Бес попутал

1

В молодости Вера выглядела старше своих лет, хотя издалека, худая и нескладная, она напоминала подростка. Тоненькие и всегда несвежие русые волосы, обволакивая маленький затылок, были убраны в низкий хвостик. Кожа на лице земляного оттенка уже прилично морщинилась для двадцатишестилетнего возраста. Одевалась женщина бедно и нелепо. Да и для кого ей наряжаться? В жизни Веры существовала лишь одна цель – выжить.
Образования она никакого не получила: в детстве пьющие родители ей не занимались. К своему совершеннолетию Вера осталась совсем сиротой – пришлось соглашаться на любую работу. Утром мыла полы в подъездах, а с обеда до самого вечера разносила почту по маленькому городку. Веру все знали и очень жалели. Некоторые одинокие старики всегда приглашали ее к себе пить чай.
Однажды вечером ее пригласил на ужин пожилой мужчина. Вера согласилась. Но вместо привычного чая или супа на столе стояла бутылка шампанского, коробка конфет, блюдо с тонко нарезанными дорогими колбасами и сырами, миска с фруктами – некоторые Вера даже ни разу не видела в своей жизни. Веру потрясло такое неожиданное и экзотическое угощение. После выпитого впервые шампанского, девушка несколько захмелела. Мужчина не упустил момент и воспользовался пьяненькой сироткой.
После этого события мужчина делал вид, будто ничего не произошло, даже когда у Веры стал округляться живот. Безмолвно принимая почту, он равнодушно закрывал дверь перед самым ее носом. Девушка, опасаясь огласки, никому не сказала о случившемся и мужчину доставать не стала. На вопросы Вера не отвечала: уходила или молчала, опустив голову.
Тогда совсем одинокая Вера с ребенком на руках обратилась за помощью к церкви. Именно тогда у нее появилось фанатичное и ревностное отношение к религии, доходящее до жестокости.
– Молись! Молись, я тебе сказала! – шипела она на своего уже подросшего сына Диму и шлепала его полотенцем, поджав узкие губы.
Щупленький мальчишка, вжимая в плечи свою голову с жиденькими русыми волосиками, расторопно крестился перед домашним иконостасом – низеньким столиком, заставленным иконами. В центре стола теплилась лампадка, вздрагивая пламенем от взмахов женщины.
– Нам бог не дает счастья из-за тебя! Из-за твоего мерзкого поведения! Как же я грешна, Господи! Будь милостив, помоги воспитать это дитя, блудом грешным зачатое!
Упав на колени рядом с мальчиком, женщина хлестала себя по щекам и молила о прощении. И только после этого Вера могла, как ни в чем не бывало, обнять Диму и гладить его по голове. Она любила своего ребенка, но моральные страдания этой бедной измученной женщины не позволяли проявлять свою любовь иначе.
Она молилась всегда и везде, нарочно причиняла себе боль за любую свою ошибку или шалость сына, которому нередко доставалось. Ведь Дима рос совершенно обычным ребенком: ему, как и всем, хотелось веселиться, баловаться, привлекать к себе внимание. Но это лишь раздражало Веру.
Дима родился слабым: совсем маленький рост, чрезмерно худощавое тельце. На овальном заостренном лице исподлобья сверкали два серых маленьких глаза. Ребенок часто болел и неделями не посещал школу. У него сразу не заладились отношения с другими детьми. В школе учителя лишь жалели его, и, закрывая на все глаза, ставили тройки. Однако уже к десяти годам - правда, по настоянию матери - прочитал Ветхий Завет, дважды перечитал Евангелие и вполне по-взрослому рассуждал о жизни и смерти, о существовании ада и рая, о грехе и спасении души человеческой.
Внезапно проказы исчезли. Дима пытался вести себя смиренно, соблюдать все посты и церковные праздники, жить праведно, хотя из-за возраста это не всегда удавалось. В школе пытался усмирять одноклассников и проповедовать, но дети лишь смеялись и поколачивали его, обзывая «святошей». Это прозвище прилипло навсегда.
После школы Дима с трудом окончил училище: интерес к обучению отсутствовал. Зато интерес к религии не пропадал. Отношения с ребятами, и без того сложные, совсем испортились. О девушках и речи не шло. Дима замкнулся, порой проявляя агрессию. Внешне выглядел неприглядно и неопрятно: лоснящиеся волосы, как у матери, зачесывались в жиденький хвостик на затылке, лицо в подростковых прыщах, а на правом ухе блестела золотая серьга в виде небольшого кольца. Изначально Вера не позволяла брать это украшение – оно досталось ей от матери, но вскоре поняла, что уже не способна давить на повзрослевшего сына.
В армию Диму не взяли. Тогда он впервые столкнулся с психиатрическим обследованием. До тридцати лет часто менял работу: ему не удавалось долго держаться из-за своего вспыльчивого характера. Однажды пришлось даже подраться, и Диму в очередной раз уволили, хотя зачинщиком являлся не он. После этого случая он больше не устраивался на работу. Иногда помогал Вере на почте или кому-нибудь на огороде за мешок картошки или ведро яблок.
Женщины в жизни взрослого Димы по-прежнему отсутствовали. Да и какая приличная девушка обратит внимание на грубого и замкнутого мужчину, не способного обеспечить даже себя. А образ подростка с немытыми волосами и серьгой в ухе оставался вплоть до сорока лет.
Примерно в этом возрасте у Димы внезапно возросла любовь к богу. Он часто посещал местный храм, регулярно ходил на исповедь и причастие, вызывался на любые церковные работы. И тогда Вера подсказала сыну устроиться алтарником. Денег сильно не хватало: тяжелая болезнь вынудила ее уйти с работы. Он с радостью согласился, надеясь, что именно там найдет свое утешение. Где еще его могут понять, помочь и накормить куском хлеба? Да и в храме его уже отметили хорошим словом.

