Повесть о последней войне

Глава  первая.    
«Нива» подкатила к самому блокпосту, едва не зацепив бампером переднее колесо БТРа, занимавшего одну треть дорожной магистрали. В машине сидело два парня, примерно того же возраста, что и бойцы. Сразу было видно, что они не знали цену палёному бензину, и раскатывали по чеченским прериям, не нуждаясь ни в номерах, ни в правах, что нисколько не волновало тех, кто стоял в наряде. Задних сидений не было, весь салон был завален мешками, точнее, сетками с картошкой. Из окон звучали «Яблоки на снегу», в одно мгновение вернув наряд в тихие и безоблачные восьмидесятые.
 - Чо, брат, как жизнь боевая? – непринуждённо, и совершенно без акцента, спросил один из парней, сидевший на месте пассажира.
-Да всё путём, брат, - усмехнувшись, ответил Юрченко, коренастый, пухлощёкий солдат в звании рядового, поправляя для солидности на груди ствол АКМа, как бы между делом. – Где номера потерял?
-А ты что, гаишник? –заискивающе улыбаясь, спросил парень, одновременно поглядывая на своего товарища, словно ища у него поддержку.
Юрченко искренне рассмеялся. – Я главнее. Сигареткой не поделишься? Ребятам, я-то не курю.
-Маладэц, мы тоже не курим, так, на всякий случай держу, для друзей, - протягивая пачку, сказал парень, нарочито коверкая речь.
- Чо? Папа с мамой не разрешают? - не клюнул на дешёвый подкуп Юрченко, по привычке заталкивая сигаретки под выгоревший картуз.
-Не, дедушка с бабушкой.
Все, кто слышал диалог, рассмеялись. Со стороны казалось, что между местными и военными происходит мирная беседа, но это было не так. И те, и другие могли прощупывать друг друга, узнавая сильные и слабые стороны, словно разминались перед дракой. Но пока в станице было спокойно, сутки прошли без происшествий, трактора из оживающих фермерских хозяйств уже успели пройти на поля, и на посту стояло замирение. Каждый из бойцов был занят согласно боевому расчёту: двое бойцов копали траншею для ПК, обкладывая её мешками с песком, долговязый Черня, с автоматом за спиной, освежал краской шлагбаум, контрактник Самсонов вёл наблюдение с крыши здания, ещё двое внутри разбирались с новой системой связи, кто-то скоблил посуду после завтрака, и непосредственно проверкой проезжающего транспорта был занят один Юрченко.
    Брагин стоял вполоборота у открытого окна, заполняя журнал дежурства, где фиксировалось всё, что происходило за сутки. Боевое дежурство заканчивалось, ещё один день и одна ночь второй чеченской войны подходили к концу. В журнале надо было указать все машины, что прошли мимо, и те, что везли картошку, и те, что везли сено и дрова. Под ними могло быть что угодно, в том числе и оружие, и понимая, что проверить всё невозможно, (не выгружать же содержимое посреди дороги); было куда важнее вглядываться в глаза тех, кто находился внутри. Внимательно осмотрев сидевших в Ниве, Брагин не мог не заметить острых колючих глаз парней, их скрытные блуждающие взгляды по сторонам, лукавые, даже хищные глаза. Это были волчата, ещё не волки, но способные укусить, если покажешь слабину. Этому их научили родители, а, может, они сами учились с детства выживать, используя силу и внезапность, выискивая слабость противника. Время войны сделало своё дело, и пусть откровенных боевых действий в окрестных станицах не велось, от местных можно было ожидать чего угодно. Это была Чечня.
-Куда едем, чё везём? – всё так же непринуждённо спросил Юрченко, даже не рассматривая то, что лежало в багажнике.
- Брат,  мы же сами остановились, - с обидой в голосе произнёс парень.
-Везём чё? – настойчиво повторил Юрченко.
- А… С поля картошку визём, не видишь разве? Родителям помогаем, соседям. Поля надо убирать, люди всегда кушать хотят. -Второй, кто сидел за рулём, был возрастом постарше, и непринуждённо смотрел в сторону, покачивая головой в такт музыки,  словно его тема разговора была не интересна.
- А чё яблоками пахнет?
- Хороший нюх, могу угостить, мы яблоки не едим.
- Кончай лапшу вешать, не едим… - Юрченко усмехнулся, и обменялся взглядом с товарищами, которые в отдалении наблюдали за диалогом.
- Зачем так говоришь, обижаешь. Этого добра у нас сколько хочешь, в каждом доме. Угощайтесь! - дверца распахнулась, и на дорогу выставили пакет с красными яблоками. – Говорю тебе, вкусные, у вас в России такие не растут.
- Всё-то ты знаешь…
 - Чё я не могу знать? Я был, у меня брат в Ставрополе живёт, он там в институте учится, скоро приедет. Там его все знают, уважают.   
- Проверим.
 - А ты крутой? Так говоришь.
- Да уж какой есть, - усмехнулся Юрченко, поглядывая на товарищей. 
- Юрченко, кончай трепаться, отпускай машину, - скомандовал Брагин, на секунду оторвавшись от бумаг, и оглядывая Ниву, притёртую к БТРу. Уже это одно выглядело подозрительно с точки зрения безопасности, но не толкать же её. Да и заподозрить парней пока было не в чем.  Обострять ситуация на фоне нескольких мешков ворованной картошки Брагину не хотелось, к тому же, между местными и военными были относительно мирные отношения: в станице не стреляли, и русских жителей в последнее время не убивали. Это были типичные сынки повоевавших родителей, вполне возможно, убитых на войне, наверняка без работы, да и не привыкшие к таковой. Ехали с полей, где шла уборка урожая. Тема этой уборки тоже имела свои местные особенности, поскольку среди работающих на полях наверняка были рабы, которых в разное время наворовали с окрестных республик, и теперь под разными предлогами и способами заставляли  батрачить, и об этом знали все.
- А  ты не  Юран?
- А что? – как бы не удивившись, спросил Юрченко, с самодовольной улыбкой поглядывая в сторону друзей.
- Говорят, нюх у тебя, как у собаки. В темноте видишь.
- Как у волка.
- Ты на гражданке кем был?- Парень как бы между прочим достал складной нож из внутреннего кармана жилетки, и стал отрезать от яблока небольшие кусочки, нехотя отправляя их в рот, словно дразня солдата. Запах от спелых яблок действительно отличался особым ароматом. Юрченко незаметно сглотнул слюну, но не повёлся.
-Наверное, на заводе работал?   
- Не… Браконьером.
- Чё, в натури? - оба чеченца переглянулись. – И на кого охотился?
-На тигра.
Парни долго не могли переварить информацию:
-И сколько подстрелил?
- Не считал.
- Не страшно было? Не жалко? Красивый зверь. Шкуру куда? Дорогая, наверное?
- А чего их бояться? Что волки, что тигры… Воров и разбойников надо отстреливать. Убил, и дышать легче. – Местные ухмыльнулись, но было заметно, как Юрченко словно придавил их своим коротким ответом, и от непринуждённой раскованной беседы уже не осталось и следа.  Парень перестал отрезать полоски от яблока,  и уже просто ковырял его концом лезвия.
-Говорят, ты  Грозный брал?
Желваки Юрченко шевельнулись, а глаза неподвижно остановились.
- И кто говорил?
Юноша получил незаметный тычок от водителя, и отвёл глаза: -Всё, брат, открывай свой шлагбаум, нам работать надо.
-Погоди братан, ты не ответил на поставленный вопрос. Кто тебе сказал? –Заглядывая в салон, Юрченко заметил как побелели от напряжения костяшки пальцев водителя на баранке руля. – Давай, вылазь, - скомандовал Юрченко. – Их надо осмотреть, товарищ старший лейтенант. Мне они не нравятся. -Брагин раздосадованно покачал головой. В это мгновение дверца «Нивы» захлопнулась, завалив на бок пакет, яблоки рассыпались по асфальту, а «Нива» со свистом резины объехав ограждение, резво, словно водитель хотел выпендриться перед бойцами, понеслась в сторону Чернокозово. Одни яблоки удалялись, быть может, навсегда, другие остались валяться на дороге.
- А ну стоять! - закричал Юрченко, вскидывая автомат. Брагин подумал, что в этом есть  что-то неестественное, надуманное, или даже, комическое,  как вдруг раздался крик Юрченко. 
Атас! Граната!
  Брагин до последнего медлил, окидывая взглядом пост, в надежде увидеть эту самую гранату, словно хотел убедиться, что все в безопасности, как в этот момент под самым колесом БТРа раздался взрыв, вырывая вместе с асфальтом ошмётки резины. Взрыв оказался двойным, отчего в ушах долго шумело. «Нива» уже превратилась в серое облачко, а на посту только считали потери. Никто не пострадал, кроме самого Брагина, и рядового Сорокина, как на удивление, ставропольца. Осколок попал ему в лицо, в надбровную дугу, едва не выбив глаз, когда он, в самый неподходящий момент, высунул голову из выкопанного им укрытия, можно сказать, что ему повезло. Хотя, сказать можно было и по-другому.
Сперва Брагин и не почувствовал, что ранен, осколок попал ему под самую ягодицу, кости были, вроде бы, целы, ранка размером с бусину  сочилась темной густой кровью, которая вскоре остановилась; на первых порах пластыря было достаточно. Самсонов до последнего следил сверху за «Нивой», пока та не скрылась в пылевой дымке горизонта на въезде в Чернокозово.  Тищенко докладывал по рации о нападении на пост, ещё двое бойцов возились с колесом, Черня перевязывал Сорокина, а Юрченко внимательно разглядывая на асфальте рисунок, оставшийся от протектора дерзкой «Нивы», в порошок растирая дарёные сигареты: 
- Хрен вы от меня теперь уйдёте. Из-под земли достану гадов. Хорошо не лимонку кинули, товарищ старший лейтенант. Было бы хуже.
- Пи…еть надо меньше, балабол, -не сдержался Брагин, в то же время понимая, что в происшествии виноват сам.
Пока приводили в порядок технику, подкатила шестидесятка капитана Звягинцева, недавно прибывшего из Грозного. Сорокина погрузили на БТР, чтобы доставить в госпиталь, а Брагину оставалось устранять неисправность, и, дождавшись смены, следовать в расположение батальона. Всё так и было после того, как прибыл новый наряд, и пост был сдан, пока Юрченко, «ковыляя» на семи колёсах, не увидел при въезде в Наурскую, на одном из перекрёстков, знакомый след от Нивы. Как ему это удалось, одному богу было известно, но след принадлежал именно «Ниве», и удержаться от мести за кровь боевого товарища, ловя на себе горящие глаза бойцов, Брагин не мог. 

БТР катился плавно, собирая большими колёсами мелкие камушки с накатанной поверхности безлюдной улицы. Станица казалась вымершей, но так именно казалось. Несмотря на то, что сдача Наурской была мирной, и станица миновала разрушений во время зачистки, в каждом окне могли наблюдать за военной машиной. Из-за каждого поворота могли выстрелить, или кинуть под колёса металлического ежа, или даже, дохлую собаку, потому что война всё ещё продолжалась. Было понятно, что никто из местных не был рад русским солдатам. А те, кто их ждал, либо потеряли надежду, либо жизнь.
По какой-то непонятной традиции, быть может, в детстве наглядевшись фильмов про Великую  Отечественную, бойцы, все, как один, подобно пчёлам, налипли на стенках брони машины. И если её толщина что-то значила, когда дело казалось ведения боевых действий, каждый из них, вопреки здравому смыслу,  предпочитал быть снаружи, а не внутри. А тот, кто был под её защитой, кожей чувствовал, насколько уязвим был солдат  в этом гробе на колёсах. Может, именно из-за этого чувства, а не пыли и жары, которые душили любого, кто оказывался в БТРе,  солдаты предпочитали находиться снаружи.
  Солнце уже  стояло в зените, опаляя невидимым жаром землю, но на зной уже  никто не обращал внимания. Ехали молча, передавая из рук в руки фляжку с водой: измотанные службой десантники понимали, что дело к обеду, а значит, их накормят горячим супом и густой кашей, и ещё один день в Чечне, быть может, будет прожит.  Ценой за этот прожитый день был особый ритуал, когда кто-то из бойцов поливал эту землю своей кровью, чтобы когда-то на ней взошли ростки мира и благополучия, и так было всегда. 
Местность погружалась в полдневное замирение, затишье, когда всякая живая душа ищет укрытие от палящих солнечных лучей. Но где-то мычали коровы, работала бензопила, даже играла музыка, словно войны и не было. Но в сорок первом в немецких окопах тоже играла музыка; немцы любили «Катюшу», однако, это не мешало им убивать русских людей. Чеченцы тоже с удовольствием слушали русскую музыку, любили русских женщин, раскатывали по бывшим казачьим станицам на «Нивах» советского производства,  и так же, с удовольствием резали и взрывали неверных, когда подворачивался случай.
-Она по Терской проехала. А потом свернула куда-то, – раздувая ноздри, словно чувствуя запах крови от раненой жертвы, - выкрикнул Юрченко. –Гадом буду, она на Лесную свернула.
Брагин тоже почувствовал непреодолимое желание свернуть на Лесную, потому что дальше уже был тупик.
-Юрченко, стоп.
 БТР остановился, как вкопанный, посреди дороги, но никто не пошевелился, солдаты, привычные к подобным манёврам, хорошо держались за выступы, как будто специально предусмотренные конструктором этого лёгкого танка на резиновом ходу. Одна лишь лобовая часть машины оставалась чистой, словно её берегли для особого случай. Этот случай вскоре представился, но перед этим была снова тишина, и раздумье посреди дороги, как у рыцаря, оказавшегося на распутье. Конечно, можно было и не гоняться за «Нивой», которая, судя по едва  заметному на высохшей луже узору колёсной резины, прошмыгнула в станицу. Но та повела себя настолько дерзко, что у всех было лишь одно желание - расквитаться за ранение своего боевого товарища.  Ей бы и скрыться навсегда, имея фору в целый час, пока у БТРа снимали колесо, но боевой машиной управлял младший сержант Юрченко, обладавший особым чутьём видеть на дороге всё. На гражданке Юрченко был простым деревенским парнем из Приморья, и, наверное, пил и курил в свободное от работы время, щупал баб, и тёр коноплю, но в то же время он сам, и его отец, и брат, и дядья, тоже чем-то похожие на Юрченко, все они имели одно общее отличие  от обычных людей города,  они были охотниками, лесными браконьерами, и вообще, крутыми мужиками. Ходить на зверя, читать следы, и не только звериные, видеть их даже в абсолютной темноте, тем более, разбираться в машинных протекторах, было обязательным условием в борьбе за выживание. А в тайге каждый день надо было выживать. Здесь, в Чечне, Юрченко оказался на вес золота со своим чутьём охотника и отсутствием страха перед опасностью, и взорванная граната, скорее всего, была результатом мести местных бандитов, по сути, таких же браконьеров, как и он, но охотившихся уже не на зверя, а на людей.  Они мстили не только за потерянных родителей, но и за его боевой дух.
-Давай потихоньку, как можно тише, понял? - скомандовал Брагин, морщась от острых болевых уколов, проходивших по всей ноге. БТР, словно кошка, скрадывавшая добычу, бесшумно  полз по дороге, все, кто находился на броне, слились с машиной, как единое целое, устремив взоры вперёд. В мирную тишину снова врывалась война, со всем набором вкусов и запахов, страха и азарта, и бойцам уже было не до отдыха, надо было просто смотреть.
… – Ну и где она,  Юрченко?– Брагин шарил взглядом дома и дворы, выискивая зелёное пятно, в то же время прекрасно  понимая, что шансов увидеть «Ниву», скрытую за высокими заборами, у них нет. В конце концов, «Нива» могла просто путать следы. Кто-то выходил на связь. Через помехи прорвался голос Звягинцева:  -Оса, ты где? Не вижу тебя.
- Пчелка, всё нормально, движемся по Лесной в сторону расположения.
-Пилот вертолёта сообщил, что при заходе на посадку видел какую-то «Ниву» в станице, но улицу точно не определил, где-то на севере.
-Уже хлеб, значит, Юрченко не ошибся. Что с Сорокиным?
- Сорокина доставили, парень  молодец, держится достойно. У тебя-то как?
- Терпимо. До вечера доживу как-нибудь. Броник хорошо помог, весь в желудях был, но вот один вишь как... Кольчужка коротка оказалась. Была бы чуть-чуть подлиньше, чтобы хоть задницу закрывало…
-Ага, давай уж до самых пяток, и чтобы с подогревом, - привычно пошутил Звягинцев. – Ты это… Бросай свою охоту. Шкуро штаб собирает, надо план действий составить, и с местными согласовать. В одиночку ты можешь дров наломать, а бандиты только и ждут от нас прокола. Может, это провокация, чтобы вызвать нас на столкновение с мирными. Давай  коробочку в гараж, «Нива» никуда не денется, всё равно дороги перекрыты.
- Какие дороги? Ночью по тёмной выгонят в пустырь, и бросят. Ищи потом хозяина. Она без номеров была, наверняка ворованная. Да и не смогу, бойцы кровь почуяли, так просто не оставят. Да и нельзя такие вещи спускать, они ж тогда совсем страх потеряют.
-Твоя правда. Ты только не спеши, подожди, я на Терской, уже на подходе. Вижу твою копоть, скоро буду. У меня приказ Шкуро прикрывать тебя,  погоди пяток минут.
–Пчела, какие пять минут?   
-Товарищ командир, клянусь автоматом, она по Лесной поехала, во дворе где-нибудь заныкалась, - закричал из машины Юрченко.
-Дорогу держи, следопыт, курей смотри не задави.  Семёнов, ты что-нибудь видишь необычное? 
- Пока нет, всё чисто.
Включилась рация, на связи снова был Звягинцев:
- Олег, бросай самодеятельность, Шкуро в клочья всех рвёт. Стой на месте, я сейчас подъеду. Хрен с ней кровью, не убили же никого.
- Всё понял, стою на месте.
- Командир, вижу, - закричал Семёнов. - Вон из дома люди выбежали, как будто напуганы чем-то. Может, туда «Нива» заехала. Точно, товарищ старший лейтенант!  В стекле зелёное мелькнуло. «Нива» это, гадом буду, за воротами прячется, в аккурат притёртая с той стороны. Точно, там она, зелёная.
Отступать было поздно.
- Юрченко, давай к тому дому, не жмись к забору. Все на правый борт! Оружие на предохранитель, и не высовываться. Ждём Звягина.
 Женщина с ребёнком уже успела скрыться в одном из дворов с противоположной стороны улицы, как  из окна дома, рядом с которым остановился БТР, полетели стёкла, окно распахнулось, точнее, разлетелось осколками стекла.
 -С брони все! –заорал Брагин, хватаясь за обруч люка, уже предвидя манёвр, и зная молниеносную реакцию водителя. В это мгновение из окна вылетела стрела снаряда противотанкового гранатомёта.  Коснувшись рикошетом лобовой брони БТРа, уже успевшего развернуться мордой к атакующему, снаряд отскочил, словно теннисный мячик, слегка изменив траекторию, и угодил в окно дома с другой стороны улицы. Прогремел взрыв, через мгновение из дома синхронно со всех окон вылетели стёкла. Бойцы уже успели слететь с брони, и без приказа поливали короткими  очередями по окну, из которого вёлся огонь. 
- Из мухи шмальнули, товарищ старший лейтенант, из восемнадцатой, а она только за двадцать метров взрывается. Волки позорные. 
-Серёжа, не стой, не стой, сейчас второй прилетит, давай во двор!  – закричал Брагин, держа под прицелом окно. Юрченко с рёвом въехал во двор, сметая, словно картонные, железные ворота, а заодно и зелёную «Ниву», прятавшуюся за их створками. Машина кувыркнулась несколько раз по двору, словно бабочка, хлопая незакрытыми дверями, и замерла, каким-то чудом снова оказавшись на колёсах. Никто не удивился, если бы она завелась и поехала: ни вмятин, ни царапин, одни только покорёженные двери и размочаленные в паутину стёкла.
Все быстро рассыпались вокруг дома, кто-то благоразумно занял огневой рубеж за той самой «Нивой»; бойцы без команды, но уже одиночными поливали по окнам летней веранды, делая из стекла мелкое крошево, потом возникла пауза; так же дружно все меняли рожки.  Из дома уже никто не стрелял, хотя по разлетевшимся по двору кускам рамы одного из окон, было понятно, что изнутри тоже какое-то время велся  огонь. В углу двора вокруг собачьей будки, беснуясь,  кружилась большая лохматая собака, от рывков которой будка ходила ходуном. Бойцы с недоверием оглядывались на собаку, опасаясь, что она порвёт цепь. Стать жертвой её зубов было, наверное, страшнее, чем оказаться под огнём  автомата.
 – Может, её пристрелить, товарищ старший лейтенант. Порвёт цепь ненароком, - предложил Юрченко, выглядывая из своего люка, непонятно каким образом видевший собаку; кто-то успел уже взять овчарку на прицел.
-Отставить.  Самсонов, Бычков, проверить дом, под ноги смотреть, могут быть мины. 
-Может гранатку бросить? На всякие пожарные. Как и они нам.
- Гранату отставить, после вас тут людям жить. Сошников, проверь за домом. Тищенко на связи, доложи в штаб о нападении. Черня со мной.
Надо было проверить дом, куда угодил снаряд гранатомёта, там наверняка были жертвы, которые, почему-то волновали его больше, чем тот, кто мог скрываться в доме. Хотя, судя по тишине и количеству выпущенных патронов, там уже никого не было: сражаться один против семерых было в духе русского мужика, но не чеченца. Впрочем, эта дерзкая пара невольно вызывала уважение, и не только тем, что выстрелила из гранатомёта в БТР даже не соблюдая дистанции; чеченцы вызывали восхищение своим хладнокровием, когда непринуждённо вели беседу со своими заклятыми врагами, в то же время держа под мешками боевое  оружие, за которое могли получить срок.  Брагин  с усилием вытащил раненую ногу и сполз с машины, одной рукой отряхиваясь от пыли, в другой держа АКМ. Немного привыкнув к тому, что застряло в мягких тканях, он уже выходил за ворота, как неожиданно услышал звонкий крик за спиной – командир, атас! Краем глаза он успел заметить летящего на него пса: реакция сработала машинально. Брагин выкинул в сторону автомат, закрывая тело,  зубы собаки с силой клацнули по металлу вороненого ствола, чудом не задев пальцев руки. По инерции пролетев мимо ушедшего в сторону Брагина, овчарка в мгновение развернулась, чтобы броситься в ноги, но тот уже был к этому готов. За долю секунды Брагин сдёрнул предохранитель, и, не целясь, почти в упор, выстрелил. Собаку отбросило на метр, она издала пронзительный вой, и в агонии закувыркалась в траве, накручивая на себя обрывок цепи. Зрелище было не из приятных, - наблюдать, как умирает живое существо. Собака  всего лишь выполняла свой долг, охраняя дом, но в данный момент она была не просто домашним животным, а грозным оружием, которое могло сработать так же, как и те собаки, которых использовали во время войны для подрыва танков и поездов.  Брагин растерянно смотрел на подыхающего пса, раздумывая, добивать или нет, ноги и руки его были ватными от пережитого стресса, превратив бывалого вояку в студенистое желе.
-Я же говорил, что её надо шлёпнуть, -улыбаясь во весь рот, назидательно произнёс Юрченко, демонстрируя свои белоснежные зубы на фоне закопчённого лица. Он вскинул автомат, собираясь добить собаку, но Брагин остановил его. – Почему покинул своё боевое место?
-Ну,  товарищ командир, вас хотел прикрыть, да куда она уедет без меня? - заныл Юрченко, едва не пуская слезу.  – Всё время в этой погремушке, в ушах звон стоит. Мне орден положен, вообще-то. Ребята вон дом зачистили, каждому по медали дадут, а я в этом гробе на колёсах, скоро  оглохну. Итак уже ни хрена не слышу. Так шарахнуло, думал башка треснет. 
 В это время из проёма двери появилась колоритная фигура Самсонова, обвешенная оружием; в одной его руке висел АКМ со спиленным прикладом, в другой он держал полено ручного противотанкового  гранатомёта.  -Командир… В доме чисто, один трупп, другой, ушёл. Те самые.
- Тищенко, доложи в штаб, что есть убитый боевик, пусть приедет местная милиция. Самсонов, санитарную сумку из бэтээра тащи, может понадобиться помощь. Юрченко марш в машину, один наряд вне очереди, и чтобы к утру колесо стояло.
- Есть колесо! и наряд вне очереди. Вы-то как, товарищ старший лейтенант? Вам самому аптечка нужна.
-Выполняй, не подхалимничай. На войне как на войне. Самсонов живее!
В это время в начале улицы появился трактор, за ним болталась тележка, доверху набитая  сеном. Заметив на дороге десантников, трактор немного притормозил: несколько секунд водитель раздумывал над ситуацией,  затем круто развернулся почти на месте, как это мог делать только «Беларус». Наверное, водитель выжал газ на полную, из-за чего трактор встал на дыбы; от опрокидывания его удержала тележка; огромные  колёса трактора крутанулись так, что выдали сноп пыли и камней, которые, словно из пулемёта, обстреляли бойцов. Тележка послушно понеслась за трактором, едва удерживая равновесие, но ни  один из рулонов не упал: судя по всему, водитель был асом.
- Всё, хорош глазеть, цирк окончен, - скомандовал Брагин. – Кто не со мной, смотрим за дорогой, оружие на предохранитель, в дом никого не пускать, в разговоры не вступать. Самсонов, сколько я буду ждать. Юрченко, ты ещё не в машине? Давай со двора. Смотри воротину не зацепи, будешь выезжать, хватит нам возни с колесом. Всем бойцам приводить себя в порядок. Самсонов,  Черня со мной.
Улица стала наполняться людьми. Самое неприятное было в том, что для солдат это были не потенциальные противники, а мирные граждане родной страны, которые, однако, в самих бойцах вполне могли видеть врагов и оккупантов. Чеченцы кто с чем, кто с лопатами, кто с топором, а кто с вёдрами, выползали из домов, и уже, казалось,  готовы были наброситься на солдат, как один из местных, уже пожилой мужчина, высокий, по виду скорее всего русский, остановил Брагина:
-Нам бы, мил человек, машину пожарную  с водой по рации вызвать. Дом-то, гляди, полыхнёт. – Старик обратился к двум подросткам, указывая на разбитое окно, из которого вылетел снаряд, те смотрели на солдат, не скрывая своей ненависти.  Неизвестно, во что могло вылиться это немое противостояние, если бы на дороге не появился второй БТР. Ощетиненный, как ёж, бойцами, он оттеснил толпу к обочине, плотно прижавшись к уже выкатившему Юрченко.
Брагин кивнул и скоро прошёл в дом, внутри которого всё было заполнено едким дымом. На связь вышел Звягинцев:
-Оса, что там у тебя? Помощь  нужна?   
- Всё под контролем, помощь не нужна. Здесь есть  погибшие. Женщины, две, одна молодая. И  ребёнок. – Потом возникла пауза. – Ребёнок, вроде живой.  Саня, доложи на базу, пусть медик будет наготове, и пусть пожарку высылают, дом того и гляди полыхнёт. Всё, я работаю, сюда не лезь, потолок на соплях висит.
В доме не было внутренней стены, в неё, прошив окно, словно шило, угодил противотанковый снаряд. От взрывной волны все стёкла в доме высыпали наружу, кроме одного, вокруг которого весь пол был усыпан осколками. Противный хруст под ногами отдавал по нервам, бойцы обследовали дом, состоявший из небольшой кухни и двух комнат, превратившихся в большой зал. Посреди него, погружённая в облако пыли и вонючего дыма, лежала разбитая мебель,  остатки стены, и тела убитых взрывом людей.
- Товарищ командир,  малец, вроде как дышит, живой вроде, - доложил Самсонов, с трудом высвобождая тело мальчика трёх или четырёх лет из-под посудного шкафа.   
-Не спеши Иван, осторожно вытаскивай, не поломай ничего ему. Ты шкаф приподними сперва, погоди один. Руку высвободи сначала, потом тяни, я держу.
-Да чё я, не понимаю что ли. Тут дышать нечем, товарищ старший лейтенант.
- Командир… Потолок того гляди рухнет, балка-то висит на соплях.
- Не паникуй Черня, медсумку давай, стол расчисть, и положи одеяло какое-нибудь, что ли. Осторожно Ваня, клади его на стол.
- У него голова, товарищ старший лейтенант.
-Ты работай, я и сам всё вижу. Действуй, действуй, не мне тебя учить, как первую помощь оказывать.
-Уходить надо, - командир. Потолок рухнет же.
-Не каркай Семён, лучше проход очисть, чтобы не споткнуться. Ещё две минуты, никуда твой потолок не рухнет, если ты, конечно, не  чихнёшь случайно, устами, которые не говорят по-фламандски.
Шутку Тиля Уленшпигеля, разумеется, никто не догнал, и на немой вопрос  Черни Брагин похлопал себя по здоровой части задницы. –Ну, Сёма, не будь таким тугодумом.  Или твои уста могут говорить?
Солдаты дружно расхохотались, из-за чего посыпалась штукатурка; возникла тишина ожидания. – Не отвлекайся Самсонов, - Брагин достал сигарету, спичек, как всегда, не было. Черня полез в карман за спичками, и, когда чиркал, освещая уже погружённую во мрак и дым комнату, Брагин обратил внимание на чёрное пятно под ногами.
- Всё, товарищ командир, готово, жить будет.  Я ему антибиотика вколол, на всякие пожарные.
Брагин сделал шаг здоровой ногой, едва удержавшись, почувствовав что-то скользкое под ногами. Приглядевшись, он заметил на полу пятно крови, сразу же вспомнив, что в этом месте только что лежал ребёнок. Это была свежая кровь. Размер пятна  никак не вязался с той раной, которая, хоть выделялась ярким пятном на белом свежем бинте, но по всему была незначительной, точнее, не смертельной, не фатальной. Эта же кровь была как будто живой и пульсирующей.
– Самсонов, ты хорошо осмотрел тело? Кровь откуда? Тут лужа крови. - Брагин стал стягивать с ребёнка курточку, и залез в тёплое, даже горячее, липкое месиво. Обхватив в темноте тонкую ручонку, он даже почувствовал, как пульсируя, кровь выливается из распоротой раны: у ребёнка чуть ниже локтя была разрезана артерия. Горло вмиг перехватило нестерпимое чувство жалости и безысходности, всё тело прошила вибрация страха, отнимая последние силы. Брагин   понял, что вопрос жизни этого человечка - это часы, или даже минуты. Он вмиг увидел то временное пространство, в котором произошли пролетевшие события: выходило не меньше пяти минут. Этого было достаточно, чтобы потерять половину крови, а это уже смертельно. Но ребёнок был жив, а значит, что-то могло сдержать кровь. Этим сдерживающим фактором, скорее всего, был посудный шкаф, упавший на ребёнка, и пережавший ребром артерию.   
-Шнур давай! – заорал Брагин, выплёвывая сигарету, и перехватывая пальцами тонкую ручонку мальца.  – Бинт скрути, скорей давай, Черня, живей! У парня вена разрезана. Самсонов, куда глядел?
- Ничего ж не видно, товарищ…
-Пережимай артерию, да не здесь, ниже, да не скули ты, темно ему…  -Брагин поднял вверх локоть, пытаясь приостановить давление крови, - я держу, передавливай, двумя, двумя пальцами, вот так, держи, молодец. Ну, где ты там, Семён? – Брагина охватило отчаянье, он словно кожей почувствовал, как из тела ребёнка вместе с кровью, которая сочилась даже через сжатые пальцы Самсонова, выходит жизнь.
- Черня, жгут. Куда отвернулся? – смотри, на ус мотай, воин, ты в Чечне. Первое кольцо как следует затягивай, но без дури, потом послабее. Сёма, пальцы не отпускай. Черня, бумагу, вон, смотри, тетрадка, карандаш бери. Пиши время, время точное, когда жгут наложили. Семён, смотри, чтобы артерия зажалась, узел сделай, пусть давит на артерию, под жгут его, а ткани сильно не зажимай, там тоже вены, по ним кровь должна поступать. Понял? Листок под жгут, всё. Давай на выход. 
 Перетягивать, по большому счёту было нечего, и без того тонкие ручонки ребёнка казались прозрачными нитками, но кровь остановилась. Его закутали в одеяло, чтобы оставшееся тепло не вышло вконец, и бесшумно, на глазах онемевших людей вынесли из дома. Словно по какому-то сигналу, балка треснула, и за спиной солдат обрушился потолок. Но это уже не вызвало никакой реакции у Брагина. Солдаты мотыльками повзлетали на броню, кто-то принял свёрток. Освободив руки, Брагин, стиснув зубы от боли, вскарабкался на БТР, и Юрченко, даже не получив команды, а повинуясь всё тому же природному инстинкту браконьера, что, мол, пора рвать когти, дал газу. Машина взревела, оставляя позади молчаливую толпу, и тех, кто стоял в отцеплении; где-то в начале улицы уже мигала машина местной полиции.
Они возвращались на базу, не победившие, и не побеждённые, но снова оставшиеся жить на этой гостеприимной, но чужой земле. 

Глава вторая.

