже часа без злобы и ненависти хватит, чтоб дракон от слабости развеялся. Вот только сделать так, чтобы из всего города даже на час страх да ненависть ушли – трудная задача.»

«Пусть трудная,» упрямо сказала Эсперанза. «Лишь бы только было что-то, что можно сделать!»

Вздохнул старый маг. «Есть одно колдовство,» сказал. «Знаю я заклинание, которое ненадолго способно любое сердце правде открыть. Нужно, чтобы кто-то осмелился стать живым ветром. Пока такой ветер дует, в душах поёт, любое злое колдовство отменяется на время. Все, кого дракон огнём своим ожёг, освободятся. Даже те, кто из-за него погиб недавно, ожить могут. А дальше – от людей зависит. Если смогут они поверить ветру, продолжится чудо. Все живы да свободны останутся. Только про того, кто ветром станет, не уверен. Когда учил я это заклинание, там говорилось, что он может снова человеком стать если его любят. Но правда ли это, не знаю.»

Снова заплакала Эсперанза, от страха. Но сказала сквозь слёзы: «Тогда заколдуй меня, маг. Пусть я стану ветром и людям правду скажу. Даже если не настолько меня любят, чтоб я снова потом вернуться смогла, не страшно это, если Люба, Мриечка, и родители наши в порядке будут! Я знаю, они и без меня дракона победят!»

Посмотрел маг в её глаза, да и не стал отговаривать. Обнял, в лоб поцеловал, и исполнил что Эсперанза просила.




Как взошло солнце, проснулись все в городе от сильного ветра. Бродил он меж домов, стучался в двери и ставни, будто звал. А как выходили люди на улицу, вёл их, будто в спину подталкивал. Шли люди, и стар и млад, через город к драконьей пустоши. Шли и слушали – ибо ветер пел, то ли в древесных кронах, то ли просто в сердцах их:

Слушайте, люди! Слушайте! Верьте!
Дракон – это страх наш и наша ненависть!
Если откроете душу и сердце,
То дракон жестокий навеки исчезнет!
С сердцем открытым, чистой душою
Идите, люди, ко входу в город,
Скажите трижды «Тебе тут не место!» -
И дракон жестокий навеки исчезнет!

И вот, к тому моменту, как солнце совсем взошло, стали на краю пустоши все, кто жили в городе и все, кто в последний месяц погиб. Встали бок о бок, как друзья, и крикнули дракону вместе:

«Уходи! Тебе с нами не место!»
Встал дракон на задние лапы, крылья чёрные развернул, когти страшные выпустил. Таким огромным показался, что будто исчез за ним горизонт. Попробуй такого не испугаться! А люди вновь кричат:

«Уходи! Тебе с нами не место!»
Рычит дракон, клыки скалит, крыльями бьёт, ветер душный пытается создать чтобы ветер живой, певучий, заглушить. Но ни на шаг к людям приблизится не может. Нет в них ненависти, нет в них страха – вот и нет ему к ним дороги. В третий раз кричат ему люди:

«Уходи! Тебе с нами не место!»
Взвыл зверь, будто слова его обожгли. Дёрнулся, в небо стрелой рванулся, словно солнце собой закрыть хотел. Да не успел. Вспыхнул фейерверком, распался чёрным туманом. И исчез, словно и не было дракона никогда.

В первый миг и не поверили люди своему счастью. А как убедились, что дракона и впрямь нет больше, то радовались так, будто каждый в городе с ума от счастья сошел. Кто столы волок для пира-праздника, кто пироги пёк, кто вино да мёд ставил. А кто ничего принести или сделать не мог, просто плясали от избытка чувств да пели, будто птицы.

От этой радости и ветер-Эсперанза чуть плотнее стал. Уже не потоком воздуха дул, а будто призраком ходил меж людей. А потом смотрит – идут братья-маги, и подруг её за руки ведут.

Как увидели её подруги – от радости даже заплакали. Бросились к Эсперанзе, обняли её, как могли. Смотрят – а от любви их она ещё плотней да реальней выглядит. Тут и родные их подошли, тоже девочек обняли. Ещё плотнее да живее Эсперанза стала.

Вышли тут братья-маги в центр радующейся толпы горожан, рассказали, что для их спасения девочки сделали. И о том, как Эсперанзу, ставшую ветром, вернуть можно.

И вот – все, кто ни есть в городе, к девочкам подходили, Эсперанзу обнимали, да шептали ей «Будь с нами!» И как обнял её последний человек, снова стала она обычной десятилетней девочкой.

И жили они потом долго и счастливо. А чего бы и не быть счастливыми, раз дракона теперь нет.