de omnibus dubitandum 112. 208

ЧАСТЬ СТО ДВЕНАДЦАТАЯ (1905-1907)

Глава 112.208. В СЕМЬЕ КАБАРДИНЦА…

    В мусульманской фракции Государственной думы кабардинских представителей не было. Но, вероятно, определенные политические связи имели место. Есть свидетельства о том, что среди мусульманской интеллигенции в российском парламенте поднимались вопросы о нуждах народов Северного Кавказа, в том числе и кабардинцев.

    В частности, депутат первого созыва мусульманской фракции от Терской области Т.Э. Эльдарханов, рассказывал в своем выступлении и запросе о положении чеченцев, ингушей, кабардинцев, осетин и кумыков [Циунчук Р.А. Развитие политической жизни мусульманских народов Российской империи и деятельность мусульманской фракции в Государственной Думе России 1906 – 1917 гг. // Имперский строй России в региональном измерении (XIX — начало XX века) / Отв. ред. П.И. Савельев. М.: МОНФ, 1997].

    Деятельность мусульманской фракции ускорила процесс выработки идеологической и политической концепции национального развития мусульманских народов Волго-Уральского, Кавказского и Киргиз-кайсацко-Туркестанского регионов, заметно ускорила становление современной политической культуры, политических институтов и общественных структур мусульманских (главным образом, тюркских) народов Российской империи.

    Мусульманская фракция координировала деятельность региональных национальных общественных сил, притягивала к себе сторонников проведения эволюционных преобразований политической и культурной жизни нерусских народов империи [Циунчук Р.А. Развитие политической жизни мусульманских народов Российской империи и деятельность мусульманской фракции в Государственной Думе России 1906 – 1917 гг…]. Деятельность мусульманской фракции отражала усложнение политической и социальной самоорганизации национальных регионов империи, влияла на ускорение движения народов по пути модернизации, представляя собой начало достаточно результативных попыток адаптации европейских политических моделей развития и принципов демократической организации политической жизни, парламентских приемов и демократических ценностей к национально-освободительному движению народов Российской империи начала XX века [Циунчук Р.А. Развитие политической жизни мусульманских народов Российской империи и деятельность мусульманской фракции в Государственной Думе России 1906 – 1917 гг…].

    В то же самое время, как отмечает Н. Нефляшева, «мусульманская адыгская интеллигенция становится распространителем произведений мыслителей и поэтов Востока, утверждавших ценность человеческой личности, ее права на собственный мир чувств» [Нефляшева Н. Особенности развития Ислама у адыгов на Северо-Западном Кавказе].

    Ключевую роль в формировании идеологии мусульманской (в том числе и кабардинской) интеллигенции России сыграл журнал «Мусульманин». Исследуя «интеллигентское самосознание» его авторов, О.Ю. Бессмертная отмечает следующее.

    В содержании публикаций проявляются две особенности. Во-первых, «это борьба между «передовой», «малочисленной» и «самоотверженной» интеллигенцией, носительницей культуры, и «фанатичным», «грубым» и «невежественным» духовенством… – «эксплуататорами масс» и «паразитами непросвещенного народа». Борьба эта идет за народ (взятый уже в социальном, а не национальном измерении) – «темный», «отсталый» и «доверчивый». Одним своим ликом он повЕрнут назад к «врагам» – духовенству, а другим, к своим истинным «руководителям», «к нам», интеллигенции, и вперед, «мы» должны «вывести его» из «беспросветной тьмы» и повести «к светлой цели», «энергично работая» и собирая «силу и волю в борьбе с невежеством». Без «нас» народ беспомощен…». Есть ещё «наш» «внутренний» враг: псевдоинтеллигенция, которую отличает от «нас» «мещанство», «праздность» и – "болтовня", тогда как «мы» — интеллигенция дела» [Бессмертная О.Ю. Русская культура в свете мусульманства: мусульманский журнал на русском языке, 1910 – 1911 // Одиссей. Человек в истории. /РАН. Ин-т всеобщ. истории / Гл. ред. А.Я. Гуревич. М.: Coda, 1996. Гл. ред. А.Я. Гуревич. С.273].