2
 – Слышишь, Петровна, – полушепотом обратилась одна пожилая женщина к своей собеседнице вечером на лавке у подъезда. – Сосед наш опять видимо Верку за что-то воспитывает. Шлепает ее, вон, слышишь как? Верку жалко. Вырастила, называется. А еще богу служит, «святоша» ...
– Нин, да откуда тебе знать-то, что у них там происходит? – вмешалась еще одна женщина, совсем старая бабушка. Она сидела рядом, облокотившись на свою клюку.  – Он служит хорошо, всегда строго все соблюдает, праведный!
– Да тише ты, Мая, не ори! – шикнула на нее Нина. – Праведный? Давно ли он праведный стал? На материной шее до сорока лет жил! Сейчас хоть кусок хлеба приносит. А за квартиру долги, кто отдавать будет?
– Главное то, что сейчас исправился, - спокойно произнесла Валентина Петровна, все это время молчавшая, увлекшись семечками. – Раз богу молится и служит, значит понимает, где виноват и сам отчитается, как время придет. В храме восемь лет уже! Иначе бы не держали. Не верю я, что плетут про них. Да и не наше это дело. За своими детьми следите.
В эту минуту из подъезда вышел Дмитрий.
– Здравствуйте, Дима! – приторно улыбаясь и с легким поклоном обратилась к нему Нина.
– Добрый вечер… – мрачно ответил мужчина и прошел мимо сидящих соседок быстрым размашистым шагом, привычно поглаживая свою жиденькую бородку.
– Как здоровьице у Верочки? Почему к нам гулять не выходит? Погодка какая…
Дима остановился, резко повернулся и строго спросил:
– А она разве когда-нибудь к вам выходила гулять-то?
Лицо женщины вмиг покраснело, она открыла рот, чтобы что-то ответить, но не нашлась.
– Поэтому не надо задавать глупых вопросов! – резко окончил Дмитрий и пошел дальше.
Когда он скрылся за домом, Нина отошла от оцепенения и молвила:
– На литургию пошел, «святоша».

