Глава 13

 

   Тропинка, которая начиналась сразу за домом, уходила вверх, извиваясь между кустов колючей ежевики.
Внизу, под кронами молодых, курчавых дубов, каштанов, седых и, от этого, немного строгих буков, было приятно, свежо, пахло прелыми листьями, травой.
Солнце редко проникало сюда. Спелые, черные ягоды ежевики так и манили дотянуться до них и сорвать.
Вкус ее, сладковато-терпкий, утолял жажду. Но, осторожно! Шипы ежевики ранят больно...
Две сестры ушли немного вперед, иногда слышался их сдержанный смех.
Друзья, поотстав от девушек, шли медленно, больше молчали.
Их белые рубахи, здесь, в лесу, резким контрастом выделялись на фоне этой буйной красоты природы,
казались неестественными и даже вызывали тревожные чувства.
Высокая влажность и внезапно налетевший легкий ветерок, напомнили далекий Петербург.
Становилось прохладно. Саали выразил сожаление, что оставил китель дома.
Изим остановился, дотянулся до спелой ягоды, сорвал ее, слегка раздавив. Вдруг ягода выскользнула из его пальцев, упала на грудь.
Красное пятно, с легким фиолетовым оттенком, стало расползаться по рубахе с левой стороны.
Саали, в это время, повернулся в сторону друга. Переглянувшись, они несколько секунд молчали, а потом оба рассмеялись.
Девушки, услышав смех, повернулись, непонимающе смотрели на друзей.
Изим стоял на тропинке, двумя пальцами оттягивал рубаху, смотрел на пятно, затем пальцем стряхнул прилипшую косточку.
Широко окрытые глаза Саадат остановились на пятне, заметно было ее волнение, лицо ее стало бледным. От брата не ускользнуло беспокойство сестры. Он уже несколько дней замечал перемены в Саадат и догадывался об их причине…

   Решено было вернуться. Вершина, на которую они хотели подняться, сулила многое.
Все наперебой рассказывали гостю, какой изумительный вид открывается с этой высоты: долина Касумкента, утопающая в садах, река с ее порогами и водопадами, соседние вершины, которые так напоминают спину, давно вымершего, диковинного животного.
Вниз идти было легко.
Изим рукой задержал друга, тот повернулся к нему.
Лицо Изима было слегка розовым, несколько капель пота блестели на лбу, его глубокие, черные глаза искрились, выдавая волнение.
Рука все еще удерживала друга за плечо. Саали положил свою прохладную ладонь на кисть товарища.
- Что с тобой? - спросил Саали.
- Я не знаю, что-то со мной произошло в вашем доме.
- Да, что с тобой? Объясни толком. Заболел, что ли? Смотрю, ты какой-то совсем тихий стал, больше молчишь.
Тебе что-то не нравится у нас? Тоскуешь по дому?
- Что ты! Все хорошо! Наоборот, очень нравится! А особенно твоя сестра Саадат.
Изим изумился тому, что он сам сказал это.Он не мог ещё понять себя до конца, не мог разобраться в своих чувствах...
Но, сейчас, он вдруг понял, что так мучило его, что невыносимо было больше таить в себе, что рвалось наружу из его переполненной души.
Он весь был полон чувством таким щемящим, таким сладостно-томящим и, одновременно,
тревожным, пугающим своим ожиданием, неопределенностью, тайной.
Он еще сильнее покраснел, пот катился по щекам, рука, крепко державшая плечо друга, дрожала.
Саали рассмеялся: «Вот в чем дело! Да, брат, понимаю тебя... Ты знаешь, а мне кажется, что сестра моя к тебе тоже неравнодушна».
Изим смотрел на друга, дыхание его было неровным, казалось, что сердце вот- вот выскочит из груди. Он ближе подошел к Саали.
- Это правда? - с надеждой, сорвавшимся голосом переспросил Изим.
-Правда, правда. Я знаю свою сестричку...
Он ткнул пальцем в розовое пятно на груди Изима и задумчиво происнес: «Значит, ранила она тебя?».
Изим смотрел на пятно на рубахе, потом, словно мальчик, кивнул утвердительно головой.
–Ранила, - только и смог произнести в ответ. - Что мне делать, посоветуй.
-Послушай, Изим, что ты хочешь мне сказать? Тебе нравится моя сестра и что?
Изим с жаром стал объяснять другу, как он не может больше переносить эту муку,
как трудно ему при виде Саадат держать себя, он не находит места, всякий раз чувствует себя в неловком положении.
Часто, от скованности, говорит невпопад, то краснеет, то чувствует холод в потных ладонях. Терзается ночами всякими мыслями.
-Изим, я спросил тебя, что ты намерен делать?
-А, что делают в таких случаях? - В глазах его был ужас и одновременно изумление.
Он понял, что вопрос должен быть разрешен. Если уехать, то он не забудет ее.
Это будет занозой в том месте, где сейчас это пятно на рубахе. Разве сможет он забыть эту рану, забыть то, что обожгло, разлилось по всем уголкам тела?
С шумом выдохнул: «Я хочу просить руки Саадат у твоего отца».