    Впоследствии эта коллизия неоднократно порождала дискуссии между авторами журнала и представителями «местной» интеллигенции. В частности, между К.-Б. Ахметуковым (Хаджетлаше) и П. Коцевым. Вкратце её смысл заключался в том, что Коцев полемизировал с редактором «Мусульманина» в связи с его критикой мусульманской действительности и мусульманской интеллигенции, что он слишком утрирует положение мусульман в России, отрицает какую-либо просветительскую деятельность их интеллигенции. Свою позицию П. Коцев мотивировал тем, что Хаджетлаше не учитывает и неблагоприятные обстоятельства, препятствующие просветительской работе. В то же время он напоминал, что мусульманская интеллигенция не бездействует, а медленно, но верно делает своё дело [Коцев П. Мусульманская действительность не из-за рубежа (по поводу статей М.Б. Хаджетлаше) // Адыгская публицистика конца XIX – начала ХХ века. С.185-188].

    Существенную роль в пропаганде своих ценностей сыграл К. Ахметуков. Он родился в 1870 г. в Турции в СЕМЬЕ КАБАРДИНЦА (выделено мною – Л.С.) из Кубанской области. В начале 80-х гг. вернулся в Россию и стал проживать в Тифлисе [Хашхожева Р.Х. Кази-Бек Ахметуков. Избранные произведения. Нальчик, 1993. С.9-10]. В начале ХХ в. К. Ахметуков входил в «Общество интеллигентных черкесов», которым с 1908 г. участвовал в создании журнала «Мусульманин» (Париж). Как указывает О.Ю. Бессмертнова, указание на «интеллигентность» издателей … не случайно: оно не только отмечает их образовательный «ценз», но и обнаруживает в журнале характерную проблематику, по всей России воспринимавшуюся как интеллигентская, т.е. прежде всего просветительская» [Бессмертная О.Ю. Русская культура в свете мусульманства: мусульманский журнал на русском языке, 1910 – 1911... С.268].

    О.Ю. Бессмертная в своей работе «Ахметуковедение: создание национального писателя в адыгейском литературоведении» дает развернутую характеристику Фальшивки как особой категории подделок, связанных с групповыми интересами, и общественными настроениями, связанными с процессами нациестроительства.

    Фальсифицированными могут оказаться и образы некоторых реально существовавших исторических персонажей, чья деятельность в реальности полностью или частично не совпадала с той преувеличенной культурной и национальной ролью, которой они наделяются благодаря переинтерпретации исторической реальности.

    Такие переинтерпретации зачастую осуществляются коллективно. Поддельные тексты становятся, конечно же, важным средством подобной переинтерпретации.

    Примером такой фигуры с биографией, фальсифицированной в интересах формирования национального мифа, является писатель рубежа XIX-XX вв., известный в адыгском литературоведении под псевдонимом Юрий Кази-Бек, настоящей фамилией которого считается фамилия Ахметуков. Он же известен российским исламоведам под именем Магомет-Бек Хаджетлаше-Скагуаше (ок. 1870-1929).

    Рассмотрению творчества Ахметукова и восстановлению его биографии ещё с конца 1950-х гг. до сих пор посвящаются литературоведческие труды (издающиеся в основном в Нальчике, Черкесске (Баталпашинске – Л.С.) и Майкопе) и кандидатские диссертации; можно уже встретить и термин, выделяющий эти исследования в особую область, — «ахметуковедение». Его фигуру, рассматривают в своих работах кандидаты и соискатели, как самого плодовитого адыгского писателя своего времени, представителя последнего периода адыгского просветительства, но такого, которому удалось в его литературном творчестве выйти за рамки собственно «просветительства» и приблизиться к «истинному реализму».

    Когда о нём говорят как о личности, то могут предложить аналогии с Н. Гумилёвым (аналогии, проводимые по глубине его характера, богатству мировидения и авантюрной жилке) {Главным авторитетом в воссоздании биографии писателя в ахметуковедении является доктор филологических наук Раиса Халифовна Хашхожева (Хашхожева Р.Х. Кази-Бек Ахметуков: жизнь и творчество // КазиБек Ахметуков. Избранные произведения / Вст. ст. и подготовка текстов к изданию Р.Х. Хашхожевой. Нальчик, 1993. С. 5-78; Хашхожева Р.Х. Одиссея Кази-Бека Ахметукова// Литературная Кабардино-Балкария. 2001. № 1. С. 161-176; Хашхожева Р.Х. О Кази-Беке Ахметукове (Магомед-Бек Хаджетлаше) и его потомках // Генеалогия Северного Кавказа: Историко-генеалогический научно-реферативный независимый журнал. 2002. № 4. С. 6-15).

