Развод по-итальянски. Записки контрабандистки - 2

   
   
"Кто-то спутал
И поджег меня, ариведерчи
Не учили в глазок посмотреть
И едва ли успеют по плечи
Я разобью турникет, и побегу по своим..."


    " - Не верю своим глазам!..А
     где колокольня Джотто?
      - Это не в Риме, это во
                Флоренции."
           (Fellini, "Dolce Vita")

   
     The fish will cautch that nibbles
                at every bait.
 (Любопытная рыбка скорее попадётся
 на крючок, англ.пословица, буквально:
 рыбка будет схвачена, если кусает каждую наживку)

   
   31 о к т я б р я, с у б б о т а.
Ч е м о д а н - в о к з а л - С о б о р.

   Все это произошло из-за Алёны, которая обозвала меня "дебилом"- то есть ей можно безнаказанно обзываться только потому, что она - инспектирующая медсестра, а мне - нет?
   Тем более, что я никого не обзывала, а просто, после слов Алёны моей подопечной, фрау Герлинде Бендер, о том, что ей осталось потерпеть несколько дней, пока меня заменят на другую, "liebe Pflegerin"*1, не смогла сдержать охвативших меня радостных эмоций и, воскликнув "Ура! Ура! Ура! Я еду домой, какое счастье!", побежала, весело напевая, наверх собирать чемодан, - поняв, что с Pflegedienst "Comitumom" *2, полгода державшим меня в плену с людвигсхафенскими старушками, расстаюсь навсегда, и можно, хоть на немного, вдохнуть воздух свободы!
   
     Тогда Алена и обозвала меня "дебилом", да и до того, во время своего приезда, сидя за накрытым (мной, между прочим) гостинным столом с Герлиндой, всячески меня абьюзила:"Ты тут живешь на всем готовом, ты приехала сюда только ради денег!" - этот припев я слышала в Германии столько раз и от стольких работодателей, что уже давно перестала на него реагировать. 
   Можно подумать, что сама Алена здесь жила и трудилась исключительно бескорыстно, и уж наверное не за 700 евро в месяц, как я! Раз в две недели она объезжала подопечных "Comituma", нагоняя на подчиненных ей Pflegerin (сиделок) страх, тоску и уныние.
    
     Это был ее фирменный стиль, меня нимало не вдохновлявший, - до нее ни с золотоволосой толстушкой Мари, ни с милой юной Катей, ни с серьезной Татьяной, ни с веселой Элиной из Шпайера, ни даже с хмурой новоиспечённой мусульманкой Жанной в клетчатой арафатке (латышской русской, вышедшей в Германии замуж за мусульманина) у меня проблем не возникало.
   Впервые Железная Алена в своей синей униформе, с закрученными в пучок темными волосами и высокомерно-кислой миной появилась передо мной на пороге квартиры Никелей в Людвигсхафене, где, не поздоровавшись, сразу прошла на кухню, дотошно обследовала холодильник, полки шкафчиков, списки лекарств, таблеток, их наличие в разделенной перегородками по дням стеклянной коробочке и т.д. При этом к моей подопечной Альвине, лежачей бабушкой с лицом растолстевшего темноволосого ангела с картины Боттичелли, она даже не зашла поздороваться, хотя та была вполне в состоянии поддержать односложную беседу на уровне 5-летнего ребенка.
   Какие-то текущие вопросы задавать Алёне тоже было бесполезно, она их игнорировала и, не сказав вам ни "Auf Wiedersehen!", ни "Tschuss!", все с той же недовольно-кислой миной уезжала.
   Вот такой бессеребренницей была Алена. С ходячими больными она, впрочем, снисходила до разговора, и Брунгильда-Термоядерный Одуванчик (как я про себя окрестила Герлинду, ибо ее психика, несмотря на хрупкость, обладала удивительной стойкостью), в этом смысле была для нее находкой, так как могла, тоном несчастной птички, жаловаться на свою жизнь часами, - кстати, о ее диагнозе, дцп, моя шефиня Элизабет меня не предупредила, и я в первый же день вспылила, назвав Герлинду "капризной", объявив, что не собираюсь "решать её психологические проблемы" и т.д., откуда и пошли её обидки, закончившиеся сегодняшним увольнением.   
   Ровно через полчаса после отъезда Алёны по домашнему телефону раздался звонок шефини "Comituma" Элизабет Фрайтаг.
   - Сейчас к вам приедет полиция, разбираться, почему вы так вели себя с бабушкой, - деловито протараторила она, тогда как я медленно оседала на пол
с трубкой домашнего телефона в руке:
   - Как я себя вела?..
   - Вы ее оскорбляли, кричали и топотали, как слон!
   -...Это вам Алена сказала?
   - Да. Они составят протокол происшедшего и будут смотреть, что с вами делать дальше.
   
