Глава 9

 

   Солнце уходило, катилось раскаленным красным шаром за вершины мерцающих в его лучах гор,
гряда которых дрожала и трепетала перед этой неукротимой силой.

   Мурат проскакал к центру аула по узкой, сжатой с боков саклями, поднимающейся вверх, улице, выехал на простор возле старой мечети.
Площадь была безлюдной.
Отыскав глазами нужную короткую улочку, одну из тех, которые, как лучи, уходили ступенями в гору, направил своего коня вверх.
Гора, словно подкова, с трех сторон, окаймляла площадь, и только четвертая сторона уходила вниз, в долину.
Он знал, что последняя сакля принадлежит старшине аула.

    Шум мелкой гальки, отлетающей от копыт жеребца, заставил старуху, которая рыхлила землю вокруг ствола засыхающего деревца, прекратить работу.
Это было редкостью, увидеть дерево в ауле, среди этого серого царства камня. Дерево умирало.
Старуха поспешно уходила в сторону сакли, оборачивалась, бросала короткие взгляды на приближающегося всадника, поправляла черный платок.
Когда Хаджи почти настиг убегающую женщину, она захлопнула за собой входную дверь.
Он стоял, обескураженный такой встречей.
Спрыгнул с коня, подошел к засыхающему дереву, сорвал желтеющий лист, стал растирать его между пальцами, смотрел на закрытую дверь.
Привязал коня. Он понимал, что если бы он начал стучать в закрытую перед ним дверь, то это выглядело бы вероломством.
В нем боролись два чувства: чувство справедливости и такта с одной стороны, а с другой - зло, которое накопилось,
и, как ему казалось, давало право быть настойчивым, перешагнуть через устои и традиции.
Замешательство, в сложившейся ситуации, поднимало в его душе волны негодования, возмущения и одновременно слабости.
Теперь он, этот лихой джигит, не знал, как поступить, когда перед его носом захлопнула дверь женщина.

   Стучать? Ломиться в закрытые двери? Но он не абрек... Неуверенно постучал рукояткой кнута в дверь.
Прислушался, из-за двери послышался тяжелый, продолжительный кашель.
Хаджи молчал, пытался подобрать слова, чтобы объяснить, что не желает плохого, только хочет спросить, дома ли хозяин.
Приближающийся шум шагов заставил Мурата обернуться. К нему стремительно подходил мужчина.
Он угрожающе махал руками, что-то кричал. Хаджи вытянул руку с плеткой вперед, молча, рассматривал подошедшего, пока тот продолжал кричать.
Наконец Мурат стал различать отдельные слова, и понял, что это хозяин, старшина аула. Внутри у него все кипело.
Ушли слабость, бессилие, которые он только что испытывал и которые мучили и обескураживали его.
Гнев, ненависть к этому шайтану, разом захлестнули, забурлили в нем, и уже готовы были вырваться наружу, чтобы уничтожить, убить, растоптать.
Но что-то удержало Хаджи от этого буйства, он опустил руку.
 
   - Ты кто такой?- продолжал кричать «хозяин». – Что ты здесь делаешь, зачем пришел?
Хаджи - Мурат смотрел на него в упор. Кричавший, как бы споткнулся, осекся, тихо спросил: « Ты кто?»
-Я, Хаджи - Мурат, знаешь такого?
Старшина отступил на шаг.
Мурат заметил, что лицо, которое было спрятано за рыжей бородой, побледнело.
-Так, вот ты какой. Не ожидал, что сам придешь... Ну, чего ты хочешь? Зачем пришел? Хочешь сам сдаться?
Тебя все ищут... Особенно бакунинцы... Жаль генерала.

   Старшина стал куражиться, соображал, как он сдаст этого беглеца. Возможно, повысят жалование.
Глаза его бегали, руки то и дело поднимались, в нем росло желание немедленно схватить и заковать человека,
за которого он непременно получит похвалу от самого генерала Клюгенау.
Подумал еще: « Жаль, что Мехтулинский ушел в мир иной, к Аллаху, преждевременно, вот он бы точно был рад встрече.»

   Размышления по поводу неожиданно привалившего счастья, прервал голос Мурата: «Ты спрашиваешь, зачем я здесь, зачем пришел?
Разговор есть у меня к тебе». Хаджи посмотрел в сторону закрытой двери.
Старшина, продолжая соображать, как поступить, как дать знать солдатам, перехватил взгляд Мурата.
- Разговор, говоришь, что же, тогда давай пройдем внутрь, поговорим.
Мысли лихорадочно сбивали одна другую, все думал, как же сообщить, как сообщить...