    Термин «ахметуковедение» принадлежит С.Р. Агержаноковой (Агержанокова С.Р. Художественное осмысление жизни адыгов в творчестве адыгских просветителей конца XIX — начала XX в. Майкоп, 2003); исследовательница называет Ахметукова первым адыгским профессиональным писателем и подчёркивает, что ему удалось, благодаря «постижению космоса национальной жизни», «художественно убедительно передать духовную энергию адыгского общества в его историческом развитии», то есть воссоздать национальную специфику в творчестве на русском языке. См. также: Курашинов Б.М. Яркая звезда / Курашинов Б.М. В кругу друзей: О русско-кабардино-балкарских литературных связях. Нальчик, 1973. С. 137-152; Бекизова Л.А. От богатырского эпоса к роману. Черкесск, 1974; Хапсироков Х.Х. Истоки черкесской литературы. Черкесск, 1973; Хапсироков З.Я. О художественных истоках творчества Юрия Кази-Бека Ахметукова // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы: Общественные науки. Ростов-на-Дону, 1979. № 3. С. 71-75; Схаляхо А.А. Идейно-художественное становление адыгейской литературы. Майкоп, 1988; Голубева Л.Г. Литературы народов Северного Кавказа и Дагестана на рубеже XIX и XX веков // История всемирной литературы. Т. 8. М., 1994; Шакова М.К. Рассказы и повести Ю.К. Ахметукова // Литературная Адыгея. Майкоп, 1998. № 4. С. 151-158; Адыгская (Черкесская) Энциклопедия / Гл. ред. М.А. Кумахов. М., Фонд им. Б.Х. Акбашева, 2006. С. 891. Созданная Р.Х. Хашхожевой трактовка биографии Ахметукова распространяется и за пределы собственно ахметуковедения; см. например: Бабич И.Л. Культура и политика в XIX — начале XX в. // Северный Кавказ в составе Российской империи. Отв. ред. В.О. Бобровников, И.Л. Бабич. М., 2006. С. 281}.
   
    Между тем в трудах, создающихся в урало-поволжском (татаро-башкирском) или столичном пространстве, эта фигура служит как примером провокации, предательства и стяжательства, так и иллюстрацией тех методов, которыми царская охранка боролась с прогрессивными стремлениями мусульман России.

    Эта интерпретация основана на том факте, что М.-Б. Хаджетлаше действительно сотрудничал со структурами МВД, являясь издателем журнала «Мусульманин» (Париж, 1908, 1910-1911) и газеты «В мире мусульманства» (СПб., 1911-1912), а также на том обстоятельстве, что в зависимости от читательской аудитории он не избегал писать как за, так и против мусульман {Первым исламоведом, обратившимся к фигуре М.-Б. Хаджетлаше, был Л.И. Климович (Климович Л.И. Ислам в царской России. М., 1936), продолживший в контексте истории мусульман России разоблачения, начатые В.В. Воровским (Воровский В.В. В мире мерзости и запустения // Сочинения. Т. 3. М.; Л., 1933. С. 393-419) в связи с деятельностью Хаджетлаше в Швеции на последнем этапе жизни. Заявляя себя борцом с большевиками Хаджетлаше создал там «Лигу за восстановление империи», совершил ряд убийств, был арестован, приговорён в 1919 г. к смертной казни, заменённой пожизненным заключением, и умер в стокгольмской тюрьме в 1929 г. См. также: Нафигов Р.И. Наш Тукай: Новые страницы из жизни поэта. Казань, 1998; Хайрутдинов P.P. Мир Ислама. 1912-1913 // Мир ислама. Казань, 1999. № 1. С. 3-24; Ямаева Л.А. «Мусульманский Азеф», или Миф о российском панисламизме в свете архивных материалов // Археография Южного Урала. Уфа, 2001; Ямаева Л.А. Мусульманский либерализм начала XX века как общественно-политическое движение: по материалам Уфимской и Оренбургской губерний. Уфа, 2002; Амирханов Р.У. Татарская дореволюционная пресса в контексте «Восток-Запад» (на примере развития русской культуры). Казань, 2002; Арапов Д.Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII - начало XX в.). М., 2004; Исхаков С.М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 г. - лето 1918 г.). М., 2004}.

