Баллада-диптих о рождественской ярмарке

               

                1.


     Поскольку в наше время вы, любезный читатель, как и любой россиянин, имеете возможность съездить в Европу и наверняка ею, то есть этой нежданной-негаданной возможностью, давным-давно воспользовались, и воспользовались как надо, то есть посетили Европу именно на Рождество, когда она воплощает мыслимый и немыслимый апогей космического уюта, постольку я обращаюсь к вам как к знатоку : согласитесь – нигде и никогда ощущение близости миров иных не становится таким очевидным, телесно ощутимым и, я бы даже сказал, интимно надышанным, как в европейских городах и в предрождественские дни : тонкий морозец сковывает воздух, отчего бледные, крошечные, едва видимые в сумрачном воздухе звезды начинают напоминать елочные украшения бесчисленных рождественских ярмарок, –
     да, как это ни странно : кругом холод и мрак, но все эти кукольные ангелочки и спасители, богородицы и волхвы, короли и святые, да и просто вековечные гости новогодних елок не только дышат уютом, теплом и надеждой в лица каждого прохожего, заглядевшегося на них, но и поразительным образом делаются вдруг созвучны искрящимся колким звездочкам в ночном небе, –
     и глазки их, будь они открыты, полуоткрыты или закрыты, всегда выражают одно и то же : детскую безмятежность, возведенную в ранг религиозной монументальности, – а есть ли у миров иных более адекватный символ, чем просто – звезды? и ваша судьба человека как существа, пришедшего на землю неизвестно откуда и обреченного уйти тоже неизвестно куда, –
     она прежде всего сродни именно звездам и ничему другому, –
     а вот что общего у них с сусальными религиозными безделушками, наводнившими рождественские ярмарки, зададите вы справедливый вопрос? казалось бы : одна из мировых религий, призванная уточнить, откуда, собственно, мы приходим, и куда уходим, эта мировая религия, в которой больше всего несовместимых противоречий и которой, собственно, и посвящены рождественские праздники, –
     она вроде бы тоже должна быть в какой-то мере скомпрометирована ярмарочными игрушками, картинками и фигурками, примитивно толкующими ее содержание, как компроментируют обычно китчевые туристические открытки тот географический регион, который они изображают, однако ничего подобного на самом деле не происходит.


                2.
 

     Напротив, как уже сказано выше, музыкальное соответствие китчевых безделушек с таинством первородного греха и его искуплением, с таинством одноразового прожития жизни и дальнейшего поселения на веки вечные в каком-нибудь из астральных миров, с таинством любви и всепрощения, с таинством, наконец, непричастия закону реинкарнации, как и попутно с таинством беспредельного ночного пространства, –
     итак, это музыкальное соответствие, как ни удивительно, полное и всеобъемлющее, как музыка И.-С.Баха : самая, кстати говоря, рождественская музыка, и в нем (соответствии) нет ни одного фальшивого звука, –
     однако поскольку в делах истины одной только музыке можно доверять и верить, постольку приходится предположить, что всем нам, бродящим в предрождественские дни среди светлых, уютных, надышанных теплом и ароматом множества пряностей, ярмарок, –
     всем нам, почувствовавшим хотя бы на минуту музыкальную правоту предлагаемого ими на уровне сувениров решения последних вопросов бытия человеческого, –
     всем нам, и без того потрясенным великой мировой религией, определившей с незапамятных времен духовные пути Европы, –
     итак, всем нам, быть может, суждено и на самом деле испытать, попав в миры иные, то есть практически после смерти, поначалу то, о чем говорит католическая церковь, и что на свой трогательный, игрушечный лад, подыгрывая учению церкви, изображают все эти кукольные ангелы, богородицы, спасители и волхвы, –
     но, как покинув Европу и очутившись, скажем, на Ближнем Востоке, а тем более в коренной Азии, очарование ярмарочных религиозных символов не просто начисто исчезает, но заменяется диктатом другой и прямо противоположной религиозной символики, и как даже по прошествии нескольких месяцев рождественский дух покидает саму Европу, заменяясь – пусть и в пределах христианства – чем-то гораздо более неопределенным, зыбким, тревожным и трагическим, так и нам в мирах иных, после того, как мы испытаем обещанное здешней церковью, судя по всему, придется также испытать и то, о чем эта церковь ничего не сказала, а не сказала просто потому, что сфера ее воздействия ограничена ее же собственной географией и историей, – 
     да, когда измученного предсмертными страданиями человека встречает любящий неземной Свет, дарящий усталому путнику запредельное блаженство, то разве это не то же самое, что наивно и по-детски обещают рождественские игрушки? и когда давным-давно умершие родственники тихо окружают вновь пришедшего, давая ему понять, что смерти действительно нет, то не то же ли самое написано на лицах рождественских игрушек? да, все это наверняка будет.