Во время приготовлений к вечерней службе Дмитрий увидел, как в зале храма какая-то прихожанка ставит свою зажженную свечку в переполненный подсвечник перед иконой. Он стремительно подошел к женщине и грубо сделал замечание:
– Ты что творишь? Ты не видишь, что там уже есть свечка?
– А куда мне ее поставить? – растерялась прихожанка.
– Сказал бы я тебе, куда ее поставить! Убери свечу, – он достал из одного отверстия почти растаявшую свечу и выбросил ее в коробочку для огарков н полу. – А теперь ставь свою.
Батюшка, отец Александр, не раз наблюдал подобную картину. Последние годы Дмитрий нередко вел себя грубо с прихожанами. На него часто жаловались и даже ходили слухи, что он вне церкви палкой гоняет дворовых мальчишек. И чем дальше, тем дело обстояло хуже.
– Дима, подойди, – обратился однажды к нему отец Александр. – Иди домой, пожалуйста. На службу надо приходить смиренным, а не возбужденным. Иди домой, а завтра мы поговорим.
Но на следующий день в храме с Димой попрощались. Отец Александр прекрасно понимал, что мужчина болен, и не мог нести эту большую ответственность. Мама Димы часто наведывалась в больницу для умалишенных, а он отказывался: пару раз за всю жизнь посетив врача, лечение которого ограничивалось лишь списком успокоительных таблеток и витаминов, Дима забыл туда дорогу.
– Слышала, Петровна, а «святошу» нашего погнали с храма-то! – довольным голосом сообщила новость Нина своей соседке, сидящей на противоположной лавке. – Вот вам и праведник! Его и мальчишки местные презирают, а он их даже приструнить не может! Тоже мне «святоша» ... Как горный козел со своей бородкой прыгает, бегает за ними, а им радость его потравить. Только женщин воспитывать может.
Валентина Петровна в ответ махнула рукой.
Из-за угла показалась фигурка сгорбленной старушки, которая медленно приближалась к подъезду, где друг напротив друга грелись на солнышке две соседки.
– Мая, откуда ковыляешь? – крикнула Нина пришедшей старушке.
– Ходила Василию за мойвой. Разорит меня, проклятый кот! Сама не ем рыбу – все ему. Только и держу, что лечит сердце мое урчанием своим.
– Слышала, что говорю-то?
– Да где же мне слышать? Я только пришла.
– Я говорю, что «святошу» нашего с храма-то погнали! А ты говорила мне, что праведник! Вот тебе и праведник!
– Ты только проснулась, Нина Николаевна? – хрипло смеясь, ответила Мая. – Он уж месяц в церкви деревенской служит. В этой, как ее… Осиновке! Там одна знакомая у нас работает, так говорит, что не мужчина он, а ангел!
– Ну, не знаю, Мая! – расстроено всплеснула руками Нина Николаевна. – Тут тоже с ангела начинал! А, видишь, погнали!
– Да откуда же тебе знать, что погнали, Нина? Может, его перевели, – уже сердилась старушка. – Ну, тебя… Спорить еще с тобой. За что только ты их так ненавидишь?
– С чего ты взяла-то, что я их ненавижу? – удивленно воскликнула Нина, опять всплеснув руками. – Мне Веру жалко, только и всего!
– Так тогда помоги им лучше.
– Как?
– Как-нибудь. Ладно, пошла я. Мне кота кормить надо, – тихо пробормотала Мая и пошла в сторону своего подъезда.
– Ты выходи к нам-то! – крикнула ей вслед Нина Николаевна, на что та лишь махнула рукой, даже не повернувшись.

Спустя два года Дмитрий как всегда возвращался домой из Осиновки. Уже возле своего подъезда мужчина получил удар по плечу футбольным мячом. Оглянувшись, он увидел группу ребят, которые стояли во дворе на поляне перед домом и с довольными лицами смотрели на него.
– «Святош», подай мяч! – крикнул один из них, белокурый высокий мальчишка лет тринадцати.
Дима поднял мяч и бросил его в подвальное окно, расположенное под балконом квартиры на первом этаже.
– Эй, ты чего, совсем страх потерял! – удивленно и злобно крикнул тот же мальчик. Потом поднял камень и бросил его в Дмитрия. Камень попал мужчине в ногу.
Дима резко развернулся и помчался за ним, но догнать разбежавшихся мальчишек так и не удалось. Возвращаясь, Дима слышал, как ему вслед летели шуточки и оскорбления. Кто-то из них упомянул его больную мать. Мужчина понимал, что они его всего лишь дразнят, поэтому пошел домой, сдерживаясь изо всех сил.
Когда Дима отворил входную дверь, ему в лицо пахнуло привычным для него запахом лекарств и немытого тела.
– Я вернулся, – грубо крикнул мужчина и стал раздеваться.
В ответ не раздалось ни звука.
– Ты что, оглохла ко всему? Накрой ужин!
Но и в этот раз никто не ответил Диме. Не снимая ботинок, он вошел в комнату и обнаружил, что мать лежит на диване и не двигается.
– Сколько можно валяться? – сын схватил ее за руку, но в эту же секунду остолбенел. Верина худая рука была холодная и деревянная. Пульс отсутствовал. Дмитрий громко зарыдал, уткнувшись лицом в ее костлявую безжизненную грудь.
Дмитрий не приходил какое-то время на службу после похорон Веры. Для него это стало невыносимой потерей. В его жизни никого не оказалось ближе матери. И несмотря на их сложные отношения, Дима очень любил мать и крайне зависел от нее. Она всегда и во всем его поддерживала, кое-как, но выполняла домашние дела. У них всегда находилось, о чем поговорить, хотя он разговаривать попусту не любил. Теперь же дом опустел. Казалось, что в нем стало холодно и невыносимо тоскливо.