    Сами различия социальной памяти об этой фигуре, восходящие к различиям восприятия Ахметукова-Хаджетлаше в соответствующих регионах ещё при его жизни, характеризуют особенности нациестроительства в северокавказском (где особенно акцентировалась этническая составляющая национальной идентичности) и татарском (где в конструировании нации существенная роль отводилась исламу) узусах* {Примеры северокавказских трактовок деятельности Хаджетлаше см.: Хакуашев А.Х. К вопросу об идейных позициях М. Хаджетлаше и журнала «Мусульманин» // Общественно-политическая мысль адыгов, балкарцев и карачаевцев в XIX - нач. XX в. Материалы конференции 28-29 марта 1974 года. Нальчик, 1976. Подробнее см.: Бессмертная О.Ю. Мусульманский Азеф, или «Игра в Другого»: метаморфозы Магомет-Бека Хаджетлаше // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. Вып. 9}.

*) УЗУС - социоле;кт (англ. sociolect, от лат. societas — общество, и диалект), социальный диалект — групповые речевые (в первую очередь лексические и стилистические) особенности, характерные для какой-либо социальной группы — профессиональной, возрастной, субкультуры. Этим социолект отличается от диалекта, на котором разговаривают представители определённой географической области, и идиолекта — языка, присущего конкретному индивиду.

    И в том и в другом случае речь идёт, разумеется, о способах создания образа этого персонажа. Наиболее интересными в контексте использования (и пользы) фальшивок нам представляются пути конструирования образа «самобытного национального писателя» в адыгском литературоведении.

    Первое. Биографическая реконструкция в ахметуковедении основывается в важной своей части на одной из автобиографий, придуманной себе Ахметуковым и представляющей, по существу, один из его литературных текстов. Таких автобиографий им было придумано несколько — в зависимости от ситуации и адресата, каковому предназначалась соответствующая история его жизни. Ахметуковедение между тем берёт на вооружение лишь раннюю. Таким образом, оно оказывается основанным на таком поддельном тексте, который, хотя и служит прославлению не коллективных славных предков, а предков индивидуальных (не менее славных), обретает через фигуру «национального писателя» общенациональное измерение.

    Второе. Интерпретация литературного творчества Ахметукова как творчества, отвечающего национальным традициям, игнорирует вторичность его писательства, основанного преимущественно на воспроизведении образа кавказца и Кавказа вообще, сложившегося в русской литературной традиции. Разумеется, влияние русской классической литературы (наряду с другим вскрываемым источником творчества писателя — адыгским фольклором) в ахметуковедении признаётся, причём как черта позитивная; одновременно подчёркивается самобытность и оригинальность автора в переработке этих влияний. Однако характер этой переработки напоминает скорее преобразования кавказской темы в массовой, а то и лубочной литературе {Сопоставляя поэму М.Ю. Лермонтова «Хаджи Абрек» и одноимённый рассказ Ю. Кази-Бека (Ахметукова), З.Я. Хапсироков отмечает, что в поэме «образы героев приподняты, романтизированы, [а] в рассказе, напротив, приземлены, приближены к реальной действительности». Исследователь приходит к выводу, что «поэт пользуется романтическим принципом типизации, [а] прозаик — реалистическим». Вот сопоставляемые строки.
Лермонтов: «Они лежали, костенея, / Два друга с виду — два злодея!/ Быть может, то одна мечта, / Но бедным странникам казалось, / Что их лицо порой менялось, / Что все грозили их уста. / Одежда их была богата, / Башлык их шапки покрывал: / В одном узнали Бей-Булата, / Никто другого не узнал».
КазиБек: «Лица их исказились от злобы, и трудно было признать их трупы. Только по башлыку узнали Бей-Булата» (Хапсироков З.Я. О художественных истоках творчества... С. 74-75)}.
{Образы у Кази-Бека, конечно, снижены, но мне представляется, что это не «реалистическое» снижение, а натурализация картины смерти и, попросту говоря, лаконичный прозаический пересказ поэмы. Между тем, доверяя авторскому комментарию, исследователи-ахметуковеды считают, что рассказ Кази-Бека и поэма Лермонтова независимо друг от друга восходят к одному и тому же источнику — рассказу учителя нашего автора, муллы Хаджи-Омара (о нём см. ниже): Хапсироков З.Я. О художественных истоках творчества... С. 74-75; Курашинов Б.М. Яркая звезда. С. 150-151}.
По существу, ахметуковедение вслед за своим героем заимствует из совокупности таких ориенталистских образов и идею, и сам способ интерпретации «границы», разделявшей собственно «русское» пространство (пространство метрополии) и Кавказ. Одновременно, увиденная таким образом граница и служит созданию, отграничиванию, национальной литературы, какой она предстаёт под пером Ахметукова.