            Батальон стоял на южной окраине станицы, буквально в двух шагах от Терека.  Несколько одноэтажных строений, принадлежавших некогда местному совхозу, и разбросанных по территории пустыря, были приспособлены под штаб и госпиталь.  Палатки, где жили солдаты, а вместе с ними и большинство офицеров, стояли в несколько рядов, при этом образуя внутреннюю поляну, на которой солдаты соорудили подобие футбольных ворот, где происходили разводы и построения. Бойцы толпились вокруг костров, кто-то бренчал на гитаре. В отдалении под охраной стояли две  вертушки, вокруг них копошились лётчики. Весь периметр пустыря был заставлен боевой техникой, половина из неё готовилась на замену обратно в родные части. Почти у каждой машины кто-то копошился, это были карданы – те, кто обслуживал военную технику: и в дождь, и мороз, и жару они не вылезали из-под машин, обеспечивая и манёвренность, и жизнеспособность войск, и внешний вид военного транспорта. Кто-то гонял футбольный мяч, ведь солдаты были не только воинами, готовыми воевать, но и простыми людьми, и даже, детьми. Игра в данном случае позволяла хоть на короткое время забыть о войне, о смерти, и не потерять человеческого начала.
На въезде в расположение батальона несколько бойцов занималось укладкой фундамента под стационарные ворота.  Зная, что потом времени не будет, Брагин остановил БТР сразу за воротами, уже не в силах сдерживать нужду, на ходу отдавая приказ Юрченко:
 - Серёжа, давай к госпиталю, я сейчас. Пацана сразу к Зорину, сразу. – Потом с облегчением проковылял мимо полевой кухни, где толпилась рота мабутовцев. Он уже хотел присоединиться к очереди, как его позвали. Прихрамывая, он поковылял в сторону штаба.  По всей округе вторые сутки не было электричества, потому что кто-то злоумышленно обрезал провода, и вполне возможно, для сдачи цветмета. Поэтому у входа в «штаб» непрерывно молотила ДЭСка, и в окнах бывшего консервного цеха горел свет, без чего врачам невозможно было бы оперировать раненых. Пройдя мимо госпиталя, он поинтересовался здоровьем Сорокина. Хирург равнодушно пожал плечами, давая понять, что всё, что мог, он сделал.
В штабе от него ждали рапорта о том, что произошло на Лесной, но до этого у Брагина ещё не дошли руки. Едва доковыляв до штаба, и, встретив перед собой неприступную стену, точнее грудь комбата, он на словах стал  отчитываться  о проведённой боевой операции. Судя по мгновенной реакции комбата, ему по всем статьям выходил выговор, а может, что и посерьёзней. А именно, за пропущенную на посту «Ниву», за открытую стрельбу в жилом секторе, за гибель мирных граждан. «Хорошо хоть за дохлую овчарку не высказали», - про себя подумал Брагин, с трудом сдерживая не то досаду, не то боль. Конечно, майора Ужкуриса больше интересовали детали нападения на блокпост, где бойцы, как и он сам, оказались не просто не на высоте, а в жопе, как выразился сам комбат. И в этом он был на все сто прав.
…-Поэтому ты, Брагин, и ранен в заднее место. Ты хоть понимаешь, что натворил? Вся станица на ушах стоит. Из-за твоей расхлябанности мирные люди погибли. Ты забыл, чего нам стоило договориться с местными? Давай, дуй в госпиталь, а потом мы будем решать, что с тобой делать. Вояка хренов.
Майор Ужкурис, судя по фамилии, был прибалтом, и, не смотря на суровый  и непредсказуемый характер, нравился Брагину, но за прилюдное отчитывание всё равно было обидно. Как-никак, а «Ниву» они догнали, хотя, что она решала в общем концерте Чеченской войны… Ровным счётом ничего. И не догони они этих юнцов, то и люди бы остались живы. И ребёнок был бы цел и невредим, и вырос бы из него такой же дерзкий и кровожадный чёрт, наверное. Брагин поймал себя на мысли, что далековато ушёл в своих размышлениях о том, чего вполне могло бы и не случится в будущем. Но в одном, всё же, он соглашался, несмотря на то, что в неудобном месте его тела торчал осколок от гранаты, пусть крохотный, но очень болючий,  - никакие благие намерения не оправдывали смерть ребёнка.
В госпитале хозяйничала медсестра Варя и капитан Зорин. Были ещё медбратья, но всем было не до Брагина. Зорин быстро осмотрел ранение, заставив Брагина несколько раз взвыть от боли, за что получил порицание в виде устыжения, после чего длинно вздохнул. – Мне, Олег, здесь делать нечего.
- В смысле?
- Осколок достать не проблема, но у тебя задет нерв, судя по всему, и, если я своими плоскогубцами полезу вытаскивать осколок, то ты можешь стать инвалидом. И ни о какой Звезде героя тогда не может быть и речи.
- Кончай чепуху молоть. Какая звезда. Осколок, что ли, сам вылезет?
- У тебя нерв задет, Брагин, седалищный нерв, - почти закричал Зорин. -Тебя в настоящий госпиталь надо везти, я тебе не помощник. Иди к Шкуро и доложи. Всё, не отвлекай. Я с ребёнком не знаю что делать, а у меня ещё две операции. В местной больнице баба молодая рожала, а у них света нет по всему околотку. Акушер, видать, неопытный, что-то напортачил. Надо ехать срочно, а тут ты со своей задницей, время отнимаешь. И ради бога, не обижайся! С утра уже так замудохался… С этими Варями и Танями не то что каши не сваришь… Иди, не мешай, иди на перевязку, можешь костыли взять потом, но только на время. – Варя, готовь перевязку, осколочное ранение в голо, - крикнул в пространство Зорин… - Ой, что я говорю. В … В верхнюю часть бедра. И укол от столбняка вколи, не помешает.
Выйдя из перевязочной, Брагин натолкнулся на суету. Ужкурис что-то выслушивал от Зорина, и, судя по уверенным интонациям медврача, тот ставил задачу комбату, но ни как наоборот.
-Брагин, ко мне! Бегом! –Голос комбата, словно рык, на мгновение остановил движение во всём госпитале; динамики и усилители звука комбату были не нужны. – Собирайся, от тебя всё равно никакого толку. – Брагин немного опешил, ещё не совсем отойдя от процедуры и спиртового раствора, часть которого он принял вовнутрь, благодаря щедрости Вари. –Будешь сопровождать ребёнка, которого вы спасли, если можно так выразиться. А что от тебя спиртом несёт?
-Это дезинфекция, товарищ майор.
-Ты за дурака меня не держи! – забасил Ужкурис, нависая над Брагиным, хотя и тот был немалого роста. – Тебя, вообще-то, - заговорил комбат придавленным густым басом, словно посторонних это не касалось, - на гауптвахту надо, а потом под суд, за самовольство. Но ты же человека спас. Выполняй приказ, и чтоб глаза мои тебя не видели, пьянь! И фамилия у тебя…  Кстати.
Брагин поднял глаза и безучастно посмотрел на командира, понимая, что добавить уже нечего, ни ему, ни тому.
… -Ладно, забыли, пока. Но шкуру я с тебя сниму. «На то ты и Ужкурис» - уже хотел произнести Брагин, но смолчал. – Военный билет при себе, надеюсь. Давай к вертолёту. Сорокина и ребёнка в  Ставропольский госпиталь  доставишь. А, ну да, ты же из ставропольской бригады? 
- Так точно.
- Повезло тебе, Брагин. Головой за жизнь отвечаешь! Через минуту взлёт. Бегом!
Здесь комбат нисколько не ошибся, и Брагину пришлось почти бежать, на ходу выслушивая инструкцию Зорина:
 - Олег, пожалуйста, запомни, и обязательно сделай так, как я сказал. Иначе всё будет бесполезно. Ты всё правильно сделал, что записал время. Ровно через десять минут, не позднее, ослабь жгут…
-Да знаю я, Володя, всё сделаю как надо. Ослаблю жгут, и буду придерживать артерию пальцами.
-Потом ещё раз, сорок минут, не больше. Всё, с богом, спасибо тебе.
Сорокина и ребёнка уже успели погрузить; вертолёт уже начал отрываться от земли, когда Брагина буквально втянули внутрь, сзади его толкал Зорин. Дверь задвинулась, после чего вертушка поднялась почти мгновенно, и, немного завалившись на бок, понеслась в сторону России. 
Уже через час с небольшим они приземлялись на пустыре, напротив гаража, где для этого на асфальте была очерчена специальная разметка; трое рослых санитаров бежали к вертолёту, двое из них несли носилки для Сорокина. Едва вертолёт коснулся земли, один из них, горбясь от сильного потока воздуха, принял у Брагина свёрток, и убежал обратно. Сорокина молча погрузили на носилки и тоже унесли вслед за ребёнком. Попрощавшись с лётчиками, Брагин дождался, пока вертолёт поднимется в воздух, и улетит, выкурил сигарету, которую стрельнул у пилотов, и нехотя  поплёлся к дверям приёмного покоя. Там его отругали за выброшенный окурок, потом осмотрели, освежили  перевязку, исколов  всю ногу обезболивающими и противоинфекционными препаратами. Дело было за малым - сделать рентген, для пущей ясности.
Он только присел на кушетку, в ожидании, когда придёт дежурный рентгенолог, как подошла симпатичная медсестра, даже красивая, от фигуры которой Брагин на какое-то время остолбенел.
-Вы группу крови свою знаете? – немного запыхавшись, спросила медсестра, смутившись от пронзительных голубых глаз офицера.
 Брагин без вопросов закатал рукав гимнастёрки, обнажив на запястье наколотый ещё в училище номер своей группы.
-Ой, как хорошо, у вас первая. Ребёнку, который прилетел с вами, нужна кровь срочно. Его сейчас готовят к операции.
-Что с его рукой, - спросил Брагин, уже следуя за сестрой, и едва поспевая.
-Это же вы его из разрушенного дома вынесли? Нам звонили, мы всё приготовили, но кровь нам привозят из лаборатории. Пока привезут, а дорога каждая минута. Как хорошо, что вы подвернулись.
- Ага, как раз под руку, - пробурчал усмехнувшись Брагин. – Да ничего, я только за, крови во мне на десятерых хватит. Качайте, сколько надо.
Его переодели в халат, оставив в одной набедренной повязке, за что было немного неловко перед медсестрой, но та, как будто и не заметила конфуза, целиком растворившись в процессе подготовки. Брагина положили на кушетку рядом с ребёнком, и вскоре он уснул.  Когда проснулся, был уже вечер, он лежал в больничной палате, рядом кто-то стонал, замотанный в бинты. Позже Брагину сказали, что это боец тоже из Чечни, из Грозного, где уже почти не стреляли, получивший ожог третьей степени: кто-то закинул в люк водителя БМП бутылку с горючей смесью. Брагин хорошо знал, что такое ожог, особенно солярой, которую не так просто потушить. И сразу после ожога, и когда тело заживает,  боль нестерпимая, потому что ожог - это сплошное живое мясо, до которого невозможно дотронуться, а оно зудит и горит,  и, даже когда рану затягивает плёнкой, та всякий раз при движениях лопается. А когда затягивает коркой, и кажется, что заживает, корочка трескается, и снова нестерпимая боль. И так до тех пор, пока ожог не превратится в апельсиновую корку розового цвета. У парня всё лицо и руки были в бинтах, и, стало быть, самым ненавистным в будущем для этого человека будет смотреться в зеркало. Осознавая ничтожность своего ранения, Брагин выполз из-под простыни, и натянув халат поковылял в сторону туалета. Хотелось курить. Осколок давал о себе знать, не позволяя полноценно наступать на ногу. Рядом с туалетом в открытое окно курили два солдата; а кому было ещё  находиться в военном госпитале. Один, не спрашивая, протянул Брагину сигарету.
- Откуда, бойцы?
- Из Грозного, -в один голос доложили парни, немного ухмыльнувшись. Им было по девятнадцать - двадцать лет, но война для обоих была уже в прошлом, и, глядя на ребят, Брагину подумалось, что они ещё хорошо отделались. Руки и ноги были целы, у одного, правда, судя по повязке, не хватало двух пальцев на ноге.
 -Мина ?
-Ага… - Немного смущённо отозвался паренёк. -Завал разгребали, оружие искали после чичей. Ну и… Проглядел лягушку в одном доме.
- А у тебя что?
Боец откинул полу халата, улыбаясь во весь рот, наверное, испытывая удовольствие от демонстрации. Посреди исхудавшего тела стояла большая заплата из пластыря. Парень повернулся, показывая такую же заплату на спине. Брагин догадался, что у бойца было сквозное ранение, судя по расположению, правого лёгкого. «Ещё один инвалид в будущем», - подумал про себя Брагин, стискивая зубы.
- Сквозное. Снайпер. Третий месяц лежу.  Обидно, уже и не стреляли. Грозный-то в феврале зачистили. А меня весной, как раз на день рождение. Да повезло, считай, что дембельский подарок.  Скоро выписывают.
Брагин нехотя поведал о своей болячке, на удивление не вызвав ни смеха, ни иронии.
– Не повезло, - посочувствовал тот, у кого не хватало пальцев.
 Когда парни уходили, Брагин без зазрения совести попросил ещё парочку сигарет, ведь, чтобы купить самому, требовались деньги, а их у него не было. Вообще ничего не было, кроме военного билета, который он сдал на склад вместе с хб и берцами. Когда подошёл военврач, держа в руке негатив его осколка, Брагин  пускал в форточку дым, размышляя о своей судьбе, о том, что в Чечне его батальон ведёт тяжёлые бои с местным населением, и проч, а он здесь, отлёживается.
-Я бы вам не советовал курить, это, кстати, запрещено. И ходить вам не рекомендуется перед операцией. Вы забыли, что у вас завтра с утра операция?
-Я знаю, простите, -кивнул Брагин, уже собираясь выкинуть окурок в форточку, но передумал. Вместо этого предложил сигарету врачу:
-Хотите курить?
- Давай, - кивнул военврач после недолгого размышления,  опасливо оглянувшись по сторонам. Они некоторое время молчали, выпуская по очереди дым, потом синхронно выкинули в форточку окурки и рассмеялись.
- А если серьёзно?  Вы же взрослый человек, офицер. Приказы обязаны выполнять, не так ли?
 Брагин кивнул, жестикулируя ладонью, словно отмахиваясь: - Меня больше беспокоит мой боевой товарищ,  а на мне всё заживает, как на собаке.
- Не скажите, ваш осколочек ещё даст о себе  знать. А за Сорокина не беспокойтесь, у парня крепкая голова. Осколок удалили, так что, домой приедет героем. Ваш товарищ легко отделался. Что касается ребёнка… Это же вы его спасли? Если не ошибаюсь.
Брагин нехотя кивнул.
-Кто вас инструктировал? Я хотел сказать, откуда вы знали, что надо каждые полчаса ослабевать жгут? И со временем записанным…
-Нас готовили к войне, - немного задумавшись, ответил Брагин, внутренне испытывая удовлетворение. – Капитан Зорин. Он давал инструкцию, вообще-то.
- Мда. Дело в том, что  пережатие магистрального сосуда приводит к нарушению трофики нижней части конечности, и при превышении допустимых сроков, как в вашем случае, в тканях накапливаются недоокислённые продукты, из чего вытекает масса проблем, связанных с работой сердца и почек. И если этот процесс рассматривать на фоне большой потери крови, то можете представить, какая задача стояла перед нашими хирургами.
-Вам было проще отрезать руку?
- Вот именно. 
- Что с ним сейчас?
- Мы ему ввели большой объём плазмозаменителей, ну и интенсивная терапия. Тромбоза пока не наблюдается, будем бороться.
-Спасибо вам.
- Вам спасибо. Вообще-то ему повезло, - хлопнув по плечу Брагина, закончил рассказ военврач. – Побольше бы таких офицеров во время штурма Грозного. Сколько бы пацанов наших осталось бы при своих руках и ногах. Если вы не против, я буду держать вас в курсе, телефон свой я у медсестры оставлю для вас. Звоните. Если, конечно, вам это интересно.
Брагин полуравнодушно кивнул, ещё до конца не понимая, какой ему интерес в здоровье чеченского малыша. Врач ушёл, а Брагин остался переваривать информацию, восстанавливая в памяти курс по медицине. А ещё надо было докурить последнюю сигарету, чтобы собраться с силами, и приготовиться к операции.   
Потом была операция, которой он, разумеется, не увидел, после чего было самое приятное - отходняк от наркоза, и самое неприятное - нестерпимое желание отлить. Кто-то из больных в палате, точнее выздоравливающих, посоветовал воспользоваться пакетом из-под молока, предложив свой. Это было кстати и очень вовремя.
Отойдя окончательно от наркоза, Брагин договорился с дежурной  медсестрой, и позвонил домой. Жена прибежала на следующее утро вся заплаканная, но, увидев кондыбающего на костылях Брагина, успокоилась. Потом были друзья из части, откуда он был откомандирован в Чечню. Из-за друзей Брагина едва не поймали со спиртным, но всё, слава богу, обошлось.
Как-то вечером, праздно шатаясь по коридору, Брагин непроизвольно заглянул в ординаторскую, где отдыхал тот самый хирург, который его оперировал, он что-то читал, и, заметив Брагина, оживился, и даже обрадовался:
-Вы как раз вовремя, Брагин, у меня к вам вопрос, точнее просьба… Вы же после выписки потом в Москву, если я не ошибаюсь.
Брагин кивнул и немного напрягся.
-Да, дело копеечное на самом деле. Надо передать кое-что. Лежал у нас офицер молодой, восстанавливался после Грозного… Оставил мне свои дневниковые записи, вернее, я у него выпросил, почитать.  Пока он поправлялся, написал целый роман. Я обещал вернуть, а почтой, сами понимаете, ненадёжно. В Москве у него кто-то есть, кажется, сестра, адрес я в тетрадь вложил, а искать несложно, в Химках. Передадите?
Брагин безучастно взял пакет с двумя общими тетрадями,  изрядно потрёпанными, словно их читали всем госпиталем. Он поделился мыслью, и хирург рассмеялся:
- Вы угадали. Не удивлюсь, если и вас эта рукопись заинтересует, хотя… Вам про Грозный самому хорошо известно. Ну так как? Передадите? Адрес  я вложил.
Брагин молча кивнул, машинально открывая одну из тетрадок, где на первой странице  убористыми буквами было написано  – «Дневник военврача».
- А что с ним? Он поправился?
- Как вам сказать… Всё, что смогли, сделали, он у нас полгода пробыл, но до полного восстановления ещё далеко. Досталось ему.  Он в плену был.
Брагин непроизвольно напрягся, по телу прошёл импульс. Неожиданно перед глазами проявились очертания разрушенного зимнего Грозного, он услышал лязг БМП и свист пролетающей над головой пули снайпера, уходящей на встречу своей жертвы. Он молча кивнул, пожал руку хирургу, и побрёл в палату.
Через неделю, как и ожидалось, Брагина выписали, с обязательным условием дальнейшего обследования, которое, после нескольких визитов к терапевту и неврологу, показало, что у него серьёзные  проблемы с седалищным нервом, как и предрекал военврач. Обдумывая однажды перед телевизором своё положение, в то время, пока жена стряпала на кухне ужин, Брагин вспомнил о ребёнке. Дотянувшись до телефона, он набрал номер, который лежал в военном билете, и ждал своего часа.
- А, это вы, кажется, Брагин? Хорошо, что позвонили…   
Военврач рассказал, что ребёнка увезли в Москву, что у того оказывается, серьёзная черепно-мозговая травма, и теперь над ним колдуют московские врачи. Ещё он дал координаты клиники, если Брагину будет интересна дальнейшая судьба мальчика. Не забыл спросить о тетради, которые надо было вернуть. Брагин совсем забыл про них, не до того было, но заверил, что непременно вернёт их, как только приедет  в Москву. После осмысления услышанного он достал тетради и открыл первую. Некоторое время рассматривал почерк, словно знакомился заочно с тем, кто был автором этих строк, имени его он не знал, но полагал, что в тексте оно обязательно всплывёт. Хотелось иметь представление о внешности этого парня, наверное, светловолосый, а, может, и наоборот, тёмно-русый, или рыжий, кто его знает, Россия велика, и народ в ней самый разный, и одного из этого многообразия закинуло в Чечню, в самое пекло. Медленно, он начал читать.
«Год назад я получил звание лейтенанта медицинской службы, военный хирург, военврач, так нас ещё называют. Я знаю, что здесь моя специальность будет нужнее, чем где-либо, поэтому сразу после окончания училища написал рапорт, с просьбой направить меня в Чечню.
7 января 2000 года. Я в Грозном, только начался штурм, от грохота можно одуреть, но бывалый прапор, глядя в мои круглые от удивления глаза, сказал, что через пару дней  привыкну, и придётся немного потерпеть.  С нами рядом полк ВВ, десантура, мотострелки, броня всех видов.
Полевой госпиталь представляет собой большую палатку, в ней печка буржуйка, генератор, который непрерывно тарахтит, три операционных и одно большое помещение для послеоперационных больных, которые ждут отправки в основной госпиталь. Я, так сказать, попал сразу с корабля на бал, недолго ассистировал опытным хирургам, ибо обстановка не позволяла. Тогда я понял, что такое пуля калибром пять сорок пять, коварная смерть. Привозят раненного в живот, маленькая дырочка, начинаем вскрывать рану, а там полный фарш из печени, почек, желудка. Пытаемся сделать по максимуму, собрать всё по местам, но понимаем, что боец долго не проживёт.
Несколько раз наше расположение обстреливали из миномётов, стрелкового оружия, это чичи. В принципе, сильного поражения не наносили, только пугали. В один из таких обстрелов одному солдату разворотило колено осколком мины, в этот момент он находился между забором и пристройкой, отошёл пописать. Его никто не видел, он лёг и тихо лежал, не кричал, не звал на помощь, минут двадцать так пролежал, пока я его случайно не увидел, когда шёл в сторону нашего кунга – Газ 66. Спрашиваю – ты чего лежишь в грязи?  - Он отвечает, – «я ранен». Я заорал на него, «-а что на помощь не позвал!» Он промолчал.  Наверное, у него был шок. Жаль, что время было упущено, найди я его пять минут раньше, кровопотеря была бы не критической, солдат бы выжил...
15 января начались ожесточённый бои в Грозном, поплыли раненные, один из них был снайпером, никак не хотел отдавать свою свдэшку, мычал и матерился. Под правой рукой у него было входное отверстие, огнестрельное, когда открыли… пуля пробила лёгкое и остановилась в районе грудной клетки, в сантиметре от сердечной мышцы. Так и не поняли, почему она не прошила его. Собрали всё на место, повезло бойцу, очень сильно.  Позже узнали, что когда шёл бой, пуля отрекошетила от стены и попала ему в бок. Боец сутки ещё находился на позиции, пока не потерял сознание. Как он не умер от внутреннего кровотечения, для меня загадка. Через несколько часов боец уже был в вертушке.
Пули и осколки имеют свойство «зажигать» входное отверстие. То есть, крови может практически не быть, если не прошла на вылет. Чаще конечно прошивает, как иголка масло. Бронежилет, если его можно так назвать, со стальными пластинами,  мало помогает. Как правило, в таких случаях приходилось извлекать осколки и от него. Пуля просто «заворачивала» его в тело.
Вообще, поток раненых огромен, контузии, огнестрелы, осколочно-минные повреждения, часто ранения в голову. Эти, как правило, заканчиваются плачевно. Снайпера противника лютовали, это наёмники разных мастей.
16 января «прилетели» на Уазике разведчики, то ли «грушники, то ли гебешники, фиг их пойми, ни званий, ни нашивок, злые морды, прокопчённые лица. Уазик в решето, вытащили тело, попросили оказать первую помощь. Я глядь, а там тело по-английски орёт «фак», «сак», и тд. Оказывается, наши воины, девятнадцать лет от роду, разведчики диверсанты, мать их ети… в коротком бою захватили инструктора британского, который за идею «долларовую» помогал чичам воевать против злых русских оккупантов. Нафиг я его только перевязывал, промидол тратил драгоценный. До штаба группировки войск  он так и не доехал, говорят, повесился на подбитом российском танке, на стволе. Совесть видно замучила, ну да ладно.
17 января 2000 года погиб генерал-майор Малофеев Михаил Юрьевич, зам. командующего группировкой «север». Погиб в бою. Наверное, многие думают, что генерал, это этакая «штабная крыса» в кремлёвском кабинете. Конечно, есть и такие, но, в Чечне были именно боевые генералы, которые всегда находились рядом со своими солдатами и офицерами.
На их КП напали чичи, помощь не успела прорваться, погибли все, генерала и его помощника радиста, солдата-срочника, расстреляли из гранатомётов и закидали гранатами, так как они не давали подойти к зданию КП, отстреливались до последнего. Когда мужиков доставали из-под завалов, радист так вцепился в автомат, что оторвать его было невозможно, весь БК был пуст. На улице валялись трупы наёмников, которых чичи не забирали после боя. После этого солдаты и офицеры договорились между собой и бригадами пленных в Грозном не брать, по крайней мере, я их не видел.
18 января 2000 года, привезли пятерых раненых, один очень тяжёлый, ранение в висок, пулевое. Правый глаз вытек, левый деформировался, но тут толком ничего и не сделать. Сделали должную работу, перевязка, обработали всё, собрали «череп» как могли. С ног валился, третьи сутки почти без сна, идут бои в городе, к вечеру солдат пришёл в себя!!! Объяснили, что по ночам вертушки не летают, терпи до утра, мысленно попрощались. А он фигу «костлявой», и в пять утра мы его погрузили на борт. Лети человек, живи, выздоравливай. Позже узнал, что он выжил. Ранение было тяжёлое, ослеп на один глаз, второй потерял 50 %, но человек жив.
 Утро 19 января 2000 года, я заплакал, первый раз за всю командировку, наверное, за всю жизнь. Я устал, устал терять людей… Мама, я не пишу письма, потому что не знаю о чём писать, наверное, я сойду с ума…. А я здесь всего две недели, господи помоги, сколько смерти вокруг меня...
22 января 2000 года, сообщили, что завтра должен выдвинуться с мобильной группой в Грозный, много раненных гражданских, надо оказывать помощь непосредственно на передовой. Я конечно записался первым. Получил бронник «тяжёлый», сумку со всем необходимым. В «кунге» (Газ-66) ещё полночи считал промидол, бинты, и всё уложил в карманы для быстрой помощи. Женя Иванов дал гранатку ф 1, сказал засунуть в карман, и если будут брать в плен, лучше рвануть, чем сдаваться, ибо яйца все равно отрежут и засунут в горло…
Прошу прощения у тех, кто будет читать за грубый слог, и за орфографию, пишу что бы знали, как я сам всё видел и чувствовал. Сразу предупредил, что пишу сумбурно, и наверное, даже некрасиво, но всё равно стараюсь.
23 января, утро – день - вечер, город Грозный. Влетаем в кварталы города, именно влетаем, сидя на броне, с непривычки я чуть пару раз не откусил себе язык, а про мягкие места и говорить не о чем.
Чичи походу везде, потому что сидя на броне, только как вошли в город, я увидел, как под ногами поднимаются фонтанчики, и на броне жёлтые большие искры от пуль. Я упал на броню, закрыл каску руками, в этот момент бойцы «огрызнулись» длинными очередями в сторону ярких вспышек. У всех были широко открытые рты, но крика слышно не было. Это был мой первый бой. В котором я не принимал участия.
 Броня не остановилась не на секунду, пролетели зону обстрела быстро, раненых нет. Один боец на броне сказал: «дикие». Потом объяснили, что это не регулярные силы. Т.е пара или тройка «мирных» жителей, сидят на пути следования колонн, групп, и когда проходят мимо, они берут в руки оружие, расстреливают, а если их начинают «крошить», бросают его и косят под бедного и несчастного жителя. Но этих диких научились вычислять ещё с первой компании, поэтому они уже старались не попадаться. На раздачу еды или оказание помощи медицинской редко приходили, ибо знали, что будет осмотр рук, плеча на характерный синяк.  И тогда в условиях войны с ними часто решали вопрос на месте.
Доехали до Грозного. Первый пункт помощи мирным жителям. Три БМП встали буквой П, в середине стоял грузовик, в котором раздавали еду, не колбасу конечно, но все же. Хлеб, солдатская тушёнка, сухпайки, печенье даже было. Вообще мирных жителей было не так много. Мой наставник, который был тут в первую компанию, говорил, что дали коридор для выхода мирных перед началом штурма. Многие вышли. Но и осталось немало, ибо боевики под угрозой расстрела на месте запрещали выходить из города.  В первом штурме Грозного в 1995 году влетели на «ура», с четырёх сторон, шансы выйти или выжить в тех условиях простому человеку были практически нереальны.
Я зашёл в полуразрушенное здание, судя по прострелянной и прошитой осколками табличке на здании, бывшая библиотека, на первом этаже стояли раскладушки, столы и прочий хлам, на чём можно было лежать. От окна держусь подальше, на всякий случай снял каску и подшлемник, от головы идёт пар. Знаю, что могут пальнуть, что свои что чичи. В условиях городского боя солдаты сначала стреляют, а потом смотрят во что. Нервы на пределе, любое движение в окнах кажется враждебным.
Аккуратно «вылез» правым глазом, вот она… площадь Минутка.
Развороченные здания, пара подбитых бэтээров, не знаю, наших или боевиков. Вдалеке слышна автоматная стрельба, где-то там видно идёт бой. В сторону стрельбы на огромной скорости пролетели три бэтээра ВВ, на броне сидели бойцы в милицейских касках, «сфера».
-Где-то тут лазает отряд «Борз», бандитский спецназ, типо, - сказал боец с ПК, выдыхая сигаретный дым, и настороженно смотря куда-то вдаль. – А ещё арабские наёмники, целая куча, вот СОБРы и нарвались, - сказал посмотрев на меня солдат.
Я ничего ему не ответил, повернулся и пошёл вглубь здания, на ходу надевая подшлемник-шапочку. Мокрая голова стала замерзать.
Подошли первые раненные, во время боевых действий у всех стандартный набор. Сильнейшие контузии, осколочные ранения, особенно головы, рук. Было несколько детей с мамами, по рассказу узнал, что просидели в подвале две недели. А когда вышли, чтобы найти воду, увидели листовку с указанием места ПП (пункта помощи). Шли с ними ещё пара пожилая, мужчина и женщина, но по дороге их обстреляли непонятно откуда, пенсионеры остались лежать у дороги навсегда, а эти успели убежать.
У мальчика, которого звали Умар, было сильное рассечение на голове. Уже воспалившись, до заражения крови оставалось мало времени. Пришлось  вскрывать Умару рану, чистить. Вколол антибиотики, промедол нельзя. Малец терпел мужественно, даже слеза не капнула.
Подошёл дед с перемотанной рукой, попросил помочь. Спросил, как зовут. Старик представился – Аксёнов Николай Степанович, 1932 года рождения, терский казак. Рассказал, что переживает уже второй штурм Грозного. Увидел, что у меня нет погон, спросил: -А где сам врач?
Я ему объяснил, что погоны снял, чтобы не привлекать внимание снайперов. Это мне, кстати, посоветовали те самые «злые морды» на броне. Дед покивал.
Размотал руку, гангрена… мля, уже ничего не сделать, вколол антибиотик, обработал, перевязал, сказал, надо бы ему ехать с нами, нужна операция. Пока делал обработку, старик рассказал, что его уже два раза выводили на расстрел боевики, но пока только поиздеваются, попинают, плюнут и уходят. Я, отходя от него, сказал сидеть тут ждать, скоро должна прийти броня для эвакуации раненых мирных жителей.
Забежала женщина, попросила пойти с ней, я спросил зачем, она в слёзы. В подвале, где сидели, прошли мимо боевики, и зачем-то закидали их гранатами. Её мама погибла сразу, а сын с сестрой раненые там лежат. И ещё пара женщин, что с ними были. Подошёл к майору, начальнику ПП, обрисовал ситуацию, попросил выделить броню с бойцами, на что он в грубой форме послал меня. Сказал, что не пустит никуда «коробочку», ибо сожгут сразу, а нас перестреляют. Приказал мне оказывать помощь непосредственно на месте, а не лазить по подвалам. Что через сутки подтянуться основные силы и будет безопасная зона.
Было желание пойти с ней одному, но я понимал, что шансы вернуться живым у меня были минимальные. Отдал ей бинты, антисептик, объяснил как что обрабатывать.
Рассказал, что скоро будет безопасно, может даже и тут госпиталь будет. Она ничего не сказала, молча повернулась и пошла по разбитой дороге вдоль разрушенных зданий. На душе стало гадко.
И тут началось такое, что даже я себе никогда представить не мог. Раздались несколько сильных минометных разрывов на нашей позиции. И сразу же открылась автоматная «трескотня», я упал мордой в грязь моментально, помня единственную заповедь пехотинца – «лучше умыться грязью, чем собственной кровью».
Огонь был шквальный, долбили с противоположных зданий. Я пополз в сторону брони, но зря, в неё тут же влетела пара снарядов из РПГ, раздался хлопок, потом ещё, и из люков повалил чёрный едкий дым. Меня откинуло к зданию библиотеки. За второй бронёй укрылись бойцы, отстреливаясь из автоматов. Пушка у БМП методично стреляла в сторону зданий, откуда были видны из окон и дырок вспышки.
«Надо ползти на улицу, там по любому раненые есть. Надо себя перебороть и ползти обратно». На карачках пополз в сторону входа–выхода в здание, увидел деда и женщин с детьми, укрывшихся в дальнем углу за перевёрнутым столом. Наткнулся на бойца с ПК, поливавшего из окна короткими очередями.
-Куда прёшь, баран ты тупой! - заорал он на меня как на салабона, и дальше принялся за своё занятие.
Выглянул из проёма, определил, как и куда бежать, на пути моего следования в аккурат постоянно поднимались фонтанчики от пуль. «Эх, добежать бы». Рывком бросился на улицу, к бетонному блоку, там лежали двое на спине, и ещё двое отстреливались. Сходу упал, перекатился, судорожно затеребил застёжку на сумке с бинтами и прочей утварью. Повернулся к бойцу, лежащему на спине. Готов, череп раскрыт, пуля вошла в левый глаз, моментальная смерть. Из двоих, что отстреливались, узнал майора, он мне крикнул помочь второму, сказал, что сейчас подойдут от улицы Лермонтова две «коробочки», прикроют огнём, помогут нам свалить.
Третья бээмпэшка развернулась и укрылась за подбитой БМП, туда уже грузили быстро раненый экипаж. Со второй брони экипаж не успел выйти, сейчас она стояла и горела, огонь из люка был высокий и быстрый. Вместе с ней горел и грузовик с едой.
 Подполз ко второму раненому, у которого не было кисти руки, он был без сознания, странно. Стал быстро осматривать, так и есть, пара входных отверстий от осколков, чуть выше бронежилета у основания шеи, кровь идёт, но не сильно. Пока оказывал первую помощь, подошли два танка, и бахнули. Огонь с противоположной стороны улицы затих. Но начали раздаваться разрывы от миномётов, видно чичи поняли, что танк им не по зубам, ушли от окон за здание, и решили добить нас  миномётным огнём.
Перевязал. Занялся кистью, точнее, её не было, поставил жгут, прикрепил бумажку, посмотрел на часы, написал во сколько поставил жгут. Всё, крикнул бойцам тащить его в «коробочку». Быстро поднялся и, полусогнувшись побежал в здание, когда зашёл, встал как вкопанный. Дед лежал раскинув руки, на шее был глубокий порез, почти перерезавший её.
-Осколком убило, - сказал солдат с ПК, закуривая сигарету. Я попросил тоже, трясущейся рукой закурил. Так я начал курить.
С улицы раздавались разрывы, забежал майор, схватил радиста, крикнул мне в лицо, «уходим быстро», выбежал. Я оглянулся, нигде не увидев детей и женщин, скорее всего ушли во двор здания после того, как деда убило. Крикнул пару раз, но ответа не было. Думал, может захотят поехать с нами. Хотя нам самим бы сейчас успеть ноги унести. Выбежал на улицу, быстро залез в «коробочку», к раненым, закрыл задний люк, понимая, что один выстрел с гранатомёта, и это будет наша братская могила. Надо оказать помощь экипажу. Сверху в открытый люк рявкнули, «валим отсюда», и «коробочка» резко дёрнулась с места. Я опять ударился головой. Каску я так в суматохе боя и не надел.
Повернулся к бойцу из БМП, лицо обгоревшее, кисти рук с ожогами, брюшная полость разворочена наизнанку, всё в фарш. Походу от комулятивного снаряда. Досталось. Понимаю про себя, не спасти уже. Он смотрит на меня не отрываясь, мальчишка ещё совсем. Моё грязное лицо будет последнее, что он увидел в своей жизни…
Поставил промедол, зафиксировал рану на животе, кисти рук перемотал. А вдруг обманет смерть, вдруг плюнет в её костлявую харю. БМП бросало из стороны в сторону, на броне бойцы во что-то стреляли, и матерились громче выстрелов. Потом прекратили. Резко остановились.
Вроде вырвались – крикнул механик–водитель.
-Два раза из гранатомёта шмаляли, но промахнулись, косые бородатые уёбки, - сказал майор, засунув голову в люк, и его прокопченная морда расплылась в улыбке на пол-лица, а белые зубы засверкали.
Я высунулся из люка. Оказывается, мы подъехали к позиции бойцов из ВВ, по-моему были Софринские.  Объяснили, что ПП наш смели за двадцать минут, и если бы не поддержка танков, то хана. Они сказали, что духи таким образом отвлекают, ищут точку прорыва из Грозного.
Там мечутся арабы и Борз, постоянно слышат в радиоперехвате Басаева и других бандитских гавнюков, как они решают где ударят. Играют короче.
Но это не первая продажная компания, тут им дают «просраться», у чичей постоянные потери. Сейчас из окон они уже не кричат «аллаху акбар», прячутся как мыши.
Долго не стали задерживаться, «коробочка» погнала дальше, мимо Молочного завода, мимо разрушенных зданий, трупов на обочинах. Больше не обстреливали, на окраине города плелись жители с рюкзаками, тележками, в сторону нашего госпиталя. Было видно, как «грачи» что-то утюжат в городе.
Подъехали прямо к «кунгу», я вывалился с брони просто. Сил не было, руки затряслись, началась тряска. Понимаю, что адреналин. Бойцы выгрузили раненых, парнишка с обожженным лицом так и не доехал.
Я сел на что-то, подошли мои ребята и плачут.
-Живой, а нам сказали, что ваш ПП разбили в клочья, и всю технику сожгли, и вряд ли кто выжил, - сказал Женя, обняв меня.
-Да уж, звиздатый пункт помощи, посредине города, в котором до сих пор бегают обезьяны чичи, - сплёвывая сказал я своим.
-А Мишку Потапенко снайпер застрелил, на окраинах, он туда поехал со спецами, командира их эвакуировать – тяжёлый был, вот… - посмотрел на меня Женя, и отвёл глаза в сторону.
Мишка… Как так. Он был хороший врач, умный, он бы наверняка стал полковником, и руководил Питерской академией, но пуля ичкерийского гавнюка решила по-другому…
- Пошли, тебе надо переодеться и выпить, а то тряска не успокоится, - сказал мне Женя и пошёл в сторону госпиталя.
Я смотрел на себя со стороны, как бомж московский, бушлат в клочья, бронник весь в порезах, то ли от осколков, то ли от того, что по земле ползал, морда чёрная, руки по локоть в крови, сумки пустые, колени сорваны. И это за день, а выезжал я во всём новеньком, с иголочки. Граната эфка на месте, я даже не успел её «зарядить», взрыватель был отдельно в кармане. Да уж, воин из меня некудышний.
Подошёл капитан из группы «злых морд», похлопал по плечу, сказал, что завтра вернётся на то место. Будут доставать из «коробочки» тела бойцов. Я попросил деда закопать, а то собаки обглодают. Он понимающе кивнул. Налил мне полный железный стакан водки и протянул. Я выпил, даже не почувствовал её. Но дрожь прекратилась.
Всё, надо идти отмываться, наверняка завтра утром привезут раненых, надо будет работать, надо будет хоть кого-то из пацанов оставить на этой земле, чтобы он смог жениться, развестись, завести детей, напиться в баре с любовницей, получить хорошую должность, жить… продолжать жить.
Я поплёлся к кунгу, где Димка, наш помощник по «всему» доставал чистую одежду, и ставил вёдра с тёплой водой.
23 января 2000 года закончилось для нас пятью двухсотыми и пятью трёхсотыми. Бои вспыхнули с новой силой в районе площади Минутка.
А для меня личной потерей, потерей наставника, друга, отличного офицера.
Больше такой «идеи» по налаживанию ПП не было почти до начала февраля, когда в городе стало более-менее спокойно.
Немного об условных сокращениях.
«Коробочка», «броня» - БМП, БТР.
«Грачи» - самолёт СУ 25.
«чичи» - незаконно вооруженные формирования, бандиты, наёмники.
«Эфка» - граната Ф 1.
«ПП» - пункт помощи.
«Злые морды» - армейский спецназ.
«ПК» - пулемёт Калашникова.
«Муха» - ручной противотанковый  гранатомёт.
«ВОГ» - Выстрел Осколочный гранатомёт.
«РДГ» - разведывательно-десантная группа.

В госпитале более менее спокойно, еду на передовую, которая в принципе везде. Какое-то учреждение бывшее, здание  относительно целое, в нём обосновался спецназ.
-Раненые в группе есть? – спросил я капитана.
-Да ты шо, я им иногда хочу подзатыльник дать, и то догнать и попасть не могу, а тут обезьяна с автоматом. Вообще, дохлый номер, - заржал он на весь зал, и я вместе с ним. – Да и всё по – моему.
Капитан рассказал, что были на Минутке, прошли через подвалы завалы. Нашли арабов, дали координаты, их неслабо разбросало. В общем, хорошо сработали, рыл двадцать точно на «консервы». Покурили, он выпил чаю, отошёл к радисту, что-то прожужжал в рацию. Всё, начали, собираются. У них тоже своя работа.
На улице послышался рёв брони и скрежет металла. Подлетел БТР, с него спрыгнул офицер ВВ лет тридцати, и к нам. Забегает, орёт: -Кто старший, мужики?
-А тебе кого, ОМОН, СОБРов, или пехоту, - кто-то спросил из группы милиционеров, прислонившись к стене.
-Да мне хоть самого бога, выручайте парни, в квартале отсюда моих ребят положили, двое ещё шевелятся, укрылись за сгоревшей бронёй в воронке, но подойти не можем, бля, снайпера херачат так, что башку поднять не можем.
Танки придут, но когда… Выручайте, давайте их огнём прикроем, я их сам вытащу, - срывая голос, почти кричал офицер, доставая сигарету из кармана «разгрузки».
- Ну а что, давай вытащим, не бросать же их там, - сказал капитан грушников, застёгивая лямку разгрузки.
Начали и ВВ подниматься, и пехота.
-Не, пехота и ОМОН останьтесь здесь, у вас тут коробочки. Да и позиция ваша такая, что если там засада, вы на броне поможете выйти. Позывные друг друга знаем, а если ослабим тут, они могут сюда ломануться. Вдруг для прорыва заманивают, - начал объяснять разведчик.
- Да бля, наверное прощупывают, - подтвердил собровец, надевая каску.
-Так, четверо со мной, взять «мухи», ПК, остальное тут, - приказывал командир СОБРам. Грушники уже были наготове.
-Ты броню тут оставь, она там одна только мельтешить будет, заманивать гранатомётчика. Сожгут нахер. Пройдём так, завалами, если говоришь, тут недалеко, - объяснил капитан разведчиков офицеру недавно прибывшему. Тот кивнул.
-Мужики я с вами, - вставая, собирая сумку, сказал я капитану ГРУ.
-Да куда ты, мля, медицина, сиди тут, если что, сюда привезём, - не поворачиваясь ответил он мне.
-А если из вас кого зацепит? Не учи учёного… бля, спрашивать тебя не буду, ты мне не начальник тут, - озверел почему-то я, глядя на его бритый затылок.
Он повернулся и только кивнул.
- Да бля, твой полёт бля, это книга рекордов, этих самых. Мы уж думали, что ты домой собрался. Я тебе говорю, у тебя, по-моему, даже реактивные двигатели вылезли, сам знаешь откуда… - заорал он в ответ, смеясь на всю нашу непрочную позицию.
- Да куда от вас аборигены денешься, вы же на взлёте пташку собьёте… Не дадите насладиться полётом.  - Ржали уже все, кто подбежал в этот момент ко мне, думая, что я ранен.
Подняли меня с хохотом и русским матом. В нашу сторону пришипела пара «шальняков», но никто даже не обратил внимания. Загрузились на вторую броню и двинулись дальше, первая стояла дымила. Экипаж первой сел с нами, назад не стал возвращаться.
Полетели дальше, навстречу пронеслись два бэтээра с мужиками в масках, на улице стали появляться трупы, непонятно кого, стрельба всё становилась сильнее.
Где-то не доезжая Минутки, броня резко повернула в квартал бывших пятиэтажных зданий, с рёвом поднялась на груду обломков и так же резко спустилась, почти в упор уткнувшись носом в двухэтажное, а может и трёхэтажное здание, целы были только два этажа, относительно.
Из окна высунулись лица солдат, с автоматом, и так же быстро спрятались.
Я спрыгнул с брони, голова гудела сильно, в ушах звенело.
Грушники, и следовавший за ними бэтээр ВВ, с бойцами то ли СОБРа, то ли ОМОНа, спрыгнули с брони.
-Ну здорова менты, - протянул руку офицер из солдат, улыбнувшись. Позже я узнал, это была рота 276 полка.
-Здоровей видали, пехота, - протянул в ответ руку один из бойцов МВД. Оба засмеялись и перекинувшись парой слов, пошли внутрь здания.
Капитан «секретных» потащил меня тоже вслед за ними.
- Раненые есть? – спросил я, увидев солдат.
-Так недавно «санитарка» приходила, забрала тяжёлых, - ответил один из бойцов.
-Я медик, если что, скажите, - ответил я, закуривая сигарету. В ответ увидел кивание и безразличие. Значит, раненых нет, ну, либо лёгкие.
Здание было жилое, этажа три или четыре, первые два были более менее целые, а вот остальных не было. Бойцы сидели так сказать в подъезде, на бетонной лестнице, до второго этажа. По правую и левую стороны были две квартиры, непонятно, сколько комнат, ибо из-за хлама и сгоревшей утвари не было понятно ничего. Возле оконных проёмов, прижавшись слева к стене, дежурил часовой. На лестничных площадках были тоже большие окна, оттуда поглядывали солдаты, сильно не высовываясь. Я же присел в пролёте, между первым и вторым этажом на деревянный ящик, по-моему, из-под «мух», закурил, солдаты принесли воды, напился, моментально стошнило.
-Так, показывай, мы тут всё излазили, в принципе знакомы с местностью, - сказал разведчик с ПК, и пошёл после офицера ВВ. Мы пошли полусогнувшись вдоль здания, перепрыгивая большие завалы, аккуратно. Подошли к перекрёстку, пробежала половина группы, потом наша очередь.
Понеслись. Вдалеке раздались автоматные выстрелы, у ног «зашмякали» фонтанчики, над головой свист. Первая группа из-за угла здания «огрызнулась» автоматами в сторону огня.
Почти касаясь носом земли, забежал за спасительный угол, сердце вот-вот выскочит из груди. Отдышались, пошли чуть дальше, ага, вот оно.
Аккуратно посмотрели из-за груды кирпичей и бетона, напротив, уперев острый нос в двухэтажное здание, точнее то, что от него осталось, стояла сгоревшая бээмпэшка, чуть ближе к нам воронка, недалеко дымил бэтээр ВВ. В яме на половину ногами наружу лежит солдат, рядом у его ног ещё один, шевелится. СОБРы перебежали напротив нашей позиции и заняли небольшую постройку. Но недалеко, мы их видели и слышали.
-Бля херова, почти открытое место, «РДГэшек» то хер, что думаем? – спросил разведчик.
«Щёлк», ударила пуля о кирпичную стену возле нашего укрытия в тот момент, когда он опускался обратно, другая чуть выше головы.
- Вот жеж сука, - зашипел он.
-Неа, «глушак» походу, суки понабрали себе железа иностранного, - выругался трёхэтажным матом один из разведки.
-Вы мужики решайте, что и чего, а я пошёл к ним, я добегу, - сказал я снимая кассу, бронник, оставляя только сумки с медикаментами и нож.
-Нет ты ****ь точно на голову больной медицина, у тебя по ходу первая война *****? В героя поиграть хочешь? Совсем гавно вместо мозга? Как ты бля институт закончил… - зарычал на меня командир разведки.
-Да первая, и надеюсь, последняя, и герой из меня нахер не нужен, тем более посмертно! –заулыбался я, и сплюнул три раза, постучав по своей голове. Капитан и все, кто был рядом, смотрели на меня  воспалёнными глазами. – Да послушайте, мужики,  ещё несколько минут, и им может прийти звиздец. Ранения, судя по всему тяжёлые, и тогда наше тут присутствие им уже не поможет, а если кто из вас пойдет, то толку тоже будет как с козла молока. И вдвоём  в воронке нам будет тесно. Я им пока помогу, вы думайте план. «Лёгкой броне» не подойти, сожгут к чёртовой матери. Тут танк надо, желательно два. Или ищите «дыма». Да и боец я никудышний, только в рукопашном, но надеюсь, до этого не дойдёт, - заржал я.
На меня посмотрели как на дурочка.
Подошёл паренёк с винтовкой.
- Я пошёл в здание, там обзор лучше, буду аккуратно высматривать, меня не зовите, и ко мне не ходите, если что, я крикну. За собой поставлю «растяжку», постараюсь их вычислить, - сказал снайпер, которому я оказывал помощь. Он повернулся и быстро нырнул в здание, которое стояло за нашей спиной.
-Давайте мужики, как только побегу, долбите во все стороны, - попросил я, и посмотрел на капитана и его бойцов.
- Ну бля медицина, медицина. Щас СОБРам сообщу, только смотри, беги неровно, беги зигзагами, кувыркайся, не тормози, всё делай как ласточка. Мы тебя прикроем, за две секунды перед тобой побежит мой боец, но в другую сторону, если они «пасут», это их отвлечёт, у тебя будет время, - смотрел он на меня почти в упор.
Я кивнул. Он повернулся к своему бойцу с ПК:
-Так, «Шмель», слушай сюда, быстрым шагом, как умеешь, скачешь в сторону раненых, но через секунду резко бежишь вправо, за кучу обломков, понял, там и прикрывать сможешь отлично, если что… - дал наставление командир. –Все готовы?
-Да, все, - почти шепнул я.
- Давай, пошел, - рявкнул спец на бойца. Боец кинулся, и в этот момент раздалась стрельба, палили из всего, что было под рукой, в сторону предполагаемого снайпера.
-Пошёл, - почти толкнув меня в спину, рявкнул капитан.
С бешеной скоростью выскочил в сторону раненых, над головой засвистели пули, непонятно, своих или противника. Резкий поворот налево, перекат, ударился рукой обо что-то железное, очень сильно, - неважно. Резко вперёд, «шмяк» фонтанчик, от  пули возле левой ноги, куда по идее должен был бежать, но быстро сменил направление вправо.
Ещё рывок быстрый, и почти «рыбкой» ныряю на дно воронки и скрючиваюсь,  на дне невыносимо воняет взрывчаткой. «Шмяк», «шмяк» моментально, две пули попадают в миллиметре от моей головы в край воронки.
«Ага, суки, значит их пара». Ору нашим в трофейную рацию Моторола, которую выдал капитан перед забегом, что добежал, и судя по выстрелам, работают двое.
-Ты башку свою только не высовывай, скоро коробки тяжёлые подъедут, - проговорил быстро капитан.
- Всё, работаю, конец связи, - быстро ответил я.
Посмотрел на бойца, голова на дне воронки, ноги на её краях, лицо серое. Так, пульсация есть. Ищем рану. Огнестрельное в ногу выше колена, крови немного, или впиталась. Так, жгут, промик, просовываю руку под ногу, выходное с кулак, кости торчат снаружи. Боец замычал, когда приподнял его ногу, перевязывая стерильной повязкой. Достал обломок небольшой доски с поверхности воронки, приложил сбоку, ещё раз замотал бинтом, зафиксировал. Ввёл антибиотик. Срезал лямки бронника, убрал верхнюю, осмотрел, всё чисто. Немного высунулся из воронки со стороны сгоревшей брони и резко назад, тут же опять ударили пули о край. Нет, это не профи, это радует, это просто обезьяны с мощными и навороченными винтовками. Профи снайпер мне не дал бы добежать, ну или уложил бы уже тут, пробив мой череп. В сторону наших с шипением пролетели над головой пара гранат из РПГ, где-то там взорвавшись. Вот так, у них ещё и гранатомётчики, а может сами с «Мух» шарахнули.
-Минус один, - раздалось в рации.
Снайпер наш убрал вылезшего из окна гранатомётчика чичей.
-Что с другим? – спросил я. –Не дают голову поднять, подойти ко второму.
- Щас бээмпэшка издалека обработает, но быстро уйдёт, у тебя будет время, -проговорил в рацию капитан.
-Я готов, пусть шмаляет, - ответил я.
Через минуту раздались выстрелы из автоматической тридцатимиллиметровой пушки БМП.
В ту же секунду выкатился из-за укрытия, быстро подполз, благо рядом. В сторону бээмпэшки пролетели несколько снарядов с РПГ, где-то там шарахнуло. Так, осматриваю, пульс слабый, почти нет, кровь кругом, я прям в луже, бронежилет на животе как бы вздут, приподнят, срезаю, поднимаю, всё, конец. Видно пуля прошла в поясницу, и вышла в районе пупка, не пробив бронежилет с другой стороны, тем самым сделав своё коварное дело. Превратила органы в кровавое месиво. Боец хрипит, что-то шевелит губами, и пытается схватить последний глоток воздуха, задыхается, широко открыт рот и глаза, зрачки расширены, и не реагируют. Синие губы. Это агония. Это конец. Серое задымленное небо Грозного останется в его молодых глазах.
Отползаю обратно, в воронку. Бээмпэшка вроде успела уйти. Пытаюсь затянуть первого бойца вглубь канавы, в этот момент пуля попадает солдату в стопу, разворотив её. В сантиметре от моей головы ещё одна врезается в землю. Через секунду другая стопа с ботинком превращается в лохмотья. Тело вздрогнуло, солдат застонал.
- Ах вы сукииииии… -заорал я во всё горло.
 Видя происходящее, и слыша мой отчаянный крик, мужики начали стрелять из всего. Над головой пролетали снаряды от «мух», длинными очередями бил пулемётчик, не боясь словить пулю как «засветившийся».
-Медицина, щас будут танки, давай держись, - проорал в рацию капитан.
Кое-как затащил бойца, но получилось, что голова моя стала торчать чуть выше. Активизировались.
«Щёлк», ударилась рядом. Спрятал голову в плечи. Почти лёг на солдата, достал бинты, стал заматывать стопы.
 -Терпи, терпи, иначе никак. Иначе всё зря, - прокричал я ему. Из-за шума боя было плохо слышно.
Опять мелькнул своей головой, и тут же ударились пули. Ага, видно озверели, видно стреляют не боясь. Бесит их, наверное, что попасть не могут. Стрельба с нашей стороны стихла, скорее всего, с нашей стороны подошли танки, подумалось мне. Хорошо, успеем спасти.
Когда я фиксировал вторую стопу, раздались четыре выстрела подряд, с позиции наших, хлёстких и громких. «Эсвэдешка, подумал я не отрываясь.
 – Снайперы уничтожены, слышишь лейтенант, - сказал в рацию разведчик. –Сиди пока, сейчас подбежим, если всё тихо, значит больше их нет.
-Шмель, прикрой, идём, - крикнули с позиции его коллеги.
Ко мне полусогнувшись подбежали три разведчика с капитаном, СОБРы прикрывают.
Капитан посмотрел на меня, сказал:
 - Давай, быстро уходим, мало ли что, бойцы помогите ему с раненым, остальные берём второго у брони, - командовал он резко и быстро.
Проходя, я заметил снайпера, который делал зарубку на прикладе, и кивнул мне, когда я прошёл мимо. Я кивнул в ответ, про себя подумал, - вот профи, простой свдэшкой, бряк, звяк и готово.
В начале улицы уже стоял БТР, поднесли, погрузили, двухсотого на броню. СОБРы принесли ещё одного раненого из своего укрытия, это чичи с РПГ шмальнули, зацепили, всё лицо посечено осколками. Пока ехали, забинтовал СОБРа. Понял, что бронник и каску оставил там на позиции. Опять каску потерял.
«Да что ж такое?», - постучал я по своей голове кулаком, коря себя за новый бронник и каску. Хотя, не так жалко, может на передовой бронежилет и пригодится кому-то из бойцов.
БТР быстро летел по разбитым, освобождённым улицам города, тарахтя двигателями, где-то так же была слышна стрельба и разрывы. Где-то тоже шли бои.
Я посмотрел на раненого. «Да, тяжело тебе придётся в жизни. Долго и усердно лечиться, восстанавливаться. Может родина его не забудет, может, поможет….» Дрожащей правой рукой закурил, и задумался. «Спустя какое-то время эти парни, израненные телом и душой, возвратятся домой, и если ещё невредимый боец сможет себя найти, то безногим, безруким, или после тяжёлых ожогов деваться некуда. Спасение на дне бутылки или в наркотиках».