                3.


     Но будет и то, что божественный Свет рано или поздно оставит вечного путешественника, каким являетесь вы : человек и мой читатель, и бывшие его – то есть и ваши, и мои, и всех других людей – родственники тоже вернутся в свои пределы, не в силах изменить кармическое предназначение дорогого гостя, –
     и тот человек-гость снова отправится в далекий путь, и путь этот будет рискованным, опасным и непредсказуемым, а значит ничего у него уже не будет общего с буквой и духом рождественских ярмарок, и звезды над головой путешественника тоже, быть может, примут иной облик : того привычного устрашающего величия, которое характерно для ночного пейзажа во все времена года, за исключением предрождественских дней, – 
     да, так будет, во всяком случае, я лично твердо убежден, что так именно и будет, и потому я благодарен европейским городам и их бесчисленным рождественским ярмаркам за ту интимную и надышанную близость мирам иным, которую они нам дарят, –
     пусть на короткое время, символизирующее одну из вечностей, и пусть в другой и следующей вечности будет все иначе, как будет все иначе в нашем земном времени и пространстве после рождественских праздников, но покой, уют и тихое счастье даже в пределах одной и малой вечности чего-нибудь да стоят : разве не так?


                4.


                Ярмарка в городе под Рождество :
                детское в сути своей волшебство.               

                Звезды мерцают как ласковый взгляд –
                близкие так меж собой говорят.

                Высь, точно сцена в антракте, темна –
                ждет продолженья спектакля она.

                Четок рентгеновский снимок луны –
                компас она в путешествия-сны.
               
                Да и тревожащий ход облаков –
                под Рождество он совсем не таков.
      
                Нынче у неба особая стать –
                стало оно как рукою подать.

                Странно : в конце первой трети зимы
                вы в эпицентре мороза и тьмы

                плотно одеты в уют и тепло.
                И на душе, как от свечки, светло.

                В лицах игрушек блаженство и свет –
                сладко евангельский спит там сюжет.

                Ангел, Мария, Иосиф, волхвы –
                тысячу раз всех их видели вы.

                Но – не успели они надоесть :
                может, и вправду благая в них весть?

                Или их с нами совместная грань –
                только традиции вечная дань?

                Впрочем, как раз инфантильности кич
                нам и поможет суть детства постичь.

                Всякий немного печален конец,
                пусть в нем и делу любому венец.

                Только к началу спасает нас бег :
                чисто оно от печали, как снег.

                Детство – начало всех наших начал,
                в нем наш по жизни последний причал.

                Хоть мы и к старости телом плывем,
                к детству глубинным сознаньем идем.

                Вот только детство в аспекте таком
                не назовешь инфантильным цветком :

                слишком субтильно его вещество,
                грубо на фоне его Рождество.

                Это и шепчет любому из нас
                сердца его безошибочный глас :

                святости празднество не лишено,
                но, как и все, преходяще оно.

                Скоро, как водится, Пасха придет –
                тонкая в сердце тревога войдет.

                Будет тревога по званью такой,
                как и рождественский светлый покой.

                То и другую вместить нам нельзя :
                это и есть неземная стезя.
               
                В сущности и без каких-либо «но» :
                в деле господнем так быть и должно.