   Саали ожидал этого ответа. Снял руку кунака со своего плеча, перестал улыбаться.
Изиму показалось на мгновение, что это сейчас совсем другой, ему незнакомый человек.
Он привык видеть его постоянно веселым, улыбающимся. Оба молчали. Секунды, а может минуты растянулись в вечность…
-Понимаю тебя, я поговорю с Саадат и, конечно, с отцом, - сказал, как-то глухо, очень серьезно Саали.
-Идем, смотри, девушки нас заждались.

   Брат не стал говорить с Саадат, он понимал и видел все, что происходило с сестрой.
Он уже присутствовал при такой сцене, когда ему изливают душу и ему не хотелось пережить это волнение еще раз...
Разговор с отцом получился нервным, отец все расспрашивал, кто такой этот Изим Мехтулинский.
За кого он себя выдает. На самом ли деле он из тухума тех, кто правил Кумыкским и Аварским ханствами, наследник, родственник тому Ахмед-хану Мехтулинскому? Саали только успевал отвечать на вопросы отца, но тому было все мало.
Он поехал в Темир-хан Шуру разузнать, правда ли, что Изим тот, за кого себя выдает.
Вернулся он полностью удовлетворенный, был убежден в том, что Изим Мехтулинский тот самый,
из тех горских аристократов, которые вызывают доверие и уважение.

   Опускалась ночь. Халимбек сидел один в темной комнате. Думы сменяли одна другую.
Время пришло... Как быстро летит оно, вот уже просят руки Саадат. Сердце старика успокоилось.
Халимбек Юсупханов мог спокойно передать в надежные руки свою любимицу дочь.
Только одно его терзало, как сама Саадат отнесется к этому... Не вспомнит ли она тот случай, ту его угрозу...
Ему не хотелось выдавать свою дочь за не любимого. Хотя, он помнил свое обещание, пусть и шуточное, но вот получалось все, как на полном серьёзе.
Не посчитает ли дочь его деспотом, не подумает ли, что он хочет избавиться от нее, выдать за первого, кто попросит ее руки...
Он помнил всегда ее такой нежной, привязанной к нему девочкой-ребенком, а тут, надо отдавать ее, она должна будет покинуть его дом.