25 января 2000 года Грозный. Сегодня выхожу в район Минутки, с двумя бэтээрами ВВ. На позициях есть легко раненные солдаты, отказываются уезжать в госпиталь, не хотят бросать своих. Залез на броню, сумку с бинтами положил на зад, вспомнив поездку на бээмпэшке, рот сильно стиснул, язык спрятал. Но к моему удивлению БТР едет мягче, скорость больше, даже разговаривать можно. Пролетели кварталы так же быстро, кое-где позиции наших, пару раз что-то стрельнуло в нашу сторону, может снайпер, но не попал. Вышли на позицию одной бригады. Я спрыгнул с брони, быстро побежал к завалам и дыркой в здании. Напротив входа стояли две «коробочки» боком, между ними и зданием сидели бойцы, судя по всему пехота. Зашёл внутрь, а там ещё и ОМОН, с солдатами курят, сидят, изредка постреливая куда-то в сторону. В городе постоянно слышна стрельба, не умолкающая ни на секунду.
- Кому нужна медицинская помощь? – заорал я на весь зал. Никто не ответил, наверное, боялись эвакуации в госпиталь. Я сверкнул улыбкой, сказал:
 - Так, если сейчас никто не выйдет, буду сам осматривать, и в приказном порядке эвакуировать в госпиталь.
-Пошёл на хер, - кто-то рявкнул из толпы.
- Щас мы тебя сами эвакуируем, - сказал боец с эсвдэхой на груди стволом вниз, злостно смотря на меня.
- Мужики, я понимаю, что вы хрен отсюда уйдёте каждый, я тут не первый день, и печенье с салом не жру в каморке, да…? Так что давайте, показывайте свои царапины, чтоб их можно было обработать и дальше гасит «зверьё», а то на хрен вы нашей доблестной армии нужны, с заражением крови, да и толку от вас тут валяющихся с лихорадкой не будет, - преувеличил я немного, запугав медицинскими терминами.
 Покашляли, покряхтели, стали подходить. Снайпер первым подошёл. Винтовку снял, но держит в левой руке, не выпускает. Молодец, уже видно бывалый. Правая рука в дырочках от осколков. Их даже видно немного.
-Да ВОГ рядом бахнул, я лицо рукой успел закрыть, - сказал снайпер прищуриваясь, пока я пинцетом достаю куски металла, и обрабатываю ранки.
- Ну что, как тут? Чичей много ещё? – спросил я.
- Да есть конечно, особенно арабские снайперы задолбали, вообще прохода не дают. Я час назад пару снял, и утром ещё одного с высотки, - закрыв глаза, сморщился он.
- Нормально, терпи, сейчас перебинтую, и свободен боец, - полез я в сумку. И только тогда заметил на его прикладе «зарубочки», снайперский счёт. Я успел насчитать около двадцати, но были ещё с другой стороны. Да, бывалый.
 С улицы не так далеко послышалась отчаянная перестрелка, разрывы от подствольных гранатомётов. Сильного значения не придал, вокруг дежурили бойцы, смотрели по сторонам. Я занимался своим делом. В здание через разбитое окно запрыгнули несколько человек. Я насторожился, но справа и слева от окна их бы не пропустили, стояли бойцы. Значит свои…

Глава третья.      

Столица встретила своей толчеёй, суетой, и равнодушием к войне, и неосознанным желанием куда-то бежать, из-за чего Брагину хотелось кричать на каждом углу:
 –Люди, куда вы летите, вы хоть в курсе, что в Чечне людей убивают. Никто Брагина не услышал бы, и не слышал, лишь с удивлением говоря:
 – Мужик, мы всё знаем, ты едешь или как?
 И Брагин ехал, садился и ехал, и бежал, точнее хромал, в метро, трамвае, кафе… Ритм незаметно захватывал его, делая частью уже не войны, а мирной жизни, с её самыми разными сторонами, так же, как и в сороковые годы, когда одни миллионы замерзали под Сталинградом, а другие ковали победу в тылу, и не факт, что недоедали все, но ведь не это главное.
В главном госпитале Брагину неожиданно выдали вердикт – не годен к строевой, и война в том виде, которую он знал, закончилась для него, раз и навсегда. Затем последовал долгий запой.
На Матросской тишине, в штабе воздушно-десантных войск, в одном из кабинетов с толстыми шторами, долго листали его дело, и неожиданно успокоили, вернее, удивили, хотя, в Москве бывают всякие чудеса.
 Не принюхиваясь к выхлопу бывалого, судя по опухшим векам, офицера, кабинетный червь, как в первую минуту окрестил Брагин седого, как лунь, майора, ухмыляясь, произнёс:
 - А вы нам подходите.
- Интересно, чем же? – с иронией спросил Брагин.
 -Вас, собственно, что удивляет? Или вы думаете, что меня дедушка генерал сюда за руку привёл? Я ведь тоже после ранения попал в эту структуру. А у вас прекрасный послужной список, отличная характеристика от вашего командира, ну и возраст...
-Брагин от удивления открыл рот.
-А чему вы удивляетесь? Прошли Чечню, Грозный… Это, знаете ли, не на кухне под гармонь казачьи песни петь.  Я лично разговаривал с вашим командиром, по телефону, как его… У него не наша фамилия, не русская, я имею в виду.
-Ужкурис. 
- Именно так. Он о вас очень хорошо отзывался. Вам, кстати, награду присвоили, по его ходатайству, между прочим. 
-А что хоть за структура? - хрипло спросил Брагин, проглатывая новость, и, оглядывая кабинет, и поверхность суконного стола, накрытого стеклом, под которым красовалась фотография, а точнее, портрет  Тихонова в роли Штирлица.
-Ну…  А вы не догадываетесь?  Пошевелите мозгами, подсказка у вас перед глазами.
Брагин немного растерялся, и уже хотел схохотнуть, но потом неуверенно предложил рассказать анекдот. Майор пожал плечами, но согласился. –Давай, только не длинный, время к обеду, -как-то без предупреждения перешёл он на ты.
 -В призывном пункте, заяц, волк, медведь… Медведя первого вызвали в кабинет, где сидела приёмная комиссия. Выходит, пожимает плечами, рот до ушей – в стройбат. Заяц задаёт вопрос медведю: – А что они спрашивали?  -Да кирпич из шкафа достали, что, мол, за предмет. Чо я не знаю что ли, кирпич. Вызывают зайца, результат тот же самый. Волку тоже хочется в стройбат, там же деньги можно заработать. Заходит, ему  пулемёт  показывают, он головой мотает, дурака включил.  Тельняшку, парашют, автомат, молчит. Те в растерянности, думают, что волк от армии косит. Ты служить-то хочешь? -Да, отвечает. - А куда мы тебя возьмём, если ты ничего не знаешь? Волк им предлагает: – а хотите, я угадаю, что у вас в шкафу лежит? Комиссия в недоумении. Ну, давай. Волк типа глаза закрыл, носом повёл. А у вас в шкафу кирпич лежит, на верхней полке. -О…! Этого в разведку, у него нюх есть.
- Мда…. – вяло отреагировал майор. Немного посмеявшись, как бы давая понять, что анекдот с бородой, он встал из-за стола, открыл шкаф, и некоторое время смотрел на полки, словно выискивая озвученный предмет,  потом  достал бутылку коньяка и две рюмки, и вдруг, заливисто рассмеялся, заразив Брагина. Долго вытирал глаза платком, после чего спросил:
 -Вы, наверное, подумали, что я за кирпичом полез?
                ***
У каждого в России кто-нибудь проживает в Москве. У Брагина в столице жили родители. Отец был первым, кому Брагин рассказал о чеченском мальчике, которого после долгих поисков он отыскал в одном из подмосковных санаториев, куда со всей России свозили детей с черепно-мозговыми травмами, если у тех не было родителей. Брагин-старший, в прошлом тоже офицер, слушал внимательно, краем глаза поглядывая в соседнюю комнату, где притихла жена. У сына и отца, конечно же, не было желания скрывать что-то от матери, но разговор требовал только двух собеседников.
-То, что ты рассказал, это страшно, Олег. Как страна и люди  могли к такому прийти? Но люди все разные, и мы с тобой не имеем права винить весь чеченский  народ в том, что происходит там. А мы с тобой военные, наша задача выполнять приказы. Но если бы всё держалось на их исполнении. Этого ведь мало. И ты только что показал, как должен вести себя русский офицер. Ты не пожалел своей крови. И я знаю, что ни один русский её не пожалеет, если понадобиться спасти кому-то жизнь. Пусть они ведут себя, как ведут…. Бог им судья. Но что ты думаешь на свой счёт? Я говорю про этого мальчонку. Может, так он, Бог, перед тобой вопрос ставит. Ведь на тебе его кровь, и ты не уйдёшь от ответа. Ты, конечно, его спас, но ты и разрушил семью, косвенно, сделал ребёнка сиротой. Подумай над этим, сынок. А за нас с матерью не беспокойся, мы в любом случае тебя поймём.

     Мальчик всё ещё не говорил, но уже носился в числе десятка таких же сорванцов по палате, смотрел в окно в ожидании родителей. И вначале, когда высокий незнакомый дядька в военной форме появился с полным пакетом сладостей, даже не мог вылезти из-под одеяла. Однако после нескольких визитов он начал узнавать Брагина, и даже смеяться; они ходили по коридору, и мальчик с удовольствием держался за руку, тыча пальцем в разные предметы и новых друзей, о которых так хотелось рассказывать, но он не мог. И когда Брагин в очередной визит вытаскивал из сумки новые игрушки, в зелёных живых  глазёнках уже появились огоньки радости. Брагин брал мальчика на руки, осторожно, под присмотром врача, и показывал всем, что у парня есть защита, есть человек, который никому не позволит обижать этого ребёнка.
Лечащий врач тоже оценил офицера, чья военная форма, которую Брагин умышленно надевал при каждом визите, имела особое значение и влияние.
 Вскоре выяснилось, что мальчика звали Микой, фамилии своей он не знал. Врач долго не мог сообразить, что это за имя. Он, конечно же, был в курсе, что ребёнка привезли из Чечни, и естественно, его кругозор в области мужских имён Кавказа был ограниченным,  кроме, разве что - Руслан, или Тимур, ну и ещё двух-трёх.
-Так это же Миха, Михаил, Миша,  -догадался Брагин в один из визитов, когда сообщил врачу, что хочет усыновить мальчика. Врач также удивил Брагина: он был безумно рад, и даже расплакался, когда услышал эту новость, ведь врач был женщиной. А кому бы ещё возиться с дошколятами, да ещё сиротами, дорога которых в будущем проходила через приюты и детские дома. Ольга Николаевна не могла не понимать, что ребёнку, для того, чтобы выйти из последствий контузии, необходима забота и любовь, нужны близкие люди, нужен уход и помощь специалистов. Брагин появился вовремя. Дело было за малым – собрать документы, и сказать, что - теперь я буду твоим папой. А это было вопросом  времени. Так Миша стал русским и одновременно москвичом, а Брагин отцом и военным разведчиком. 

Глава четвёртая.
   
-Ну вот мы и приехали, Олег Михайлович. Давайте ваши вещи.
-Благодарю, я сам. –Брагин вылез из микроавтобуса, и осмотрелся. Ему показалось, что он угодил в какую-то современную арабскую страну; о том, что помнило его сознание, уже не говорило ничего. Это был Грозный, и это была Чечня, политая кровью молодых солдат, его боевых товарищей, которые даже не знали тогда, для чего это делают. Они просто стояли за други своя, ибо есть ещё что-то для солдата выше приказа. Из этой крови выросли новые дома и деревья, скверы и площади, на каждой из которых гордо возвышались  величественные мечети.
 Брагин шёл к открытой двери его будущей конторы, и размышлял над тем, что всё это значит: его работа, этот город, и эта земля с её народом, в которой он снова должен оставлять частицу своей души, часы  своей жизни, быть может, снова жертвуя, ради блага и процветания России.
… -Примерно так, товарищ полковник, обстоят дела на сегодняшний день, - подытоживая перечень основных проблем, закончил подполковник Сотников, с которым Брагину на новом месте службы  предстояло работать. Отрывая взгляд от окна, он сделал озадаченное лицо и  понимающе покивал головой. – Кое-что мне понятно, Андрей Иванович. Здесь как бы  ничего нового. Было бы наивным думать, что проблемы решаться сами собой.
- Но кое-что всё-таки происходит, уверяю вас. Ни всё так плохо. Чеченцы искренне желают служить России, но они слишком сильно завязаны на своих традициях.
-Ну, да, ислам, клановость…
  - Не без этого, товарищ полковник. Мы приготовили для вас список частей в порядке первоочерёдности, с которых надо начать. Не спеша начнёте работу…
- Правильнее сказать, продолжу, - не скрывая иронии, перебил Брагин.
-Разумеется. Извините, это Чечня, как говориться, восток, дело тонкое. Так ведь вам не привыкать. Как в пословице, из полымя, да в огонь. Вроде так?
- Из огня, да в полымя, - поправил Брагин, пересматривая список. Там были номера и адреса частей спецназа, разбросанных по республике и её границам, и он, как   представитель главного штаба, должен был обеспечить не только контроль за подготовкой личного состава, но прочувствовать общий пульс той «крови», что текла по жилам этих специфических вооружённых сил. Выбрать из коренных чеченцев самых достойных, для того, чтобы превратить не только в безупречных воинов, но и патриотов своей Родины, которой всегда была и оставалась Россия. Это была самая  важная и трудная задача.  Понять, кто из местной военной элиты действительно на стороне России, и работает на благо народа, а кто только играет роль, но на самом деле ждёт удобного случая, чтобы вернуть прежние времена, и стать новым Масхадовым или Дудаевым. Это была сверхзадача, требовавшая и тонких, продуманных ходов, и решительных действий. Годами в республику уходили колоссальные средства на поддержания порядка и безопасности, и войска спецназа, как никакие другие, обеспечивали его. Но что происходило внутри кабинетов военных чиновников, за воротами частей, в умах и сердцах бойцов и командиров? Это было большим вопросом. Кумовство, порука и подкупы, воровство и откровенные запугивания, при условии национальных особенностей, были бичом этой армии, и создавали непреодолимые препятствия для  Брагина, ибо даже для него самого эта безопасность становилась злободневным вопросом. Вторгаясь в устоявшиеся порядки и традиции, несмотря на то, что войска состояли в большинстве своём из российского контингента,  Брагин, как засланный казачок, оказывался в положении источника проблем.
…-В общем, работы у вас впереди непочатый край, товарищ полковник.
-Андрей Иванович, давайте по-нашему, по-простому, раз мы не дома.
- Извините, привычка. – Сотников взял со стола небольшую книжку в мягком переплёте, изданную, судя по обложке, очень давно. - Мне бы хотелось, чтобы вы на досуге полистали, так сказать. Вообще, полезная вещь для нас.
- А что это?
- Конах. Законы чеченские, точнее не так. Ну, что-то вроде самурайского кодекса.
- Постулаты благородного воина?
-Да, что-то вроде этого, - кивнул Сотников. - И ещё, на сегодня последнее, пожалуй. Мой помощник даст коды доступа. По ним вы сможете уже просматривать самостоятельно все личные дела. Разумеется, работать с ними вы можете только здесь, в этом кабинете, и за этим монитором, копировать на другие носители ничего нельзя.
- Понятно, - согласился Брагин. –Это хорошо, очень хорошо.
-Я вам не завидую, это ведь сотни людей.
- И у каждого своя история… Мне не привыкать.  Ну, тогда всё? Для первого дня, полагаю, достаточно, - Брагин поднялся, и снова уставился в окно, за которым кипела жизнь.  Некоторое время он молчал, потом, всё так же, не отрывая взгляда,  негромко произнёс:
 –В России деревни исчезают, школы нечем топить, а здесь…   просто душа радуется.
- Олег Михайлович…
- Да это я так, по-стариковски, мысли вслух. После Сирии перед глазами развалины стоят, а тут такое царство прогресса и религии.
-Я вас понимаю, но, пожалуйста, с этим поаккуратнее. Мы здесь пока ещё на правах…
- Гостей, - досказал Брагин, захлопывая папку, и отправляя её в сейф, ключи от которого незадолго до этого ему вручил Сотников.
-В качестве, так сказать, культурной программы, я тут список мероприятий составил, на ближайшие дни, в целях ознакомления с местной жизнью. Вы как к религии относитесь?
- В каком смысле? – спросил Брагин, указывая взглядом на окно, где за линией домов возвышалась устремлённая в небо, словно космический корабль, игла минарета. – Вы имеете в виду ислам? Вы хотите пригласить меня в мечеть?
Сотников негромко рассмеялся.
– Почти угадали. В Наурской недавно открыли православный храм, очень красивый, и я предлагаю вам, в качестве почётного гостя, туда прокатиться.  Не пожалеете, это совсем рядом с Грозным.
- Я знаю, благодарю.
-Так вы согласны? - уловив холодный тон Брагина, -спросил Сотников.
-Ну, разумеется. Выбирать не приходится. 
-Вот и замечательно. А сегодня прошу ко мне, жена по случаю вашего приезда пирожков напекла. Не откажите, товарищ … Брагин. –Они оба рассмеялись.
- Сработаемся.

Глава пятая.

Дорога от Грозного до Наурской заняла чуть больше часа, и пока микроавтобус катил неслышно по гладкой, как стекло, дороге, Брагин неотрывно смотрел в окно. Попутчики шутили, что-то рассказывали про мирную жизнь,  подтверждением чему были уже не БТРы и танки, с колоннами солдат вдоль дорог, а трактора и сеялки  на полях, и просто люди, улыбающиеся друг другу, живущие по законам мирного времени. Видя эти лица, Брагину хотелось открыть окно и спросить: – чьи поля косите, жнецы, чей урожай собираете? Ответом напрашивалось известное из сказки  – Маркиза Карабаса. Но так ли было важно, кому принадлежали поля, если ни одно из них не было заросшим и брошенным, как когда-то; земля дышала теплом и благодатью.
В пути он не увидел унылых лиц, как и неухоженных, разрушенных домов: станицы купались в солнечном свете, нарядные и убранные, словно к празднику, с разноцветными крышами домов и зелёными садами. Нигде не было ни мусора, ни свалок, ни привычных для столичных дорог автомобильных пробок и брошенных деревень; всё было наполнено жизнью. И когда автобус въехал в Наурскую, минуя странные ворота, напоминающие одновременно трубы от русской печи, и восточную крепость, Брагин долго не решался выходить, настолько ошеломлён он был тем, что увидел, и относительно того, что хранила его память, и того, к чему он сам готовил себя перед поездкой.
Храм вызвал бурю чувств и воспоминаний, и первое, что приходило на ум – иллюзия, обман. Он хорошо помнил пустырь посреди станицы, прекрасно зная, что когда-то на его месте стояла церковь, которую разломали в тридцатых годах. Уже само то, что пустырь ничем не застроили за эти годы, было чудом, и то, что на его месте вновь появилась церковь, тоже было из ряда вон выходящим явлением. Но храм был настоящим, он дышал силой и красотой, раз и навсегда изменяя пространство, став центром мироздания для тех, кто хранил в себе веру своих предков.   
Купола и кресты сияли золотом, ослепляя глаза, а тёмно-красные стены дышали временем, словно проявились из прошлого. Потом Брагин узнал, что баснословно дорогой кирпич везли с Урала, и это был не простой кирпич, а специально обработанный, состаренный. Весь храм по периметру окружала высоченная кирпичная стена, хотя это, наверное, имело определённые исторические причины. Потом была встреча с иконостасом, к которому Брагин уже был готов, но тот всё равно ослепил его, заставил раствориться в образах, и все они смотрели именно на него, немые, но наполненные смыслом.
-Откуда? – был немой вопрос. Ответ пришёл сам собой: - пришло время.
Потом была служба отца Амвросия, ещё совсем молодого священника, почти двухметрового роста, и весь храм был заполнен людьми. Это были казаки, русские люди, разные по возрасту, пришедшие не просить и вымаливать, но прозревать, а ещё  вселять друг в друга силу и уверенность.
Уже перед тем, как выйти из храма, Брагин неожиданно остановил взгляд на одном, как ему показалось необычном человеке. Это был чеченец, одного с ним возраста. Тот стоял неподвижно перед иконой Николая Чудотворца, седой,  высокий и сухощавый, чисто выбритый, и натянутый, как струна, держа в руках горящую свечу. Было так неожиданно и  необычно – видеть горца перед православной иконой в христианском храме, что Брагин, уже после того, как служба закончилась, обратился к батюшке с вопросом. Отец Амвросий  долго смотрел в угол иконостаса, где находилась икона, словно всё ещё видел этого человека, потом удивил своим ответом:
- Святые приходят к любому, независимо от религии, если есть вера и надежда. Они приходят не в храм, но в сердце.  Церковь лишь делает этот путь короче.
-А как же его вера? – по инерции спросил Брагин, даже не успев подумать над вопросом.
- Вы имеете в виду ислам? Бог никому не желает зла, и не может мстить, мы все для него родные дети. Он готов помогать каждому. Когда люди это поймут, на земле наступит благодать.
-Я имею в виду людей, друзей, близких… Как они к этому относятся? Ведь раньше…
- Время изменилось, мир уже другой. Разве вы не видите? –Как бы доказывая свою правоту, батюшка смиренно обвёл глазами церковь, и остановил взгляд на иконе богородицы, в честь которой был назван храм, затем совершил крестное знамение, после чего низко поклонился.   
 Потом был праздничный концерт в местном Доме культуры, недавно отремонтированном, люди сияли радостными лицами, удивляли яркими и нарядными костюмами, женщин отличало то, что все были в ярких платках, длинных платьях и юбках. И несмотря на то, что станица праздновала исключительно казачий праздник, который ещё называли Бабьим праздником, среди присутствующих было  много чеченцев. Впрочем, это-то как раз и не должно было удивлять.
У Наурской, наверное, как и у любой другой станице на Северном Кавказе, была своя особая история, конечно же, неразделимая с  терскими казаками. Особенностью этого праздника было то, что главными его героями, точнее героинями, были женщины, жёны казаков, наравне с мужьями когда-то давшие отпор восьмитысячной турецкой армии. Об этой странице истории Брагин узнал ещё в дороге, любуясь пейзажами, и теперь ему оставалось, так сказать, лицезреть кульминацию этого незаурядного  события.
Зал ДК был забит до отказа, и если бы Сотников не занял место заранее, то пришлось бы стоять между рядами. В памяти ещё хранились картины прошлого, когда Дом культуры, серый и неухоженный, был приспособлен под нужды церкви. Глядя на перемену, Брагин снова подумал, что его кто-то дурачит. На сцену великолепно украшенного зала, под неугасаемые аплодисменты, выходили грациозные нарядные юноши и девушки, среди которых уже почти невозможно было отличить русских и чеченцев.  Было много детей, они пели и плясали, доказывая всему миру и тем, кто его не желал, что единственное место, где люди могут показать своё превосходство, - это сцена. Но никакой демонстрации превосходства не наблюдалось, а была сила и красота, молодость и любовь, к искусству, к этой земле, к самой жизни.
Терек вовсе не казался грозным, как об этом пелось в старинной казачьей песне. Полноводный и немного мутный, он спокойно нёс свои воды мимо берега, на котором, скинув обувь, сидел Брагин. Эмоции от праздника уже улеглись, и ему лишь оставалось ждать. Вокруг него праздно ходили люди, на многих были одеты ещё не успевшие вылинять, казачьи костюмы. Брагин постепенно стал привыкать к этим нарядам, хотя впечатление от пёстрой толпы было не самое приятное. Было понятно, что большинство только играло в казаков, не понимая и на сотую часть тех задач, которые могли стоять перед казаками. Но эта игра тоже была необходима, ибо, поверив в неё, человек незаметно приобщался к настоящему. Однако настоящим для казака всегда была военная жизнь, и в этом как раз и крылось одно из противоречий происходящего. Люди мечтали о мире, о домашнем уюте, но настоящими могли быть лишь с оружием в руках. Но это время ушло, так, во всяком случае, казалось, из-за чего Брагин вдруг подумал, что ни он, ни его профессия уже не нужны. И пройдёт, быть может, ещё пара десятков лет, и в памяти этих людей не останется ничего от прошлого, от войны. Мир действительно  изменится. 
Он слышал русскую и чеченскую  речь, звучала музыка, смешивая национальные мотивы: Россия снова возвращалась на эту землю. Это происходило не только потому, что люди надели казачьи мундиры, а женщины стали рожать детей, и называть их русскими именами, и даже не потому, что в центре станицы выросла православная церковь. Была ещё скрытая причина, но, наверное, не менее сокрушительная, чем все остальные. Она выражалась в том, что Россия, с её неизмеримой глубиной пространства, и несчётным количеством городов, нравов и традиций, в очередной раз втянула в себя окраину, яркую и самобытную, порой агрессивную и враждебную, давая не только работу и образование, но и то незримое вещество, которое собирало всех в единый узор, название которому была Россия. И каждый, кто соприкасался с этим веществом, незаметно, но неизбежно, становился русским. Так же, как и тысячу лет назад стали русскими разрозненные племена славян. И наверное, за тысячи лет до этого происходило то же самое. Россия была вечным знаменем света, но для того, чтобы поселить его в своём сердце, требовалась жертвенность. Неожиданно для себя Брагин понял, что будущее для России происходит, в том числе, и здесь, и оно в том, чтобы любить эту землю, и поливать её уже не кровью солдат, но солёным трудовым потом.

Глава шестая.

           Втягиваться пришлось недолго, Брагин с головой ушёл в работу, лопатил архивы, связанные с войной, ездил по частям, встречался с нужными людьми, на работе сидел до последнего, стараясь, как можно больше, сократить отрезок времени от прихода домой до постели. Было непривычно после московской серой слякоти и прохлады, приходилось привыкать к жаре, яркому солнцу, сухому воздуху. Квартира его, состоявшая из двух комнат, ещё пахла свежей штукатуркой, отчего находиться в ней одному было вдвое неуютней. К тому же, микрорайон, недавно отстроенный, был где-то на задворках: с работы его обычно подвозили. Но иногда приходилось добираться самостоятельно, заказывая такси. Однажды Брагин захотел прокатиться на автобусе, это вышло спонтанно: они шли с Сотниковым к площади Минутка, откуда обычно Брагин садился в машину; автобус остановился под самым носом, и как раз нужного маршрута. Андрей покачал головой, давая понять, что идея не совсем правильная, точнее, совсем неправильная. Водитель словно догадывался, что пассажиру надо время, чтобы принять решение, и, пока они решали, ехать или нет, люди спокойно сидели, и смотрели в окна. Потом, на работе, разумеется, был серьёзный разговор, но здесь прилюдно, Сотников лишь покачал головой, бросив тихо вслед – обязательно позвони, когда доберёшься.
Из русских в салоне был только он и пожилая женщина, смотревшая всё время в пол. Все остальные смотрели в свои айфоны, кто-то звонил, у кого-то громко играла музыка, разумеется, лезгинка. «Слава богу, что танцы не устроили», -подумал Брагин, догадываясь, что музыка в его честь. Разумеется, он должен был понимать, где, и среди кого находится. По привычке он стал всматриваться в лица, конечно же, мужские, хотя среди женщин, вполне себе симпатичных,  была одна очень привлекательная чеченка, если не сказать красавица, чью грацию ещё больше усиливал шёлковый платок, без которого чеченские женщины никогда не появлялись на людях. Это на самом деле для Брагина было актуальным, поскольку на днях, после нескольких месяцем разлуки, приезжала жена, напрашивался серьёзный тематический разговор.
Небольшая прогулка до площади вызвала привычную ломоту в бедре, из-за чего приходилось прихрамывать. Ему хотелось присесть, но мест свободных не было. Брагин вспомнил о кавказской учтивости в отношении к старшим, и усмехнулся, разумеется, про себя. Неожиданно за его спиной кто-то заговорил на чеченском; Брагин вспомнил, что на входе стоял рослый, и достаточно зрелый молодой человек. В мгновение ока паренёк лет семнадцати вскочил, сделал традиционный кивок головой,  как бы в дань уважения, и даже извинился, при этом щёки его от волнения сделались не красными, а бледными. Брагин тоже сделал кивок, и сел, после чего встретился взглядом с тем, кому принадлежала фраза. Тот смотрел миролюбиво, даже немного улыбался, словно давал возможность узнать себя. Но лицо благотворителя Брагину ни о чём не говорило. Он мельком взглянул на руки, по которым было понятно, что это были руки бойца. 
Они вышли одновременно, до сумерек ещё оставалось время, гуляли люди, но идти по улице в сопровождении такого попутчика Брагину не очень хотелось, и он немного ускорился: дом уже был недалеко. Парень по-прежнему непринуждённо шёл следом, мурлыкая какую-то русскую мелодию. «Ну, хотя бы», - подумалось Брагину. Он, конечно, не боялся, но было немного неуютно. Когда подъезд уже был в зоне досягаемости, а парень всё ещё плёлся позади, словно был на привязи, Брагин  осмелился и спросил: – Молодой человек, а можно вас на минутку?
Тот пожал плечами и подошёл, отводя глаза в сторону.
-Такое чувство, вернее впечатление, что вам поручили меня охранять в этой дикой стране. Или я ошибаюсь?
Парень ухмыльнулся, пожал плечами  и огляделся. –  Вы здесь гость, вы русский. Мало ли что.
Брагин чуть не расхохотался.
-Вы хотите сказать, что здесь русских не любят.
-Всякое бывает, это Кавказ.
 Говорил парень практически без акцента, и это многое объясняло в понимании того, с кем говорил Брагин. – И вы специально шли за мной, чтобы так сказать?
- Вообще-то мне еще одну остановку ехать. Не хочу, чтобы вы подумали, что в Чечне и вправду на русских охота, просто…
- Под настроение.
Парень рассмеялся, выдавая открытый и сильный характер. Потом возникла немного натяжная пауза, говорить и вправду, было не о чем.
…- Хочу спросить вас…
- Всегда пожалуйста,  - кивнул чеченец.
- А что вы сказали пареньку, там, в автобусе?
Парень  на секунду задумался, словно вспоминал то, что произошло полчаса назад: - Я спросил его, ты что, третьей войны захотел?
Брагин не сразу понял смысл сказанного, а когда до него дошло, то он даже растерялся:
- Вы не шутите? 
Чеченец лукаво улыбнулся: - Конечно, пошутил.  Я знаком с его отцом, если тот узнает, что он сидел в присутствии старших, да ещё в автобусе, по головке не погладит.
- Вы здорово говорите по-русски, - решил сойти с темы Брагин, догадываясь, что дословного перевода не получит.
- В школе любимый предмет был.
- А если серьёзно?
Парень некоторое время раздумывал, отвечать или нет.
- Армия…
- Я так понимаю, сверхсрочная?
- Так точно. 
Брагин рассмеялся: - Ну, тогда я уверен, что третьей войны точно не будет.
- Не на нашей земле, - тихо произнёс чеченец, потом добавил, - не в России.
Брагин молча кивнул, и даже вздохнул с облегчением:
 - Рад был встрече. Тогда честь имею, -отрапортовал он, протягивая руку. «Вот бы все чеченцы такими были».

На следующий день было плановое посещение одной из частей МВД, точнее, знакомство с личным составом. По такому поводу пришлось надевать форму. 
Перед ним было элитное подразделение спецназа, куда могли попасть лишь самые лучшие. И действительно, наблюдая за силовиками, Брагин задавался одним лишь вопросом, - где выращивают таких здоровяков. По долгу службы ему нередко приходилось встречаться со спецназовцами, и не только на Кавказе, но эти всё же отличались. Их командир, не высокий, но плотный как свинцовая галушка, судя по акценту и усам, тоже чеченец, в своё время проходил подготовку в Софрино, и имел бесспорное влияние на каждого из бойцов. Это были показательные выступления, или даже смотрины, удовольствие от которых получали обе стороны, но целью этих смотрин должен был стать отбор людей, для внедрения под видом добровольцев в военные формирования ИГИЛ. С этого момента эти парни уже становились не просто бойцами спецназа, а разведчиками. И Брагину  было чрезвычайно важно уже при первом знакомстве увидеть эти качества, поскольку дело касалось не только последующей жизнестойкости и работоспособности воина в среде противника, но национальной безопасности России. Это, разумеется, держалось в строгом секрете.  Пройдя мимо строя, и осматривая каждого из бойцов, Брагин без труда узнал знакомый открытый взгляд и улыбку.
- Мне кажется, что мы где-то встречались?
- Было дело, - произнёс спецназовец.
- Ну, тогда будем работать, - рассмеялся Брагин, протягивая руку для приветствия.
Как обычно, отрабатывали приёмы рукопашного боя, работу с ножом и против ножа, а также слаженные  действия в группе. Уже не впервые присутствуя на подобных мероприятиях, Брагин понимал, что эта сторона подготовки бойца хоть и эффектная, но далеко не самая важная. Куда сложнее было привести в слаженное действие целый батальон, или хотя бы роту. На это требовалось немало времени. Другим важным аспектом мастерства была спаянность и взаимопонимание, та дружба, при которой каждый мог пожертвовать собой ради своего товарища. Для этого когда-то в далёком детстве ватаги пацанов собирались на пустырях, или за станицей, и просто дурачились, с головой погружаясь в бесчисленные игры, до пота, до соплей, хрипоты, а иногда и до крови, и до темноты. Стенка на стенку, один против всех и каждый за себя, в подзаборного, чехарду, в жука, в пружину, в живой плетень, гибкий мост, червячок...
Уже после третьей забавы, в которые Брагин неожиданно втянул профессиональных бойцов, бывалые вояки превратились в озорных детей, но при этом азарт борьбы приобрёл такой накал, что даже их усатый командир, чем-то похожий на Чапаева,  влез в игру, и спорил заразительнее других. Гвоздём программы была знаменитая чехарда, без которой когда-то не проходила ни одна школьная перемена. Но ещё большее удивление и интерес, словно игроками были десятилетние ребятишки, вызвал подзаборный, когда вставшего в круг все остальные должны были толкать, словно пьяницу, придавая ему новое движение. Эта игра вырабатывала не только устойчивость того, кто был в круге, но и чувство меры и силы у тех, кто толкал. Потом играли в слепого, который с завязанными глазами должен был ловить обидчика. Не обошлось без конного боя, это было настоящее сражение, где выигрывала не сила, и даже не ловкость, а тактика и хитрость, и Брагин не ожидал, что забава его детства вызовет столько эмоций. В довершение этого необычного занятия Брагин предложил посостязаться лично с ним, встав в импровизированный круг с обычной палкой, при помощи которой надо было вытолкнуть соперника из круга.  Это было, конечно, лукавство с его стороны, поскольку в этой игре работала не сила, а способность ей управлять. И когда пять здоровяков один за другим повалились, словно мешки с картошкой, на пол, уже ни у кого не было сомнения в серьёзности тех забав, в которые втянул полковник разведки бывалых спецназовцев. При этом Брагин прекрасно понимал, что каким бы упражнениям не обучил он этих универсальных солдат,  и какое бы впечатление не произвёл как мастер единоборства, большинство из них, если не все, будут продолжать видеть в нём пришельца, и даже чужака. И единственное, что могло в его случае разрушить эту преграду, это его предельная честность и откровенность. Но это-то как раз с точки зрения разведчика, было недопустимым.  И всё же цель стоила того, чтобы рисковать. 
-Я хочу, чтобы вы научились не только побеждать, но и играть при этом. А играть в одиночку невозможно. Ведь так? Для игры нужен соперник. – После этих слов Брагин сделал паузу, как бы осматривая бойцов, и убеждаясь в том, что они смогут правильно воспринять его слова. Он некоторое время думал, стоит ли продолжать мысль, в которой он и сам ещё до конца не был уверен, но бойцы смотрели открытыми глазами и ждали откровения. Теперь они видели перед собой не просто полковника, но человека, владеющего знанием, которым он безвозмездно делился. И Брагин как человек обязан был передать их из рук в руки.
… -Я хочу чтобы вы знали, ребята. Это очень важно понять, всем нам, независимо от того, чья кровь течёт в наших венах. В моих она казачья, а значит русская, в ваших кровь горцев, с которыми казаки и воевали, и роднились. Было всё. Мои предки когда-то стали русскими, и я не знаю уже, кем они были до этого, дикими одинокими бродягами, или ватагой разбойников. Но когда-то им пришлось сделать выбор, и присягнуть в верности, ибо для воина нет ничего выше верности и службы отечеству. Но, став русскими, они обрели не только князя, которому надо было подчиняться, но и идею, смысл, который сплотил всех в одно целое, сделал монолитом. Сделал единым разные народы, разные веры. Но вера на самом деле одна, она в добро, в справедливость, в любовь. Без них наша жизнь ничего не стоит. И если мы научимся этому в обычной игре, я уж не говорю про саму жизнь, и не будем нарушать этих простых правил, то наш боевой товарищ никогда не предаст нас в бою, и в жизни. И даже злейший враг будет уважать, а поединок с ним будет уже не борьбой за жизнь, а испытанием на прочность.  Вы, наверное, уже знаете, что за пределами России мы все русские. Нас такими видят не только потому, что у нас паспорт один, и язык общий. Но есть ещё что-то, чего все и боятся, и уважают, и я об этом уже сказал. А здесь, в России, у каждого из нас есть своя земля, своя маленькая родина, и своя вера, и это хорошо, мы отличаемся, и можем показать это друг другу. Как игроки разных команд отличаются цветом футболок, манерой игры. Но наша игра - это жизнь, и она намного сложнее, потому что есть два вида игры, на любки и на зверьки. Игру на зверьки мы уже прошли, верно?
Чеченцы молчали, кто-то из них непроизвольно двигал плечами, словно готовился выйти на ринг, кто-то сжимал кулаки, у кого-то от напряжения вздулись вены; все прекрасно понимали смысл короткого вопроса. – Сегодня мы обязаны научится играть на любки, с уважением, и даже с любовью,  наслаждаясь не только своей победой, но и победой своего соперника, который также и ваш друг, ибо он дарит вам своё участие в игре, чтобы вы стали сильнее. Вот в чём весь секрет. Самая большая тайна, которую вы должны знать, ребята… Когда в нас не будет ненависти к противнику, страх исчезает,  и мы становимся неуязвимы. – Брагин вдруг сделал нарочито встревоженное лицо, и поднял к губам указательный палец: - но это по секрету.
Наверное, это был один из самых плодотворных дней, прожитых в Грозном. Что было до того, уже казалось неважным, и незначимым, хотя, когда глаза натыкались на что-то знакомое, что напоминало о минувшей войне, он словно просыпался, останавливался, и начинал оглядываться; Чечня всё ещё оставалась для него чужим государством, настороженность к которому коренилась глубоко  в памяти.   