   За дверью продолжала кашлять старуха. На приказ хозяина открыть дверь, женщина отворила.
Теперь Мурат мог разглядеть ту, которую так напугал.
Лицо ее было серым, землистого цвета, морщины мелкой сетью-паутиной покрывали щеки, подбородок, губы были синюшные, слева,
у уголка рта, видна была капелька запекшейся крови.
Женщина была не так стара, как показалась Мурату сразу, ее глаза, хоть и потухшие, выдавали возраст.
Он понял, что чахотка убивала ее, она походила на то дерево, которое засыхало среди камней.

   Хозяин провел гостя в кунацкую.
-Я видел, как ты смотрел, на мою первую жену, - сказал с какой-то злобой в голосе старшина. - Болеет, чахотка, умрет скоро...
Мурат с брезгливостью посмотрел на этого мужа, переспросил: «Первая?»
- Да, первая. Вторая молодая, совсем недавно женился. Красавица.
Мурату хотелось удушить этого шакала, тут и сейчас.
Все в нем вновь закипело, заклокотало, он медленно выдавил из себя: «Где она?»
Старшина поднял глаза на Мурата, теперь он стал смутно догадываться, зачем этот абрек тут и почему спрашивает про Аймеси.
Помолчав немного, отвел глаза и спросил: «Зачем тебе это нужно знать, кто ты такой, что спрашиваешь про мою жену?»
Подскочил к стене, где висела шашка и ружье, пытался сорвать оружие с крючка, но Хаджи ловко перехватил его руку, крепко сжал, опустил вниз.
Оба молчали, только взгляды их бились до крови, бились насмерть.
Мурат вновь повторил вопрос: «Где она?»
Старшина, почти заикаясь, ответил: «Сейчас позову».

   У него в голове зрел план, он хотел закрыть Хаджи снаружи и позвать солдат.
Все суетился и повторял: «Сейчас позову, сейчас позову, ты только не беспокойся, подожди меня тут. Я скоро».
Он хотел выйти, но Хаджи - Мурат понял его игру, схватил за плечо, остановил, стал медленно притягивать его к себе,
одновременно угрожающим тоном говорил: «Собака, как ты поступил с хакимом, с его семьей?
Сколько тебя еще будут терпеть в ауле? Сколько жалоб на тебя еще ждать?
Шайтан, почему пользуешься своим положением? Тебя выбрали люди... Что с тобой стало? Забыл честь, забыл традиции.
Что, у русских научился? Но, ты, наверное, забыл, что Мехтулинского больше нет. Забыл о моем обращении?
Что, имама Шамиля, меня, народа не боишься? Знай, скоро все изменится и тебя, как бешеного пса пристрелят».

   Старшина все время пытался высвободить руку, грозил арестом, начал кричать, с надеждой на то, что кто-то все-таки его услышит и позовет солдат.
Его угрозы не особо трогали Мурата, он знал таких людей.
Это был трус, который мог, как шакал, доедать объедки за сильным, прятаться за спину власти.
Хаджи - Мурат с брезгливостью и отвращением смотрел на это жалкое подобие мужчины, оттолкнул его к стене, потянул шашку из ножен...
Тот выл, корчился на полу и все время, как это не было странным, угрожал, продолжал выкрикивать оскорбления.
Мурат с силой вложил шашку в ножны, так и не обнажив ее полностью и, подойдя ближе к беснующемуся, процедил: «Запомни, ты будешь жить дальше...
Ты будешь мучиться, ты будешь жить, как живой труп... Тогда ты, возможно, поймешь свой грех».
Хаджи хотелось пнуть это гнилье, но противно было марать свой сапог.
Он резко развернулся и вышел из сакли.

   Прошло немного времени...
Старшину несли на носилках. Пуля застряла в позвоночнике на уровне поясницы.
Он не чувствовал ног, все лежал на мягком войлочном ковре и вспоминал слова Хаджи - Мурата.
Первая жена вскоре умерла, а вторая, молодая и красивая, вскрыла себе артерию на шее, полоснув кинжалом.
Молодое дерево, у сакли справа, окончательно засохло.

        Продолжение следует.