   Он позвал дочь.
- Отец, почему ты сидишь в темноте, почему не зажигаешь свечи?
Голос Саадат вывел его из забытья.
-Нет, оставь, нам не нужно зажигать свечи, садись дочка, нам надо поговорить,- начал Халимбек.
-Ты уже стала взрослой. - Отец замолчал... При этих словах Саадат привстала с подушки.
Глаза привыкли к сумеркам, она видела отца, сидевшего скрестив ноги. Он молился, держал руки перед собой, губы беззвучно шевелились.
Отец провел руками по лицу, сказал аминь.
-Эмен, - обратилась Саадат к отцу, ты позвал меня, ты хотел со мной поговорить.
Сердце девушки ускорило бег, она понимала, что разговор пойдет о ней, она чувствовала, что это касается ее и Изима.
Она замерла в ожидании. Неужели он выполнит свою «угрозу», не уж-то и вправду отдаст меня тому, кто первый попросит моей руки?
Она всегда ждала этого момента. Ей было страшно, а что вдруг попросит первым тот, кого она не знает, тот, кто ей не мил.
-Дочка, ну, что ты подскочила, садись. Ты помнишь, когда ты две луны назад сильно болела корью, мы так боялись за тебя...
Думали, что ты не сможешь преодолеть болезнь. Боялись, что Аллах преждевременно заберет тебя от нас.
Тогда я сказал, конечно же, я шутил, что если ты выживешь, то отдам тебя сразу первому, попросившему твоей руки.
Саадат напряглась, теперь она стала догадываться, о чем пойдет речь.
Было трудно дышать, в комнате казалось жарко, темнота отступила, она хорошо видела лицо отца.
Был слышен хруст сжатых в «замок» пальцев.
Отец продолжал: «Саадат, я хочу тебя спросить, нравится ли тебе наш гость, Изим Мехтулинский?».
Он спросил это подчеркнуто, делая акцент на фамилии Мехтулинский.
-Отец, почему ты спрашиваешь? Я очень хорошо отношусь к нашему гостю.
Разве могу я относиться по другому к нашим гостям?
-Саадат, ты меня не поняла. Я спрашиваю тебя потому, что он просит твоей руки.
  Девушке показалось, что сама земля стала быстрее вращаться, все плыло, в голове зазвучали какие-то звуки, которые она никогда не слышала.
Это была музыка счастья.
Ей хотелось слушать и слушать эту музыку, только иногда, через эти счастливые аккорды, она слышала голос отца: «Саадат, Саадат, ты слушаешь меня?»

   Помолвка прошла как во сне. Изим и Саадат не замечали людей, хотя их было много.
Приходили друзья, знакомые, приезжали родственники. Поздравляли, привозили подарки. Готовились к отъезду в Дженгутай.
Счастья было в избытке, но горный ветер приносил редкие голоса недовольных.
Отца, лезгина, Юсупхана Халимбека спрашивали: « Почему отдаешь дочь за кумыка?». Это омрачало радость, настораживало.
Двоюродные братья Саадат, которые имели виды на красавицу, прямо выступали с угрозами, открыто говорили, что не потерпят кумыка, убьют.

   Вспомнили кровную месть.
Вспомнили Ахмед-хана Мехтулинского, привязав грех прадеда внуку за то, что тот,
когда-то сживал со света их кумира и героя Хаджи – Мурата, за то, что был против их имама Шамиля.
Это были серьёзные угрозы, ожидать можно было всего.
Были сделаны необходимые приготовления и меры предосторожности, и, не напрасно...
Дорога к Дербенту была утомительной. Нещадное солнце накалило крышу повозки так, что казалось, будто она вот- вот вспыхнет.
Открытые окна не приносили облегчения. Четыре джигита, сопровождавшие кибитку, кружили вокруг повозки. Кони, не терпевшие медленной ходьбы, все порывались на бег, но осаживались удилами, поднимались на дыбы, ржали.Подъезжали к мосту.
Он соединял в самом узком месте два берега, один из которых изгибался вдоль реки, теснил ее буйные воды,
усмирял бившиеся волны своим отвесным краем, похожим на грудь спящего исполина.
Второй берег расширялся, уходя зеленой долиной.

   При переезде через мост услышали выстрелы.
Стреляли по повозке, пули попадали рядом в камни на дороге, разбивали их на мелкие кусочки, которые с шумом разлетались, ударяли в кибитку. Сопровождающие ответили встречными выстрелами.
Возница хлестнул двух запряженных коней, прикрикнул, кибитка быстро удалялась от скалы, от этого злополучного места, неслась на открытое плато долины. Следом, прикрывая, спешили всадники, охрана. Никто не пострадал. Это был первый знак мести.
Зато, в Темир-хан Шуринском округе, куда прибыли молодые и сопровождающие, все были в безопасности.

   Жизнь молодых супругов в доме мужа протекала размеренно, спокойно и во взаимной любви.
В нижнем Дженгутае, да и в самой Темир-хан Шуре, выбор Изима принимали доброжелательно.
Часто приглашали на обеды, где собиралась местная знать. Изима знали все, как спокойного, уравновешенного, никогда не повышавшего голоса человека, начитанного, интересного собеседника, который знал несколько языков, играл на многих музыкальных инструментах, умел шутить и понимал шутки сам.
Саадат держала себя с достоинством, благовоспитанно, скромно одевалась, не любила, точнее, знала меру в украшениях.