«Из дневника военврача».
26 января. Утро, Грозный. Привезли офицера - танкиста, обгоревшего с ног до головы, руки только целы, и лицо. Не мог понять, как он ещё доехал до нас, с такими ожогами и травмами. Сделали ампутацию нижних конечностей, ибо они обгорели до кости. Состояние критическое, все понимаем, что не доживёт, но пытаемся, а вдруг!
Пока ждали «борт», узнали, что его танк Т-62 закрыл подбитый БТР от обстрела с РПГ, чтобы солдаты могли эвакуироваться. Но и сам поймал пару «зарядов», соответственно, загорелся.
Т-62… А что не Т-34? Вот на каком «хламе» воевали наши ребята. Если честно, я был сильно удивлён, что такую технику вообще пустили в город. Это же консервная банка (да простят меня танкисты). Где бля хвалёные Т-80 с активной бронёй, и Т-90, хоть парочку… А хрен вам по всему хлебу…
Под вечер опять «поплыли», огнестрелы в голову, осколочные, рваные, оторванные, разорванные, кишки наизнанку, глаза вытекшие от разрывов… Не выдержал, вышел, зашёл в «кунг», налил стакан водки, как воду давно не пивший выпил и не почувствовал. Закурил.
-Вот так бля медицина, бухает, сидит, гуляет, а мы бля, воюй за него, - с грохотом заваливаясь в «Кунг», пробасил капитан тех самых «секретных», заржав в полголоса.
- Ага, вы-то воюете, скачите туда-сюда, как кенгуру в Австралии, там постреляете, тут стрельнёте, войны, мать вашу, элита, - смеясь, сплюнул я на пол.
- Ладно, не рычи, ну как сам-то, мозги не съехали бля? – прищурив глаз, посмотрел он на меня, доставая сигарету из разгрузки.
- У кого? У меня? Ты же сам тут орал на весь Грозный, что у меня вместо мозгов гавно. Так оно-то куда поехать может, разве что, завоняет через пару дней, - уже сам кривляясь, прищурив глаз посмотрел  на него.
- Ну ты бля, в натуре медицина, бесшабашный! Ладно, слушай сюда лейтенант, «духи» скоро из города попрут, со дня на день намечается у них прорыв бля, командармы херовы, - сплюнул он из открытой двери на грязную улицу. – Попрут стадом, впереди погонят арабов, наёмников, и прочее ****ство, сами наверное попрут или параллельно, или ещё где, так вот, давай с нами, бой будет тяжёлый, жесткий, раненые будут, крови дохера, я с майором твоим поговорил, он не против, если ты сам согласишься… А, как?  - посмотрел он на меня, затягиваясь. –Не, ну если гавно заиграло, то ты так и скажи, только не надо там про операции и прочее лепить, - отвернулся он в сторону двери, выбросив окурок в грязь.
- Пошёл ты ... Как твоя бесстыжая харя может такое мне говорить, и не стыдно тебе? А ещё ведь офицер секретных войск, мать твою, вот сейчас не посмотрю на твою «спец» подготовку, и зафигачу тебе в рыло кулаком, чтоб ты перевернулся, а там хоть убивай меня на месте, - зашипел я на него.
- Ну ладно, что ты, медицина, это же я так, пошутил, ты сразу бля в харю, вот правда без головы. Ну значит едем, готовься, завтра к 4-00 заедем, или мы, или СОБРы, может там ещё кто из ВВ будет, - спускаясь по лесенке, быстро рявкнул он мне, успев подмигнуть и улыбнуться чёрным лицом, откуда засверкали белоснежные зубы.
- Ладно, буду готов, - ответил я улыбнувшись ему. «Вот так, завтра опять туда. А может заболеть, может не поехать, ох как не хочется опять возвращаться. Но ведь еду не только я, с других госпиталей тоже уже там медики, а я останусь…  Да и чего я там не видел, ну зафигачат, что тут поделать, судьба такая».
Страшно, представляю эту «свору» метающихся по разбомбленному городу чичей и наёмников, пойдут точно на прорыв, иначе им тут конец. Ладно, что об этом думать, надо готовиться, надо собираться. Первым делом надо заскочить к ВВэшникам, они тут рядом, взять лёгкий бронник, они вроде разжились трофейным американским, - Женя говорил утром. Ночь. Письмо маме.
«Здравствуй мама, у нас всё хорошо. Видим то, что показывают по телевизору. Наш госпиталь далеко от этого. Раненые есть, но немного. В принципе работаем, что ещё. Быт тут, сама понимаешь, не очень. В нас даже ни разу не стреляли, ты не переживай. Мы же не солдаты, это им тяжело. Мы в тепле и сыты, работы, правда, много. Как там сестрёнка? Она мне пишет сама, два письма от неё дошли, это хорошо. Ладно мам, целую тебя, люблю, бабуле привет, всё нормально, не переживай, будет возможность, позвоню».
Спать практически не пришлось, покемарил пару часов. Раненые прибыли. Очнулся в 3-30. Встал с кушетки, помылся, побрился, (хоть не хотел, боялся солдатского поверья), надел чистое бельё, камуфляж-комбинезон, свитер под него, бронник… да, лёгкий, удобный, интересно, из чего сделан, каску не одел, не везёт мне на них, обошёлся шапочкой, собрал сумку, повесил одну чуть ниже груди, вторую под правую руку, нож под левую, всё, готов, сел возле палатки, закурил.
- Ты хоть «ствол» возьми, - сказал Женя, выходя из палатки.
- А на хрена он мне? Стрелок я не ахти, а гранатка твоя при мне, даже вот «взвёл» её, - посмотрел я на него.
- Я с тобой пойду, - начал Женя доставать сумку из  кунга.
- Куда? С твоими «линзами», ты тут нужен, ты хирург первоклассный, Мишки нет, Василич один, и замы не справятся. Не Жека, сиди, а вдруг меня «привезут», на тебя и надеюсь, - сказал, смотря на него с удивлением.
Женя был не трус, Женя в 95 году 14 января был контужен сильно в Грозном, от этого стало падать зрение. Он был не трус!
 - Ладно, но в следующий раз с тобой пойду, хоть убей, - сказал он, идя в сторону госпиталя.
Послышался лязг гусениц, подлетели две бээмпэшки 276 полка, на одной из них сидел капитан грушников, с бойцами. Броня резко остановилась.
- Ну, готов? – крикнул он.
- Всегда готов! - отдал ему я «пионерский» салют, вскарабкиваясь на броню. «Так, ага, бээмпэшка, тут главное зубы держать вместе, и шею в плечи втянуть,  прыгает она как лягушка». – Здарова мужики, - поприветствовал я грушников. – А где Шмель? – спросил я у капитана.
-Нету Шмеля, ночью не стало, - сказал он мне отвернувшись.
-Как не стало? – спросил я.
- Молча, - ответил он мне, и заорал водителю-механику: «Вперёд».
Вот так не стало двадцатилетнего пацана, спецназа ГРУ, отличного стрелка-пулемётчика, спортсмена, сибирского воина, секретного, о котором никогда не узнаем, как и когда погиб.
Броня летит как на крыльях, я сжимал зубы, рядом бойцы смотрели по сторонам. Фонтанчики поднялись возле брони сзади, когда пролетали улицу с двумя завалившимися друг на друга высотками, до позиций оставалось не более километра, неприятный звук попадающей пули в грязь, стрельба.
Обстреляли. На броне взвыл боец, зажав лицо руками.
- Не останавливать, вперёд, стоять нельзя, - заорал капитан, смотря на меня. Я только кивнул, и вцепился ещё сильнее за броню. Хлопок, чувствую, - лечу. Удар, темнота. Открываю глаза, стрельба, но спокойная, постреливают. Боец возле меня сидит.
- Как вы товарищ лейтенант? – смотрит он на меня почти касаясь носом моего носа.
- Херова епта, посмотри, ноги руки целы? – кричу ему.
- Да вы не орите, я вас слышу, всё цело, на затылке шишка размером с кулак, броню нашу подбили с гранатомётов, вон она дымит, - кивнул он головой в сторону.
-  Экипаж цел? Раненые есть? – Начал подниматься с земли, в ушах звенело, голова раскалывалась от боли. Контузия. Как не вовремя, и как на зло, «шлем» не надел.
- Да, «Горцу» пуля в лицо попала на броне, вроде живой, хрипит, - помог он подняться мне.
Уже не стреляли в нас, только был огонь от наших на подавление, вторая бээмпэшка укрылась за железным гаражом, который был похож на решето, и методично стреляла куда-то в сторону.
Подбежал к бойцу с позывным «Горец». Да, мля. Нижней челюсти нет, лицо месиво. Пуля походу прошла из левой щеки в правую, разворотив её. Крови много.
Боец без сознания. Аккуратно засовываю палец в дыхательные пути, освобождая их от кусков мяса. Нет, не поможет, делаю разрез на горле (трахеи), вставляю трубочку, что была с собой, не  трахеотомическая трубка с манжетой, но всё же, дышать начал. Перебинтовываю лицо, бинты промокают кровью, через пару минут вроде остановилось. Пару инъекций.
- Этого срочно в госпиталь, срочно, ёб вашу мать, - заорал я, и голова опять сильно зазвенела.
Послышался «рык» бэтээров, броня ВВ почти следом шла за нами. Одну отправили назад, их тоже обстреляли, но один легко раненный.
- Погрузили. Всё, давайте выздоравливайте братишки, -постучал я по люку,  почему-то ноги подкосились, и я упал.
- Ранен бля медицина? – подбежал капитан, трогая меня. – Куда? Куда зацепило? – почти заорал он, щупая меня под бронником.
- Да не ори ты, и так башка гудит, контузило меня, я вон с брони как аист с беременной бабы летел, видел как? – заржал я как конь, стукая его по зелёной «бандане».
«Да, тут поможет только водка». Слева из квартиры несло мертвечиной, спросил что там. Солдаты ответили, что четыре трупа неопознанных солдат, головы отрезаны, документов нет. Лежат давно, «санитарка» забирать не захотела.
Зашёл, да, действительно, наши пацаны, судя по головам, лежащим рядом, и крови, резали прямо тут, перед этим долго и мучительно пытая.
- Суки, - сглатывая злость, сказал чуть вслух я. «Наверное из первых, кто заходил в город ещё в конце декабря 1999 , начале января 2000 года».
Подошёл капитан «секретных».
-Мы бы их похоронили, как в первую компанию, но кто их потом найдёт? Забудут или погибнем, а придут чичи, кресты сломают, и всё, и нету могилок, так и в первую было, мы же потом ушли, что стало, неизвестно, - тихо сказал он мне как бы оправдываясь.
-Надо их отправить на КП, пусть везут к двухсотым на опознание, не дело, что так бойцы лежат, гниют, - выходя из комнаты сказал я не оглядываясь.
- Сделаем, как только коробка подойдёт, - ответил уже офицер из МВД.
Я сел, закурил, думая, сколько ещё таких неопознанных солдат лежат в развалинах, в подвалах, да и в горах, зарезанные, замученные насмерть.
На улице усиливалась стрельба, причём, уже отстреливались из нашего подъезда, раздалось несколько разрывов, судя по всему, чичи пару раз шмальнули из гранатомётов. И резко всё затихло. Только пару очередей вдалеке.
-Разведка «зверей», нарвались, откатились, - сказал мне один из солдат.
 Скоротечный бой прошёл без потерь и раненых. Я спустился на первый этаж, вышел из подъезда, подошёл к офицеру из пехоты, сидящему возле брони, в кругу солдат, что-то им объясняя.
- Слушай, а «соседи» есть? – спросил я его.
- Да вон одноэтажное здание, напротив через дорогу, там спецназ какой-то сидит, вроде, из ментов, - кивнул он в сторону здания.
- А позывные есть? Я бы сходил, глянул, что у них, вдруг раненые есть, - ответил я.
- Да на хера, щас так свяжемся, - приподнялся офицер из-за обломков битого кирпича.
- Ау, спецназеры, мля… - заорал он. – Щас к вам медик прибежит, не стреляйте, - ещё громче крикнул он и спрятался.
- Давай, встречаем, - послышалось с противоположной стороны улицы. – Только ты лейтенант аккуратно беги, точнее, быстро, постреливает тут снайперюга что ли, а может и «щальняки», -посоветовал мне офицер.
- Да уж я бегал под их прицелом, полные штаны счастья… - засмеялся я ему в ответ, солдаты, сидящие рядом, тоже расплылись в улыбке.
- Лады, как назад пойдёшь, тоже крикни… -сел на место.
Я выглянул из-за брони, посмотрел куда бежать и как. Да, груды хлама на пути, но в принципе недалеко. С соседнего здания высунулся спецназовец, кивнув, что если что, прикроет.
«Ну, с богом». Быстро выбежал я на дорогу, перепрыгнул кучу железа, сваленное дерево, за что-то запнулся, но не упал. Вдалеке послышалась стрельба, но не в меня. Добежал, заскочил в оконный проём, который был до земли разрушен. Всё, на месте.
- Здорова мужики, меня  ….. зовут, - представился я.
- Привет, меня Олег, - поздоровался со мной командир группы, высокий капитан.
- Ну, как тут у вас, раненые есть? – спросил я.
- Были… - показал он на бойца, накрытого тряпкой. – Пулевое в шею и в голову, полчаса промучился и умер… - тихо сказал он мне. Я присел, приподнял покрывало с лица. Да, не спасти было. Видно тело ещё старалось жить, поэтому так долго умирал. По лицу взрослый мужик лет тридцать, небритый.
- Возле моста через Сунжу, словил, - кивнул в сторону моста один из бойцов.
Я встал, в ушах опять зазвенело. Прошёлся по позиции, до конца коридора, осторожно высунулся в окно, на земле в грязи лежали тела двух бойцов с зелёными повязками на голове и рукаве. Боец, который стоял рядом, сказал, что час назад пытались пролезть, но вовремя заметил, и положил их на месте. Ещё дальше, в кирпичном здании, с зелёным флагом на крыше сидят омоновцы, их постоянно обстреливают из всех видов оружия. Они пару часов назад захватили его. Как только я отошёл от окна, услышал пару разрывов в их стороне, скорее всего РПГ, а может, ещё что.
- Ладно, я назад, если что, будем вместе, позиция у вас гавно мужики, может к нам? – обратился я к командиру группы.
- Да и хер на неё, она хоть и «жиденькая», но «пятак» напротив и со двора простреливает, а если что, всегда можем к пехоте свалить, - ответил мне офицер, откручивая фляжку с водой. Я кивнул, ничего не сказав, и когда приготовился для броска через дорогу назад, раздались выстрелы и хлопки. Машинально упал на пол, перекатился к стене, приподнялся на колени. Двухэтажное здание, где сидели пехотинцы и ВВэшники, было покрыто пылью от попаданий пуль и разрывов гранат. Обстреливали их конкретно, второй этаж «сыпался» на глазах. Подбили броню, она сильно взорвалась. СОБРы моментально вычислили откуда ведётся огонь, и закидывали с «подствольников», ибо очередями было неудобно. С «мухи» тоже, мешали развалины. А высунуться, означало наверняка словить пулю.
Удары, щелчки в бетон, хлопок, в нашу комнату залетели пули от ВОГи, я упал уже плашмя за какой-то хлам, закрыв голову руками.   В комнате поднялась пыль, кто-то застонал.
- Ай, не вижу ни хера, ааа, - заорал боец.
-Погоди, погоди, не ори, щас подползу, погоди, где ты? – кричал я в ответ. Пули бились об потолок с противным звуком. Одному бойцу так пуля попала прямо в темечко. Он упал как подкошенный передо мной. Дополз до него, всё, конец, глаза открыты, лужа крови, из носа и рта кровь, глаза одного нет, дырка, наверное, выходное. Подполз к раненому, который кричал, стонет, но в сознании. Рассечён лоб, кожа висит.
- Не ори, не слепой ты, глаза на месте, осколок лоб рассёк, кровью глаза залило, - проорал ему в ухо. Он сразу успокоился.
 Достал бинты, перебинтовал, глаза протёр – целы. Промик не надо, не так уж и больно, потерпит.
Огонь усилился, бойцы уже отстреливались с двух сторон из окон, сильно не высовываясь.
- Алаху Акбар, - послышалось в противоположной стороне, высунулась тень, и в нашу сторону бросили несколько гранат. Бах, бах… Сильно заболела нога, в голове ещё сильнее зашумело, но целы, не докинул. В ответ, в сторону окна раздались очереди. «Ни хрена себе», подумалось мне, чичи уже на бросок гранаты подошли, совсем дела хреновы». Перевернулся на спину, приподнялся, кровь на правой ноге чуть ниже колена. Да что ж такое, судя по всему несильно, пальцы чувствую. Осколок. Ладно, некогда смотреть, достал бинт, перемотал прям поверх штанины.
- Уходим мужики, уходим к пехоте, - заорал командир группы, приподнимая меня за правую руку.
- Не надо, я сам, я не сильно, чуток кровь капнула, - крикнул я ему. В этот момент пуля попала ему в голову, выйдя из лица, разворотив его. Капли крови брызнули мне в лицо. Командир упал на меня, и я под его весом тоже.
- Аааа  бля… - заорал я, пытаясь вылезти из-под тела. Подбежали бойцы, опрокинули командира.
- П….ц, убили, - заорал один из мужиков. Я отполз в сторону выхода к позиции пехоты и ВВ. Встать было невозможно, пули били в стены, и с воем рикошетили снова и снова. Бойцы орали и отстреливались, горячие гильзы летали по всему помещению.
- Духи, духи! –заорал спецназовец у окна, где лежали два труппа чичей, и сразу начал стрелять. Упал он через несколько секунд, схватившись за шею.
-Да что за херня! –броском кинулся я к нему. До него надо было ещё добраться. Рванул, ещё успел подумать, что вот и всё. Нет, если чувствую, значит жив, надо ползти к нему. Дополз. Солдат хрипит, глаза закатил, шея с оторванным куском мяса, артерия бьёт. Рукой зажал рану.
- Стой, стой, да подожди ты, не трогай, сейчас я помогу, - кричал я ему в лицо, доставая из сумки бинты.
-Аллаху  Акбар, - раздался человеческий визг совсем рядом. Стреляли уже почти в упор.
 Выстрелы, хлопки, темнота…

Глава седьмая.

Зима прошла незаметно, ранняя весна преображала не только природу, но людей, их одежду, настроение. Прогуливаясь как-то по одной из центральных улиц, Брагин стал невольным свидетелем необычного происшествия. Участников было трое: зрелый чеченец, гибкой и высокой фигурой напоминавший известного когда-то танцора Махмуда Эсамбаева, гладко выбритый, в высокой чёрной папахе, его дочка, такая же стройная и грациозная, и молодой русский парень лет двадцати, или около того, белокурый, высокий, с голубыми глазами. Среди чеченцев тоже могли встречаться светловолосые молодые люди, но в их взгляде уже не наблюдалось такой  открытости, как в русских лицах. Парень был немного растерянным, когда отец громко и прилюдно отчитывал свою дочь. Она стояла бледная, а парень пунцовый, отчего его светлые волосы казались ещё белее. Кавказец разговаривал с дочерью на своём языке, держа её за руку, другая рука девушки была в ладони у парня. Брагин остановился, и стал ждать развития событий, догадываясь, чем отец был недоволен.  Встреча с отцом в людном месте была неожиданной для пары, однако, молодые держались уверенно, не чувствуя за собой никакой вины. Было видно, что парень не собирался отпускать руку девушки,  как и сама она не собиралась сдаваться. Неожиданно чеченец бросил вопросительный взгляд на Брагина:
-Зачем вы подслушиваете чужой разговор? – недовольно спросил чеченец, пристально оглядывая Брагина. – Это некультурно. Если вам есть куда идти, то идите.
- Это ваша дочка? – учтиво спросил Брагин, понимая, что положительный ответ собьёт немного спеси с папаши.
- Почему  вы спрашиваете?  Какое вам дело  до этого?
Вопрос на вопрос был вызовом, и Брагин понял, что уже не отступит. 
- Если вы не её отец, то у вас нет права так грубо разговаривать с девушкой, и тем более, за руку хватать. 
- Да, я её отец, - проглотив комок, недовольно ответил чеченец, отпуская руку дочери.
- Почему вы на неё кричите, да ещё прилюдно, она ведь взрослая.
– Она выбрала не того парня.
- Чем же он вам не угодил? 
- Он не мусульманин.
- Папа, он любит меня, вера тут ни при чём, - неожиданно воскликнула девушка, вспыхнув алыми щеками. –И мне больше никто не нужен.
Парень ещё ближе притянул к себе девушку, продолжая молчать.
- У вас замечательная дочка, вы не должны корить её за то, что она полюбила русского парня. У нас говорят; - сердцу не прикажешь.  И по-моему, они очень подходят друг другу.
- Мало ли что говорят у вас. Это не ваше дело, лучше не вмешивайтесь, и не вам судить, -  проговорил отец девушки, подойдя вплотную, и сверкая жёлтыми глазами.  – Не знаю, что вы делаете на нашей земле, но то, что не знаете обычаев чеченских, это точно.
Разговор принимал серьёзный оборот, переходя в другую плоскость, тем не менее, выгодную Брагину.
-Когда дело касается любви, то люди везде поступают одинаково, они борются за неё до последнего. И чем больше препятствовать, тем сильнее будет любовь, - спокойно возразил Брагин, улыбаясь молодой паре. Девушка искренне улыбнулась и опустила глаза, а парень продолжал молчать, словно скала, не выпуская при этом ладоней девушки. -  И почему вы говорите, что эта земля не моя? У нас одна земля, Россия, и нет таких весов, которые измерят, чья любовь к ней сильнее. И тем более нет таких законов, запрещающих взаимную любовь. Ни в одной суре не написано, что любовь - это грех.  Это великое чувство, нарушать которое может лишь тот, кто не знаком с понятием конах. Вы что-нибудь слышали об этом этическом законе. Он существовал у народа нахов. Если я не ошибаюсь, вы их потомок. Хотелось бы верить в это.
- И вы что-то из этого закона чести можете привести в пример в данной ситуации? – усмехнулся чеченец.
Брагин немного подумал, он понимал, что дословно цитировать кодекс, состоящий из десятков отдельных положений, ему не под силу, но знал, что все кодексы примерно одинаковы: - Если Вас это не оскорбит, конечно же, - без смущения ответил Брагин. – Мне пришла на память строка о справедливости, как об истиной мере конаха в отношении к людям. Он всегда справедлив к другим так же, как и к себе. Говоря простым языком, - не делай другим того, чего не желаешь себе. 
Чеченец молчал, как бы в поисках опровержения, но нужных слов не находил, и даже, немного растерялся.
…- Там ещё говорится о благородстве, когда конах обязан быть почтительным и уважительным к людям, независимо от их возраста и социального статуса. Он должен быть сдержан и предельно вежлив. А ещё он никогда не подчеркивает своей религиозности, и терпимо относится к представителям других религий, ибо в Коране сказано, что нет принуждения в религии. 
Отец девушки некоторое время стоял в нерешительности, толи размышляя над сказанным, толи над тем, как ему поступить в сложившейся ситуации. Он смотрел растерянно по сторонам, словно ища поддержки от зевак, но почему-то его никто не поддержал, все проходили мимо.
- Вы произнесли золотые слова, которые я когда-то слышал от своего деда. Но моя дочь… Она у меня единственная, как ты не понимаешь? 
- Почему же я не могу тебя понять? Я ведь тоже отец,  - также перешёл на ты Брагин, вдруг забыв, что спор начался с противостояния. Это уже был простой разговор о жизни двух мужчин,  и у каждого была своя боль на душе. Ведь  встреча могла бы и не состояться, и у Брагина возникло ощущение, что она была не случайной, и даже, необходимой,  когда незнакомые люди могли свободно открыть друг другу самое сокровенное. – Я ведь тоже отец, - повторил Брагин, подходя настолько близко к собеседнику, что уже никто не мог услышать его слов со стороны, - и у меня есть сын. И тебя удивит, если я скажу, что в нём течёт чеченская кровь, и он мог умереть ещё ребёнком. Потому что осколок  разрезал ему вену на руке, и никакой аллах уже не мог остановить кровотечение. - Брагин почувствовал, как что-то горячее разлилось по всему телу, словно высвобождая накопившуюся за годы боль души.  – Его спас простой русский солдат по имени Ваня, а после,  врачи военного госпиталя.
- Ты говоришь, словно сам находился в том месте? – раскрыв широко глаза, произнёс чеченец. -Ты можешь рассказать, как это было? Где это случилось? – голос незнакомца дрогнул, он, казалось, уже забыл про свою дочь, всецело уставившись на Брагина.
- Зачем мне рассказывать про то, как я люблю своего сына, если ты презираешь любовь своей дочери, и готов оскорбить  человека, который её выбрал.
Чеченец вздрогнул и опустил глаза,  он долго боролся над собой, потом тихо заговорил: - Я, наверное, не прав. - Он снова умолк, замотал головой,  вероятно, преодолевая внутреннее сопротивление, и отыскивая нужные слова, потом взглянул на молодых. - Во мне говорила гордость и обида, старая обида. Пусть любят, - сказал он так громко, чтобы его услышали. -Ты сказал правильно, и хорошо, что аллах привёл тебя, не знаю, как твоё имя. Ты смелый человек, как и этот парень.
- Он твой будущий зять, - подыграл Брагин, улыбнувшись.
- Скорее всего. Они ведь со школы дружат, что с этим поделаешь? – Чеченец  скупо улыбнулся, и протянул руку. - Ты очень интересный человек, и очень смелый, извини, что так говорю. Мы можем когда-нибудь встретиться?
- Например,  на свадьбе твоей дочери и этого славного витязя, - рассмеялся Брагин, кивая в сторону парня. – У меня, к сожалению, дела, и телефона нет с собой, как на грех,  - солгал Брагин, понимая, что любой случайный звонок может выдать его ложь, - но ты можешь  оставить мне свой номер.
- Конечно, именно это я и хотел сделать! - согласился чеченец, протягивая визитку. – Меня зовут Амирхан. – Если у тебя забарахлит машина, или у друзей что-то сломается, не приведи аллах, обидишь, если не обратишься ко мне.
- Хорошо, договорились, - Брагин кивнул, и уже повернулся, чтобы уходить, как чеченец остановил его окликом: - Погоди, ты не назвал своего имени, или у тебя его нет, и тебя и вправду прислал аллах, как бестелесную душу.
- Извини, дорогой, моё имя Олег, - чувствуя за собой оплошность, произнёс Брагин, обернувшись. Амирхан некоторое время смотрел в глаза Брагина, словно выискивая неправду, потом тихо заговорил. – У меня такое чувство… Или мне кажется, что я когда-то видел тебя.  Наверное, аллах послал тебя из прошлого, и ты прав, бог один, и он будит в нас любовь, которую шайтан всё время рушит, и сеет между нами вражду и кровь. Но не для этого я тебя остановил. Я ведь понимаю, что мы вряд ли увидимся, если, конечно, ты не забудешь, что обещал сначала заглянуть ко мне в мастерскую, а потом, на свадьбу дочери… Когда ты рассказал про своего сына, то я подумал про одного человека, у которого во время войны пропал сын. У него вся семья погибла. Ты ведь понимаешь, о какой войне я говорю.
- Понимаю, - так же тихо ответил Брагин.
- Ты можешь найти его, и рассказать свою историю, если в ней тебе нечего скрывать, - предложил Амирхан, неотрывно наблюдая за Брагиным.
- Если бы мне было что скрывать, то я бы не начал этого разговора, - ответил Брагин, также не отрывая взгляда.
- Но ты можешь и не искать его, решив, что сын принадлежит только тебе. И он может оказаться другим мальчиком, ведь так?
- Мы растим детей не только для себя, а на войне все дети как один, они все наши.
- Верно ты  сказал, детей чужих не бывает. Не знаю, как тебя по отчеству, потому что ты очень мудрый человек, и спасибо аллаху, что ты остановился, и не прошёл мимо. Он в храме святого Михаила бывает, здесь недалеко. Не удивляйся, он мусульманин, но часто ходит в церковь, и ставит свечу вашему Николаю угоднику в память о своём потерянном сыне. Он верит, что его сын живой, и мне так хочется, чтобы он его увидел.
 Олег кивнул, едва сдерживая себя от волнения, ещё раз пожав руку чеченцу, и быстро пошёл прочь, словно его кто-то гнал.  Он понимал, что позволил себе лишнего, рассказав незнакомому человеку свою историю, по сути  раскрыв себя, даже обнажив, но на весах было не только его затронутое самолюбие, но и честь, и даже человечность.  Он мог пройти мимо, сделав вид, что не понимает сути происходящего, тем более, в чужом и когда-то враждебном городе, среди потенциальных врагов. Но это, если видеть себя случайно оказавшейся жертвой среди хищников.  Разговор показывал, что всё не так, и люди, окружавшие его, жили по тем же законам любви, и в чём-то были слабыми и ранимыми, но на них давило предубеждение, навязанное религиозными предрассудками и память минувших событий, связанных с войной. Он понимал, что в трудную минуту именно вера помогает человеку, и ничего не имел против ислама, но никак не мог согласиться с тем, что она должна делить людей, создавая преграду, не давая свободно общаться, и, тем более, любить.  Но сейчас его больше волновало то, о чём попросил его Амирхан, неумышленно принудив дать слово, найти человека, возможно даже отца его сына, и что из этого могло получиться, вызывало в теле неприятное волнение, напоминающее страх, словно он владел тем, на что не имел права. Не сдержать слово, означало показать себя в глазах чеченцев  болтуном, и лицемером. Он понимал, что на ровном месте создал себе серьёзную проблему, в будущем способную вылиться в непредсказуемую ситуацию, но ценой этому была одержанная победа, потому что Брагин знал, что значит данное горцем обещание, да ещё  прилюдно. К тому же, в нагрудном кармане  лежала визитка, и Брагин легко мог узнать, чего стоит это слово.
Следующая неделя выдалась напряжённой, приходилось много колесить по району на ведомственной машине, которая нуждалась в капремонте, и однажды она встала, прямо посреди дороги. Инерции хода хватило, чтобы она выкатила на обочину, и сколько водитель не пытался завести потрёпанную временем и дорогами «Ниву», та упрямо молчала, словно умерла. Стоять и ждать, пока приедет эвакуатор, а потом платить из собственного кармана, пусть и с отдачей, Брагину не очень хотелось, он неплохо знал, чего стоят услуги не особо расторопных чеченских дорожных служб. И тогда он вспомнил о своём новом знакомом. Тот приехал быстро, словно караулил на соседней улице, и за несколько минут на старенькой «шестёрке» прибуксировал «Ниву» прямо к своей мастерской.
-Не знаю, как можно на такой развалине ехать куда-то, - рассыпался в недовольстве  новый знакомый, осматривая машину. Брагин и водитель растерянно стояли рядом, пожимая плечами. Водитель  пытался на пальцах что-то объяснить, но хозяин мастерской  даже не слушал.
- Погоди дорогой, как тебя… Максим. Ты только не волнуйся. И ты, дорогой Олег, тоже не переживай.  Починим вашу «Ниву», ещё побегает. С такими номерами… КРА. Да такие номера сам президент республики выдаёт. Я даже боюсь предположить, что ты за человек, если у тебя такие номера. Всё! Сегодня ты мой гость, для начала я угощу тебя настоящим турецким кофе. Или ты думаешь, что просто так будешь стоять и смотреть, пока мой племянник чинит эту старую, но надёжную машину? 
Доводы Амирхана в пользу крепкого кофе были неоспоримы, да и с дальней дороги и пыльного салона «Нивы» это было лучшим средством для восстановления сил.  Неизвестно, сколько мог племянник провозиться с поломкой, поэтому Брагин с удовольствием согласился. Ему было удивительно видеть разницу между тем человеком, которого он встретил несколько дней назад, и тем, кого он видел сейчас, при том, что поведение людей Кавказа, что касалось гостеприимства, ему было известно хорошо. Сложнее было принять за чистую монету поведение, если видеть ситуацию с позиции личной выгоды, и налаживания связей, и здесь кавказцы могли дать фору кому угодно.
Пока сидели в комнате отдыха, и пили растворимый кофе, машиной занимался молодой паренёк по имени Гурам. Он оказался очень расторопным, и действительно продвинутым в своём деле. В его распоряжении была компьютерная программа, с помощью которой он без труда отыскал неисправность, а именно, вышедший из строя датчик, связанный с подачей топлива, отчего машина в дороге то и дело взбрыкивала. Получив деньги на новый датчик, Гурам умчался на уже известной «шестёрке» в  магазин, где этот датчик можно было купить. Пока племянник ездил, и пока устанавливал датчик, прошёл час, и за это время ещё один из работников, которого звали Абаз, успел приготовить в специальном для этого месте шашлык. Брагин даже не удивился тому, как это было сделано, и быстро, и незаметно, хотя, от его взгляда не ускользнуло, что ещё в самом начале, когда они только въехали на территорию мастерской, Амирхан что-то шепнул одному из своих работников, и тот, оставив работу, сразу исчез из поля зрения. Брагин понял, что стал невольно заложником кавказского гостеприимства, и здесь что-либо изменить он был уже не в силах. Единственное, что он мог себе позволить, это незаметно посматривать на часы.
- Не смотри так часто на свои часы, дорогой гость. Время не остановить и не ускорить. Так говорил мой дед, а ему его прадед,  - словно тамада, наставлял хозяин. – Раньше, чем Гурам починит вашу машину, ты всё равно не уедешь, а до этого кушай, угощайся, получай удовольствие, ты мой гость. Нигде ты не сможешь насладиться вкусом такого мяса.
Мясо, и вправду, было вкусным, и Брагин всякий раз делал паузу, как бы наблюдая за собой со стороны, чтобы не увлечься, и не съесть слишком много, поскольку оно было приготовлено не только для него.
 -Ты, наверное, мой самый дорогой гость, - продолжал хозяин, держа в одной руке шампур, в другой стакан с вином. Манёвр со стаканом вина Брагин понял сразу, и оценил по достоинству, поскольку в одиночку на Кавказе пить спиртное не принято, да и угощать гостя одним мясом было как-то не по-кавказски.  В то же время Брагин понимал, чего стоит выпитый глоток вина в присутствии своих подчинённых, если в Исламе пить спиртное считается грехом.  Хотя, данный случай лишь доказывал, что, помимо законов Корана, был ещё и закон обстоятельств, когда и старовер мог без смущения опрокинуть рюмку, пояснив, что в пути можно. А ещё сказывалось одно советское прошлое, объединившее навсегда сотни разных традиций и нравов.
…- Ты всё видишь, дорогой Олег, вот моя мастерская, мои помощники, - немного захмелев, продолжал Амирхан. -Мы одна семья, я для них как отец, это дети моих братьев, а их у меня немало. Ты ведь знаешь, что на Кавказе по-другому не живут. У русских всё наоборот, поэтому не удивляйся тому, что ты видел там. Но дочь у меня одна. И она выбрала русского. Что я мог поделать…
- Ты этому не рад? – спросил Брагин, зная, каким может быть ответ чеченца. В то же время ему было интересно, куда этот разговор может завести, если ремонт машины затянется, ведь в бутылке всё ещё оставалось вино, а, возможно, где-то была и другая. Его немного расслабило, однако, голова работала хорошо, если не прекрасно. Хозяин некоторое время молчал. Он прекрасно говорил по-русски, но ещё лучше соображал, поэтому его пауза немного заставила волноваться Брагина.
- Разве дело только во мне? – слова были произнесены так искренно, что у Брагина шевельнулось в груди.  Он понял, что этот человек действительно любит свою дочь, и дело не только в вере, которую эти люди пытаются сохранять изо всех сил и всеми средствами, но и в том страхе перед будущим, который испытывал этот чеченец.
 – Всё так быстро изменяется, дорогой Олег, не знаю, как тебя по отчеству. А мы, чеченцы, не желаем этого, а, по правде, боимся. Уж раз ты мой гость, а я немного позволил себе пригубить… Слушай до конца мои бредни. Слышу, твою «Ниву» завели. Этот мальчик далеко пойдёт. Вот увидишь. Эх, ему бы друзей настоящих, да дело стоящее.  Может, у тебя на примете есть какая-нибудь работа для него? Ты ведь не простой человек, я сразу понял это.
Брагин даже не удивился этому отступлению от темы, и даже, был заранее готов к такому обороту, иначе само по себе и кавказское гостеприимство, и принцип выживания не имели смысла. 
- Если он и вправду, чего-то стоит, то судьба обязательно выберет для него правильный путь, - произнёс Брагин, также сделав паузу.
- А как долго судьба будет выбирать для него этот путь?
По вопросу было понятно, что Амирхан хотел услышать что-то другое, но ему хватило ума и такта, скрыть это недовольство, и при этом его слова всё равно звучали вызывающе. Брагин не стал зарываться в свои мысли, дабы не упасть лицом в грязь, он просто представил лицо юноши, немного скрытное, но с отзывчивыми и живыми глазами. Чем-то он напомнил сына.
- Пока человек живёт, его дорога никогда не начинается, и никогда не заканчивается, и в любом её отрезке судьба готовит человека к следующему шагу. 
- Я понял тебя. Ему надо быть готовым, и никогда не опускать руки.
Олег слегка усмехнулся. – Как и всем нам, но, если мы поступаем правильно, но где-то не справляемся, бог всегда окажет поддержку.
Амирхан также слегка усмехнулся, почему-то вызвав своей реакцией и уважение, и жалость, поскольку ему наверняка было понятно, что даже при родном дяде, можно сказать, на всём готовом, ремонтируя машины, парень вряд ли сможет полностью раскрыть себя. Хотя, на бытовом поприще ему, естественно, будет полагаться своя доля, но уже в порядке очерёдности, ибо восток, дело тонкое, а Кавказ ещё и жесткое.   
Они пожали друг другу руки, и, уходя, Брагин даже не стал спрашивать о цене за работу, хорошо зная, что хозяин откажется от денег. Потом он попрощался с Гурамом, вложив в его ладонь во время рукопожатия тысячерублёвую купюру. Лицо юноши вспыхнуло, но увидев поднятый к губам указательный палец, мол, так надо, кивнул и расплылся в улыбке.

Глава  восьмая.