    Третье. Зачастую встречающееся игнорирование (намеренное или нет) фактов, которые содержатся в источниках, известных исследователям ахметуковедам, включает отрицание (а то и замалчивание) одной из двух версий происхождения писателя.

    Скорее всего, по происхождению он был евреем, Григорием Яковлевичем Этингером, примерно в 17 лет крестившимся вместе с семьёй в православие, ставшими «выкрестами»

    Основываясь на идее общего происхождения, нациестроительная парадигма — и отвечающее ей создание национальной культуры — требует непременного совпадения этничности своего героя с этническим «субстратом» конструируемой нации, его принадлежности к «своим». Между тем национальные «бестселлеры» отнюдь не всегда создаются людьми, к таковым принадлежащими. Более того, даже формирование идентичности внутри соответствующего «национального» пространства может не быть обязательным: Ахметуков-Хаджетлаше, росший в Тифлисе и Одессе, не многие годы жил на Северном Кавказе (среди аналогий первым вспоминается младший современник Хаджетлаше — азербайджанский писатель Курбан Сайд, создавший в 1930-х гг. национальный шедевр, повесть «Али и Нино», в действительности — Лев Нуссимбаум, бакинский еврей, эмигрировавший в Германию; следует отметить, однако, что он вырос на той же бакинской почве, к какой принадлежал как Курбан Сайд {После публикации труда Р.Х. Хашхожевой «Кази-Бек Ахметуков: жизнь и творчество» в ахметуковедении принято считать, что Ахметуков был усыновлён Этингерами, когда 10-12-летним мальчиком вернулся в Россию из Турции. Не говоря о прочих обстоятельствах, заставляющих меня пишет далее О.Ю. Бессмертная сомневаться в этом, законы того времени разрешали евреям усыновлять только евреев, но не лиц других конфессий. Она признательна Л. Прайсману за это указание. Reiss Т. The Orientalist: Solving the Mystery of a Strange and Dangerous Life. N.Y., 2005}).

    Сказанное позволяет подчеркнуть не только конструируемый характер нации и, её базового концепта — национальной культуры, и не только «пористость», прозрачность культурных границ. Описанное явление ставит также вопрос о том, что позволяет «чужакам» порой наиболее полно отвечать «национальным» запросам — потребностям национального конструирования. Такое конструирование в большой части оказывается зависимым от взгляда извне на соответствующие «национальные особенности», в нашем случае — от русского образа Кавказа. Кроме того, хотелось бы отметить включённость таких дисциплин, как литературоведение (считающееся порой одной из относительно удалённых от острия политических проблем гуманитарных наук), в процессы нациестроительства.

    Ахметуковедение в своих недавних образцах представляет свидетельство актуальности этих процессов. Противопоставляя себя советским запретам на исследование тех или иных сюжетов (каким отчасти была деятельность Хаджетлаше), оно вместе с тем прямо наследует те подходы советского литературоведения, которые базировались на примордиалистском и эволюционистском понимании национального развития, в частности национальной литературы. В целом трудно переоценить роль советского опыта в том, как идут нациестроительские процессы: здесь смыкаются результаты советской национальной политики {Slezkine Yu. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. Vol. 53. No. 2. (Summer, 1994). P. 414-452; Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Cornell UP, 2001} и унаследованное из этого опыта прагматическое отношение к истории.

    В частности, замкнутость научных институтов в стенах «национальной» территории создаёт местную систему научных авторитетов и правила отношения к ним. Одновременно, осознанное подчинение интерпретации источников политической задаче — какой становится реабилитация Ахметукова в противостоянии трактовке фигуры Хаджетлаше Л.И. Климовичем — не вызывает этических проблем.

