По-людски

Ранним утром, беззвучно рассекая крыльями молочный туман, над селом пролетели последние дикие гуси.

Как тени ушедшего лета.

Как не высказанные вслух мысли о наболевшем.

Как прощальные строчки о безбедном житье.

Стоя посреди своего двора, проживающий с престарелыми родителями суровый холостяк Степан Криунов проводил их долгим молчаливым взглядом. И, думая о своём, громко крякнул.

Проходившая по улице, мимо его калитки, засидевшаяся в девках, переборчивая  Мария Крестова остановилась.

- Опять? - вызывающе крикнула она вглубь двора.

- Что? - не понял её Степан.

- На что намекаешь?

- Не понял. Ты это о чём?

- Почему крякаешь?

- Да я не тебе!

- А кому? Кроме меня вокруг никого!

- Мыслям своим!

- Знаю я эти мысли твои! Ты чего ко мне пристаёшь?

- Когда?

- Всегда! Где только видишь меня!  То на почте, то на автобусной остановке, то в магазине!.. Чего ты добиваешься? Я - не утка! Чего всё время крякаешь?

- Ты о чём? - опять не понял её Степан, подходя к калитке.

- Не понимаешь?

- Нет.

- Говорю:  не крякай! Мне уже совестно перед людьми!

И ушла.

Степан в недоумении постоял, пожал плечами, ещё раз глянул в небо, залитое молоком утреннего тумана. И молча вернулся к повседневным делам по хозяйству.

То к одним делам.

То ко вторым делам.

То к третьим.

И всё думал и думал.

О том думал, что на почте пришлось заплатить за электричество почти на половину больше, чем в прошлом месяце.

Что подорожал и хлеб в магазине.

Что даже частник Мишка Узваров повысил цены за проезд на своём автобусе-драндулете.

Что государство уже и не государство, а какая-то частная лавочка...

А утро, тем временем,  расцветало декабрём. Расцветало и расцветало.

Под звонкие крики петухов, белый туман, кристалликом за кристалликом, разукрасил инеем  прежде чёрные сады. Крест на куполе деревянной церкви. И провода телеграфных столбов.

Небо прояснилось.

Над крышами села выплыло красное  солнце...

Выйдя из коровника и оглядевшись по сторонам, Степан снова крякнул.

- Что? - откликнулась от калитки вся в белоснежном пуху,  проходившая в обратную сторону Мария.

Степан поднял вверх большой палец руки, улыбнулся похорошевшей округе.

- Ну, наконец! - улыбнулась ему и Мария.

- Ты о чём? - опять не понял её приуставший от работы Степан.

- Не крякаешь, а признаёшься по-людски!.. Хорошо! Я подумаю! Завтра скажу!

И снова ушла. Стройная, гордая, неприступная.

А вечером пошёл первый снег. И стало окрест ещё краше.