Это был День пионерии, о котором уже никто не помнил, когда в городах  и весях огромной страны детвора наглаживала красные  галстуки, и светилась от радости, целый день катаясь бесплатно на трамваях и автобусах. Пионеры помогали старушкам переходить дорогу, и сажали дружно деревья,  получая от этого удовольствие, потому что весна, и скоро каникулы.
- Марина, какой сегодня день.
- Девятнадцатое, - пробурчала жена из-под покрывала. – Выходной, сегодня суббота. Ты же в храм собирался, или передумал?
За окнами уже палило нещадное солнце, несмотря на раннее время, беспрепятственно атакуя стены и окна домов, усиливая впечатление жары. Но лучи его пока ещё скользили по поверхности земли. Внизу, под окнами, в тени деревьев, всё ещё скрывалась прохлада, и надо было использовать это драгоценное время, чтобы совершить поход в храм. Брагин никак не мог отойти от сна, странным образом перекликавшегося с его реальностью, но не с той, которая уже произошла, а которая должна была произойти в будущем. Но, преодолев порог сновидения, он забыл детали и подробности, и теперь никак не мог прийти в себя от дурного ощущения, что впереди его ждёт что-то неприятное.
-Может, не пойдёшь сегодня? – спросила жена, всё так же прячась от солнечного света, - завтра тоже выходной, а сегодня на рынок сходим, одной мне не хочется по Грозному, все смотрят как на белую ворону.
- Мы и так с тобой белые вороны. – Брагин всё так же смотрел в пустоту, пытаясь поймать утерянную нить событий. – Что-то  должно произойти.
-Опять сон дурной. Не ходи, в квартире куча дел, на кухне надо шторы повесить, от солнца спасу нет, верёвку на балконе натянуть, бельё негде сушить.
- Ты размышляешь как простая домохозяйка.
- А кто я, по-твоему?
- Ты жена военного. А это серьёзно. - Брагин снова зарылся под одеяло, нащупывая тёплое тело жены, и закрывая глаза, но там, в глубине зрачков, он почему-то отчётливо продолжал видеть очертания храма.
Это была старая церковь, построенная казаками ещё при царе, которой пришлось пережить две чеченские кампании, точнее, войны. Он хорошо помнил, что оставили эти войны после себя, и внутри храма, и снаружи. Слава богу, что всё было позади. Потом он сел на край постели, и постарался освободить сознание от навязчивого образа. Набрал номер, чтобы вызвать такси, и, пока шли гудки, тупо смотрел в пустоту.  Несмотря на то, что из трубки уже доносилось: Ало, ало,  пачему малчим, а? - выключил телефон, и снова залез под покрывало, проваливаясь  уже не в чертоги минувшего  сна, а в объятья своей жены: - поеду после обеда.
     Он попросил остановиться не доезжая до храма, который ещё издали выделялся своими золотыми куполами и крестами. Улица, а точнее проспект, названный в честь Ахмата Кадырова, имел между двух встречных полос пешеходный тротуар, с деревьями, фонарями, лавочками. И Брагин решил немного пройтись, а потом и посидеть напротив храма,  по старой привычке понаблюдать, за людьми, за тем, как течёт жизнь в городе, который ещё не так давно был похож на Сталинград. Напротив храма лавочка оказалась незанятой, и Брагин с удовольствием расположился лицом к церкви, и стал изучать местность. Он даже не ставил перед собой этой цели, а просто, делал это неосознанно, по привычке, сформированной за годы службы.  От проезжей  части храм ничего не отделяло, но со стороны алтарной, в глубину тянулась невысокая кирпичная стена. Так же она закрывала и главный вход, образуя внутренний дворик, куда периодически заходили немногочисленные прихожане. Просидев минут пять, Брагин решил обследовать периметр церкви, не имея никакой цели, кроме той, как оттянуть время, словно кто-то не давал разрешения на вход до поры до времени. Это было странное чувство, словно его вёл кто-то за руку. Он без труда пересёк проезжую часть, поскольку движение в выходной день было намного меньше, чем в будни, и пошёл вдоль стены, вспоминая один из прожитых во время войны дней, когда он с группой солдат, выполняя зачистку, оказался в этом же месте, застав храм разрушенным. Тогда произошло что-то необычное – они услышали песнопение, и некоторое время стояли в замешательстве, потому что было непонятно, откуда шёл звук. Они стали обследовать территорию, и увидели вход в подвал храма; песнопение шло оттуда. Нарушать ход боевой операции было нельзя, и так же неправильно было мешать, шло богослужение, поэтому они только постояли у входа, вдыхая всеми частями своего существа тихую мелодию женских голосов, и потом ещё долго эта музыка звучала в голове Брагина.
Ему, естественно,  хотелось увидеть, как восстановили храм, но пока он брёл по зелёному газону, по молодой майской траве, которую не хотелось мять подошвами, хотелось разуться, и пройтись босиком. Он уже подумал так и сделать - разуться, сунуть носки в карманы брюк, и пойти босиком,  как неожиданно на глаза попалась машина, стоявшая на обочине улицы, выходящей на проспект, недалеко от входа в храм. Это была та самая шестёрка, старая копейка – «Жигули» бежевого цвета, какие можно было увидеть лишь в кинофильмах времён советского прошлого, а ещё на Кавказе, как это не странно. Он, конечно, мог ошибаться, и это вполне могла быть другая машина, такая же модель, каких действительно много и в Армении, и Грузии, и в Чечне, и Дагестане. Но прошло не больше недели, и он не мог перепутать.
В салоне сидело пятеро молодых парней, между ними происходил напряжённый разговор. По манера беседы, когда в человеке по направлению неподвижного взгляда, по наклону самой головы, по напряжению лица, можно было распознать желание быть неслышным и незаметным. Брагину стало интересно. Он, конечно, понимал, что даже если что-то услышит в приоткрытое окно, то всё равно не поймет, ведь это были чеченцы, но желание уже двигало его вперёд. Впрочем, никаких других мыслей, кроме любопытства, тогда, в нём ещё не проявилось. Он вышел на тротуар, и, проходя мимо машины, отчётливо уловил запах дыма. В салоне курили; пройти, и не понять природу этого дыма, было невозможно. Это был не просто табачный дым, а смолистый, терпкий дым, какой бывает от конопли, или по-восточному, – марихуаны. На мгновение разговор стих, и Брагин, не поворачивая головы, поймал на себе взгляд пяти пар глаз. Ему стало ясно, что в машине происходит совсем не банальный разговор; было что-то неприятное в этом коллективном взгляде. Он непринуждённо остановился напротив переднего бампера автомобиля,  снял туфлю, и стал выбивать из неё мусор, понимая,  что останавливаться, и разглядывать авто без причины, и тем более, заглядывать внутрь салона с его стороны, будет вызовом. Боковым зрением он чётко разглядел номер машины, и даже не удивился; машина принадлежала Амирхану. Закончив с обувью, он полез в карман за сигаретами, которые курил в исключительно редкие моменты. Потом непринуждённо искал спички. Их, разумеется, не находилось. Затем рука с сигаретой потянулась к открытому окну, рисуя жест, понятный любому курящему; он подошёл почти вплотную. Из окна молча протянули зажигалку с огоньком. Брагин сделал пару затяжек, и кивнул, заглядывая в глаза пареньку, которому было, быть может, лет девятнадцать - двадцать, с гладким подбородком, ещё не знавшему бритвы, но приученному к наркотику: в салоне стояла гробовая тишина.  Сухие и поджарые, все, примерно, одного возраста, одетые в одинаковые камуфляжные штаны и тёмные майки,  парни раскуривали по кругу косяк, и, возможно, устыдились постороннего взгляда, хотя, это было вряд ли. Его ещё больше насторожило, что водитель не отпускал руля, словно собирался рвануть с места. На короткое мгновение тот обернулся, демонстрируя Брагину растерянный, испуганный взгляд.  Было такое ощущение, что эти глаза что-то хотели сообщить, но миг соприкосновения был таким коротким, что от него осталось лишь это смутное предчувствие чего-то нехорошего. Это был Гурам, и как он мог оказаться в этой компании, в этом месте, и для чего, для Брагина было большим вопросом. Возможно, что, заглянув в багажник, он смог бы прояснить ситуацию, но и этого хватило, чтобы сделать кое-какой вывод. Понимая, что дальше заходить уже не следует, а именно, дать понять остальным, что он знает водителя, Брагин как бы поплёлся восвояси, а потом остановился напротив ворот храма, словно раздумывая, заходить, или пройти мима. Пройдя за калитку во двор, он сразу же набрал по телефону первого в списке Андрея Сотникова, и поделился своими соображениями относительно припаркованной шестёрки и её подозрительных пассажирах. О том, что водитель и машина ему известны, он говорить не стал, понимая, что это может вызвать дополнительные вопросы, а это лишнее потраченное время.   
- Я бы не испытывал судьбу, и бежал куда подальше, будь я простой обыватель. Но ты ведь не простой обыватель.
- Андрей, мои действия, раз я не простой обыватель, с твоей точки зрения.
-Немедленно блокировать главный вход, и поднимать охрану, - предложил Сотников командным тоном после небольшой паузы. - В церкви должен стоять наряд из шести человек, это я точно знаю.
-Я вижу пока двоих, - перебил Брагин, уже подойдя почти вплотную к входным дверям храма, где находились два сержанта милиции, наверняка прикомандированные, один из них чернявый, скорее всего, татарской национальности, другой светленький, оба молодые.
-Пусть поднимают остальных. Сидят, небось, в подсобке, телевизор смотрят,  пусть пробздятся, - послышалось в трубке.
- Понял тебя, Андрей. Свяжись со спецназом, на всякий случай, доложи обстановку, мне не с руки, сам понимаешь. –Брагин отключился, и обратился к белобрысому, который в этот момент разговаривал по телефону, что по уставу было нарушением. К поясу его брюк была пристёгнута кобура с пистолетом Макарова. Другого оружия охранники при себе не имели, но оно наверняка имелось в распоряжении отдыхающей смены. Брагин показал сержанту удостоверение, и, поглядывая в сторону входной калитки, рассказал о припаркованных за углом «Жигулях», где сидит пятеро потенциальных террористов, предлагая немедленно поднять весь наряд, и отцепить территорию.  Сержант недовольно ухмыльнулся, косо посматривая на товарища, и указывая на калитку. Чернявый круглолицый татарин пожал плечами, но кивнул, и, не скрывая недовольства, поплёлся к воротам, вероятно, чтобы самолично убедиться в правдивости рассказа. Тем временем Брагин зашёл внутрь, и на короткое мгновение потерял связь с реальностью: в  храме проходила служба. В рассеянном свете солнечных лучей, проникающих через небольшие окна, высвечивая лики икон и прихожан, ходил молодой батюшка, совершая какой-то обряд. Было тихо и, вместе с тем, величественно. На короткое время Брагин забыл, для чего зашёл в церковь, и стоял в нерешительности и раздумье - проходить дальше, чтобы остановить богослужение, или просто ждать, неизвестно чего. Потом раздались выстрелы.  На какое-то время все застыли в немом недоумении, кто-то из женщин вскрикнул: – Господи, опять война.
- Закрывайте дверь, - не мешкая, по-военному  скомандовал батюшка. Это был человек высокого роста,  слишком молодой для священника, быть может, лет тридцати, не больше, но очень уверенный, и точный в своих действиях.  – Галя, там дети одни, - произнёс он, проходя мимо Брагина, и приоткрывая дверь, в которую через мгновение выбежала женщина. Было очень опасно, но она ни секунды не раздумывала, и бросилась к дому священника. 
Дверь попытались закрыть, но одна из створок не входила в дверную коробку, потому что сильно разбухла. За дверью снова прозвучали выстрелы, при этом нападавшие уже тянули её в свою сторону. Брагин вместе с одним из прихожан стал удерживать дверь, моля бога, чтобы дверная ручка оказалась прочнее той, что была снаружи. Дверь никак не заходила в дверной косяк, образуя небольшую щель между створками, в этот момент снаружи просунули ствол охотничьего ружья и выстрелили. Дробь пролетела в нескольких сантиметрах от лица Брагина, но задела того самого парня, который помогал удерживать дверь. Но он не бросил ручки, и продолжал стоять. Из глубины двора  доносились дикие крики на чеченском языке, и возгласы - аллах акбар. Стреляли из пистолета, из чего Брагин сделал вывод, что это табельное  оружие, принадлежавшее одному  из охранников, и скорее всего убитого, и стало быть, у тех, кто находился в храме, шансов остаться живыми становилось всё меньше и меньше, если, конечно, спецназ не подоспеет вовремя. Наконец-то дверь удалось загнать в коробку, но, как на зло, ключ никак не попадал в замочную скважину. Кто-то принёс стул с крепкими дубовыми ножками, с его помощью заблокировали дверь окончательно. С той стороны перестали дёргать и стали стрелять, на этот раз из пистолета.
- Уходи от двери, -закричал Брагин, понимая, что тонкая филёнка двери никак не сможет  защитить от пуль. От следующего выстрела пуля попала парню в грудь, на белой рубашке проступило пятно крови, глаза его округлились, и он стал заваливаться на бок, по-прежнему продолжая держать ручку  двери. Это был настоящий воин, не знавший ни страха, ни боли, не желавший оставлять своего рубежа. К нему подошёл священник, и парень попросил, чтобы его исповедали прямо сейчас, потому что у него были простреляны оба лёгких, и жить ему осталось минут двадцать, не больше. – Не волнуйся, Фёдор, я всё сделаю как надо, всё будет хорошо, - спокойным голосом, словно вокруг не было опасности, произнёс батюшка, накрывая его широкой нагрудной лентой. Потом он ушёл в алтарную. Вскоре он вернулся, рассказав, что из окна хорошо виден дом, где могли находиться его дети, и там один из бандитов забрался на недостроенный фундамент, и кричал: аллаху акбар. Дети и жена, слава богу, были в безопасности, спрятавшись в подвале.
Брагин многое повидал в своей жизни, в том числе и на войне, но нигде не встречал такого хладнокровия, как в этом храме, среди этих простых людей. Потом до него дошло, что это были не простые люди, это были грозненцы, пережившие войну, и среди них были женщины под стать мужчинам. Когда на несколько минут образовалось затишье, они поднялись, и стали перезажигать свечки, и чистить лампадки. Кто-то мёл веником, убирая стёкла от разбитого окна, выходившего на проезжую часть, откуда стреляли: пули угодили в икону, и в бак со святой водой.
Одну из женщин, лет шестидесяти, он спросил - неужели ей не страшно, ведь её могут убить в любой момент. Женщину звали Ольга, она сказала, что после пережитой войны ей уже ничего не страшно. Словно в доказательство она рассказала короткую историю о себе, что когда-то приехала из Красноярска, вслед за мужем, но после его смерти уезжать обратно не захотела, даже во время войны, когда большинство русских уехали кто куда. Теперь она просто жила, ходила в храм, и через лики святых разговаривала с теми, кого когда-то потеряла, избавлялась от душевной боли. Другая женщина, тоже пенсионерка, Тамара, также была приезжей, и тоже благодаря будущему мужу, который приехал в Челябинск убирать урожай, и забрал её с собой, в Грозный. За окном шла пальба, а Тамара спокойно натирала лампадку, и рассказывала о своей жизни, и в какой-то момент Брагин понял, что это может быть последняя исповедь для неё, впрочем, как и для него. А ещё возможность соприкоснуться с человеческой душой напрямую, и обстановка, несмотря на свою экстремальность, подходила как нельзя кстати. Дом Тамары во время войны оказался между двух фронтов, но странным образом уцелел, и не отпускал Тамару, и сама она понимала, что дом держит её, и не даёт уехать. Брагин неожиданно осознал, что жизнь сама по себе ничего не имеет под собой, если в ней не будет простых вещей, таких, как дом, или работа, или любимый человек, хотя, человек был уже вещью сложной, даже непостижимой, и его притяжение могло быть самым сильным. Третья женщина, которая находилась в храме – Вера, отличалась от других, и, как оказывалось,  умела постоять за себя, потому что родилась на этой земле, как отец, и дед, и уезжать никуда не собиралась. Но ей было очень обидно, и непонятно, почему приехавшие когда-то из Казахстана чеченцы, могли позволить себе отбирать у русских их землю, их добро, даже жизни, ведь перед богом все едины, все его дети. Но одни безропотно опускали головы, а другие бессовестно отнимали, и при этом видели себя героями. Наверное, потому, - ответил Брагин, - что у одних жизнь на этой земле уже подходит к концу, и их уже ничего не держит, а другие только начали свой путь, и хотят попробовать всего, словно неразумные дети. Вера пожала плечами, но глаза её наполнились влагой, ей было жаль и тех, и других. 
 Неожиданно всё стихло. В разбитое окно было видно, что весь проспект отцеплен полицией.  Воспользовавшись паузой, Брагин снова набрал Сотникова, коротко посвятив его в курс дела; тот не перебивал.
-Мои действия, с твоей точки зрения, - привычно спросил Брагин, поглядывая в разбитое окно. Ответ Андрея был, что называется, под копирку, но с точностью наоборот: - На месте простого обывателя, Олег Михайлович, я бы дал интервью для вечерних новостей, но поскольку ты не простой обыватель …
- Мне необходимо быстро унести ноги, - вставил Брагин.
-И как можно незаметнее.
- Тебя понял, Андрей Иванович, - не скрывая улыбки, произнёс в трубку Брагин, прерывая связь, поскольку по дверям уже вовсю колотили ногами, возвещая, что бандиты обезврежены, и можно открыть. Когда дверь приоткрыли, в храм вломилось несколько рослых спецназовцев, с автоматами наперевес, кто-то из них зачем-то заорал: – Руки за голову, - другой уже снимал на камеру, как происходит освобождение. Выглядело всё очень неестественно, и даже, комично. Отец Сергий, отворивший дверь, встретил «освободителей» спокойным вопросом:
- Чего тут красться, здесь одни женщины, и раненые.
Улучив момент,  Брагин подошёл к нему вплотную, чтобы поблагодарить.
– Отцу нашему господу  спасибо, - ответил с подобающим спокойствием батюшка, пожимая крепко руку. Брагин попросил, чтобы о нём, по возможности, не упоминали. Он незаметно вышел во двор, заполненный спецназовцами, там уже снимали настоящее  кино, где рослый парень в камуфляже, схватив ребёнка, понёс его перед камерой. Ребёнок испуганно плакал, и искал глазами мать. Брагину стало тошно и противно от происходящего, он-то хорошо понимал, благодаря кому, на самом деле, он остался жив. Ведь в то время, пока бандиты наседали на храм, ломая двери, трое из числа охраны, находившиеся в подсобном помещении на момент нападения, попросту приняли весь огонь на себя, и не давали развязать руки бандитам, и, по-видимому, положили поодиночке всех четверых. Куда мог подеваться пятый, пока было неясным; на асфальте перед храмом лежало четыре труппа.
Брагин, не стал давать показания, как и советовал Сотников, понимая, что в произошедшем его слова уже ничего не изменят, а в будущем могут создать много проблем. На самом деле столько военных даже в Сирии ему не часто доводилось увидеть в одном месте. Потом всё объяснилось: операцией руководил лично сам Рамзан Кадыров. Поэтому при выходе со двора его остановил спецназовец. Брагин показал удостоверение, и тот, наученный никого не впускать, не стал ломать себе голову над тем, каким образом на месте теракта смог оказаться полковник из Москвы. В это время из ворот выкатила карета скорой помощи, везли Фёдора, которого ещё можно было спасти. Но кому-то помощь уже была не нужна. Это были те, кто в момент нападения находились во дворе, среди них были и два прикомандированных охранника, одного из которых убили в первые минуты. До Брагина вдруг дошло, что не ступи он за порог храма, и не задержись там, всё могло быть для него в последний раз. Он поймал себя на мысли, что впервые за свою карьеру военного, был бессилен что-либо изменить, ведь все его действие, как боевого офицера, ограничились лишь тем, что он прятался от смерти, и держал дверь, где бог также оградил его от пуль. Они достались человеку мирной профессии - детскому врачу по имени Фёдор, который, как оказалось, пришёл на своё первое причастие, и исповедался так, как никто другой. 

В пачке оставалось две сигареты, а с утра была почти полная. Он сидел недалеко от храма,  раздумывая над случившимся, над тем, как ушёл с места событий, не дав показаний, хотя должен был сделать это по долгу службы, размышлял над судьбой Фёдора, которого увезли на скорой помощи, над тем, какими глазами посмотрел на него Гурам, и где он мог в данный момент находиться. То, что парень знал о намерениях своих «братьев», у него не вызывало сомнения. В этом же списке вопросов был и адресованный Амирхану, наверняка знавшему, ну хотя бы в лицо, дружков Гурама.
Оставив эти две сигареты на всякий случай, он поднялся со скамейки, и направился к храму, потому что из ворот выходил отец Сергий, уже переодетый в гражданский костюм, и по его спокойной походке никак не угадывался человек, на которого всего несколько часов назад была самая настоящая охота.
Увидев Брагина, батюшка приостановился, а затем, жестом предложил идти рядом. Сразу было видно, что отец Сергий был неглупым человеком. Он даже не стал выяснять причину, по которой Брагин исчез с места событий, лишь спросив: -Вы всё это время ждали? – Он на секунду остановился, вглядываясь в глаза. – Я думал только что о вас, и должен вас поблагодарить, если бы не вы, то неизвестно, как всё могло обернуться.
Брагин без смущения пожал плечами, ответив примерно так же, как и отец Сергий после освобождения: - На всё воля божья.
Батюшка улыбнулся и кивнул: - Чем могу быть для вас полезен?
Брагин коротко рассказал историю о сыне, о том, как встретился случайно с Амирханом, а тот, в свою очередь, предложил найти человека, который, возможно, был родным отцом его сына. Отец Сергий резко остановился, устремив на Брагина свои глубокие голубые глаза:
- В народе говорят – неисповедимы пути господни. Вы сказали, что вашего сына зовут Михаил, и храм наш назван в честь Архангела Михаила. Этот человек приходил два дня назад, и был очень взволнован. Возможно, ему кто-то рассказал о вас. Может, тот самый Амирхан.
- Вероятно, - кивнул Брагин по-военному.
 - Его зовут, кажется, Аслан, фамилию, к сожалению, точно не скажу, что-то вроде… Вы знаете, она, по-моему, даже русская, короткая фамилия.
Брагину нечего было предложить в качестве версии, поскольку в Чечне он почти никого не знал, разве что Амирхана. Он достал визитку:
- Может быть … Захаров?
-  Захаров, совершенно верно. 
- Пусть вас не удивляет, но это чеченская фамилия. Во всяком случае, мне визитку дал чеченец.
- Кто бы мог подумать, - искренне удивился батюшка. - Он живёт в Наурской, где, не скажу.
Брагин кивнул, и спросил, не оставил ли тот телефон, или точный адрес, в то же время понимая, что найти человека на Кавказе, зная хотя бы район и фамилию, уже не составляет труда. Но труд был в том, чтобы ехать туда, чего Брагин, к своему стыду, особого желания не испытывал. Отец Сергий сказал, что листок с адресом оставил в церкви, но после разгрома вряд ли отыщет его.
Некоторое время шли молча.
- У этого человека непростая судьба, - словно вспомнив что-то, - произнёс отец Сергий, остановившись.  – Он не только сына потерял во время войны, но и жену, и брата.  Так что…
В памяти Брагина неожиданно всплыл образ чеченца в Наурском храме, он описал его внешность батюшке, и тот признал в описании большое сходство с этим человеком, выразив самое искреннее удивление.
   Прощаясь, Брагин спросил, где тот научился выдержке и дисциплине, и не служил ли отец Сергий в армии, на что священник ответил, что и сейчас находится на службе, а выдержкой и дисциплиной овладел в семинарии. 

Звонила жена. Брагин успокоил её, пообещав, что скоро будет дома, догадываясь, что местные СМИ уже раструбили по всем каналам о нападении на храм, и было бы странным думать, зная Маринин склад ума, что муж её прошёл мимо этого события. Он вызвал такси, и уже через десять минут был у дома. Там его ждал сюрприз, потому что у подъезда всё в той же «Ниве» ждал Сотников. Он не стал вылезать из машины, ограничившись взмахом руки из приоткрытого окна: что-то требовало конфиденциальности и  скорого решения, раз сослуживец не стал дожидаться завтрашнего утра, и не прошёл в дом.
- А что получается… Амирхан и этот твой… возможный отец, родственники. Ну, если у них одна фамилия, - произнёс Сотников, возвращая визитку после подробного рассказа Брагина.
- Похоже на то, - согласился Брагин, пряча её в карман рубашки.
- Да… Как говориться, мир тесен. А ты в историю попал, Олег Михайлович. Для нашего начальства  это нонсенс.
- В смысле?
- Ну, ЧП. И очень неудобное.
- Что ты предлагаешь? -  усмехнувшись, спросил Брагин, понимая, что в словах Сотникова есть своя правда.
- На пенсию, списать по несоответствию с занимаемой должностью.
Они немного посмеялись.
- А если без шуток?
- Надо искать твоего Гурама, - не раздумывая ответил Сотников.  - А без Амирхана мы его не найдём. Ехать к нему? Но с какой стати? Или позвонить для начала, мало ли он где. Может, он в курсе, да и прячется в какой-нибудь станице неподалёку.
- А потом?
- Потом суп с котом. Звони, Олег Михайлович,  каждая секунда дорога.
Брагин набрал номер, на том конце  словно держали трубку наготове.
- Здравствуй дорогой, - услышал Олег.  – Хотел сам тебе звонить, а ты опередил. Что случилось? Машина опять?
- А ты разве не догадался, почему я тебе звоню. Раз говоришь, что сам хотел звонить.  Давай не ходить вокруг да около, мы оба знаем, что произошло.
- Беда у меня, дорогой Олег.
- Михайлович, - добавил Брагин, подыгрывая своему авторитету в глазах своего сослуживца. – Гурам, надеюсь, при тебе.
- Подъезжай, - после некоторой паузы произнёс Амирхан.
- Всё, поехали, - прикрыв трубку ладонью, скомандовал Брагин.
- Погоди, Олег, ты в своём уме? Мы же на военной службе, а ты предлагаешь ехать, вот так, с бухты барахты.  Это же самодеятельность. Нас же по головке не погладят. А вдруг это уловка?
-Тоже скажешь… Хотя, в чём-то ты прав, конечно.  А ты что предлагаешь? Ну, давай  созвонимся с местным ОМОНом?
- Я не о том, Олег. Ехать должны они, сами, к нам.
- Вообще-то ты прав, - согласился Брагин, снова прикладывая трубку к уху: – Ты воинскую часть со звёздами на воротах знаешь? Ну, замечательно. Бери Гурама, и прямиком  туда, только быстро не гони, потихоньку езжай. Буду ждать тебя у ворот. «Ниву», надеюсь, не забыл. – Брагин выключил телефон и выдохнул. – Ну, денёк выдался. А ведь сегодня День пионерии.  Поехали, поехали Андрей. У бога все ходы уже записаны, главное, не отставать.
- Тоже скажешь, у бога… Пристегнись. А то прицепиться гаишник…
Пока ехали к части, Сотников связался с конторой, предупредив о предстоящей операции, и в том, что это была именно операция, ни у кого не было сомнений. Знакомая шестёрка уже стояла недалеко от ворот со звёздами, в ней сидели двое. Пока Сотников договаривался с дежурным, чтобы впустить гостей, Брагин подошёл к Амирхану. Тот курил в открытое окно, под которым уже лежал один окурок. Это означало, что в волнении он уже стал терять над собой контроль. Гурам сидел на заднем сидении, и прятал глаза. Брагин молча кивнул, давая понять, что рукопожатия в сложившихся обстоятельствах неуместны. Чеченец всё понял. Потом они въехали на территорию части. 
 Пока шли до кабинета, Брагин  наблюдал за Гурамом, фигура которого сильно изменилась: вместо боевой пружины в осанке сгорбленное тело старика, взгляд пустой, кулаки сжатые. Амирхан же, в своей высокой папахе,  держался уверенно, словно был у себя дома, однако, когда Сотников предложил им  подождать у двери кабинета, он сник.  Заметив его растерянный взгляд, Брагин успокаивающе похлопал его по плечу, сказав, что есть вопросы, которые сперва необходимо обсудить тет-а-тет, в кругу военных. Дело непростое.
 В кабинете было ещё два человека в военной форме, и при виде их Амирхан ещё больше растерялся.
 – Надеюсь, вам не надо объяснять, насколько всё серьёзно, уважаемый Амирхан, – начал Сотников, поглядывая на всех остальных. - Поэтому важно, чтобы ваш племянник рассказал всё как есть.  Если вы не в курсе… Поясняю для всех присутствующих, что сегодня во время службы на православный храм было совершено бандитское нападение, совершённое четырьмя молодыми людьми чеченской национальности, убившими несколько человек, в том числе и мирных жителей.
Рассказ Гурама был коротким. С его слов выходило, что братья Юнусовы, Амир и Али, попросили его перевезти охотничьи ружья, и кое-какой инструмент – топоры, ножи,  и прочее, в Наурскую. Они предложили Гураму поучаствовать  в охоте на дикого зверя. Гурам клялся, что ничего не знал об истинных  планах своих дружков, с которыми когда-то учился в одной школе в Наурской. Двух других участников налёта на храм он почти не знал, но понимал, что дружба с ними не приведет ни к чему хорошему, поскольку все они были связаны с наркотой. Когда его попросили проехать по улице, ведущей к храму, он и не предполагал, что это имеет какой-то умысел, хотя, перед этим ему предложили не говорить дяде о том, что машина нужна для перевозки охотничьего оружия, и что друзья просто попросили отвезти их в Наурскую, за деньги. И когда остановились недалеко от ворот, откуда выезжал автобус, тоже мыслей никаких не возникло. Они появились лишь после недовольной фразы одного из братьев, когда тот, провожая взглядом набитый людьми автобус,  раздражённо сказал: – Не мог быстрее ехать! Такой куш прозевали.  Говорил же, что по Кадыровскому надо было.
 Гурам, всё ещё не понимая сути происходящего, наивно спросил – причём тут автобус, и что они задумали? И почему его держат в неведении, как барана. На что Амир грубо ответил, что если бы Гурам и вправду был бараном, то они бы его давно зажарили. Общий смех снял напряжение, и Гурам уже хотел ехать дальше, как Ахмед, сидевший позади него, схватил его за плечо, и приказал не дёргаться, иначе они подумают, что он и вправду баран. В это мгновение Гурам понял, что его товарищи задумали налёт. Но дружки до последнего тянули, толи в нерешительности, толи от действия наркотиков. Потом решили раскурить ещё один косяк. Пуская его по рукам, они мирно беседовали, словно и не собирались захватывать церковь. Потом появился Брагин, которого Гурам сразу узнал, и очень сильно испугался, когда Брагин подошёл близко к машине. Всё остальное было известно.   
Выслушав короткий рассказ юноши, Сотников спросил, предлагали ли ему участвовать в нападении. Гурам сперва замотал головой, но потом покраснел и кивнул.
- Ты же не мог просто так отказаться?
Гурам ещё больше покраснел: - Я сказал, что должен вернуть машину дяде, и он не должен ничего знать. Они посмеялись, но сказали, что никто не узнает, но есть люди, которые про меня всё знают, и что знают всё и про моего дядю... –Гурам бросил косой взгляд на Амирхана. Тот молча усмехнулся, давая понять, что это полная нелепица, в то же время жёлтые глаза его горели от негодования.
… Может, у вас есть что-то ещё? Вы ведь хотели сами звонить Олегу Михайловичу, не так ли, товарищ Захаров?  - обратился Сотников к Амирхану, делая вид, что последние слова племянника не имеют никакого значения. Тот некоторое время молчал, потом приглушённо заговорил, словно опасался того, кто мог подслушивать за дверью.
- Моему племяннику грозит беда, и мы сами приехали к вам за помощью. Это всё, что я хочу сказать. 
- Здесь вы правы, товарищ  Захаров, - заговорил один из тех двоих, кого Сотников не стал представлять. – Ничего, что я по-советски к вам? Вы должны понимать, что беда грозит не только Гураму, но и вам, и не столько со стороны террористов, сколько от грозненский спецслужб. У вас могут быть большие неприятности, ведь в данный момент по городу идёт поиск вашего автомобиля. И то, что вы находитесь здесь, на самом деле… нонсенс.
Амирхан сделал удивлённое лицо.
…- Ну, ЧП, если хотите. Должен сказать, что в Москве серьёзно обеспокоены тем, что произошло в храме, и с нашей стороны было бы наивно полагаться только на работу, и результаты чеченских спецслужб. Разумеется, мы сотрудничаем с ними… Но у нас есть свои правила, в рамках закона, разумеется. И если вы говорили правду, то мы, естественно, будем заинтересованы в вашей безопасности. Но как будут развиваться события, никто точно не скажет. Впрочем, время пока ещё позволяет принимать взвешенные решения, и многое зависит от вас и от Гурама.
- Что для этого нужно? Что мы должны сделать?
- Пусть Гурам всё изложит, как было, на бумаге, и уверяю вас, это не выйдет за пределы нашего ведомства, и не ляжет в основу судебного  дела, если конечно...
- Я сказал правду, клянусь покойной матерью? – воскликнул юноша, подскакивая со стула.
- Вот и хорошо, - невозмутимо отреагировал военный. – Вот бумага, ручка. Всё, что ты знаешь,  что может иметь отношение к этому делу, - обратился он к Гураму. - Может, что-то вспомнишь из деталей, имена, которые в разговоре назывались. Это важно. Да… Хотел сразу пояснить, куда, собственно, вы попали. Олег Михайлович, я полагаю, ничего вам не сказал про место, где он работает.
- Можете не говорить, я догадался, - пробурчал недовольно Амирхан. - Вы из кегебе.   
- Можно сказать и так, - улыбнувшись, сказал военный. - Только не думайте, что у нас свои планы относительно Чечни, и лично вас.
- Ничего я не думаю, мне главное, чтобы мой племянник был в безопасности. А про Чечню я уже видел столько, что меня вашим присутствием не удивить. То, что вы здесь, меня устраивает.
Все дружно рассмеялись.
- Вот и замечательно, - продолжил офицер. – Пусть Гурам пока побудет на территории части, это в ваших же интересах. Нам сказали, что у него золотые руки… Работой мы его обеспечим, и заработком, разумеется.  Машина тоже пусть постоит у нас, в гараже, потом заберёте, когда все утихнет.   
Пока Амирхан с племянником сидели на лавочке в тени деревьев, и Гурам на коленках писал показания, а его дядя нервно теребил свою папаху, Брагин с коллегами в течение часа обсуждали ситуацию. Когда все разошлись, Брагин подсел к Амирхану. Какое-то время они сидели молча, ждали. Потом Брагин принял у Гурама папку с показаниями, и два раза внимательно прочитал, то и дело поглядывая на юношу: 
- Всё это будет проверяться. На это уйдет время, может, даже год, - заговорил Брагин, пряча листок в папку.
- Что делать Гураму? Не сидеть же ему год за этим забором, – недовольно пробурчал Амирхан. – Если кто-то из родственников узнает, что мы были здесь, и он написал показания, то его по голове не погладят. Вы должны понимать, как в Чечне поступают в подобных случаях.
- Я понимаю, Амирхан. Я знаю, что все чеченцы связаны кровными узами, и скорее скроют убийцу, но не выдадут своего. Но эти выродки убили  ни в чём не повинных, беззащитных людей. Только за то, что те принадлежали другой вере и национальности. Мне кажется, что Гураму нечего стыдиться, что он нарушил какой-то ваш закон. Или я ошибаюсь?
Гурам замотал головой. – Они мне не братья.
- Вот и я о том же, - кивнул Брагин, доставая из своей пачки две последние сигареты, и протягивая одну Амирхану, как бы в знак примирения.
… - Гураму надо уехать из Грозного, - неожиданно произнёс Брагин. Парень смотрел под ноги и молчал, словно к нему это не относилось. – А ты в армии служил? – спросил Брагин, слегка улыбнувшись. Гурам замотал головой, но в то же время просиял глазами.
- При чём тут армия? - неуверенно спросил Амирхан.
- Ну, сам подумай?
Брагин некоторое время молчал, словно давая Амирхану поразмышлять самостоятельно.
…- Ты как-то спросил, что я могу сделать для твоего племянника, - Брагин перестал курить, и пристально посмотрел на чеченца.
- Мне стыдно за свою просьбу, я хочу, чтобы ты забыл про неё.
 - Ты просил не за себя, так что не стыдись. Мне кажется, я могу ему помочь. 
    Когда Брагин вернулся в кабинет, были уже сумерки; на Кавказе темнеет быстро. При свете настольной лампы за столом сидел Сотников, и что-то набирал на компьютере.
   - Чего не люблю в нашей работе, так это бюрократию. Бумаги, наверное, тонну извёл. И на хрена, скажите мне, вся эта хренотень компьютерная?
- Сочувствую, - согласился Брагин, подсаживаясь рядом, и некоторое время наблюдая за работой товарища. – Как ты думаешь, Андрей Иванович,  для чего мы здесь?
 Сотников на секунду оторвался от работы и пристально посмотрел на коллегу:
-Продолжай.
- Ну, что в нашей работе главное? На сегодняшний момент.
- В твоей, работа с людьми, подбор кадров… Тебе совет  нужен, или одобрение? Давай без отвлечений. Если ты про Гурама, то мне этот паренёк понравился. Но ты ведь понимаешь, где мы находимся, и в какую историю ввязались.
- В том-то и дело, что понимаю. Мы в Чечне, и в большом нонсенсе.
- Ты хотел сказать в заднице? Ладно, давай коротко, по-военному, что у тебя на уме? Я не разведчик, и угадывать, что лежит в шкафу, не умею, как некоторые, - предложил Сотников, отодвигаясь от экрана.
- Мы же прекрасно понимаем, что Гурама найдут, ни те, так эти.
- И что ты предлагаешь? Приставить к нему охрану? Это вне поля нашей компетенции. Вообще, это уже не наша забота, Олег. Мы военные.
- Всё так…
- Не тяни, раз начал этот разговор. И у меня ещё для тебя кое-что есть, так что к делу, к делу.
- Ты не подумал, что он может стать частью нашей системы.
-Ты хочешь предложить ему работу в разведке? С какой стати?
- А почему бы нет? Москва не сразу строилась.
- Ну да… Приручить волчонка. По-моему,  этого ещё никому не удавалось. Олег, ты же знаешь их менталитет. Мы для них чужие, так было, и так будет всегда.
- А может,  не всегда? Может, с таких, как Гурам, и начнётся новая Чечня. Да она уже начинается. Я уже год с ними работаю, и кое-что начал понимать. Этим людям не хватает ответственности за большое дело, многие из них давно выросли из семейной клановости, особенно молодёжь. Посмотри, у каждого интернет, они висят в сетях, им интересна жизнь в России, а мы от них стены строим. Придёт время, они горы свернут, с такой силой характера. Не зря же Россия за Кавказ столько жертв принесла. Ну ведь не для того, чтобы картошку здесь выращивать.
Сотников некоторое время молчал, словно раздумывая над сказанным:
- Твои слова, да богу в уши,  - вздохнул  Сотников. – Но с Гурамом ты в принципе прав, почему бы и нет. Голова у него, как ты говоришь, светлая, руки на месте, почти сирота. А в Грозном, безусловно, ему находиться никак нельзя, да и вообще, в Чечне. И на нас лежит ответственность за этого паренька.
Некоторое время Сотников молчал, постукивая пальцем по одной из клавиш.
…-Знаешь что? Поговорю-ка я с одним своим хорошим другом. Завтра с утра сделаю звонок в Москву, думаю, что он сможет помочь в этом вопросе. А теперь давай с тобой разбираться.  Тебе-то уж точно надо уехать, и как можно скорее.
- А повод?
- Повода нет, но причина веская.
- Например? В храме меня никто не знал, охранники, с которыми я общался, уже ничего не скажут. Царство им, конечно,  небесное.
- Не валяй дурака, Олег, во дворе храма есть видеокамера, да и один из спецназовцев твои документы видел. Местные спецслужбы наверняка захотят, чтобы ты дал им своё интервью. Но ты же понимаешь, что этого делать нельзя.  Во-первых, это уже не имеет значения для расследования.
- А во-вторых, - спросил равнодушно Брагин, уже размышляя над тем, куда он может в скором времени уехать.
- Тебе придётся говорить как было, а это не соответствует официальной версии. Посуди сам… Церковь отстояли наши ребята, а омоновцы ехали сорок минут. Приехали, на горячие пирожки, как говорится. А по телевидению что показали? Кино, где лично сам президент освобождал заложников.  Зачем нам конфронтация с местной властью?
- И ты предлагаешь бегство с места  преступления, - уже шутя произнёс Брагин.
 - Да. Исчезнуть. Ну ты же знаешь, хороша ложка к обеду. Вообще-то тебя уже нет в Грозном, командировка подписана вчерашним числом, и хорошо, если ты уедешь незаметно.
- На каком-нибудь грузовом самолёте?
- Ни на каком-нибудь, а специальном.  Спец рейс из Магаса.
- А ближе не нашёл? – продолжал играть Брагин, про себя уже давно согласившись с тем, что предлагал Сотников.
- Ничего, покатаешься  часок другой. А ты думал, мы тебя в гражданский Боинг посадим? – Сотников посмотрел на часы в хромированной оправе, и прищурил глаза. – Вот зрение стало, после компьютера циферблат не вижу вообще.
- А ты замени часы. Есть же, с увеличительным стеклом, и с огромными цифрами. А ещё с функцией, кнопочку нажимаешь, и они сами тебе время говорят.
- Олег, ты шутишь? Какая кнопочка… Это же командирские, ещё с училища, подарок. Они же идут как…
- Как швейцарские часы, - подсказал Брагин.
- Вот именно. В общем так. Собирай вещи, и …
- А жена?
- А куда офицеру без жены?  Машина будет стоять у подъезда ровно через два часа. Твой борт в половине первого, так что не затягивай. И отключи телефон. Чеченских друзей пока беру на себя.

    Дома, открывая дверь своим ключом, Брагин прямо с порога начал заискивать:  -Любимая, я хочу тебе сделать сюрприз.
-Дай угадаю какой,  - послышалось из зала, где работал телевизор. - Мы летим домой?
 Не снимая обуви, Брагин просунул голову в комнату, на диване уже лежал большой ворох из вещей.
… – А откуда ты узнала? – не скрывая досады, спросил Брагин, подходя к жене, и обнимая её за талию.
- Догадалась, - нарочито недовольно ответила Марина, поправляя волосы. – Я ведь жена не какого-нибудь бизнесмена. Я жена военного.
-И всё же…
- Мог бы и сам догадаться, ты же разведчик. Андрей Иванович позвонил десять минут назад, и сказал собирать вещи. Ты же расскажешь мне, по какой причине мы должны так срочно уезжать, словно за нами гонятся.  Надеюсь, третья чеченская  не планируется?
- Дома всё расскажу, подробно, - приподняв одну бровь и указательный палец,  произнёс Брагин, перебирая стопку.  – Зонтик не забудь, и карту Тройку, и что-нибудь пожевать в дороге. Чай, не на Боинге летим.  И для тяти не забудь подарок, от местных казаков, пусть порадуется. Он в холодильнике.

Глава девятая.

