Глава 8

 

   Придорожная трава, покрытая пылью, страдала от нещадных лучей полуденного солнца.
Давно не было дождя. Мелкие камешки известняка,
покрывавшие накатанную дорогу, дробились, раздавливались колесами повозок и тяжело нагруженных арб, копытами лошадей и волов,
превращались в пыль. Серая пыль, обычно смывалась дождями, а сейчас она укрыла все толстым слоем и, казалось, что все лежит под пеплом.
Зной… Дорога извивалась меж холмов, то поднимаясь, то опускаясь,
местами шла руслом пересохших ручьев. Мелкий кустарник свернул свои листики, пытаясь сохранить последние соки, эту влагу жизни.
Редкие ивы, причудливо извитые, закрученные, растрескавшиеся, походили на диковинных зверей, мучимых жаждой.
Они поникли, казались плачущими. Дорога жила, она много знала, видела, страдала, радовалась...

   Всадник, покрытый дорожной пылью, неспешной рысью догонял очередную арбу.
Поравнявшись, поприветствовал двух сопровождавших мужчин: «Салям
алейкум!». Тот, который казался старше, ответил на приветствие: «Алейкум
салям».
Второй пристально всматривался в наездника.
-Что, жарко?- начиная разговор, спросил джигит. Жеребец обнюхивал придорожную траву, фыркал,
белая пена падала с губ коня, ком ее завис на фиолетовой головке цветка репейника.
Колючий, пыльный, с этой пеной на фиолетовой шишке-цветке, репейник вызывал двойственные чувства...
Здесь, при дороге, в пыли, без воды, в зной, казался он мужественным и стойким, а с другой стороны, выглядел смешным и даже жалким.
Пена свисала, как укор бессилию, зависимости от обстоятельств, заставляла терпеть, мучиться, сносить позор.

   Мужчины остановили волов.
-Что, застава далеко? - спросил всадник.
Старший неторопливо отвечал: «Нет, кордоны на узких тропах, где "волки"
крадутся. Тут, до Гоцатля, нет солдат. А ты, кто будешь-то? Что спрашиваешь про русских, боишься их или дело к ним какое?»
-Да, дело у меня... Не совсем к ним, вот, к старшему... Он не договорил.
-Далеко ли еще до Гоцатля?
-Нет, версты две еще будет.
-Ну, спасибо, будьте здоровы, мир вашему дому.
Отдохнувший жеребец переходил на галоп.
 
   Все считали его дерзким, отчаянным, смелым, иногда безрассудным, безмерно рискованным, хитрым.
Он выбрал эту дорогу. Как замахал руками Сули, когда узнал, что он поскачет самой прямой, открытой дорогой до Гоцатля.
-Что ты, с ума сошел? Тебя ищут! Бакунинцы помнят, как ты их потрепал. Забыл, так они разом напомнят.
Зачем лезть на рожон-то? Сколько угодно скрытных троп.
Мурат улыбался: «Сули, кунак, посуди сам. Где они меня ждут? Они только и думают, что я шакал, и бегаю скрытно, лисьими тропами.
Там-то они меня и ждут».
Сули изумился логике Хаджи, а потом долго смеялся: «Да, кунак, твоя правда!
Кто додумается ждать тебя среди бела дня на главной дороге. Молодец, умно придумал.
Рискованное ты затеял дело. Ох, и расчетливый же ты. Я бы никогда до такого не додумался».

   На крыше сакли Мугутдина сидел младший сын Айдын, прислонившись к трубе, строгал ветку.
Хаджи - Мурат окликнул его, мальчик поднял голову, перестал строгать.
Вдруг, узнав Мурата, вскочил, с радостным криком скатился с крыши, подбежал, схватил уздечку, стал тянуть во двор.
Он кричал: «Я знал, я знал, что ты приедешь!» Мурат спрыгнул с коня.
Жеребец храпел, увидев в долбленом из камня корыте воду, тянул шею, приблизился боком и стал с жадностью ее пить.
Напившись, заржал, с нижней губы стекала вода, каплями падала на горячие камни и тут же испарялась,
оставляя только темные пятна.