3
Однажды вечером Дмитрий стоял на коленях перед домашним замасленным иконостасом и читал каноны. Открытый настежь балкон доносил летнюю прохладу. Вскоре тишину нарушил хохот мальчишек, рассевшихся на скамейке возле подъезда. Они часто там сидели летними вечерами и бурно что-то обсуждали. Обычно Дмитрий просто закрывал балконную дверь, но на этот раз решил все-таки их прогнать. Выйдя на балкон, мужчина сразу приметил тех самых ребят, которые не раз уже его обижали. Ребята общались так шумно, что в Диме моментально все забурлило от ненависти.
– Эй, хорьки! Разошлись быстро!
Компания подростков замолчала.
– А, это наш «святоша» все не уймется! – ломающимся подростковым голосом усмехнулся тот самый белокурый задира. – Закрой дверь с той стороны, «святош»!
Ребята бурно захохотали.
– Я тебя убью! – крикнул Дмитрий и исчез в сумраке квартиры.
– Ребята, бежим! Сейчас этот больной выскочит! – крикнул кто-то из компании, и все с хохотом разбежались.
Мужчина быстро летел вниз по лестнице и случайно задел соседку Валентину Петровну, выходившую из своей квартиры. Возле подъезда Дима уже никого не нашел. Возвращаясь, он опять встретил Валентину Петровну.
– Дим, ты чего за ними все носишься? Успокойся уже, а то им лишь бы тебя потравить. Не будешь обращать на них внимания, так сразу и прекратят, – спокойным и теплым голосом сказала женщина.
– Валентина Петровна, его время выйдет!
Женщина покачала головой и скрылась за дверью своей квартиры.
Через несколько дней Дмитрий вернулся на службу. В тот день она показалась ему особенной. Именно тогда он молился как-то более усердно, с некой радостью или даже легкостью. Вечером, выходя из церкви, он заметил, как необыкновенно пахнет на улице после дождя: чем-то освежающе сладким с горькими нотками промокшей земли. Солнце уже тянулось к закату.
Дима отправился домой, но ему не хотелось туда. Он бы с удовольствием уехал далеко или обошел пешком весь земной шар. Дмитрий уже несколько дней не принимал таблетки, которые прописал ему накануне врач. После смерти матери он на могиле дал обещание заботиться о своем здоровье. Но таблетки всегда только ухудшали его самочувствие, заставляли чувствовать тяжесть где-то в области груди.
Не успев выйти из-за угла своего дома, он обнаружил возле подъезда ту самую компанию во главе с белокурым задирой. Руки Дмитрия нервно затряслись. Внутри что-то словно запрыгало и забилось о стенки в поисках выхода. Он обошел дом с другой стороны. Мужчина остановился на полпути, уговаривая себя переждать и успокоиться. Но где-то глубоко внутри уже кто-то принял за него решение еще пару дней назад. Мужчина глубоко вздохнул и быстро пошел вперед к своему подъезду.
Подкравшись к лавке, где сидело трое ребят, он достал из кармана складной нож, который положил в свою сумку еще с утра.
– Ваше время вышло! – жестко отрезал Дима, обращаясь к знакомому белокурому мальчишке.
Троица пустилась наутек. Выпучив свои голубые глаза, белокурый мальчуган бежал от озверевшего мужчины с ножом без оглядки, а задиристость и надменность на его лице сменились выражением беспомощности и дикого страха.
– Прости! Прости! Прости меня! Прости! – на бегу кричал во весь голос подросток.
Но Дмитрий знал, что никогда не простит тех, кто когда-либо посмел его обидеть. Он был не в силах уже остановиться. Алтарник догнал и повалил мальчишку. Подросток морщил лицо от пронизывающей боли, впиваясь «святоше» в глаза стекленеющим взглядом, и по-прежнему повторял, но уже хрипя со свистом:
– Прости, прости…

***
Дмитрия признали душевнобольным. Его многие проклинали. Но нашлись и те, кто встал на защиту «святоши». Однажды, обвинив в случившемся мальчишек, сказали, что «ангела во плоти просто бес попутал».