       Отец, как обычно, старательно выискивал клавиши на панели компьютера. При свете настольной лампы он был похож на сказочника из старого кинофильма: в тапочках и халате, с очками на носу, смотрящим поверх их, поскольку экран в очках не нуждался. Но вот выискивать нужную клавишу без волшебных стёклышек было уже проблематично. Оторвавшись на секунду, встретив сына немного растерянным взглядом, он снова углубился в работу, словно не было перерыва в общении, длиною в год,  и не было ничего более важного, чем те строки, которые вымучивал отец, словно первоклассник.
-Здорова, батя.
-Здорова, сынку.
- Опять мемуары пишешь?
- Не угадал, - без тени смущения и недовольства ответил отец, не отрываясь от экрана. – Погоди, сохранить документ… Ага.
- Зрение поберёг бы, с утра, поди, по кнопкам стучишь.
- С обеда, - всё так же спокойно, но уже с оттенком удовлетворённости, ответил отец, наконец-то прерывая работу. – Вовремя приехал, сейчас будем ужинать. В духовке картошка запекается, с тебя селёдка,  отмокает на подоконнике.
- Дак у тебя полный набор? По-военному, - подыграл Брагин, выставляя на стол поллитру домашнего алкоголя.
- Ну а как же. Ждали. Только сынок твой где-то бродит. Ну, дело молодое. Без него начнём, не обидится. Может и вовсе к утру прийти.
- Всё так запущенно?
- Ну, не так чтобы всё…
Стол накрыли в зале, под абажуром, сидели, как обычно, друг напротив друга, катая по тарелке, как в далёком прошлом, обжигающую картошку. Селёдка была малость пересоленная, но под  горилку казалась, как никогда, вкусной.
- Не дурна, - крякнув по-стариковски, высказался отец после третьего раза. – А что,  выходит, что казаки ещё остались в станицах? Раз чачу гонят.
- Ну, раз гонють, то остались, - подыграл Брагин младший.
- Какие же отважные люди. Пережить две войны… Им в ноги надо поклониться. - Михаил Игнатьевич молча налил в обе рюмки до краёв: - Давай деда твоего помянем, и братьев его, Олега и Родиона. Не чокаемся.
- Может, выдашь тайну, про что пишешь? – спросил Брагин младший, уже немного захмелев, когда из еды на столе остался один чёрный хлеб. – Почитать дашь?
- Рано пока. На словах могу.
- Ну, хоть на словах, - кивнул Олег, внимательно разглядывая отца, чуть осунувшегося, но, с прежним огоньком во взгляде, и всё с той же выправкой.
- Мне, паря, покоя не даёт потеря смысла в жизни.
- По-моему, ты преувеличиваешь.
 - А скажи тогда, для чего жизнь человеку? Что он в ей, кроме того, что за жизнь борется, должен делать сегодня, что искать, к чему стремиться. Тряпки это не смысл, да и бабы, тоже небольшой смысл. А выходит, что мы из века в век только этим и живём, ну, если только не война.
- Значит, твоя книга о смысле жизни?
- Куда мне, такое… Я о предках наших думаю, для кого и вопроса такого не стояло. Но ведь жили, и шли к цели.
- А мы, выходит, без цели живём.
- Но зато бежим как угорелые, не знамо куда. Не просто бежим по головам, а летим, всё и всех топчем, как чумные.  Миропорядок был в том мире.
- А где доказательства?
-А язык разве не доказательство? Ведь в нём всё, от а до я. Возьми хоть поговорки наши, да хоть сказки.
-Ну, тоже взял пример, сказки. У любого народа в языке найдётся.
- Ну, положим, и не у любого. Вот, хотя бы, Кавказ твой. Что не ущелье, свой  язык, и вечно враждуют. Мужик из дома без ножа не выйдет. Или наша русская душа, в одной рубахе по свету пойдёт, и везде поймут…  Тому кровь пустить, за доблесть примут, а нашему последнее с себя снять.
- И при чём тут язык?
- Да ни при чём, -махнув рукой, произнёс отец немного обиженно. – Давай чай пить. Опять селёдки обожрался, да вкусная же, зараза. Ты надолго в Москву? Или как обычно? Однако вовремя. Мика наш совсем  учиться перестал, кралю нашёл.
- Или она его?
- Или она его, - рассмеялся Михаил Игнатьевич. -Ну да, дело молодое. Но ведь пятый курс же.
- Тут такое дело, батя… Кажись, у Михи  родной отец нашёлся. Не на все сто говорю, но что-то подсказывает, что похоже на то.
- О, как выразился! Похоже на то. И кто б тебя понял, кабы не русский? И что, для этого что ль приехал? – снимая очки, спросил отец, крутя головой, словно их могли подслушать. – Мог бы и позвонить, так, мол, и так.
- Приехал, и приехал, к разговору не относится. Меня, батя, не это волнует, как-нибудь разберёмся, дело житейское.
- Что тогда?
-Много случайностей, которые совсем не случайны, словно кто-то карту в масть подкладывает. 
- Не совсем понимаю.
- Что ни встреча, то обязательно с Мишкой связано, и всё одно к одному.
- Это интересно. Продолжай.
- Мишку из Чечни увёз, потом сам туда вернулся.
- Ну, это служба, от неё не отвертишься.
- Да это ладно. Слушай дальше. По случаю праздника в Наурской, был в церкви тамошней…
- Дак её сто лет как сломали, - перебил Брагин старший, снимая запотевшие очки.
- Новую построили, и не хуже старой. 
- Ну, ну, и что же в ней стряслось?
- Ты когда-нибудь видел чеченца перед иконой?
-  Я ни разу.
- И мне не доводилось, а тут захожу, а он стоит перед Николаем Чудотворцем со свечой. По Грозному иду, как-то, просто гулял, чеченец в папахе дочку ругает. И знаешь за что? За то,  что русского парня выбрала. Меня, конечно, закусило, ну и влез не в своё дело. Слово за слово, оказалось, он знает отца нашего Мишки. И двух слов про него не сказал, а у меня перед глазами тот, что со свечами стоял, в Наурской. Всё к тому, что в церкви я с отцом Мишкиным столкнулся. И вот интересно, к чему все эти совпадения приведут?
- Теперь понял. Это как в кастрюле что-то готовишь, там уже своё варево кипит, а ты всё подкидываешь, для вкуса. Тока была сама по себе, скажем, приправа, лежала в пакетике, а попала в кастрюлю, всё, стала борщом. Но её и сделали специально для этого борща, потому и попала в кастрюлю, не случайно.
- Ну… Не знаю. Слишком всё… Как в кино.
- О чём и говорю, что кто-то рецепт уже составил, и когда надо, по времени, подбрасывает ингредиенты.  Тут главное, не теряться, принимать всё как есть.
Чай пили молча, отец, как всегда, вприкуску с сахаром, забелив чай молоком и маслом. Брагин обычный.
…- Значит,  новой роднёй обзаведёмся? – весело заговорил Михаил Игнатьевич, откидываясь на спинку стула, и задирая голову к потолку. - Они к нам с лезгинкой и кинжалами, а мы к ним со своим салом.  Да всё так и должно было случиться. Интересно, как Миха отреагирует, да ничего, парень взрослый, слюни распускать не в его характере. -  Брагин старший махнул рукой, - раз такое дело, тады лей ещё, чего на её глядеть. Только погоди пару минут, я страницу добью, а то ведь забуду, про что мысль.
- Про что хоть пишешь? – снова спросил Брагин  младший, убирая со стола бутылку, чтобы уже не соблазнять отца.
- Про казаков, про кого ж ещё.
- Ты как тот медведь, у которого все песни про мёд.
- Ну, а как ещё, - безучастно пожал плечами Михаил Игнатьевич. – Назвался груздём, полезай в кузов.
Брагины рассмеялись.
…- А ты говоришь… Разве не язык управляет всем? Гляди как стелется. На всякий момент свой оборот.
- Да, батя, с тобой не поспоришь. А в чём изюмина-то? О казаках уже сказано предостаточно.
- Э, э, паря, не скажи. Те, кто считают наших прадедов беглыми крестьянами, собравшимися в ватагу, либо лгут по сговору, либо дураки неотёсанные. – Глаза отца блеснули, Брагин  младший понял, что теперь того не остановить, но Михаил Игнатьевич был краток. – Никакой беглый за други своя стоять не будет, сколько ты его не учи, ему эта наука неведома. Ему только шкуру свою спасти, да мошну набить. Даже самураи японские не за други стояли, а за господина своего. Но, оружие ценили, и, конечно, мастерами боя были, да с казаками их никак не сравнить.
-Дашь почитать? - решил подыграть Брагин младший.
- Сначала завершить надо, а будет позволение, первому тебе, разумеется.  А вот скажи, отвлечёмся от темы… Какой на русской земле царь был самый древний, чьё имя даже дети знают?
Олег задумался:  - Кощей, что ли?
Отец рассмеялся, довольный собой, снова подвигая рюмку: - Давай ещё по малой, раз такое дело. Один чёрт, болеть с утра. За твою светлую голову. Это ведь до такой персоны додумался.
- Что, хочешь сказать, угадал? Это же сказка. Хотя… В ней же намек.
- Добрым молодцам урок. – Михаил Игнатьевич слегка пригубил, уже окончательно отодвигая недопитую рюмку. –  Алкоголь даден людям для общения, чтобы души единой песней зазвучали, но меру знать надо.  Земля наша русская, вся из сказки вышла. Возьми хоть Кремль наш. Вот какая в нём башня самая главная?
Брагин пожал плечами: - Ну, Спасская.
- Верно, а как она ещё называется, знаешь?
- Куранты. Бать, это же часы.
- Вот то-то же, часы. На главной башне часы. А часы символ времени, верно? А кто им владел?
- Сдаюсь, батя, - поднял руки Брагин младший.
- Ты воин, и сдаваться не должен. Ты хитришь. Да и хрен с тобой. Временем владел тот, кто имел бессмертие.
- Это Кощей. Но при чём тут название? Куранты.
- Тёмная голова, хоть и разведчик, а соображаешь туго. Временем владеет петух, он же по утрам будит, потому и куранты, что от слова кур, курёнок, петух.
-И при чём тут Кощей? Хотя… - Хмель уже размягчил сознание Брагина  младшего, и ему уже было интересно, куда уведёт изощрённая риторика отца, который получал от спора большое удовольствие.
- Кощей - это тоже петух, потому что он кочет, коч,  потому его трипетовичем звали, как петуха, что пел три раза. - Поймав удивленный взгляд сына, отец, довольный собой, поднялся со стола, и, прихватывая недопитую кружку с чайным бульоном, пересел к своему пишущему устройству. – А ты говоришь… Всё, не отвлекай.
 Олег так и остался сидеть, оставленный перед неоспоримым фактом древности, вызвавшим странное чувство чего-то родного, и вместе с тем запретного, и даже пугающего.

   В прохладной квартире, после дорожной суеты, перебежек по метрополитену, спалось хорошо, ведь это была Москва.
   Ночью кто-то хлопнул входной дверью, отчего Олег догадался, что это сын. Сквозь сон было понятно, что пришёл он не один, и утром этот вопрос разрешился: у входной двери вместе с сорок третьим размером кроссовок сына лежала пара тридцать седьмого. Что-то шевельнулось внутри, толи от неожиданности, вызывая растерянность, толи от чувства гордости за то, что сын уже стал взрослым, хотя… закрытая дверь в комнату, тишина, в то время, когда за окном десятый час…
Олегу надо было ехать по работе, а ещё позвонить жене, и узнать, как здоровье мамы, в смысле, тёщи, которая жила в дальнем Подмосковье, переселившись из Ставрополя  в начале двухтысячных. У тёщи было всё хорошо, и, пока Олег выдавливал из себя нелепые вопросы про здоровье, изображая из себя заботливого зятя, отец возился на кухне, готовя традиционную овсяную кашу на молоке. Дверь сына всё ещё была закрытой. Когда она открылась, все пережили культурный шок: из комнаты выпорхнула молодая, довольно стройная особа, с роскошными тёмными волосами, закутанная в покрывало, и прошмыгнула в ванну. У Брагина  старшего очки слетели с носа, а Олег едва не сбрил до кости подбородок электробритвой.
Когда особа снова пропорхала в комнату сына, одарив всех загадочной улыбкой, оттуда вышел Миха. Спокойный, словно ничего такого не произошло, прошёл на кухню, вымыл перепачканные краской руки, выпил стакан воды, и приготовил, не говоря ни слова, растворимого кофе в двух больших кружках. Потом, правда, поздоровался, пожулькав обоих Брагиных в своих костлявых, и жёстких объятиях. На предложение деда, присоединиться к утренней овсянке, вежливо отказался, объяснив это тем, что пока занят, и рисует Катю, а освободится через час, когда доделает работу. На вопрос – какую, был короткий ответ – дед, ну ты же в курсе. У меня же преддипломка. Я же всю ночь работал. Овсянка подождёт.
Слова самого младшего Брагина вызвали ещё большее удивление, как если бы речь шла о чём-то очень  интимном, отчего Брагины старшие переглянулись, и даже схохотнули.
- И чего тут смешного? – невозмутимо отреагировал будущий учитель рисования. -У кого-то каша подгорает, между прочим.
   Офицерам пришлось ретироваться, поскольку сына не в чем было упрекнуть, и как в доказательство своей правоты, через некоторое время он показал рисунок, выполненный в технике сангины на формате нулевого размера. Как он умудрялся работать в комнате площадью десять квадратов, среди мебели и вещей, был вопрос, но, судя по рисунку, справлялся с преддипломкой он неплохо. Чтобы не смущать натурщицу, пока она будет восстанавливать на кухне силы после напряжённого сеанса,  Брагины  старшие, один в домашнем халате и пижаме, а другой в мундире и при погонах, едва сдерживая улыбки, отправились в зал смотреть утренние новости. Потом  сын ушёл провожать Катю до метро, а вернувшись, приготовил на всех чай, прикупив разных вкусностей. За чаепитием, естественно, обсуждали достоинства рисунка.
Жена приехала на следующий день, и уже с порога стала требовать, чтобы ей всё рассказали. В присутствии отца Олег уже подробно рассказал о том, как в Грозном заступился за молодую пару, и как потом оказался в храме, где было совершено нападение. Он, конечно, извинился за молчание, сославшись на профессиональную привычку, подкрепив это известным выражением – меньше знаешь, спокойнее спишь. На это жене возразить было нечего, поскольку поспать она любила, особенно утром.  Из разговора сама собой возникала проблема, как донести новость до сына,  не причинив ему вреда.

Глава десятая.

          Вечером в вагоне метро было пусто, состав несся к заданной цели, кто-то дремал, но большинство «висело» в своих смартфонах. Михаил не любил без дела блуждать по сетям, особенно в дороге, и просто  наблюдал. Ещё в детстве, когда он осваивал паутину московского метро, дед научил его наблюдать за людьми, отмечать одежду, походку, манеры, то, как человек позиционирует себя среди толпы, и это занятие было намного интересней, чем тупое висение в приложениях, или даже, чтение электронных книг. Проезжали Комсомольскую, в простонародье – Три вокзала. В вагон зашли трое молодых парней, не русских. Через мгновение всем стало понятно,  что это  кавказцы, и не просто горячие парни с Кавказа, а чеченцы. Двое сухих, долговязых, чисто выбритых, с горящими угольками глаз,  третий коренастый, с характерной безусой бородой, на пример тамошнего президента. Один из парней с любопытством  озирался по сторонам, разглядывая людей, выдавая себя как приезжего, и тут же, не стесняясь, делился впечатлениями с дружками, естественно, на своём языке. Вслушиваясь в разговор, Михаилу показалось, что он знает этот язык, но что-то ускользало от понимания; речь была певучей, вызывая приятные ощущения, вытягивая из глубины подсознания давно забытые воспоминания. Ему было странно видеть, как ведут себя эти молодые люди, по сути, его земляки, но совершенно неизвестные по характеру, развязанные, даже наглые, и в то же время, не зажатые, и жизнерадостные. На какое-то мгновение он встретился взглядом с одним из чеченцев, тем, кто был приезжим. Агрессии не было, скорее любопытство, которое, в то же время, граничило с беспардонностью: его оценивали, или даже, измеряли по какой-то неизвестной шкале. Парень что-то сказал товарищу, показывая на Михаила, и тот тоже уставился на него, словно на музейный экспонат. Отводить глаза было бы неправильно, но и продолжать дуэль означало провоцировать. Спасло то, что кто-то из пассажиров проходил мимо, и остановился, загородив коридор, по которому шёл обмен взглядами.  У одного из парней в ушах были наушники, он явно был адаптирован к столичной жизни, и, если бы не его борода, про национальность можно было подумать что угодно. Он подыгрывал телом музыке, даже пританцовывал, потом снял наушники, и сделал максимальную громкость, там, конечно же, звучали «Чёрные глаза». Не обращая внимания на людей, двое парней стали отплясывать лезгинку, причём так лихо, что пассажиры вынуждены были освободить место под танец.  Наученные жизнью, люди не делали никаких замечаний, а кто-то, наоборот, даже стал подхлопывать. К концу песни уже половина вагона выдавала ритм, да такой быстрый, что танцоры едва справлялись. Михаилу нравилась эта песня, но он хлопать не стал, а просто стоял и смотрел, немного с любопытством, немного с иронией, немного со снисхождением. Он подумал, что народ просто издевается над наивной непосредственностью горцев, и их желанием показать свою молодецкую удаль. Впрочем, случаи на улицах говорили о другом, когда пользуясь равнодушием и разобщённостью толпы, кавказцы могли избить кого угодно, если им делали замечание относительно их поведения. Поэтому Михаил и не хлопал в ладоши, а незаметно снимал на камеру, и в какой-то момент снова встретился взглядом с чеченцем, который, неожиданно подошёл,  и что-то произнёс на своём языке, вернее, спросил.  Они были примерно одного возраста, и одного роста; Михаил был даже немного выше, но ощущения, что тот смотрел снизу, не возникало. 
-Ты что, не понимаешь? – с небольшим акцентом спросил чеченец, не дождавшись  ответа. –Откуда ты?
-Говори на русском, я всё пойму, - не колеблясь, ответил Михаил, пряча телефон, и ловя на себе не только взгляды товарищей парня, но и пассажиров, которым, наверное, было бы наплевать, завяжись драка. Кто-то уже снимал на камеру, точнее, продолжал снимать,  что для Михаила, на самом деле, было на руку. Через пару станций надо было выходить, и он уже немного волновался.
-Ты разве не чеченец?  Ты русский, что ли?  – спросил парень. Его товарищи уже хотели приблизиться, но он остановил их жестом, давая понять, что всё держит под контролем.
- А ты что, разве не русский? –спросил в ответ Михаил, хорошо зная, каким должен быть ответ.
Парень рассмеялся, и развёл руки: - Какой я русский? Ты не видишь разве? Я родился в Грозном, я чеченец.
-Ну и что, - не сдавался Михаил, продолжая  гнуть свою линию, не выдавая лицом ни одной эмоции. – Я тоже родился в Грозном, но я русский.
- Вваха! - Слушай, что он говорит. Он говорит, что родился в Чечне, он из Грозного, а по-нашему не понимает.
Друзья гурьбой обступили Михаила, и с любопытством стали осматривать, едва ли не ощупывать его.
… - Я же говорил, что он из наших. Ты в натуре из Грозного? Брат, скажи, где ты родился, в каком районе? Почему языка не знаешь? Может, мы твоих знакомых знаем, родственников.
Михаил понял, что сказал лишнее, хотя, не сказав этого, он мог легко спровоцировать агрессию со стороны чеченцев. Однако, потянув за ниточку, вязка уже начала распускаться.
- Поехали с нами, брат. Будешь нашим гостем, расскажешь про себя, - перебил тот, кого назвали Вахой. - Гурам с поезда, только что из Грозного, мы такого барашка приготовим, пальчики оближешь.
Все бесцеремонно начали обниматься с Михаилом, вызывая смущение как у него, так и у пассажиров, и кто-то, естественно, продолжал снимать на камеру.
- Извини, дорогой, поехать с вами не могу, мне сейчас выходить,  - сухо отрезал Михаил, подбирая с пола этюдник с упаковкой холстов. Чеченцы переглянулись.
- Ты что, не видишь? Никакой он не чеченец. Он испугался, - заговорил Ваха достаточно громко, нарочито выдавая сильный акцент.
 - Да его вообще, на женской половине воспитывали, - добавил  Гурам.
Михаил искренне рассмеялся, чем нимало удивил чеченцев, потом поставил под ноги этюдник, и протянул последнему руку, ладонью вверх,  как бы в знак одобрения. Тот, ничего не подозревая, ответил.
- Давай так, - предложил Михаил, крепко сжимая руку противника. – Если ты возьмёшь верх, я поеду с вами, но ты заберёшь свои слова.
- Согласен. А если ты?… - азартно спросил приезжий.
- Тогда ты оставишь мне свой телефон, и я приеду к тебе в гости, откуда ты приехал, кушать барашка.
- В Грозный? – парень переглянулся с друзьями. – А давай наоборот. Если ты победишь, то  поедешь с нами, сейчас.
Все дружно рассмеялись.
-Нет, так не пойдёт, мы же не в поддавки играем, - закачал головой Михаил, чувствуя, как незаметно немеют его пальцы; рука чеченца была словно железная, но отступать уже было поздно. Они стояли целый перегон не шелохнувшись, лишь смотрели другу другу в глаза, и сначала чеченец улыбался, подмигивая товарищам, а те, в свою очередь, переговаривались на своём языке, но через какое-то время уже никто не говорил, даже пассажиры приумолкли, понимая, что происходит что-то необычное. Несколько раз противник делал резкие рывки, дабы сбить напряжение и перехватить инициативу, но Михаил успевал реагировать, и возвращал всё на круги своя, при этом всё больше понимая, что победителя в этой схватке не будет. Неожиданно чеченец ослабил руку, и обнял Михаила, в глазах его не было ни растерянности, ни злобы, ни притворства:
- Брат, извини, я сказал лишнее. Ты мужчина. Ты, правда, приедешь ко мне в гости? В Грозный.
- Номер диктуй, - Михаил достал телефон, и стал набирать цифры. Двери открылись, и он вышел, продолжая набирать. Зашли люди, двери закрылись, и чеченцы остались в прошлом. Михаил выдохнул с облегчением, потом занёс номер в список под именем Гурам, и пошёл быстрыми шагами, обычной московской походкой, не смотря по сторонам, на выход. 
Придя домой, он обнял маму,  и по её глазам сразу догадался, что она плакала.
-Почему ты плакала, мамуля?
-Я ? С чего ты взял, дорогой сынуля? Я вовсе не плакала. Это слёзы радости.
- Сын переглянулся с отцом, потом внимательно посмотрел на деда. –Мне даже не кажется…
 Потом он проверил содержимое кастрюль на плите, но есть не стал, несмотря на то, что там всё было приготовлено для него, а поставил чайник на плиту, хотя, можно было включить электрический. Так он поступал на примере деда, который никогда не гонял попусту электричество, отмечая, что огонь притягивает близких людей, и делает чай вкуснее.
-  Кто мне скажет, почему  мама плакала?  И что, или кто её так расстроил. Уж точно не дедушка. Остаётся папа.
- Ты несправедлив к своему отцу, - сказала мама, и тут же снова пустила слёзы, и ушла в спальню.
- Нам надо поговорить,  Миша, - прокашливая сухое горло, произнёс  Олег Михайлович.
- Не удивлюсь, если это как-то связано с Чечнёй.
Дедушка тут же  зашелестел газетой, пряча в неё свои очки, а отец с удивлением раскрыл глаза.
- Почему ты так решил? - спросил он под свист чайника, и выключая конфорку.
Сын снова усмехнулся.
-Ну, во-первых, вы вернулись из Грозного, а это Чечня, насколько мне известно. А во-вторых… Не далее, как сегодня, в метро, мне пришлось наблюдать весёлую картинку, как трое чеченцев издевались над целым вагоном.
- И  ты, конечно же, встал на защиту людей,  – произнесла  мама, выглядывая из спальни.
- Ну, как бы сказать… Принял удар на себя. - Сын достал телефон, и включил видеоролик, в котором молодые восточные парни, под дружные хлопки в ладоши, танцевали лезгинку среди пассажиров.
- Здесь неизвестно, кто над кем издевается, - прокомментировал Олег, с интересом вглядываясь в экран телефона, и узнавая знакомое лицо. Его очень удивило то, как могла случиться в огромном городе встреча двух неслучайных друг для друга людей, но ещё больше, в свете этого события, вызывали удивление недавние мысли отца обо всём, что произошло в их семье. В том, что Михаил был родственником этому чеченскому пареньку, пусть даже, дальним, Брагин уже не сомневался, они были похожи.
-Вот и я об том, - довольный просмотром, подтвердил Миха, убирая телефон.
- И ты, значит,  увидел в этом знак?
-Ну да. Ты же сам меня учил, смотреть на происходящее внимательно, как на знаки.
Некоторое время молчали, пили чай с баранками и мёдом. Дед, как обычно, прихлёбывал так, что мама не выдержала, и снова пришла  из спальни.
-Ты ведь знаешь, сын ….. Что мы тебе не родные, - начал издалека Олег. Мама некоторое время  молчала, потом её глаза снова наполнились влагой, и она опять ушла.
- Не пойму, к чему ты клонишь, - перебил Михаил, отодвигая кружку.
- Ты выслушай отца, только не перебивай, - возник дед, при этом поднимаясь во весь свой почти двухметровый рост.
- Ну, дед, - воскликнул Миха, тоже поднявшись из-за стола, и готовый уйти, -  ты же сам мне об этом говорил сто лет назад, и я это не забыл. Не пойму, зачем об этом вспоминать.
- Пожалуй, пойду, - здесь должны разговаривать двое. - Дед похлопал по плечу внука, принудив сесть, кивнул сыну, и ушёл в свою комнату, где неожиданно для всех стал играть на баяне.    
- Па… Что стряслось? У меня завтра предварительный просмотр, а вы мне устроили настоящий концерт.
- Может оказаться, что твой родной отец жив.
-Какой отец? От кого ты это узнал? Это ты в Грозном узнал? - Сын снова поднялся, едва удерживая себя от порыва  уйти. – Но почему сейчас? А год назад, или раньше.
- Так вышло, что сейчас.
- Мама из-за этого плачет?
- И от этого.
- Значит, ты ещё что-то не рассказал мне?
- Всегда уважал тебя за умение соображать, - рассмеялся Брагин средний, в надежде, что похвала немного смягчит обострившуюся ситуацию. Он снова пересказал историю своего посещения храма в Грозном, чем вызвал и неподдельный восторг, и негодование у сына.
- Ты мог погибнуть от рук этих сволочей!
- В теории да, но на практике, вряд ли. Ты же видишь, я жив.
Неожиданно на лице сына проявились слёзы, он обнял отца своими сильными длинными руками: - Никто мне не нужен. У меня есть отец, это ты. Вы мои предки. И вообще, во мне твоя кровь, и ты мне самый родной и близкий человек. И мама, и дед, вы самые родные для меня. Ты же сам говорил, я русский. 
- Спасибо, сынок, - едва сдерживаясь, чтобы не пустить слезу, - произнёс  Олег. – Но в таких случаях  обычно говорят, - он посмотрел на часы…
- Утро вечера мудренее. Ты это хотел сказать?
- Именно.
- Но, папа. Мне кажется, что мы всё решили. Мне никто не нужен, кроме вас.
- Ты, конечно, прав, даже на все сто. Только это мысли подростка, который может только выбирать игрушки в магазине, и думает лишь о своих прихотях.
-Но я не только о себе думаю. Я и о вас думаю, разве не понятно?
 - Подумай об этом человеке, о том, что он ждёт все эти годы, надеется...
- Ну да, надежда умирает последней. Если бы искал, то нашёл бы. Ещё не факт, что он мой отец. Ведь не факт же. И почему я должен думать об этом человеке. А ещё знаешь? В таких случаях предлагают встать на чье-либо место, войти в положение… Но у меня есть своё место, и своя жизнь.
- А что-то общее у тебя есть? С другими.
- Например…
Брагин задумчиво посмотрел на сына, пытаясь разглядеть в нём прежнего доверчивого и отзывчивого ребёнка, но перед ним стоял рослый, неглупый, и довольно циничный молодой человек, как и большинство тех, кто вырос в столице. Они не виделись больше года, и за это время сын заметно возмужал, и так же изменился в характере.
 - Помнишь бабушку? Она очень тебя любила, как родного. Помнишь, что она говорила, когда ты сидел у неё на коленях?
Михаил опустил глаза. – Ну зачем так, папа. Я тоже её любил.
- Конечно, Миша, но, пожалуйста, вспомни, что она говорила.
- Она говорила... У нас на всех одно сердце.  Но они хотели тебя убить. О каком сердце ты говоришь?  Ты бы видел, что они вытворяют в Москве. Они людей воруют. По-твоему у них есть сердце? Они как зверьки.  И ты хочешь, чтобы во мне пробудилась эта кровь? Ты этого хочешь?
- Я не хочу, чтобы ты был эгоистом. Но решать, конечно же, тебе. Мы со своей стороны сделали всё, что должны были. И хорошо, если ты это поймёшь.
Олег взял со стола пачку сигарет и ушёл на балкон, там уже начинало светать, а в Москве, как известно, в конце мая рассвет очень ранний.

        Дед всё ещё не спал, он и не ложился, а сидел за своим столом при свете настольной лампы, и читал. Когда к нему вошёл Михаил, предварительно постучав, дед перебирал письма.
- Можно глянуть? – спросил Михаил, подсаживаясь рядом.
- Конечно, внук.
- Это письма бабушки? Сколько их… 
- Когда-то не было телефонов, как сейчас, и мы писали друг другу письма. 
- Это значит, что вы часто были в разлуке?
- Я же военный, приходилось частенько  уезжать.
- Кто больше писал, ты или она?
- Она.
- Тебе было некогда?
- Не поэтому. Она сильнее любила.
- Разве любовь можно измерить?
- Не знаю, Миша, у каждого своя сила любви.
-  Бабушка часто говорила,  что у нас общее сердце.
- Да, её слова. – Дед взял со стола небольшую фотографию, на обратной стороне которой была короткая надпись:  жду не дождусь твоего возвращения, пусть бог тебя хранит. сентябрь 1968   
- Это когда ты был в Чехословакии?   
-  Да, пражское восстание.
- Пражская весна?
Дед усмехнулся: - Скорее осень.
- Меня назвали в твою честь? – неожиданно спросил Михаил.
- Ну что ты? – Дед негромко рассмеялся, обхватывая  внука за плечи, - это твоё имя, с рождения.
Тут же на столе лежала стопка детских рисунков, Михаил стал перебирать их, не скрывая волнения:
-Ты все их сохранил? Мои детсадовские рисунки, я совсем забыл про них. Лошадь с тремя всадниками на спине…
- Это был твой конёк, рисовать лошадей. Но ты умудрялся и по пять всадников на одной спине уместить, - дед рассмеялся, принимая раскрашенный карандашами рисунок. – Твои кони пользовались спросом. А ещё дома. Ты любил рисовать свой дом.
-  Жаль, что я его уже не помню, - пересматривая рисунки, произнёс Михаил. Он некоторое время молчал, остановив взгляд на невидимой  точке, потом тихо заговорил: -Мне кажется, что я помню дом, помню реку, очень широкую, и сад, а ещё лавочку под деревом, и собаку, большую и лохматую. Расскажи мне про Чечню.
Михаил Игнатьевич отложил рисунок, снял очки,  и спросил: - Всё?
- Да, всё.

«Из дневника военврача».
Очнулся в каком-то подвале. Вокруг бородатые с зелёными повязками на голове.
«Чичи бля, всё, п…ц», -успел подумать я, и рука поползла к карману, где хранилась эфка.
- Лежать урод, - сильно пнул меня в бок один из боевиков в маске, стоявший рядом. Судя по акценту, не чеченец, а наш. В масках в основном ходили наёмники из стран СНГ и бывшего СССР, боялись что их могут опознать.
Да, гранатки уже не было, видно сразу «прошлись», ибо и сумки и бронника тоже не было. Потянулся рукой к рёбрам, целы. Боль дикая, гематома, значит, бронник выдержал. Спасибо тебе Жека.
 На улице слышно недалеко стрельбу и разрывы, значит ещё в городе, не утащили далеко.
- Кто такой, с какой части, медик что ли? – подошёл ко мне один из боевиков с рацией и бородой до пуза.
- Да врач, - прохрипел я.
- Щас мы тебя кафир резать будем, а ты будешь плакать и скулить… свинья, - наклонился он ко мне, приставив нож «полумесяцем» к лицу.
- Пошёл на …, - не успел договорить я, как кто-то пнул сильно в лицо, и я почти отключился.
Говорили на арабском, ясно, значит наёмники. И чичи тут же, ещё и «братья» славяне. У тех глаза испуганные, грязные. «Ага, значит, дают вам «просраться». Двое боевиков стали меня поднимать, посадили на кушетку. Подошёл, как я понял, один из главных.
- Мы тебя не убили только потому, что ты врач, а не солдат или вэвэшник, - почти на чистом русском сказал чеченец.
- Ну спасибо вам, - ответил я, сплюнув кровь.  В этот момент затащили в помещение троих солдатиков, судя по возрасту срочников. Избивая, бросили на цементный пол. Солдаты, было видно, сильно раненные, ноги почти у всех перебиты.
 Пришёл в себя, лежу всё там же. Какой-то боевик снимает с меня ботинки, другой раздевает. «Значит всё, сейчас будут резать, мучить, на камеру снимать, орать «аллаху акбар». Я приготовился, страшно не было, было всё равно.
Подошёл главный, склонился надо мной.
- Давай так, лечишь наших войнов, мы резать твоих салаг не будем, пока… - скривился он.
- На хера раздеваете? – приподнялся, сплюнул я кровавое месиво во рту.
- А чтобы не убежал далеко по развалинам, - приставив пистолет к моей голове, сказал усмехнувшись «чех».
- Хорошо бля живёте, Стечкин все дела… - посмотрел я на ствол в упор.
- Армия ичкерии и тебе может платить много, если останешься. Машину купишь, дом, бизнес большой откроешь, наши люди везде, во всех городах, всё почти скупили и ещё будут скупать, поможем… - приподнял он меня посадив на ящик, и посмотрев прямо в глаза.
- Не, не надо, я в казарме привык жить да в общагах, у меня золотые унитазы и Мерседесы рвотное чувство вызывают, - начал я немного смеяться, но дикая боль в рёбрах остановила. «Сломаны значит. Мало времени у меня, мало». – Ладно, неси медикаменты, и веди где раненые. Солдат только не трогай, ты обещал. И это… Наёмников и арабов лечить не буду, это гавно пусть само лечится, твоим чеченцам помогу чем смогу. Не согласен, кончай прям тут, - выпучив глаза из-под синяков на лице, посмотрел я на него. Наверное, зрелище было смешное для него и окружающих, ибо они все хором стали ржать. Ну да, со стороны, босой, в тельняшке, морда месиво, зубов нет, а командует.
Отказался лечить арабов и наёмников только из-за того, что они переходили все грани в плане мучений солдат. Чича попинает, голову отрежет и пойдёт дальше. А эти твари больше всего измывались, свинец заливали, и рубили, резали, выжигали глаза, вставляли в задний проход раскалённые прутья, вспарывали животы и наблюдали, как солдат мучительно умирает. Полный абзац.
- Ладно ладно, пошли, - сказал мне главный бандит. – Дайте ему что-нибудь на ноги, - скомандовал он. Потом что-то на чеченском.
 Мне принесли «берцы», мои сумки, и ещё одну с американскими медикаментами.
Попытался встать, а не могу, голова «едет» и всё. Подошли два боевика, наёмники, «братья» наши славяне. Подняли меня, потащили. Я посмотрел на яму с солдатами, испуганные лица. Рядом возле ямы лежали два раненых, судя по всему омоновцы, или ещё кто из МВД. Я приостановился и сказал: - Держитесь братишки, если что кричите, я услышу!
- Иди давай, а то сейчас прям тут завалю… - заорал один из наёмников, помогавших мне.
- Ага, конечно завалишь, вы же ****ь, братья, по-братски… - не договорил я, меня сильно ткнули в спину дулом автомата.
Стали подниматься, слышны разрывы, но далековато. Видно бой перешёл на другую сторону улицы. Нога уже онемела, блин, нехорошо. Перешли площадку, из одной квартиры был спуск в подвал, в подвале ходы сообщений. Окопы в полный рост, блиндажи, укрепления. «Да, не слабо они укрепились, готовились, видно долго и тщательно».
На полу доски, на досках лежат раненые боевики, много их было, вонь была страшная, порох вперемешку с гнилым мясом. Что интересно, арабы и другая наёмническая шваль лежала отдельно, в другой комнате. Заглянул немного, да, рвут их в клочья, молодцы ребятки. Оказал помощь первому, множественные осколочные ранения ног, туловища. Не жилец почти. Перешёл ко второму, пулевое в лопатку, вышла из ключицы сломав её. Стонет. Повязки, инъекции, закрепил кость. Повернулся ко мне.
- Спасибо тебе врач, я сам в больнице много лет проработал, - захрипел на ломанном русском.
- А в наше время решил переквалифицироваться на бандита головореза? – прошипел я губами, на которых запеклась уже кровь.
- Время такое! – ответил он.
- Да ни хрена, люди вы такие! -  сказал я и стал подниматься.
 С грохотом с улицы залетели боевики, неся двоих за ноги и руки. Орали как потерпевшие.
- Угдэ врачуе, гдеу врачу? - почти в один голос орали они.
Я молчал, облезут подумал. Ещё прибегать по их зову. Только сплюнул. Наёмник, который меня охранял, взял за шкирку и почти волоком потащил.
- Что сука молчишь, мы тебя не для того жить оставили! - заорал он.
Присел к раненым боевикам. П.…ц. Это ж надо, кто-то ловко им припечатал, одному в лоб, прям чуть выше носа, второму чуть правее правого глаза. В затылках ничего, пусто. Классно снайпер сработал, два выстрела по лбам.
- Да готовы они, - сказал я боевикам. –На хрена тащили, пулевые в голову, моменто море, - не удержался, усмехнулся я.
 Ох как они стали орать и визжать, одновременно избивая меня. Наверное, если бы не вмешался главный, они бы меня и затоптали.
- Ты что тут шутишь, да? – заорал на меня командир боевиков.
- Я констатировал факт, - еле выговорил я слова. Боевики меня ещё пару раз ударили по ноге, и что-то причитая на чеченском, стали подниматься из подвала.
- Слушай, там у ямы двое раненых лежат наших, дай я им помогу? – посмотрел я на главного, который что-то говорил в рацию.
- Да нет этих мусаров уже, вытащили их во двор, облили керосином да сожгли нахер, - ответил славянин в чёрной маске, явно откуда-то из стран западного СССР, и начал смеяться. – Да и ты уже не жилец, тебя тоже скоро кончим! - стал он подходить ко мне.
В этот момент в подвал спустились арабы или афганцы. Глаза дикие, злые, смертью от них несёт. Подошли к командиру, долго и упорно что-то разговаривали. Показывали в мою сторону. Я понял, решается моя судьба.
Наконец-то командир боевиков подошёл ко мне.
- Ну что… вот и всё. Забирают тебя к себе арабы, будут казнить, отвоевался свинья, - прорычал он, сплюнув на пол.
- Да и х… с вами, золотые рыбки, и вам недолго ходить по этой земле осталось,  - ответно сплюнул я на пол.
Чеченец разозлился, видно он хотел жить долго, катаясь по Москве на мерсе, а такой расклад его не устраивал. Начал молотить меня кулаком по голове, что-то визжа на своём родном наречии. Это увидели арабы, тут же подбежали, схватили меня под мышки, подняли, стали оттаскивать обратно, громко горланя на своём языке. Перетащили в подвал, где была яма с ранеными. Точнее то, что от них осталось. Половине отрезали головы, другие ещё хрипели перерезанными. Пара наёмников зачем-то собирали их кровь в банки, прислонив к шее, не добивали, а мучили, изощрённо протыкая ножами спину и животы.
 - Ах ты сука черножопая, - взревел я. – Вот твоё слово. Кусок говна и то дороже стоит, - заорал я командиру бандитов. Он стоял чуть подальше от меня.
- Я с кафирами не договариваюсь, я их имею и режу, - начал  было ржать он.
Не знаю откуда появились силы, но резким  броском кинулся в его сторону и нижним апперкотом правой, чуть присев, от корпуса нанёс ему жёсткий, сокрушительный удар в челюсть, снизу. Видно десять лет боксом дало о себе знать. Послышался хлопок и треск. Боевик сел на задницу, изо рта шла кровь. Видно он и не понял, что произошло. Сидел и хлопал глазами.
- На сука! – выдохнул я с криком.
Сзади меня тут же оглушили, наверное прикладом. Я упал на колени. Оттащили в угол подвала, зажгли фонарь, один стал включать камеру. Другие наёмники сняли обувь.
- Звание, фамилия, какая часть? – спросил один из наёмников на ломаном русском, наведя на меня камеру. Другие же встали напротив, один поднял на меня АК 74.
- Рядовой Иванов, гусарского полка её величества, - чуть усмехнулся я. Тут же наёмник с АК 74 выстрелил рядом с моим ухом так, что я оглох на него.
- Ещё раз, и следующая пуля полетит тебе в лицо, - заорал наёмник, брат наш, славянин, стоявший рядом.
 - А ты вот мне скажи, ты-то что тут делаешь? Что, неужели такие бабки платят, что ты пацанов да офицеров готов мучить и убивать? – скривившись от боли в ноге сказал я. В этот момент он наступил мне на повязку, пропитанную кровью, а дуло автомата приставил к голове. 
 Что-то заговорили арабы, доставая ножи. Оттолкнули славянина-боевика, подошли ко мне, перевернули на живот. Один ударил ножом по ноге, которая перевязанная, что-то орал и очень часто говорил. Ещё один железным прутом начал бить по спине. Началось, промелькнуло в голове. Сейчас будут мучить, потом резать. Отключился от боли быстро, не знаю сколько прошло времени, но по-моему очень мало, потому что продолжали избивать, но уже не так сильно и без энтузиазма. Связали ноги, руки за спиной. Подняли, положили голову на кусок бревна. Двое на меня навалились, один держал за голову, камера снимала, била в лицо фонариком. Боевики начали орать «аллаху акбар».
«Ну всё, сейчас будет конец».
 Наверху раздалась отчаянная перестрелка, крики, разрывы гранат, опять крики. Длинные очереди. Кто был в подвале, вскочили, метнулись на выход, двое высунулись из проёмов подвала  и стали куда-то стрелять. Меня сильно пнули в живот, почти отключился.
 Стрельба нарастала, слилась воедино. Разрывы, крики, длинные автоматно-пулемётные очереди. Один боевик возле бойницы в подвале плашмя упал на пол, от головы его шёл дымок. Второй побежал наверх с криком. Слышу одним ухом, наши русские маты, вперемежку с чеченским визгом. «Как же они всё-таки грозно звучат в бою. Теперь я понимаю, почему чичи срались, когда русские мужики при штурме здания начинали орать и материться, да и фашисты тоже в штаны валили в окопах Сталинграда».
Перевернулся на спину, пытаюсь развязать руки, нет, не могу, сил нету. Перестрелка была уже в здании, и разрывы гранат осыпали на моё лицо пыль с бетонного потолка. В один миг всё затихло, просто стало тихо. Послышались чеченские голоса. «Мля, неужели отбили».
- Где ****ь пленные, сука? – раздался русский бас, и последовавший за ним одиночный выстрел.
-Ааай… аллаху… не стрэляй, - заорал кто-то сверху.
- Ты что меня дрочишь, гнида чёрная! – ещё сильнее послышался рык.
-Паудваль, паудваль, тамь за перегорокоу, - заплакал кто-то на ломаном русском.
Послышался одиночный выстрел, и что-то свалилось в проём подвала.
 - Пленные есть? Выходи руки в гору ****ь, а то щас закидаем гранатами, - уже перед входом кто-то крикнул и высунул ствол автомата.
 «Ну не хватало, чтоб свои сейчас меня тут завалили». Попытался крикнуть, не могу. Нет голоса. Слёзы потекли из опухших глаз от беспомощности.
- Кидай туда пару эфок, по любому чичи засели, гниды, а наши бы уже ответили… - сказал кто-то из проёма входа.
- Сука бля, кидаю… - заорал боец.
- Братишкииии, я живой… - что есть мочи выдавил я из себя, но звук получился приглушённым как из бочки. От боли потерял сознание, в глазах помутнело. Послышался топот, мат. Несколько теней метнулось ко мне.
- Медицина, бля, живой браток, бля, живой! – узнал я знакомый голос капитана ГРУ.
 - А мне нельзя пока умирать, я ещё дом не построил, и сына не сделал… и ещё что там, - прошептал я в прокопченное лицо в бандане.
- Бля молчи, силы береги, молчи медицина, - стал поднимать потихоньку меня с пола капитан.
- Ах же суки, как же они тебя истязали-то… - начал разматывать мне ногу один из разведчиков.
- Аккуратно смотри, чтоб растяжку чёрные за спиной ему не поставили, - присел боец за мной, когда меня стали приподнимать.
 - Сам бля не дурак, - прорычал капитан.
- Командир, тут в соседнем подвале пленных взяли, чичи, арабьё, ещё какие-то непонятные «звери», - зашёл боец в подвал.
- На улицу их, перед выходом бля поставь, проверьте карманы хорошенько бля, чтоб бля без сюрпризов! – скомандовал он.
Меня развязали, подняли под руки, потащили наверх. Вроде было пасмурно, но резкий свет ударил очень сильно по глазам.
- Давай давай, через пару минут броня подскочит, потерпи медицина, потерпи браток, - повторял всё капитан.
- Кто ж пленных так резал? – спросил второй боец, державший меня.
- Да все они и резали, - почти прошептал я.
- Марио, Длинный, бегом сюда, - заорал капитан.
- Живой? – видно тоже удивились они.
- А что мне будет… - вроде более менее, начал приходить я в себя.
 Присел на груду камней, стали перевязывать раны, разбитую голову, сам я не смог, сил уже не было. Я осмотрелся, вокруг лежали убитые боевики, кто-то из разведчиков собирал у них оружие и прочее.
Бой длился не больше десяти минут, значит подошли врасплох, тихо.
Позже я узнал, что когда тащили меня и ещё несколько пленных, их засекла артиллерийская разведка, сидевшая на крыше одного из зданий, «наводчики» так сказать. Передали координаты по связи, грушники были рядом и решили проверить. Подошли тихо, почти вплотную, на бросок гранаты, и ударили. Боевики даже понять не успели, что произошло, как над их телами уже начали жужжать мухи.
Прибежали разведчики, запыхавшиеся, с их стороны была слышна стрельба.
- Надо уходить, - прокричал один. -Чехи сюда пробиваются, - добавил он.
Капитан убежал в подвал. Оттуда выпнули пятерых пленных боевиков. Одного наёмника, светлого славянина, пару скорее всего чеченских боевиков и двух арабов.
Поставили на колени, руки за голову.
-Кто пленных резал, бля, - заорал капитан.
-Тот, что белобрысый, сжёг двоих омоновцев, во дворе где-то, облил и сжёг, арабы измывались, чичи тоже резали, - почти проорал я. Тут же в глазах навернулись слёзы, и потекли по опухшему от побоев лицу. Я стал задыхаться от злости и жалости к молодым пацанам, которых сейчас по очереди вытаскивали из подвала.
Все оглянулись и посмотрели на меня, у капитана зашевелились желваки. Один из разведчиков, смотревший на меня крикнул: - У пленных граната. - Моментально их тела были разорваны автоматным огнём.
-Медицину на руки, остальным рассредоточиться, дистанция пять метров, прикрываем друг друга, внимание на окна бля, идём быстро, в бой не втягиваемся, быстро, как и пришли бля, - прокричал командир грушников.
Меня подхватили, вперёд побежали по развалинам и улицам несколько бойцов, справа и слева водили стволами автоматов по окнам разведчики, все почти бежали, но осторожно, всматриваясь в каждый дом, проулок, развалину…