    Для иллюстрации этих тезисов ограничусь лишь одной цитатой — из того, упомянутого выше текста, который лёг в основу «биографии» Ю. Кази-Бека Ахметукова в ахметуковедении и, который, несомненно, написан им самим: «Автор произведений, подписанных псевдонимом «Юрий Кази-Бек», — черкес Ахмет-Бей-Булат, — потомок известного кавказского героя АхметБей-Булата, воспетого еще Лермонтовым {Как раз в цитированной выше поэме «Хаджи Абрек»}, и сын когда-то враждебного России князя Ахмет-Ахмет-Бея, владыки воинственных шапсугов и других горских племен. Отец молодого горца... в 1863 г. переселился из Кубанской области в Турцию с тридцатью тысячами своего народа, аба[д]зехами, шапсугами, убыхами и вообще с теми, кто пожелал следовать за ним... Ахмет-Бей-Булат и сестра его родились уже в Турции... У князя было до сорока жен, из которых мать нашего автора, урожденная княжна Фатима Али-Бек, была первая. Князь был начальником таборов баши-бузуков, составленных большей частью из черкесов, и принимал деятельное участие в последней русско-турецкой войне, во время которой и погиб под Ловчей (Ловеч. — O.B.J.) Питая неприязнь к русским, он вместе с сыном некогда знаменитого Шамиля, «владыки гор» Магомой-Шамилем, приносил немало вреда русским войскам. Старший сын Ахмет-Ахмет-Бея, будучи шестнадцатилетним мальчиком, участвовал в войне, сражаясь рядом с отцом. После смерти последнего он был принят турецким султаном на службу и теперь уже занимает видное место при турецком дворе. После него следовала сестра Заюлиль-Хан, поражавшая всех своей редкой красотой, затем уже Ахмет-Бей-Булат. Когда семью постигло несчастье и, князь был убит на войне, мать Ахмет-Бея в припадке отчаяния зарезалась, зарезав и дочь. Ей тогда было около тридцати лет, дочери — только двенадцать. И Ахмет-Бей-Булата постигла бы такая же участь, если бы он, к своему счастию, не находился в это время у знаменитого муллы Хаджи Омара, брат которого, не менее знаменитый Кизильбич, наводил ужас на Кубань своими набегами... Хаджи-Омар был ЧЕЛОВЕК ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПО СВОЕЙ ЖЕСТОКОСТИ, КОТОРАЯ НЕ ИМЕЛА ГРАНИЦ, РУССКИХ ОН НАНАВИДЕЛ ВСЕЙ ДУШОЙ (выделено мною - Л.С.), и чтобы своего любимого ученика сделать точно таким же, он старался доказать ему, что его мать и сестра зарезались не сами, но что ИХ УБИЛИ РУССКИЕ (выделено мною – Л.С.). Мальчик, не знавший происшествия, верил ему и всей своей молодой душой ненавидел «врагов» своей родины. Только впоследствии, когда он был взят родственниками на Кавказ, он узнал истину... Ученик боялся учителя более смерти, а тот читал в сердце мальчика, как в Коране, и питомец не в силах был от него скрыть ничего. Много интересных вещей рассказывал ученику мулла про их родину — Кавказ, яркими красками описывая прежнюю жизнь горцев. Сердце мальчика замирало то от радости, слыша про геройство джигитов, то от страданья, слыша о гибели их, смотря по содержанию рассказа... Теперь молодому писателю двадцать два года. Первым поощрителем его таланта явился московский цензор С.И.С... и его семейство...» {Живописное обозрение. 1894. № 34. С. 134. Цензор С.И.С. — очевидно, Сергей Иванович Соколов, личный секретарь М.Н. Каткова (знаменитого редактора «Московских ведомостей»), известный своими крайне правыми, охранительными взглядами и высмеянный В.А. Гиляровским («Москва газетная», гл. «Редакторы»). Аналогичные, но более краткие сведения появились также в журнале «Звезда», 1894, № 36}.

    Литературность этого рассказа вряд ли может вызвать сомнения. Здесь очевидна и претензия автора-еврея (представляющего себя героем повествования) на обладание славными предками-горцами, и демонстрация их «трагической вины» перед Россией (ошибочная эмиграция и враждебность русским), которую он теперь должен искупить, вновь став лояльным подданным Российской империи. В таком тексте целесообразно анализировать не его фактологическую составляющую, освобождая его от литературности, как это происходит в ахметуковeдении. Напротив, здесь значимо то, как в нужном автору политическом русле преобразуются литературные и массовые стереотипы о Кавказе и его месте между Россией и Турцией, ибо это характеризует и автора, и ожидания читательской аудитории, на которую он ориентируется, о чем усиленно заботятся все эти доценты с кандидатами.