   -Отец дома? - спросил мальчика Мурат. Тот посмотрел на него грустными
глазами и ответил: «Нет, он у больного, скоро должен вернуться».
-Как вы тут живете?
Айдын молчал, он стоял напротив Хаджи с опущенной головой. Казавшиеся несоразмерно длинными руки, еще не сформировавшегося подростка,
висели вдоль худенького тела.
В правом кулаке он сжимал кинжал, рука побелела.
Мурат переспросил: «Что-то случилось? Почему ты молчишь?»
Мальчик поднял голову: « Я знал, я говорил отцу, он не обращал внимания...».
В глазах заблестели слезы, голос его дрожал, он резко дернулся, уткнулся в грудь Хаджи - Мурата, не хотел показывать слез.
Мурат вспомнил, его всегда тревожило, не отпускала мысль о том, что когда-то рассказал ему знахарь о сыне, его предсказании о Аймеси.
Он отодвинул мальчика от себя, крепко держа за плечи, старался заглянуть в глаза ребенка.
Тихо спросил, надеясь услышать отрицательный ответ: «Что-то с Аймеси?»
Айдын смотрел на Хаджи, утвердительно покачал головой.
-Что же случилось?
В этот момент послышался скрип двухколесной подкатившей повозки.
Это был вернувшийся Мугутдин.

   Солнце склонялось к горизонту, спадала жара, стали заметны редкие птицы.
Айдын лежал на ковре, так было прохладнее. Мурат и Мугутдин сидели на подушках, пили чай.
Мугутдин, слегка раскачиваясь в такт монотонного рассказа, повествовал о случившемся, о постигшем их горе.
Смотрел в одну точку. Мурат заметил, что знахарь сильно состарился, появилось много новых морщинок, седина покрывала всю голову.
Прошло-то всего две весны, как они расстались.

   Мурат вздрогнул, высокий голос мальчика заставил выйти из состояния забытья: « Ты поможешь нам?»
Хаджи, ещё не поняв вопроса, быстро ответил: «Да, да помогу...»
Хаким сокрушаясь, обхватив руками голову, как бы отвечая сыну, говорил: «Чем тут поможешь, что можно изменить?»
Предсказания мальчика сбылись. То, что поведал ему Мугутдин, привело Хаджи - Мурата в бешенство, он ходил по кунацкой,
останавливался у холодного камина, стучал по стенке кулаком и повторял: «Нет, он меня запомнит надолго, надолго, на всю его проклятую жизнь!
Клянусь Аллахом, клянусь!

   Ну, как же ты мог ему поверить, как поверил в то, что твой сын убийца?»
Мугутдин с трудом шевелил сухим языком, голос его был сиплым, тихим: «Как я мог поступить иначе?
Он ведь не шутил, сколько он всякого уже натворил. Все жалуются, к кадию ходили, да толку с этого...
Русские позволяют, лишь бы держать всех в узде, чтобы не бунтовали.
Смотрят на бесчинства старшины, да вроде не замечают. Мулла и тот смотрит ему в рот.
Согласился венчать мою Аймеси с этим шайтаном, знал же все, все скомкал.
Быстро, быстро... Ты бы видел, как он высовывал свой большой палец, когда я руку держал за Аймеси, мулла не мог дотянуться...
Начальник, шайтан! А знаешь, в какую яму он посадил Магамета, до колена вода...
Ну, что я должен был делать? Я как увидел сына в яме, думал умру.
Спрашиваю его, а он смотрит в глаза мне и отвечает, что не убивал он того кунака, он сам сорвался со скалы.
Я верю ему, зачем ему его убивать? Как орал на меня старшина...
Говорил, что ему теперь только каторга, и скоро он сдаст его русским.
-И ты согласился! Как же ты мог поступить так с Аймеси?
-Я рассказал ей условия, Айдын слышал, может подтвердить. Я не принуждал ее...
Она согласилась ради спасения брата. Мы не находили
другого решения.

   Мугутдин сидел все в той же позе, продолжая покачиваться, обхватив голову руками.
- А где Магамет? - спросил Хаджи.
Знахарь поднял голову: «Я отправил его на заготовку дров. Приедет только к осени.
Ко мне часто заходит Гитин, я говорил тебе, что его отец хотел сватать Аймеси за него.
Он упрекает меня, а того шайтана хочет убить. Я не знаю, что ему говорить.
Боюсь за него, как бы чего хуже не вышло».
Мурат не слышал последних слов, стоял лицом в сторону востока, молился.

    Продолжение следует.