   Глава одинадцатая.
Госэкзамены подходили к концу, на очереди был диплом, точнее, его защита, то есть, дело было за малым – защититься, и… Впереди вся жизнь. Михаил иногда задавался вопросом – для чего учится, зачем тратит время на приобретения мастерства… Но что-то давало не только силы для учёбы, но и направляло и убеждало в том, что это нужно и интересно. Хотя, короткая практика показывала, что быть учителем совсем не престижно, и даже, наоборот, опасно и не выгодно.
Сидя у цветочной клумбы, как раз напротив главного входа в институт, Михаил листал телефонную книжку, избавляя её от ненужных имён и фамилий. Делал он это не так часто, и поэтому попадались такие, что нельзя было вспомнить – когда и где происходил контакт. Среди прочих всплыло - Гурам. Михаил некоторое время смотрел на экран, соображая, при каких  обстоятельствах сохранил этот телефон. Он вспомнил метро, и тройку чеченцев, с которыми едва не подрался. Телефон можно было стереть, поскольку событие произошло больше двух месяцев назад, и его наверняка успели забыть. Но Михаил набрал номер. Гудки шли недолго, на том конце послышалось короткое – алё, говорите.
- Здорова Чечня – рассмеялся в трубку  Михаил, уже угадывая знакомый акцент.
- Это кто? Почему так говоришь? Почему я не вижу имени?
 - Потому что я никогда не звонил по этому номеру.
- И почему тогда у тебя этот номер? – не унимался Гурам. – Ты кто? Говори быстрее, только не предлагай купить всякую ерунду, мне некогда. 
- Метро помнишь? Помнишь, как на руках боролись.
Несколько секунд длилось молчание, потом прорвало:
- Брат! Ты почему так долго не звонил, я подумал, что ты умер, или слово не держишь. 
- Я не умер, просто не было времени. Диплом, знаешь что это?
- Не рассказывай, брат. Всё понимаю. Москва, времени нет ни у кого, все заняты очень.
 -Меня зовут Михаил, можно просто, Миша. Можем встретиться, барашка жарить не обязательно. Просто посидеть, поговорить, если интересно, конечно. – Михаил включил громкую связь, поскольку трубка раздражала ухо, да и рядом никого не было.
-  Барашка долго не будет. Ты прости, Миха, встретится не смогу.
- Почему? – Вопрос можно было и не задавать, поскольку особого желания общаться Михаил всё-таки не испытывал, но слова будто сами произносились, помимо воли и желания, словно кто-то за него открывал рот, и доставал из ниоткуда нужные фразы. В голосе Гурама чувствовалась какая-то искренность, от чего по телу растекался поток приятного тепла, - Что-то случилось, дорогой?
- Миша ты не волнуйся, ничего не случилось, дорогой, я в армии. Но барашка за мной. Между нами говорю, очень секретная служба, так что прости, что так вышло. - Михаила едва не прорвало на смех, насколько неожиданным была эта новость, хотя, что она могла значит в отношении человека, с которым он виделся один раз, и то, мимоходом, вызвав не самые приятные эмоции.
…– Но мы с тобой обязательно увидимся, и ты мне должен, потому что мы договорились. Ты помнишь? Ты обещал приехать ко мне в Чечню. Эх, жаль, что я не могу увидеть тебя сейчас. Я не в городе. Знаешь что? Давай обменяемся фотками, ты мне свою, я тебе свою. Только ты будешь если у меня дома, никому не показывай, потому что это секрет. Хорошо?
- Хорошо, - усмехнулся Михаил, удивляясь такой открытости.
- Мне по телефону много нельзя говорить, здесь вообще запрещено носить телефон, его забирают. Но я в туалете сижу, ты уж прости, ради аллаха, да простит меня пророк Мухамед. – Но ты не думай, я специально сижу здесь, чтобы звонить. Я же молодой, дух. Так что не обижайся.
- Да я не обижаюсь.
- Миша, мы обязательно увидимся. Фотку не забудь скинуть, только хорошую, самую лучшую, я всем покажу, что мой земляк в Москве рисует. Очень крутой мужик. И рисунок вышли обязательно. 
- Вышлю, вышлю, обязательно вышлю, - рассмеялся Михаил, неожиданно почувствовав прилив радости от общения с этим странным, по-детски открытым чеченцем, оказавшимся в рядах защитников отечества, да ещё и засекреченным.   
Вечером на телефон пришла фотография, где Гурам, совершенно не похожий на себя, естественно коротко стриженный, в армейской форме, стоит с автоматом, и принимает присягу. В строке сообщения был адрес – Чечня, станица Наурская, Гурам Захаров. Фамилия вызвала недоумение, но, немного поразмыслив, Михаил пришёл к выводу, что в жизни так и должно быть, тем более в России.
Придя домой, Михаил первым делом заглянул к деду, тот спал на диване, прикрытый газетой, работал компьютер, горела настольная лампа. Михаил бережно снял газету, и накрыл деда покрывалом. Потом прошёл на кухню, где на столе увидел записку: «Дорогой сынуля, ужинай без меня, сало в холодильнике, борщ на плите, хлеб в магазине. Я к маме, в Дубну, приеду, позвоню. Деда покорми. Займи его, вытащи в парк, - а то он из компьютера не вылезает. Твоя мамуля».
   Он присел напротив окна, пейзаж был до боли знакомым: бабушки на лавочках у подъездов, дети в колясках, в основном с мамами узбечками, нескончаемый поток движущихся огоньков в пролёте между домами, и машины, машины, машины, вместо зелёной травы. И где-то между ними маленький островок детства – песочница и качели. Ему вдруг стало нестерпимо тяжело от того, что это время безвозвратно ушло, и что он вырос, и из этой песочницы, и из этого двора, и быть может, из этого города, каким бы уютным и удобным он не был для жизни. Единственное, что держало его здесь, был дед.
- Дед! Я ставлю чайник, тебе с молоком, как всегда?   

Глава двенадцатая.

            Казанский вокзал никогда не нравился Михаилу. Картина была всегда примерно одна и та же – восточные женщины с детьми, в длинных чёрных платьях и глухих платках, их мужья, поджарые, и тоже во всём чёрном, с глазами в пол, увешанные сумками. Огромные баулы на тележках, снующие во все стороны рикши... В общем, ворота в Азию. И везде одни азиаты, и полицейские, занятые охотой на нелегалов.
        Он стоял у вагона и смотрел на Катю, а Катя, стоя напротив, смотрела на него, искоса поглядывая на молодую проводницу, которая была одета в синюю форму. Проводница с тоской в глазах наблюдала за тем, как люди до последнего ждут и курят, не желая заходить в душный вагон, уж ей было хорошо известно, что пока поезд не тронется, и в окна не подует ветерок, духота никуда не денется, это  факт. 
- Объясни мне, почему Чечня? Что ты там забыл? – медленно заводила себя Катя, не моргая своими прищуренными глазами. - Вон сколько городов, не обязательно в Москве  оставаться, можно где-нибудь поближе, там, где русские. Можно подумать, у них не хватает учителей? Тебе вообще можно в школу не идти, у тебя свободный диплом, причём красный.
- И куда ты предлагаешь? – зная, что ответа не будет, спросил Михаил, уже жалея, что сообщил Кате номер поезда и день отправления.
-Ну, не знаю, ты же художник... репетитором, ну, или…  реставратором. Ты можешь зарабатывать на портретах, в конце концов.
- Кать,  мы же говорили на эту тему, сто раз.
- Ну да, долг и всё такое. А про меня ты не подумал?  Что мне делать?
- Приезжай, нет проблем. Думаю, что там работы для тебя найдётся.
- Ты смеёшься?
- Вовсе нет.
Катя вжала плечи, было чувство, что она готова вообще исчезнуть, но обязательно на глазах у всех. Что такое Катин эгоизм, Михаил знал очень хорошо, но он так же знал, что Катя любила его, а он её.
- Ты позвонишь мне, когда приедешь? – спросила равнодушно Катя.
- Письмо напишу, - попробовал пошутить Михаил, понимая, что Катю это не удовлетворит.
- Ага, как в древности. На бересте. И оно будет идти полгода. А ещё лучше в бутылку запечатать, и бросить в море.
Они посмеялись, и Катя прижалась к нему, в то же время косо поглядывая на проводницу, потому что уже начинала ревновать, и всё из-за того, что проводница была очень привлекательной, и похожа на чеченку. Наверное, железная дорога специально подбирала проводниц в соответствии с направлениями. Она не удивилась бы, если к  поезду в Казахстан проводницей была девушка с раскосыми глазами.
- Почему она так смотрит? - на ухо прошептала Катя, готовая расплакаться. Но Михаил знал, что расплакать Катю… это не реально. Это из другой жизни, потому что Катя была кремнем.
- Она таких, как мы, видела сотню, а то и больше. Ей просто надоело ждать, когда поезд поедет, - успокоил Михаил, наслаждаясь последними мгновениями объятия.
- Вы все одинаковы.
- Кто все? – спросил Михаил.
- Все, Брагины. Вы женщин ни во что не ставите.
- Это почему? С чего ты взяла?
- Что я не знаю что ли? Марина Дмитриевна у вас как домохозяйка, куда твой папа, туда и она, как собачонка.
- Ну, зачем ты так, она же моя мама. И она жена военного.
- Вот, а я что говорю. Вы все про какой-то долг, а женщины у вас для обслуги, портянки стирать, да брюки гладить.
- Кать, не говори чепухи. Дед бабушку любил, и больше вообще никакой женщины к себе не подпустил, после того, как она умерла. А отец без матери и шагу ступить не может.
- Ну да, когда она рядом. Ну конечно, ведь он всегда где-нибудь на войне.
- Только не надо громко.
- А что, правда? Я думала, ты пошутил тогда.
- Ну конечно, пошутил.
- Но ты-то при чём тут, со своим долгом? Ты же учитель, ты же не военный.
- Зато я мужчина. И во мне кавказская кровь. Может, ты выбрала не того парня.
- Ты серьёзно? – Катя отшатнулась.
- Я пошутил, Катя. Но решать тебе, ты ведь эмансипированная современная женщина. Девушка, я хотел сказать. Штаны носишь в обтяжку, и всё такое прочее.
- Ну да, а в Чечне мне что, в паранже ходить, что ли?
- Ну не обязательно. Можно просто в длинном платье.
- В хиджабе... Я что, чокнутая? Никуда я с тобой не поеду, Брагин.
 Михаил уже сделал шаг навстречу, как Катя взбрыкнула, как она умела это делать, и уселась на корточки, почти сравнявшись с перроном, накрыв свою фигуру распущенными волнистыми каштановыми волосами. Люди вокруг обходили её, кое-кто даже шарахался, поскольку не сразу понимал, что это такое. А Катя всё сидела и сидела, погружённая в себя, давая понять всем и Михаилу, что ей все и всё по барабану. Если бы это была зима, то ничего бы не изменилось, она вела бы себя точно так же, избалованная московская барышня.
- Катя, не дури, люди смотрят. Сейчас поезд тронется, вставай. – Он подошёл к ней и стал тормошить её за плечо, но Катя не реагировала.
Проводница глубоко вздохнула, давая понять, что здесь она не помощник, потом громко произнесла:
– Заходим пассажиры, все заходим, поезд отправляется. Молодой человек… Я двери закрываю.
Михаил стоял до последнего и ждал, когда Катя выйдет из погружения, но Катя  словно провалилась в другое измерение.  Люди стали заходить, бросали окурки прямо под вагон, где уже хранились залежи других таких же окурков, кто-то посоветовал её занести в вагон, но проводница возмутилась:
 - Ну вот ещё, у неё билетов нет. Что я с ней буду делать, когда ревизор пойдёт. Ничего, не зима, не замёрзнет.
Говорила она громко, наверное, тем самым желая насолить Кате, поскольку не раз ловила на себе её жгучие оценивающие взгляды. Впрочем, по внешности она не уступала, хотя, железнодорожная форма её всё-таки сильно упрощала. Это была не стюардесса.
- Всё, заходим, молодой человек, машинист ждать не будет. – Она зашла в вагон, и ухватилась за ручку двери: - Вы едете или остаётесь. Если остаётесь, тогда забирайте свои вещи, только быстрее.
Михаил выдохнул, понимая, что трогать Катю бесполезно, и, действительно, не зима, и молча шагнул в вагон. Зайдя в проход, он выглянул в приспущенное окно, Катя по-прежнему сидела, почти касаясь своей обтянутой джинсами задницей поверхности  перрона, и не шевелилась. Что ни говори, а она была сделана из кремния, и доконать она могла кого угодно.
- Катя, позвони мне, слышишь, позвони. Я сам тебе позвоню. Приеду и позвоню. Я через час позвоню…
Катя не шевелилась. Михаил с досады стукнул кулаком по стеклу, прошёл в своё купе, схватил сумку, но  в проходе столкнулся с чередой бредущих до туалета пассажиров, едва протискиваясь сквозь толпу, а когда подошёл к тамбуру, поезд уже двигался, медленно набирая ход.
- Вы куда, пассажир? – закричала проводница, закрывая дверь своего купе. – Поезд уже едет, я вам не открою.
- Но мне надо выйти, вы что не видели.
- Что я не видела? Вашу гюрзу с распущенными волосами?  Я вам не открою, вы что, хотите, чтобы меня уволили? Никуда ваша Катя от вас не денется. Я бы, например, за вами на край света поехала.
Михаил даже сел, такого он услышать не ожидал. Катина фигура уже исчезла из виду, замелькали столбы фонарей, потом пошли вагоны встречного состава: он ехал в Грозный.
- Да вы не волнуйтесь, вот увидите, не пройдет и часа, как она вам позвонит, и разрядит ваш айфон. Я вам гарантирую.  Я эту картину вижу каждую неделю. – Проводница снова открыла своё купе, - постель брать будете?
- А розетки для зарядного устройства у вас есть? – спросил Михаил, медленно приходя в себя от Катиного представления.
- Ну, разумеется, не в теплушке же едем, - весело отрапортовала проводница. – Меня, между прочим, тоже Катя зовут, Катерина. А вы просто Брагин. Красивая фамилия.
- А главное редкая, - добавил Михаил.
- Ну, это как поглядеть. Чай будете? Вам с сахаром или без?

Глава тринадцатая.

         Было начало августа, после шумного Грозного, Наурская, казалось, спала, хотя, на самом деле, на каждой улице, и у каждого дома,  что-то происходило; станица жила своей привычной жизнью.  Сойдя с маршрутки, Михаил сделал несколько шагов, а после остановился, чтобы оглядеться. Он примерно знал, где искать школу, поскольку до этого, в компании с отцом они нашли её при помощи карты Гугл, и теперь оставалось лишь немного прогуляться.  Станица была немаленькой, мимо проезжали машины, откуда на него бросали изучающие любопытные взгляды; это, конечно, была не Москва, где всё и всем было безразлично.   
В Наурской было три школы, что говорило о многочисленном населении станицы, это был, можно сказать, город, с уклоном к сельской жизни. Впрочем, сами школы могли быть небольшими, не в пример столичным, и всё же, Наурская удивила своими размерами. В основном одноэтажная, она тянулась до горизонта, утопая в зелени. По дороге попались две мечети, и стало быть, где-то прятались ещё пять, давая понять любому приезжему, что народ здесь очень религиозен.
Школа была трёхэтажной, можно сказать классической для сельской местности, фасад был недавно отремонтирован, скрывая старый кирпич, из которого, эти проекты когда-то лепились по всей стране. Прямо напротив фасада тянулся высокий каменный забор, словно школа была не общеобразовательной, а специальной, для «особо отличившихся».  Забор был наследием войны и вытекающих из неё последствий, и, наверное, когда-то себя оправдывал. Но в глазах Михаила он показался синонимом ущемлённости, хотя, многие московские школы также имели высокие заборы, куда случайному бродяге уже было не пройти. Двор был пуст, в дальнем его углу, у торца здания, ближнего к главному входу, возился с газонокосилкой мужичок, по-видимому, сторож. Косо глянув в сторону постороннего, он  ещё некоторое время что-то в ней делал, потом оставил свою возню, и пошёл к Михаилу.
- Вам кого? – спросил он на русском.
- Директора.
Мужчина усмехнулся. – Его нет, он в отпуску.
- У меня договорённость, -также усмехнулся Михаил, обратив внимание на то, как по-русски было произнесено последнее слово.   – Я могу подождать.
- Я бы не стал тратить времени.  Вы, наверное, приезжий? Откуда вы приехали?
Михаил  удивился, и даже, растерялся такой прямолинейной любознательности, но, представив себя на месте сторожа, согласился с тем, что вопрос вполне уместен, тем более, что это была не Москва, где всем всё до лампочки. Сначала он хотел сказать, что приехал из Грозного, но это была только половина правды, и зная, что у людей могут быть разные склонности к любопытству, и рано или поздно он запутается в своём вранье, он не стал рисковать, и сказал, что приехал из Москвы.
- Зачем? – был короткий вопрос, произнесённый приглушённым, но взволнованным голосом. – Вы из милиции? Всё по Юнусовым?
- Нет, Юнусовых я не знаю, - соврал Михаил, поскольку эта фамилия ему уже была известна от отца в связи с его посещением церкви в Грозном. – Хочу работать у вас, учителем.
- Это новость. Вы с дороги… Пойдём, я вас чаем напою, я здесь живу, - неожиданно предложил сторож. – Марха Махмудовна придёт нескоро. Она в Грозном на совещании, она меня предупредила, что к ней должны придти, но мало ли что.
Кухонька  была небольшой, но с высокими потолками, в квартире было две комнаты; большие окна выходили на школьный двор, где было тихо, потому что учебный год ещё не начался.
- Значит, к нам, учителем… - А звать-то вас как? Меня Аслан, я тут за сторожа, пока.
- Я догадался, - кивнул  Михаил, назвав себя по отчеству. 
- Русский, значит. Раз Олегович. Значит, из самой Москвы. А что сюда? Или зов крови? По чертам вижу, что тамошних кровей. Или ошибаюсь?
Михаил растерялся, задумавшись над тем, что ответить. Но в это время закипел чайник, и вопрос остался без ответа. Михаил понял, что гораздо продуктивнее, и безопасней, задавать вопросы самому, что было, по совету отца, основной стратегией разведчика, впрочем, как и путешественника. Он и задавал их, пока не зазвонил телефон: это была Катя. Сторож корректно отвернулся к окну, а Михаилу пришлось встать из-за стола, поскольку звонок от неё был неожидан, хотя и долгожданен. Он молча выслушал её монолог, в конце которого было традиционное, - все вы, Брагины, одинаковы, из чего Михаил понял, что Катя его простила, и скоро будет здесь. В качестве извинения он тут же набрал короткое  - я тебя люблю, потом извинился перед хозяином, давая понять, что перед женщиной, и её желанием, он бессилен. Аслан только молча развёл руками. Потом они пили чай с сухофруктами, вкуса которых, как оказалось, Михаил никогда не знал, хотя раньше любил и финики, и чернослив, и прочие сладости.
Аслан был очень доволен реакцией гостя, и тем, как тот уплетал эти восточные лакомства. На вопрос, где его семья, тот рассказал, что дочки после девятого класса учатся в колледже, в Грозном, а жена работает там же, в большом супермаркете, зарабатывает на учёбу дочерям, и заодно следит, чтобы они не пропускали занятия. В голосе его не чувствовалось сожаления, и словно в оправдание этого, он добавил, что ему скучать не приходиться, разве что летом, когда работы относительно немного. Аслан оказался прекрасным собеседником, и, несмотря на усилия гостя вести диалог как подобает разведчику или туристу, основную массу вопросов задавал он. За каких-нибудь полчаса он выяснил, что Михаил закончил один из самых известных вузов страны, что он освоил все виды декоративного творчества, особенно керамику и гончарное ремесло, что его конёк, безусловно, лепка из глины, но помимо этого, он может работать тренером по рукопашному бою, потому что имеет разряд по боевому самбо. Аслан искренне удивлялся, то и дело повторяя, что в Наурской такого учителя давно не было.
- А что до войны? – спросил Михаил, как бы возвращая себе статус разведчика.  Аслан долго ничего не говорил, потом полез в холодильник, достав неоткрытую бутылку вина.
- Вы мой гость, - произнёс хозяин приглушённо, выкручивая пробку, и наливая в стаканы.
- Вообще-то, это не обязательно.
– Предлагаю, выпьем за мир, - произнёс Аслан, словно не услышав того, что сказал гость.
- А вам разве можно? – наивно спросил Михаил, ища повода отказаться, хотя, вино и на цвет, и по запаху, было хорошим.  Аслан протянул стакан, другой уже был в его руке:
 - Нет Миша ничего дороже и священнее мира, потому что, когда на земле мир, люди могут без страха ходить по этой земле, любить друг друга и рожать детей, не опасаясь за их будущее. Наши дети связывают нас с будущим.
- Как и родители, с прошлым, - добавил Михаил, вглядываясь в лицо хозяина, пытаясь разглядеть в нём то, что могло относиться к его истории.
- Ты сказал как нельзя кстати. Пей, дорогой. Я далёк от религиозных предрассудков и запретов, и больше полагаюсь на чувства и разум, а он мне подсказывает, что ты хороший человек, и глоток вина никак не может испортить тебя, но позволит понять нам обоим, кто мы такие. Слава богу, что ты не знаешь, что такое война. Я чеченец, но мой бог не в мечети, и не в церкви, он в моих делах, в детях, в любви к этой земле. Кого-то ты мне напоминаешь, дорогой, словно брата родного. Как же замечательно, что ты будешь работать в нашей школе.
Неожиданно позвонили Аслану, оказалось, что звонила та самая Марха Махмудовна. Аслан доложил, что гость из столицы сидит у него и пьёт чай. Она просила извинить, и сообщила, что освободится не раньше, чем через два часа, поскольку приглашена на свадьбу своих бывших учеников, после чего неожиданно предложила Михаилу присоединиться к ней, уверяя, что это хороший повод и случай узнать людей, и познакомиться с местными традициями. Михаил понял, что стал заложником кавказского гостеприимства, но отказываться не стал, лишь посетовав, что не знает, куда идти. Но потом ему стало стыдно за свою отговорку, поскольку в кармане всегда была и карта, и путеводитель. По названному адресу он тут же нашёл в поисковике место на карте, и оставалось лишь попрощаться с гостеприимным хозяином. Пожимая руку сторожу, он попросил, приютить у него сумку, в которой лежали вещи первой необходимости, в том числе и документы, ну, и его самого. Тот с радостью согласился. На вопрос, не желает ли он составить ему компанию, Аслан отстранённо отказался, сославшись на занятость.  Потом, уже на границе школьного участка, он почему-то произнёс:
 - Я бы с удовольствием, но…
Михаил не стал выяснять, что означало короткое «но», ещё раз крепко пожал руку хозяину школы, и отправился в путь, знакомиться с местными обычаями.    
Свадьбу играли в ресторане. У входа стояло несколько легковых автомобилей, из них звучала зажигательная музыка, сливаясь в одну странную мелодию, очень похожую на «Чёрные глаза». Подходя к ресторану, Михаил даже подумал, что здесь другой мелодии и не слушают. Вся поверхность асфальта была усыпана зерном, и конфетти, и мелкими монетами, всё напоминало о том, что молодожёнам пришлось потрудиться, прежде чем попасть внутрь. Тут же всё ещё крутилась мелюзга, в основном мальчишки, собирая трофеи.  К нему сразу же подошёл мужчина в казачье черкеске и папахе, вернее, кубанке, и протянув руку для приветствия, пригласил присоединиться к торжеству.  Михаил стал извиняться, что без подарков, на что хозяин папахи обиженно воскликнул:
-Зачем обижаешь, дорогой, лучший подарок для меня - это мои гости. Даже если бы ты просто мимо шёл, всё равно был бы для меня дорогим гостем. Бог случайного человека не направит на свадьбу, разве ты не знал? Мой старший сын женится, понимаешь! Заходи, не обижай, и будь как родной. 
Михаил немного растерялся, поскольку полагал, что идёт на чеченскую свадьбу, но оказалось не совсем. Свадьба была настолько же и русской.
В зале  людей было немного, если учесть, что чеченская свадьба многолюдна, и люди приходят без приглашения. Длинный стол, накрытый до  краёв, был заполнен всего на две трети. Михаил некоторое время стоял в проходе, разглядывая людей, потом ему попалась на глаза немолодая, но довольно эффектная женщина - чеченка, сидевшая немного отстранённо, с большими выразительными глазами, в длинном платье и белом платке. Он сделал ей кивок, и получил в ответ улыбку.
- Вы Марха Махмудовна? – улыбаясь, спросил Михаил, подсаживаясь к ней.
- А вы Михаил Олегович? – так же искренне ответила улыбкой женщина, она же директор школы. – Вы бывали в Наурской раньше? Для приезжего вы неплохо ориентируетесь. Никак не ожидала увидеть вас таким.
- И каким же я должен был быть в ваших глазах, - поддержал игру Михаил, попадая под очарование глаз Мархи Махмудовны, оглядываясь по сторонам, и встречая на себе любопытные взгляды.
- Ну… Вы очень молодой.
- А к вам в школу обычно приходят зрелые аксакалы? Может, мне отпустить бороду, для солидности? К первому сентября она отрастёт.
- Это совсем не обязательно, - звонко рассмеялась Марха Махмудовна. Она спросила, как прошла дорога, и где он оставил свои вещи.  Ответы уже не выглядели столь эффектно, но её это удовлетворило. К этому моменту уже начало разворачиваться основное действие, взрывалось шампанское, сыпались поздравления, и незаметно для Михаила стала открываться суть происходящего. Свадьба была необычной уже тем, что на столах стоял алкоголь, но ещё более необычным было то, что невеста находилась в углу, завешанная прозрачными тканями, и рядом с ней крутилось много девушек. Люди подходили к ней, и как на нечто сверхъестественное смотрели, поднимая занавес. Жених был русским, высоким светловолосым парнем, и сидел он, как и подобает, в начале стола, немного грустный. За покровом тканей девушка казалась настолько красивой и загадочной, что Михаилу захотелось тоже подойти и разглядеть её поближе, но, подумав, он решил, что если это свадьба наполовину русская, то рано или поздно, девушка окажется рядом со своим женихом. Через час всё так и случилось, и  первое время Михаил даже стеснялся смотреть в её сторону, опасаясь, что в его взгляде кто-нибудь усмотрит что-то недоброе. Впрочем, люди вокруг были самыми обычными, все говорили на родном русском языке, где-то проскальзывали эффектные полутона кавказского диалекта, скорее для антуража, и вскоре Михаил уже забыл, что является незваным гостем. Он с удовольствием общался с другими гостями, и отъедался после дороги. Только один раз он испытал конфуз, когда вдоль стола понесли большую коробку, в которую все опускали конверты, естественно, с деньгами. Ему стало стыдно за свою непредусмотрительность, но отступать  было некуда.
- Не волнуйтесь,  - успокоила Марха Махмудовна, протягивая Михаилу конверт. – Это же я вас пригласила на свадьбу. Вы же не знали. Берите, берите, я бы и сама его положила. У меня есть ещё подарок, - она показала красивую упаковку, в которой угадывался рисунок красивых штор. -Между прочим, они из нашей школы, мои ученики. Ваня и Зара, за одной партой сидели.
- Как такое могло случиться? – спросил Михаил, когда коробка с подарками ушла на другую сторону стола.
- Вы имеете ввиду, что Ваня русский, а Зара чеченка?
- Ну да. Говорят, что в Чечне это не приветствуется.
- Вы плохо знаете наши обычаи, - на ухо произнесла Марха Махмудовна. – Это не допускается.
- Тогда что случилось с вашими обычаями? – приглушённо спросил Михаил, поглядывая на гостей, среди которых по-прежнему шло мирное гуляние. Несколько чеченских пареньков отплясывали лезгинку, в круге которых грациозно кружили две русские девушки в ярких цветных платках и длинных платьях. Другие дружно хлопали в ладоши, отбивая зажигательный ритм танца, до боли знакомого, но неузнаваемого. Потом в кругу появились новые солисты, а те, кто перед этим  танцевал, уже поддерживали хлопками своих товарищей.  Глядя на происходящее, Михаил даже не мог представить, что у события есть подводные течения.
- Люди меняются, - сухо ответила женщина, пуская свой взгляд в сторону открытых бутылок шампанского, среди которых красовался и коньяк, и водка. В этот момент к ней подошёл тот самый мужчина в кубанке и черкеске, отец жениха, и они о чём-то недолго перешёптывались. Михаил догадался, что это относилось к нему, поэтому, когда ему предложили выступить с поздравлением, он не сильно удивился, но немного растерялся, особенно, когда Марха Махмудовна представила его гостям по имени отчеству. В этот момент музыка умолкла, и стало слышно дыхание тех, кто только что отплясывал лезгинку: - Дорогие мои наурцы… - Произнесла Марха Махмудовна, держа в руке стакан с водой. – Вступают в брак наши самые любимые ученики, Зара и Иван, и в связи с этим я хочу познакомить вас с молодым человеком, он учитель, будет работать в нашей школе. Мы только что говорили с ним о нашей замечательной паре молодожёнов. И Михаил Олегович спросил меня, как такое может быть.  Что Ваня и Зара сидят рядом, и все празднуют их свадьбу. Я и сама удивлена, но по большому счёту не этому. Ваня и Зара сидели за одной партой с девятого класса, и разделить их было не под силу никому. Я искренне рада, что мы приняли их любовь, все мы, и отец Зары в первую очередь. Спасибо и Ваниным родителям за то, что поддерживали сына.  – Она подтолкнула локтём Михаила, и ему пришлось подняться. Некоторое время он молчал, оглядывая людей. Этому его научили отец и дед, говоря, что самые правильные слова ты найдёшь в глазах тех, кто окружает тебя.
- Наверное, я здесь не случайный гость, хотя, вырос в Москве, а сегодня оказался рядом с вами. Когда подходил к школе, меня встретил странный, как мне показалось, человек, его зовут Аслан, отчества не знаю. Он позвал меня к себе в гости и напоил чаем, хотя первый раз увидел. Наверное, догадался, что я с дороги, нездешний. И я понял, что значит кавказское гостеприимство, про которое все говорят, но никто толком его не видел. Мы разговаривали о жизни, и я спросил о том, что было двадцать лет назад. Он молча достал бутылку вина, и налил мне и себе. Я спросил… а вам разве можно? Вы же мусульманин. На что Аслан сказал, что нет ничего дороже и священнее мира, потому что, когда на земле мир, в людях расцветает любовь, от которой рождаются счастливые дети, и нет страха за их будущее. Красивее и мудрее слов я ещё не слышал. Он предложил мне выпить за мир, а я бы ещё добавил… за вашу любовь, за ваше счастливое будущее.
 Потом его обнимали и жали руку, девушки тянули танцевать, и Михаилу пришлось изучать лезгинку на ходу. Когда у молодёжи очередной пыл иссяк, и лезгинка смолкла, кто-то из казаков запел – «Земляничку – ягодку», все подхватили, потому что среди гостей не нашлось ни одного, кто бы не знал этой свадебной песни. Когда Михаил уже едва ли не в обнимку с этим казаком подпевал очередную песню, подошла Марха Мурадовна. Она сказала, что завтра в школу придёт секретарь, и надо принести  документы, и подписать кое-какие бумаги. Михаил, к своему стыду, уже был в состоянии лёгкого опьянения, если не сказать, больше, потому что отказываться у него ещё не было опыта, а на уговоры  местные казаки были большими мастерами. Попрощавшись с директором, он уже задумал незаметно уйти с праздника, но  казаки раскусили его при первой попытке, правда, алкоголь больше не предлагали.
Примерно через час, когда народ потихоньку стал рассеиваться, на выходе Михаил столкнулся с отцом невесты, которого, почему-то, не было во время основного торжества в зале. Его звали Амирхан, в нём чувствовалось лёгкое опьянение, но держался он уверенно. Он тоже носил высокую папаху, но, в отличие от отца жениха, был почему-то грустным. Причиной тому могло быть то, что замуж выходила его единственная дочка, но на деле было немного не так, даже совсем не так. По странной традиции, отец невесты в первый день свадьбы должен был находиться дома, потому что на празднике заправляют со стороны жениха. Но на самом деле Амирхан переживал из-за того, что многие, кого он хотел увидеть на свадьбе своей дочери, не пришли. Причину этого обстоятельства не так сложно было понять, она была в том, что женихом был русский парень, именно поэтому на свадьбе было больше русских, если не считать несколько молодых чеченских парней, скорее всего, друзей и одноклассников новобрачых.
- Я надеюсь, вам понравился наш праздник, - немного смущённо произнёс Амирхан, проветривая свою папаху. Михаил начал описывать удовольствие, полученное на свадьбе, но Амирхан умело остановил его. – Вы очень красиво сказали, Миша, я слышал, прям, как истинный тамада. Мне даже показалось, что в вас течёт кавказская кровь. Вы чем-то на моего сына похожи.  Хотя, русские бывают такими непохожими, только в глазах у них грусти много.  У вас наверное казаки в роду?
Михаил кивнул.
 - А… Ну теперь всё понятно, почему вы так похожи на моего сына. Они же невест воровали, а мы у них. Вы хорошо сделали, что приехали в Чечню. Аллах свидетель, я очень рад такому случаю. Вы, наверное, знаете, что у нас свадьбу отмечают три дня. Приходите  завтра. Очень прошу, приглашаю лично. Отказа не принимаю. 
Михаил кивнул. Пожимая руку Амирхану, он спросил,  как найти дом, где будут праздновать.
- По Зелёной пойдёшь, мимо не пройдёшь, - рассмеялся Амирхан.  - Спросишь, где Амирхан живёт, любой скажет.
Когда Михаил отошёл на приличное расстояние, Амирхан окликнул его:
 – А ты, дорогой, где остановился? Где будешь ночевать? Неужели в гостинице? –Михаил сказал, что в школе, у сторожа.  Амирхан помолчал:
– Тогда привет передай от меня.   
Уже темнело, когда Михаил подошёл к школе, на первом этаже, с края, светилось одно окно. Двор был пустой, вызывая странное чувство тоски. Отовсюду доносились звуки жизни, а здесь было пусто и одиноко. Он представил себя в этой пустоте, в то же время вспоминая Москву, где в это время всё светилось и шумело, где на каждом углу происходили захватывающие события, и ему захотел ретироваться, взять и уехать обратно, прямо сейчас. Он вдруг почувствовал себя чужим, словно оказался в не своей одежде, решив, что если сейчас не сбежит, то уже никогда. Для начала в Грозный, к отцу, а затем к деду, в его уютную квартиру на Рязанском. Почему-то вспомнилось переживание из далёкого детства, когда родители оставили его у знакомых в каком-то подмосковном городке, в частном полудеревенском доме, с деревянной лестницей на второй этаж, где он никого не знал, и хотел, чтобы папа и мама вернулись, и забрали его. Он долго не выходил из угла, куда забился, и ни с кем не разговаривал, твёрдо решив, что при первой же возможности сбежит искать маму. Но потом пришла девочка немного старше его, показала ему рисунки, и втянула в игру, после которой он забыл обо всём. И когда через несколько дней за ним приехали, он уже был своим, и всё принадлежало ему, и уходить совсем не хотелось.  Он вспомнил про Катю, но в этот момент услышал своё имя. 
- Уже хотел идти за тобой,- заговорил Аслан, выходя из темноты на свет. – Мало ли что. У нас незнакомому человеку лучше не ходить по ночам.
- Эхо войны? - попробовал отшутиться Михаил.
- Война тут не при чём. Просто это Чечня, Кавказ.
В квартирке было тихо, телевизор не работал,  на столе напротив большого окна лежала книга – «Казаки» Толстого. Этот томик в мягком переплёте Михаилу был  хорошо знаком, дедушка часто перечитывал его вслух, и многие из рассказов он знал почти наизусть.
- Это моя любимая книга, - произнёс Михаил, - можно взять?
- Можешь читать. Я скоро уйду, а ты останешься, так что читай хоть до утра, сколько душе угодно. Мне тоже Толстой нравится. Нет, не так, я его люблю. Кушать не предлагаю, думаю, на свадьбе тебя накормили, а вот чай…
- Не откажусь, - согласился Михаил, оставляя томик.  – Вам просили передать привет. Отец невесты.
- Спасибо.
По сухому ответу Михаил понял, что привет можно было и не передавать.
Когда пили чай, но уже не с сухофруктами, а с лепёшками, Михаил не мог не высказать восторга по поводу их вкуса, спросив,  как называется это блюдо.
 - Ты всё рано не сможешь произнести, - рассмеялся Аслан, - просто лепёшка. Лепёшка на кефире. В Чечне в каждом доме такие пекут. Тёща готовила, она их делает лучше всех. Ешь.