   Была у нее одна слабость, о которой она часто просила мужа не рассказывать другим.
Его это увлечение немного смущало, но он относился к нему по-отечески, улыбался, говорил: « Ты скоро сама станешь мамой, а все играешь с куклами».
Дело в том, что Саадат привезла с собой целый сундук с куклами!
Она играла с ними, и, особенно с одной из них, которая могла ходить, если вести ее за ручку.
Эту куклу привез брат, еще тогда, в первый приезд из Петербурга. История этой куклы была удивительной и занимала немалое место в жизни Саадат.
Саали рассказывал, что эту куклу ему подарила сама принцесса Ольга... Однажды, на пикнике, они охраняли царскую семью Николая Второго.
Молодой офицер засмотрелся на играющую принцессу, которая нежно укладывала спать свою непослушную "дочь".
Он смотрел на эту игру ребенка и вспоминал свой дом, свою любимую сестренку.
Мать принцессы, Александра Федоровна, заметила наблюдающего офицера, долго следила за ним, затем,
с акцентом спросила, почему он так пристально смотрит на играющего ребенка.
Еще не отошедший от воспоминаний, ошалевший от вопроса, который ему задала сама императрица,
Саали стал сбивчиво рассказывать о том, что его сестра очень любит своих кукол и так же, как и принцесса, укладывает спать своих «дочек».
Царица рассмеялась, подошла к своей дочери Ольге и что-то стала ей говорить на немецком языке, указывая на караульного офицера.
Принцесса подошла к Саали, держа куклу в руках, улыбнулась, протягивая куклу, сказала, что она дарит ее его сестренке: «Пусть она помнит меня и не обижает мою Сиси».

   Очередная поездка в Касумкент, в декабре 1911 года, могла оказаться последней...
Угрозу исполнили. Выстрел был с близкого расстояния. Изим вздрогнул, пошатнулся, стал медленно оседать на землю, левой рукой прикрывал рану.
Изо рта шла пенящаяся кровь, он задыхался. Его раздели. Красное пятно расширялось по белой рубашке, как раз там, где когда-то было пятно от ежевики.
Саадат упала в обморок, ее подхватили, унесли в дом. Рана заживало тяжело.
Пуля прошла насквозь, пробила левое легкое, чуть не задела сердце, раздробила нижний край лопатки.

   Изима, вместе с женой, перевезли в Сухум, где он продолжал лечение.
Саадат писала часто письма своим родным, в частности своей сестре Фатимат-Бике,
которая вскоре вышла замуж за даргинца Махмуда из Касумкента и переехала в Темир-хан Шуру.
В письмах сообщала: «Изим идет на поправку. Город прекрасен, очень тепло. Много различных тропических растений и цветов.
Воздух благотворно действует на Изима, чувствует он себя значительно лучше».
Она писала о том, что у них здесь появилось много друзей, которых они регулярно посещают, принимают так же у себя,
что ходят в театр, смотрели балет, а еще посещают балы.
-Ты знаешь, милая моя сестра, как красиво танцует Изим! Я немного ревную, когда он танцует с дамами, я чаще сижу и наблюдаю за ним.
Закончив очередное письмо, подписывала его так: "Темир-хан Шура. Дагестанская область.
Ее высокоблагородию Фатимат-Бике Юсупхановой. Дом Штапер, около женской гимназии».

   Саадат родила пятерых детей: три дочери и два сына. Счастье постепенно возвращалось в семью.
Революция семнадцатого года и последующие события перевернули страницу их жизни, точнее, закрыли счастливую, а открыли следующую,
страшную, которая зачеркнула все то, что было написано на предыдущих.

   Оболгали Изима, обвинили в убийстве. В 1918, в сентябре, между Араксом и Верхним Казанищем убили Махача.
Подозрение пало на Мехтулинского, как на царского офицера, а кто еще мог совершить такое?
Разбираться не стали. Изима арестовали. Погиб он в 1921 году в Кронштадте.
Саадат, постоянно преследуемая, поняла, что будет тоже арестована и поэтому перебралась в Петровск,
накрепко наказав своим детям не называть фамилию Мехтулинские.
С тех пор они стали Халидовыми. И начались их круги ада…


   Продолжение следует.