- А вы Амирхана давно знаете? – спросил Михаил, управившись с чаем и лепёшками.
Аслан долго не отвечал.
- Давно не общаемся.  Так сложилось.  Лучше ты мне расскажи о Москве, как там люди живут. Хочу поехать, увидеть хоть раз столицу нашей родины. Я ведь вырос в Советском Союзе. Москва - мой самый любимый город. А впрочем, давай-ка лучше ложись-ка ты спать. Завтра у тебя напряжённый день, к директору идти, а наш директор - женщина строгая. Очень строгая. Догадываюсь, что на завтра тебя снова позвали, а отказываться нельзя. Обида на всю жизнь будет. Чеченцы - народ злопамятный, им лучше дорогу не переходить. Это шутка, не бойся. Хотя, что я говорю, ты не трус, приехал сам в Чечню. Не пойму, как родители отпустили …
- Тоже шутите?
-  В каждой шутке есть доля… шутки. Всё, пошли, покажу, где будешь спать. 
В дальней маленькой комнатке, где помещался один лишь диван и небольшой полукомодник с зеркалом, Михаил успел заметить фотографию, точнее иконку, которую хозяин сразу же убрал. Достал из выдвижного ящика постельное бельё, одеяло:
- Приду завтра, часам к девяти, так что можешь спать  до последнего. Завтраком накормлю, с лепёшками. Тёще скажу, что гостю из Москвы понравились, она ещё три короба напечёт. Всё, отдыхай. Запри за мной.
Оставшись один, Михаил поймал себя на чувстве, что ему уже не так одиноко, и что человек, с которым он только что общался, знаком ему, словно он давно знал его. Во всяком случае, тот общался настолько непринуждённо, что он даже не испытывал неловкости от своего пребывание в незнакомой обстановке.  Потом он стал читать книгу, с которой и уснул.
Утром, после того, как хозяин снова  накормил его лепёшками, Михаил отправился к директору. Он ещё не думал, где будет жить, как пойдёт его работа в этом необычном месте, а просто плыл по волнам происходящих событий, полагая, что всё образуется само собой. И все страшилки по поводу того, что это Чечня, и здесь воруют людей, и вообще, продолжается война с Россией, вылетели из головы напрочь, и было странно, как он в своё время мог их принять на веру.
         Марха Мурадовна долго беседовала с ним в своём кабинете, предусмотрительно оставив в двери щелочку, в которую было направлено внимание как минимум трёх человек – секретарши, завхоза, и уборщицы. Потом он подписал несколько важных документов, о существовании которых даже не мог предположить. Тут тебе и противопожарные правила, и террористическая безопасность, и тарификация, и ещё что-то важное. Ему показали кабинет ИЗО на втором этаже, рядом с которым находился кабинет русского  языка, и там его ждал сюрприз: его хозяином был приютивший его сторож.
- Вот, познакомьтесь, ваш коллега Аслан Микаэлович, он у нас старейший преподаватель. Двадцать лет работает в нашей школе, самый уважаемый из учителей в районе, - произнесла с достоинством Марха Мурадовна.
- Опять вы меня в краску вгоняете, ну какой я самый уважаемый, - возмутился Аслан, - я простой учитель.
- Почему вы не сказали, что тоже учитель? – с удивлением спросил Михаил. – А я подумал, что вы сторож. Простите меня, пожалуйста.
Возникла немая пауза. Чтобы прервать заминку, Михаил спросил: - У вас такое необычное отчество. Очень подходит к вашему имени. Откуда оно? Мне кажется, что настоящие чеченские имена другие.
 Аслан Микаэлович рассмеялся, и заговорил с ярко выраженным акцентом, подражая вождю и отцу всех народов  Сталину. – На Кавказе всякое бывает. Не имя красит человека, а человек имя. На самом деле, дорогой Михаил Олегович, это имя очень распространено у нас. Это как имя Михаил, только с распевом. Вас ведь тоже Михаилом назвали.
 - Ну да, и моего дедушку  Михаилом зовут.
-Всё правильно, вас в честь деда и назвали.
- Нет, дед сказал … - Он осёкся и покраснел.   – А что это у вас?
 В руках у Аслана Микаэловича был большой лист белого картона, который, как казалось, он не знал, куда деть. Часть его была использована под правила русского языка, но большая половина была чистой. У Михаила возникла идея, которую он уже нарисовал себе утром, когда проснулся, и перелистывал фотографии, сделанные на свадьбе.   
- Вам надо? Возьмите. – А для чего, если не секрет?
- Хочу подарок сделать кое-кому. Но это уже секрет.

Глава четырнадцатая.

            До Лесной пришлось немало пройти, и, как показывал Гугл, сначала, не сворачивая по Терской, почти до самого края, а затем налево. Для интереса спрашивал у прохожих, где улица Лесная, те с удовольствием объясняли и показывали, а заодно и спрашивали – вы, наверное, на свадьбу? – Михаил кивал головой, улыбался, и шёл дальше, догадываясь, что в Нурской все про всех всё знают. Лесная была маленьким околотком, за которым в отдалении виднелись огороды и дома; станица была разбросана на большой территории, и, наверное, имела несколько отдельных районов. Повернув на Лесную, Михаила окликнули:
- Куда идёшь, мил человек? – Это был старик, высокий и сухой. - Не сильно торопишься?
- Да нет. – Михаил остановился, и огляделся.
- Ты-то мне и нужен, иди, подсобишь, а то одному не справиться. Кабы молодой был, то не просил бы.
- Конечно, с удовольствием, - согласился Михаил.
- Давай, заходи во двор, собаки нет. Вишь, улей разбушевался.
- А они не кусаются?
- Смотря кого. Тебя как зовут? – Старик протянул Михаилу сначала руку, для приветствия, а затем сетку, сам он уже имел на голове такой убор, но лицевая  часть её была открытой. – Пчёлы шибко медведей не любят.
- Это у них взаимно, - добавил Михаил, оглядываясь. Где-то неподалёку играла весёлая музыка, он догадался, что свадьбу играли именно там.
- Ну дак… Меня зови просто Ерофеич. А тебя как кличут?
- Михайло, - вздыхая, произнёс гость.
Ерофеич заливисто рассмеялся, заразив Михаила:
- Это как кур во щи. Сейчас тебя пчёлы быстро по имени вычеслють.
- Да ладно, у нас паритет, я мёд по субботам не ем.
- Рассказывай. Ну, хорошо, давай, Миша, вон то дерево, видишь? Груша. А на ней сверху сбоку висит рой. Смотри внимательно. Увидел? Вот. Его снять надо.
- Они же меня искусают, - возмутился Михаил, напяливая сетку на голову. Может, перчатки дадите?
- Лезь, не боись. Им сейчас не до тебя. У них сейчас главное, - матку сохранить.
- А что потом? – спросил Михаил, подходя к высокому густому дереву, в кроне которого среди плодов висел большой чёрный клубок, называемый роем.
- Потом они либо улетят, и я потеряю хорошую семью для будущего года.
- Либо…
- Или ты его снимешь,  -и хозяин вручил Михаилу ножовку.  - Спили ветку, на которой он повис, и мы их пересадим в новый улей. Чёрт бы его побрал, этот рой. Нашли время роиться. Дак сам прозевал, маточники вовремя не вырезал, теперь вот, локти кусаю. Самому уже не влезть, а тут ты в самое время на глаза попался. А куда хоть шёл?
- На свадьбу.
- Свадьба - дело хорошее.  Ну, давай, с богом. Сначала по лесенке, а потом уж как сумеешь. Только аккуратнее, нам калеки не к чему.  Погоди, сыми рубаху, я тебе халат белый дам, они к белому цвету терпимы.
До макушки пришлось продираться  сквозь колючую проволоку веток, груши падали одна за другой, словно снаряды, дед даже не реагировал на них. – Аккуратнее, Миша, повыше бери, иначе тебе не осилить её, пили не торопись, потом ножовку бросай, и второй рукой перехвати, смотри, будет тяжело, это тебе не мухи на тарелке.
Спилив ветку, на которой висел рой,  Михаил едва успел подхватить её второй рукой, с трудом удержав.
-Вот, молодца. Подтягивай к себе, и в эту прогалину выводи, смотри не задень ничего, а то осыпятся, потом не соберёшь,  - научал Ерофеич снизу.
Притянув рой сквозь ветки, Михаил с большим трудом спустился с дерева, всё тело его тряслись от волнения и напряжения.
- Давай его сюда, - Ерофеич подставил пустой улей, - держи не дёргай,  подноси плавно, и потом резко в улей,  и сразу ветку обратно. Не промажь. Готов? Давай.
Как только Михаил стряхнул чёрный комок в середину улья, и, как велено было, сразу отдёрнул ветку, Ерофеич мгновенно, словно делал это каждый день, закрыл улей плотной тканью, вроде покрывала, и громко рассмеялся.  – Ну ловкач, Мишка, ну ловкач, такой рой стянуть. Да ты не слабый, гляжу, такую суковину на вытянутой руке держать, да ещё с роем. Как же к месту оказался, -нахваливал старик. – Ну всё, теперь пусть успокоються, а потом мы их упакуем. Погоди, ещё облепят со всех сторон, смотри, сколько их тут налетело.
Действительно, вокруг улья всё было чёрным от кружащих, но не кусающих пчёл, и Михаилу даже стало весело и интересно. – А ещё будут рои? – спросил он, оглядывая сад, где под деревьями стояло несколько аккуратных домиков для пчёл.
- Ну, это вряд ли, дело к концу, скоро осень. Им уже нет никакого смысла тянуть маток. Да кто их знает, этих пчёл, у них же как у людей. Бывало, и в войну рожали. Но это к делу не относится. А ты, стало быть, на свадьбу.  Но в таком виде тебя засмеют, давай обсохни, мокрый, гляжу,  от пота. Сноха твои брюки почистит, да и погладить их не мешало бы, а мы с тобой посидим в тенёчке, погутарим, про жизнь потолкуем.
Михаил пожал плечами, но, оглядев себя со всех сторон, понял, что старик прав, в таком виде идти на свадьбу никак нельзя.
…- Сейчас мы чайку сварганим, заодно посмотрим, какой ты Сухов.
- В смысле? – не понял Михаил.
- Да это я так, к слову. Скидай свои штаны, не стесняйся, здесь тебя никто не увидит. А мой халат тебе до пяток будет.
 Сноха, которой было лет шестьдесят, или около того, ушла с одеждой, не сказав ни слова, потом принесла чайник, и всё, что полагалось к чаю. Через минуту, в длинном, почти до пят халате,  Михаил сидел, развалившись, в плетёном кресле напротив хозяина за большим столом под навесом, и уплетал мёд, тягучий, как смола, и очень сладкий. Ерофеич рассказывал о том, как ему непросто справляться одному с этим наследием дедов, потому что возраст даёт знать, своих рук не хватает, а у внуков они не из того места растут. Но мёдом он занимается всю жизнь, и бросать не собирается, потому что эта самая жизнь без любимого дела ему совсем не интересна.
- Значит, к нам, из самой столицы… И что же ты будешь преподавать? По виду скажу, что либо физкультуру, либо труды. Но ведь у нас своих физкультурников хватает. Как-то даже не вспомню, когда из других мест учителя присылали.
- Меня никто не присылал, я сам приехал.
- Да ну… - Старик поднял бровь и задумался. – Сам. А с какой стати? В России городов тысячи. Может, у тебя здесь родственники?
Михаил не стал отвечать напрямую, лишь многозначно пожав плечами.
…- Ну, раз такое дело. – Хозяин отошёл ненадолго, и вернулся с закупоренной бутылкой необычного, старинного вида. – Эта бутылка ещё от моего деда досталась, и представь, что в ней.
Михаил растерялся, понимая, что сейчас ему предложат выпить, а отказываться, как он уже успел заметить, в этих краях было даже не просто невежливо, это было невозможно.
- Не боись, много не налью, ровно столько, сколько скажешь, говори, когда хватит.
- Хватит, - закричал Михаил, даже не успев среагировать; высокая рюмка на длинной ножке уже была до краёв.
- Хорошо остановил, а то и лил бы, - рассмеялся Ерофеич, с которым становилось всё веселее. Михаил даже подумал, что стоит ли ему идти на продолжение свадьбы. Но внимательный хозяин успокоил, - да ты, паря, не волнуйся, у нас не опоздаешь, у нас гуляют до самой ночи. И весь день будут гости идти, и завтра продолжат. У Амирхана дочь хорошая, и жених хоть куда, наших кровей, казачьих.   
- Вы казак?
- Ну, какой я казак? Отец последним был, кто в руках шашку держал, а мы так, за столом казачьи песни поём, да наливочкой балуемся. Но кровь-то одна, гремучая смесь, как говориться. Ну а ты чьих кровей? По разговору вроде как русский, а по виду не совсем, непонятно. Да ты выпей сначала, а потом расскажешь. Не бойся, не отравишься. Давай, за здоровье.
Михаил поднёс гранёную рюмку к губам и стал принюхиваться, втягивая запах. Было ощущение, что он знал его когда-то, но очень и очень давно, в другой жизни. Потом пригубил, и прочувствовал, даже физически, как волна словно окатила его с самой макушки, и прошла по всему телу, сняв всю усталость и напряжение. Он выпил не спеша, чувствуя, как вместе с волной разливается тепло, даже жар, а в это время  Ерофеич смотрел ему в глаза и улыбался, и глаза его лучились таким же теплом.
- Это по-нашему, по-терски. Давай закуси огурчиком, потом расскажешь ощущения. Ну, как?
Михаил ничего не мог сказать, лишь рассмеялся.
…- И то слава богу. Ну, ещё по маленькой, да и я с тобой пригублю, мне ведь уже не всё можно, но раз боженька привёл гостя, то дам послабление душе.   
Потом старик затянул куплет какой-то очень старинной песни, слова которой Михаил долго не мог разобрать, но при этом внутрь сознания проникал её глубокий смысл, словно это была не песня, а скрытое послание из прошлого. В нём рассказывалось о добром молодце, блуждающем на коне по бесконечной ночной степи. Он пытался подпевать, просто попадая в ноту, и, когда это получалось, в груди возникала незнакомая, приятная вибрация. В своё время он так же пел с дедом, и тот мог бесконечно долго тянуть песню, слова которой не всегда ложились в рифму, но были очень глубокими и редкими, каких не услышишь в обыденной жизни.
- А ты, стало быть, и вправду наших кровей, если так в песню входишь, - закончив игру, произнёс Ерофеич.
- Дед научил, - с гордостью ответил Михаил.
Старик удовлетворённо кивнул: - Гляжу я на тебя, Миха, и всё больше вижу кого-то из наших, наурских. Не то в улыбке, не то в ухмылке, а то и по фигуре. Осанка у тебя знатная, наши бабы от таких с ума сходят. И глаза у тебя необычные, с зеленцой, а такие редкость среди чистокровных русских. Не пойму, как такой гусь мог случайно залететь в наши края. 
- Расскажите про Амирхана. Про их семью. Вы же соседи, всё должны знать.
Старик повёл привычно бровью, облокотившись на локоть: - Ну, всё, да не всё. Но кое-что поведать могу. А что тебе до них? Что рассказать? Их история не сахар.
- Как они здесь появились. Это же казачья станица, дед мне рассказывал, что сперва чеченцев мало было в станицах. Они в горах жили.
- Совсем не было, - напряжённо произнёс хозяин. – Это земля казачьей кровью полита. И никогда не была чеченской. – Ерофеич смолк, взгляд его остановился где-то не в этом времени и пространстве, а лицо сделалось суровым. Потом он словно очнулся, и скупо улыбнулся. – Однако, ушли от темы. Как появились, говоришь… Дом этот построили, когда они с Казахстана вернулись. Соседи подвинулись, сильно не обеднели. Надеюсь, эта история тебе известная? Ну и вот. Помогали всем колхозом.  Вскоре хозяин помер, а трое пацанов осталось. Жена тоже недолго пожила, видать, там, на выселках, несладко пришлось. Да и нам тут несладко жилось. Проредили казаков через такое мелкое сито, что только вши остались. Ну, и ещё кое-что, вроде нас. А эти так и росли беспризорниками, особенно младший, Амирхан. Всем от него досталось. Это когда война началась, чеченская. Нынче другие войны не вспоминают, но она-то любая никому не нужна.
-Если вам тяжело об этом вспоминать, то не надо. Не проблема.
– Да нет, проблема, и ещё какая. Раз уж спросил, значит, богу это угодно, слушай.
- И что же Амирхан?
- Амирхан… Ну да, заноза в заднице. Пакостник был. Драку затеет, а сам не полезет, а братьев втянет.
- Потому что старшие.
- Ну, да, братья же. С кем заспорит, и сразу к ним за помощью. Чего-чего, а за своего постоять чеченцы умеют, не в пример нынешним русским. Казаки-то, брат, за други своя жизнь не жалели, не то что синяк получить под глаз. Да какой синяк, все с ножами ходили, с первого класса, да и сейчас без ножа никто со двора не выходит. Это, паря, Кавказ.  Перед войной старший у них в институт поступил, в Грозном. У него уже семья была, ребёнок. Айрат армию отслужил, в колхозе работал шофёром, руки у парня золотые, к нему все с поломками шли, кому приварить, кому починить, технику понимал, машину насквозь видел. Голова светлая, сам  мухи не обидит, не то, что человека. Всё, что зарабатывал, отдавал старшему на учёбу. Он и Амирхана приучил в технике разбираться. Сейчас у него своя мастерская в Грозном.
- У Айрата?
- Нет, у Амирхана. Да ты слушай. Потом заваруха пошла, вроде как за независимость, но от кого? От России - матушки? Волна поднялась в народе,  за веру. И работы не стало, люди, как волки, по улицам ходили, магазины пустые, в больнице бинта не сыщешь. Скотину со двора не выгонишь, или махни рукой, съедят. Мы-то хоть мёдом когда-никогда выручались, меняли на продукты, а у людей же и этого не было, один колхоз. Дак  и того не стало.  Людей воровали, русских резали, как баранов. А ты что же, не знал?
Михаил сидел, уже жалея, что спросил, но останавливать старика не мог, хотя и желал это сделать, когда речь зашла о крови. 
 …- Но ничего, как-то жили, но русские начали уезжать. Бывало, по станице идёшь утром, а у дома уже машина стоит, вещи выносят, а неподалёку чеченцы меж собой на своём толкуют, договариваются, кому в дом въезжать. Покупали же за копейки. Да деньги тогда уже ничего не стоили. Вот тебе и великий Советский Союз. И Москва, столица нашей Родины. Но ты, Миша, не печалься, это в прошлом. Просто знай, и не забывай, что за собой тянет война. Когда войска вошли, от русских осталось только шиш да маленько. А те давай зачистки делать, час от часа не легче. В каждом доме… Сараи, коровники кверху дном поднимали, всё шерстили. Тогда всей станицей решили всё оружие собрать, что накопилось, и сдали, с условием, что по домам ходить не будут. Так и было. Только вот мира не все хотели, кому-то было нужно, чтобы люди боялись, продолжали убивать друг друга, а для этого им нужны были простые жители, молодёжь, разумеется. Сам понимаешь, кого быстрее сбаламутить. Вот, Амирханчик с такими связался, вернее, они сами его подтянули к себе. Сначала еду давали, консервы, тряпки всякие для продажи, магнитофоны ворованые, потом с полей  урожай продавал, а там уже и оружием. Дело-то известное.
- А куда же братья смотрели?
- А им по-твоему до него было? Старший уже в Волгограде доучивался, в Грозном-то разбомбили институт. И у среднего тоже семья. Что будешь делать, когда в доме еды нет, а дети голодные. А свои придут, и спросят, за кого ты? За русских или за нас? Когда рядом с тобой ратуют за свободу во имя Аллаха, что тебе останется?
- Я понял вас. И что потом было?
- Понял, говоришь… Хорошо, если понял. Айрат  погиб. Они с Амирханом картошку возили по домам, продавали, ну и набедокурили, гранату бросили под армейский броневик, а потом удирать. Так в толк и не возьму, зачем они это сделали. Полагаю, что Амирхана рук дело, если Айрат за рулём сидел. Да и не в характере того. Но, что прошло, то прошло. В станице их нашли, и дом обложили. Там ребята русские, шибко разозлённые были за то, что их товарищей ранило. Мстили. Ну, а как? Кровь за кровь, на войне как на войне. Амирхан каким-то чудом смог убежать, а брат в доме остался лежать. А тот под амнистию попал, всё списали на войну. Но кровь  на нём осталась. Вину-то свою он вроде как искупил, детей Айрата на себя взял. Вот, нынче Зару замуж выдаёт.   
Старик надолго умолк, словно давал время, для осмысления,  потом вновь заговорил, но уже вполголоса:
   -У старшего-то, который Аслан, жена здесь была, с ребёнком, из наших она была, русская. – Старик опустил голову, потом махнул ей, раскидывая по сторонам накатившие слёзы. – Вон он, дом, за забором. Так и стоит в развалинах. Они же когда по их бэтээру из грантомёта саданули, прямо из окна... Их же в угол загнали пацаны - десантники. Там у них такое шило было, вся Чечня на него охотилась. Матёрый был парень. В Грозном по ночам, как на охоту, ходил за чеченцами, растяжки  в темноте видел. Крови вообще не боялся, а тут уж дослуживал, и по следу нашёл, прямо к дому привёл, выследил этих разбойничков.  Снаряд-то по броне попал, да рикошетом в соседний дом. – Ерофеич налил, и молча выпил, долго держал глаза закрытыми, не давая слезам выходить наружу. - Сестра моя там жила, Тоня. Дочка к ней убежала, пока те гранатомёт налаживали. Ну и, всех разом.
 Старик прекратил свой рассказ, вытирая рукавом мокрые глаза.  Пока он говорил, Михаил чувствовал, как учащается пульс на его висках, как холодеют руки, и сводит скулы. Он даже испугался, что хозяин это заметит, потому что понял, что речь шла именно о той семье, в которой он родился.
- Да чего уж, ворошить прошлое. Не знаю, зачем тебе это всё надо. Давай, Миша, на посошок, чтобы погулял хорошо. О прошлом не горюй, пустое, а свадьба - это дело хорошее, от неё люди рождаются, будет кому солнышку радоваться, землю в порядок приводить. А без людей земля и быть не может. Ну, не прощаемся, ещё увидимся. Зайду ещё, соседа поздравить, счастье пожелать молодым, они мне как родные.
      Снова надев наглаженные брюки с рубашкой, заботливо уложенные на спинку стула, Михаил пожал руку хозяину, и вышел на улицу.
- А это у тебя что, в рулончике? – спросил Ерофеич, когда Михаил вышел за калитку.
-Подарок, невесте.
- Это правильно, - кивнул старик. – Без подарков на свадьбу не ходят. Не разворачивай, потом погляжу. Ну, с богом.   
 
      Это был большой кирпичный дом, с высокими окнами, с пристроенной верандой, во дворе стоял длинный стол, вокруг которого сидели гости. Невеста, уже в другом платье, но таком же праздничном, в белом платке, первой увидела Михаила, и сразу потянула его к гостям. Здесь уже не было какой-то определённой церемонии, все непринуждённо общались, детвора резвилась вокруг стола, играя в пятнашки. 
- Как хорошо, что вы пришли, Михаил Олегович, - воскликнула Зара. – Папа поручил мне ухаживать за вами, как за самым дорогим гостем.
- Не знаю, мне неловко, вы меня простите, - стал кокетничать Михаил, посматривая по сторонам, и держа за спиной свёрнутый в рулон рисунок.
- Что у вас там? – заглядывая за спину, спросила Зара.
- Ну, так, небольшой подарок. – Михаил развернул картон, который ещё не успел окончательно оформиться в трубочку, на нём была изображена невеста. Ещё в школе, знакомясь со своим кабинетом, среди залежей красок на стеллаже, он увидел бутылёк чёрной туши, а до этого, в ванной Аслана приметил лезвия для бритья. Когда на глаза попался картон, то план действий по изготовлению подарка для невесты возник мгновенно. В доме у Аслана он полностью прокрыл тушью картон, точнее, его гладкую сторону, а после, дождавшись, когда тушь высохнет, при помощи лезвия, очистил его до белого цвета там, где должен был проходить контур лица невесты, которую он успел заснять на камеру в первый день свадьбы. Получилось очень эффектно и полноценно, в стиле плакатной графики.  Не хватало рамки, но это уже был вопрос времени.
- Я хочу, чтобы вы подписали мой подарок. – Зара резво убежала в дом, и вернулась с фломастером. Михаил пожал плечами, и, не задумываясь, подписал в правом нижнем углу, не разрушая композиции.
- Моей сестре Заре на память, - прочитала она. - Почему вы так подписали? Мы ведь не родственники? – Зара даже растерялась.
- Это чтобы не влюбиться в вас, - нашёлся Михаил, тут же пожалев о том, что сказал.
- Вы очень странный, - задумчиво произнесла Зара вполголоса, и краснея на глазах. Потом она ракетой  подлетела к мужу, с гордостью показывая свой подарок. Иван поглядел на портрет, потом на Михаила, и показал большой палец кверху: он был в восторге.   
- Смотрите, какой мне сделали подарок! –кричала Зара, показывая рисунок гостям. Портрет произвёл фурор, никто не ожидал увидеть невесту нарисованную таким способом. Потом Зара стала знакомить Михаила с гостями, многих из которых он уже узнавал, и это было странно - за такое короткое время запомнить лица, а кое-кого и по имени. Все хвалили его, и тянули к себе, стараясь угостить самым вкусным. Неподалёку готовили мясо, отчего двор был наполнен густой смесью дыма и специй.
Наконец-то застолье приняло стандартную форму, люди дарили подарки молодожёнам, произносили тосты, поднимая бокалы, кто с обычным соком, кто с вином, а кто и покрепче, ведь это был Кавказ, где уживаются самые разные традиции.
Снова заиграл аккордеон, ему подыгрывала гармонь, вернее, наоборот, но оба музыканта точно знали мелодию, под которую пели и танцевали одновременно: это был знаменитый «Эльбрус – красавец», плавно перешедший в дружную – орада райда. Припев и общее многоголосье так захлестнули Михаила, что он едва справился с накатившим восторгом. Не обошлось без «Землянички-ягодки», и казалось, что песням не будет конца. Немного пригубив за здоровье молодых, Михаил тоже подпевал, но на этот раз решил твёрдо выйти из праздника сухим.
Потом произошло неожиданное -  он увидел отца. Тот был с огромным букетом белых роз, и в сопровождении двух людей в штатском. Михаил точно знал, что это военные, выправка которых, как и отца, была видна за версту. Но ещё больше удивило, как его принимал  Амирхан.
- Какой дорогой гость! Какой дорогой гость! Вот человек, благодаря которому моя дочь выходит замуж. – Зара, посмотри, кто приехал тебя поздравлять! Сдержал своё слово. Но за тобой ещё кое-что, дорогой Олег Михайлович.
Поймав на себе удивлённый  взгляд сына, Брагин сделал любимый свой жест, прижав указательный палец к губам, и, когда Амирхан знакомил его с гостями,  Михаил едва не рассмеялся от этой конспирации, хотя, что-то ему подсказывало, что отец поступает, как и положено разведчику, по заранее задуманному плану.
Веселье разливалось по округе, неожиданно на зелёной лужайке образовался круг, и там без всякого музыкального сопровождения, но в духе национальной игры, начали бороться. Сначала выходили дети, мальчишки лет восьми. Победитель получал приз  - горсть конфет. Затем стали мериться силами подростки, вокруг которых сразу же прибавилось зрителей. Победителя ждал более внушительный приз  - футбольный мяч.
Когда дело дошло до взрослых парней, то в кругу были уже все гости, в том числе и невеста с женихом. Поединки длились недолго, и если кто-то оказывался на земле, пусть даже дотрагивался коленом, то это означало, что он проиграл. Каждый, кто выходил, опоясывался красным поясом. Борьба начиналась с того, что соперники брали друг друга за эти пояса, но никаких ударов, или подсечек, и тем более, захватов руками под коленями, не использовали. Победу достигали только за счёт гибкости торса и силы захвата.  За победу вручали красивый женский платок. Неожиданно кто-то выкрикнул: – Пусть новый учитель покажет себя! Михаил даже не сразу понял, что его хотят испытать на ловкость. Сначала он стал отнекиваться, объясняя, что не умеет, но кто-то из парней так удачно пошутил: «Во заливает, не умеет. А по рукам не скажешь, особенно как поздоровается». Народ рассмеялся, и даже стал хлопать, создавая единый ритм, как бы расступаясь, и втягивая героя в круг. Михаил растерянно посмотрел на отца, тот лукаво улыбнулся, пожав плечами, дескать, я тут не при чём, сам выбирал, и тоже стал прихлопывать. Пришлось выходить в круг. Его обвязала поясом сама невеста, и это ещё больше раззадорило гостей; упасть лицом в грязь было никак нельзя. Соперником вышел тот самый чеченский паренёк, невысокий, но крепкий на ногах. 
Они пожали друг другу руки, и судья, пожилой чеченец, развел их в стороны, сказав: - Боритесь честно, главное не победа, а удовольствие зрителей.  Михаил кивнул, и они сошлись под всеобщие возгласы и хлопанье в ладоши.
На первых же секундах Михаил понял, что соперник очень серьёзный, и скорее всего, занимался классической борьбой. Если бы не правила, то Михаил, не раздумывая, подсёк бы ему ногу, но этого делать было нельзя. Соперник не делал резких движений, но с помощью силы постепенно начал втягивать в свои движения Михаила, потом вдруг, сильно прогнувшись, оказался под ним, и резко подбросил его над собой, оторвав от земли, при этом  наклонив на бок. Михаилу стоило больших усилий, чтобы удержать хватку, иначе он оказался бы на траве, но в этот момент чеченец низко подсел, и колени Михаила коснулись земли. Бой был проигран, хотя, всё могло быть намного хуже. Народ дружно аплодировал, Михаила хлопали по плечам, давая понять, что он сражался достойно, но шансов для победы у него не было. Парень, довольный собой, искренне пожал ему руку, и уже, получив свой приз из рук невесты, собрался уходить из круга, как Михаил остановил всех поднятой рукой. Перед этим он поймал весёлый подмигивающий взгляд отца, и к нему пришла мысль: - А можно взять реванш? 
Все застыли в недоумении, в том числе и соперник. 
…- Только для этого мне нужна простая палка, типа черенка от лопаты.
Недолго думая, принесли лопату, сняли с неё железку. Все были заинтригованны, особенно соперник. Михаил деловито покрутил черенок в руке, словно пробуя его на вес, потом встал в середину: - В общем так… Этому виду борьбы меня научил меня отец, а его научил его отец, ну, и так далее. Вот конец, я держу одну сторону, а ты другую, и кто кого столкнёт с места.  Могу поспорить, что никто не сможет меня сдвинуть.
- А вот хвастать не надо, - произнёс Брагин - старший, в то же время весело подмигивая публике. 
Они встали в поединок, и почти мгновенно бывший победитель повалился на траву, даже не выпустив своего конца.
- Как ты это сделал? – возмутился он, вставая снова в центр. – Покажи ещё.
Через несколько секунд, под всеобщий хохот,  он снова оказался на траве. Потом стали выходить другие, и уже было понятно, что здесь игра нечистая.   
-Это спас, - громко произнёс один из гостей, рассмеявшись.  – У парня казаки в роду, что не видно, что ли. Остаётся узнать, откуда его отец. Сразу видно, терский характер, - приглушённо посмеявшись, продолжал старик. Это был Ерофеич. Игрой увлеклась ребятня, а гости снова расселись за стол, а Ерофеич, почему-то, оказался рядом с Брагиным.
Пока Михаил боролся в первой схватке, то потерял несколько пуговиц на своей рубашке. Он обратился к Амирхану за помощью, и тот позвал Зару. Она взяла его за руку и непринуждённо повела в дом.
- Вообще-то это женская половина, но сегодня никто ничего не скажет, потому что праздник, - весело сказала она. Голос у Зары был мягким и певучим, совершенно без акцента, она разговаривала так, словно русский был её родным языком. Михаил стянул с себя рубашку, и накинул на плечи длинное полотенце, которое дала Зара. Комната была просторной и светлой, но по всему, что он видел, казалось, что в ней не живут.
- Кто здесь живёт? – спросил Михаил, чтобы разбавить тишину.
- Будем жить мы с Ваней, пока Ванины родители не доделают пристройку. В этом доме никто не живёт, так, наездами, когда у папы выходные. Он в Грозном машины чинит, у него там вторая семья.
- Почему так?
- Это дом на двоих, с братом, но они уже двадцать лет не разговаривают. Но это между нами. Не знаю, зачем я тебе это рассказываю.
Пока Зара подбирала нужные пуговицы, и пришивала их, Михаил осматривался. На глаза попался портрет, точнее, групповой снимок в рамке. Он поднялся и подошёл, чтобы рассмотреть его получше. На нём, посреди цветущего сада, на одной лавочке сидели  две молодые  женщины, даже девушки, с длинными тугими косами. Они были ничуть не старше Зары, в платках, и платьях до самой земли, с детьми на коленях. У одного из малышей, которому было года три, были светлые волосы, другой был темненький, он был младше; ребёнок был очень симпатичным и со смышлеными чёрными бусинами глаз.
- Кто это? -спросил Михаил.
- Это моя мама с Гурамчиком,  и тётя Надя со своим сыном.
- Они похожи.
- Кто? Дети? У них же отцы - братья.
- Да нет, женщины.
- А… Так все говорили, но они не сёстры. Правда, они очень красивые?
- Правда.  А где сейчас твоя мама? Почему её нет на свадьбе?
- Мама умерла,  во время родов. Акушер был неопытным, не смог правильно принять роды.
- Тётя Надя… Она русская? – Михаил стал вглядываться в лицо ребёнка, и, подойдя ещё ближе к снимку, вдруг почувствовал, как в груди что-то зашевелилось, к глазам вдруг стали подступать слёзы. Скулы сковало, и его пронзила дрожь, буквально захватывая всё тело. – Мама, - произнёс он тихо, - мамочка, родная.
- Ты кто? –  Зара  отшатнулась, держа рубашку перед собой, как защиту.
- Это я... – Михаил прикоснулся пальцем к своему изображению.
- Микаэл! – вскрикнула Зара и пошатнулась. Он едва успел подхватить её, потом усадил на диван, и побежал на кухню, где столкнулся с Иваном.
- Что ты делаешь на этой половине?
- Где у вас стакан, или кружка? Вода где? Заре плохо.
Иван тут же обернулся, держа кружку с водой. Зара уже пришла в себя, но была бледной, как снег.
- Да что тут у вас? Вы чем тут занимались? – возмутился Иван.    
- Это Микаэл, Мика. Наш Мика.  Ваня, он нашёлся, он нашёл нас.
Ваня стоял растерянным, с красным лицом, отчего его белые волосы казались ещё ярче и неправдоподобнее.
- Я её брат,  - произнёс Михаил, указывая на снимок, и едва сдерживая эмоции. Там моя мама и её мама.   
Иван нагрел кипятка, потом заварил в пакетиках чай. Некоторое время сидели молча.
- Как ты нас нашёл? Ты специально приехал? Или это случайность? - спросила Зара, уже придя в себя. Ваня сидел в сторонке, и казалось, безучастно смотрел в окно.
- Это благодаря вам, тебе и Ивану.  А ещё Гураму, которого я, действительно, случайно встретил в Москве.
- Но мы ничего такого  не сделали.
- Вы остановили моего отца. Вспоминайте. Он приехал с розами сегодня.
- Дядя Олег? Он твой папа? Тот, кто тебя усыновил? - Зара снова стала терять самообладание, и, если бы не Ваня, то опять упала бы в обморок. 
- Только не выдавайте меня, пока.
- Но почему?  - возмутился Иван. Тебя же столько лет ждали.  Это не по-человечески, не по-мужски.
- Всему своё время. Пусть всё само произойдет, иначе для чего я здесь, ребята?
- Ладно, братан, - махнул рукой Иван, поднимаясь со стула. – Но мы за себя не отвечаем.
Когда они выходили, вокруг, казалось, ничего не изменилось, светило вечернее солнце, ласково касаясь лиц гостей, уже не было так жарко, как вначале, люди по-прежнему веселились, кто-то играл на гармошке, а кто-то ходил по кругу в плавном движении  танца.
- А ты что же, меня не узнаёшь? – спросил Ерофеич, обращаясь к Брагину. Тот пристально посмотрел в лицо старика, потом отвёл взгляд, осматривая тех, кто был поблизости, словно видел в них для себя опасность, или нежелательное участие в разговоре.
- Я тебя помню, отец, - глядя в прозрачные глаза, произнёс Брагин. -Ты пришёл тушить  тот дом.
- Хорошая у тебя память, - сухо смеясь, ответил старик. – А ты почти не изменился, или у меня эти годы, как один пролетели.
- Скорее всего. С возрастом время летит быстрее, и начинаешь вспоминать то, что происходило давно.
- Именно так и происходит. Не знаю твоего имени, мил человек, помню, что ты командовал бойцами. Станицу вы  держали в порядке. За это тебе спасибо.
- Не за что, - притупив взгляд, ответил Брагин, поглядывая на Сотникова, который в это время пробовал играть на аккордеоне.
- Хочу тебя спросить… - Старик налил в стакан воды и выпил. – Где ребёнок, которого ты со своими бойцами вынесли из того дома, мальчонок. Ты что-нибудь знаешь про него?
Брагин некоторое время молчал, почему-то высматривая сына:
- Знаю, отец. С ним всё нормально, он жив.
Старик вспыхнул лицом, и стал искать глазами кого-то среди гостей,  но потом снова вернулся к Брагину:
-  И ты можешь сказать, где он?
- Конечно, - нарочито тягуче, ответил Брагин, замечая, как из дома в сопровождении молодожёнов выходит  его Миха. По взволнованному лицу сына, и по тому, как неуверенно идёт невеста, поддерживаемая мужем, Брагин понял, что в доме что-то произошло, и скрывать что-либо дальше уже нет смысла, что всё пришло к своему естественному завершению. Хотя, скорее всего, всё только начиналось. – Вон он, мой Миха.
- Я так и думал, - рассмеялся старик, хлопая себя по коленям. – Родные мои! - воскликнул старик, поднимаясь во весь свой рост над столом, словно сухое, но крепкое дерево, - я предлагаю всем налить в свои бокалы, доверху. Всем, даже тем, кому аллах не велит это делать в обычное время. Но сегодня день особый, и не только потому, что Зара нашла себе лучшего парня на этой земле. А потому что… - Старик сделал паузу и посмотрел сверху на Брагина.  Потом он стал собирать взглядом всех, кто его слышал, убеждаясь в том, что все выполнили его просьбу. Некоторое время стояла тишина, люди застыли в немом вопросе.
- Что случилось,  Ерофеич? – спросил Амирхан, подходя к Заре,  и замечая, что дочка только что пережила стресс. – Почему так говоришь? Мы все ждём.
- Пусть он скажет, - улыбнулся старик, кивая в сторону Михаила. – Пора, Миша, мы слишком долго ждали.
 Михаил улыбнулся, едва сдерживая эмоции. Он и не думал, что всё произойдет именно так, но давно был к этому готов.  Слёзы выплеснулись рекой, он подошёл к отцу, и обхватил его своими сильными руками, не в силах что-либо говорить.
- Это Микаэл! – закричала Зара, прижимая к груди рамку с фотографией. - Наш Микаэл вернулся. 

Когда всё улеглось, и гости уже начали постепенно растворяться в ночной тишине, вынося неизгладимые впечатления от праздника, а кто остался, перешли на веранду, Михаил вышел на улицу. Отец стоял рядом, и, как всегда, курил.
- Бросал бы ты, батя, эту дурную привычку.
- С вами бросишь, - отшутился Брагин - старший. – Тебя точно не надо подвозить? Не потеряешься?
- Столько лет не терялся, а сейчас чтоб потерялся?
- Ну, тогда давай, с богом, сынок.
- Я позвоню завтра, и тебе, и маме.  И деду тоже. 
-Хорошо, - кивнул безучастно Брагин, проглатывая комок.
- Спасибо тебе, папа.
- Не за что, сын.

                ***

       Сначала он просто шёл, отмеряя шаг за шагом, но потом вдруг почувствовал, как его толкает, даже несёт какая-то сила. Остановился он уже перед зданием школы, где с левого торца, как обычно, в окнах горел свет. Он постучал, потом толкнул дверь, было не заперто. 
- Можно? – непонятно зачем спросил Михаил, уже разуваясь в небольшой прихожке.
- Почему нельзя? –донеслось из комнаты. – Гостям завсегда рады. - Ответ был произнесён в самом, что ни на есть, русском стиле, совершенно не по-чеченски, но теперь, зная, настоящую профессию хозяина, Михаил совсем не удивился этой произнесённой фразе.
- Как погуляли?
- Хорошо, отец, лучше не бывает.
Возникла пауза, хозяин, очевидно, осмысливал произнесённую фразу. Михаил достал из пакета фотографию, и осторожно протянул Аслану.
- Зачем ты принёс эту фотографию, -спросил недовольно Аслан, неуверенно принимая её из рук. – Зачем ты принёс её?
Михаил улыбнулся и сделал шаг навстречу.
- Там моя мама, -едва сдерживая колыхание внутри произнёс Михаил.
- Ты? – Глаза Аслана широко раскрылись.
- Да.

От автора:
Однажды я проснулся, была глубокая ночь, тело вибрировало, словно его только что собрали по кусочкам, буквально каждая его клетка гудела; это было странное и необычное чувство, словно тебя выдернули из другой реальности. Известно, что даже самые яркие сны растворяются в течение нескольких минут, а иногда и секунд после пробуждения, но этот сон продолжал удерживаться в памяти. Я судорожно стал записывать, благо ручка была под рукой, и бумага тоже. Я записывал, словно под диктовку, до самого утра, и после, в течение недели разные детали  продолжали всплывать в памяти. Это была Чечня и война, которая произошла больше двадцати лет назад. Я не сразу решился сесть за повествование, потому что сама темя для меня на тот момент казалась неприятной, да и не исследованной, но кто-то внутри удерживал перед внутренним взором это немного мутное пространство, где герои продолжали жить, и тем самым втягивая меня в свою историю. А потом я погрузился в тему и написал повесть, как видел, как чувствовал, как понимал, не зная ни самой Чечни, ни её людей, и тем более языка. Конечно, мне был необходим дополнительный материал, для чего я залез в интернет, где среди прочего наткнулся на «дневник военврача». Это был необычный документ, жёсткий до предела, честный и вполне читаемый, но тогда я не смог осилить и пяти страниц, не хватило духу.  Но даже эти несколько страниц потрясли меня, и дали понимание настоящего. Тогда и мысли не возникло, использовать эту рукопись, а появилась она на фоне того, что произошло на Украине, совсем недавно, где как под копирку стали происходить события минувшей Чеченской войны. Я снова отыскал «дневник», правда текст его уже был изрядно «потрёпан»  пользователями, и пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать всё в целое. Полагаю, что без этого дневника  повесть о «последней войне» была бы не полной,  не настоящей, и выражаю огромную благодарность её автору, имя которого я, к сожалению, так и не узнал, сколько не искал. Вполне допускаю, что он уже не в России, и за эти годы с ним могло произойти  что угодно. Однако, это ничего не меняет для меня, пишущего о войне, и всецело доверяющего тому, кто её видел собственными глазами, и полил поле битвы своей кровью. Полагаю, что этот человек отнесётся с пониманием к тому, что я использовал его «дневник», потому что всё, о чём он писал, и что видел и прочувствовал, необходимо именно сегодня, когда идёт война и льётся кровь, и когда русский солдат, и вся Россия снова переживает трудные времена, и обязана выстоять, ибо Россия навсегда.