   Повесив трубку, я медленно приходила в себя: я оскорбляла Герлинду-Термоядерный Одуванчик? - да бросьте! - Кричала я не на нее, а в воздух, и не угрожающе, а радостно. Алена же, в лучших традициях немецкого стукачества, передала Элизабет свое видение произошедшего. Ну-ну. Окей, я была согласна, что вела себя "эмоционально несдержанно", и, ладно уж, готова была извиниться перед этой м*дачкой, мол, извини, коллега, но ты была не права. Но вызывать полицию - это уже zu viel!
   Решение созрело мгновенно, и чемодан я начала собирать весьма кстати (разумеется, не чтобы ехать домой, ещё чего), - есть шанс успеть смыться отсюда до приезда полиции. Я вспомнила, как в прошлый раз, когда меня перевели от Никелей к фрау Бендер, - на свои деньги брала такси от Людвигсхафена до Руххайма, и горько рассмеялась - вот она, благодарность!
   
     - Не пора ли уже привыкнуть, что немцы и благодарность - понятия несовместные? - хихикнул из-за спины озорной кобальд, вечный спутник моих путешествий по Германии, соскочивший с магнитофонной ленты нашего давнишнего учителя немецкого в незаконченном силламяэском колледже, рыжего и взбалмошного Сан Саныча Куклова. Я называла его то Корамбо, то Людвигом-Люсьеном, то Хельмутом, как сейчас (ведь у хорошего ребенка много имён).
  - Пора, пора, и что мне теперь делать, sagen mir Sie bitte? - в отчаянии вопросила я, срывая одежду с вешалок и судорожно запихивая ее в местами облезлый, с одним стертым колесом, золотой чемодан, прошлогодний презент от семьи контрабандистов Забойченко.
  - Как это что? Ты что, забыла Андрея Бурова из Италии, помощника пекаря в римской булочной с сайта 27ru.com? Или ты не прожужжала мне все уши об "Италии маминой мечты" и сутки, проведенные в Пизе, не считала лучшим воспоминанием контрабандистского периода? - отозвался Хельмут.
  - Ну считала, но как-то стрёмно - одной в Италию?
  - А я? - обиделся кобальд.
  - Может, сначала в Гамбург попробуем? - перебила я его, - Ирина Филиппова ещё весной дала мне телефон Натальи, которая занимается там уборкой.
  - Ирина Филиппова, - хмыкнул Хельмут, - тебя уже "устроила" в мае в гастхаус к латышскому проходимцу Штайну - ты что, забыла? У страха короткая память? Да и этот мангеймский "Comitum" тебе подогнала тоже она!
  - Во-первых, "Comitum" был бы не так уж и плох, разбирайся Элизабет чуть лучше в людях, - там хотя бы шел рабочий стаж. А, во-вторых, если никому не верить, то надо домой возвращаться, а мне как-то пока не хочется, - задумалась я, продолжая поспешную упаковку вещей, которых в итоге набралось на коффер, рюкзак и пакет с обувью, - и потом, есть разница в цене билета, до Гамбурга или до Рима?
  - Разница в цене билета, разница в цене билета, - передразнил мой занудный тон кобальд, - ты что, какая-нибудь меркантильная Алёна?..

   Так мы с ним препирались, пока я прощалась с Герлиндой, объяснив ей ситуацию, на что та отреагировала, как всегда отрешенно-безразлично, будучи на своей волне. Выйдя из ее кукольно-образцового домика, - уффф...успела! - я села в машину местного жителя, согласившегося подвезти меня до остановки 4-го трамвая. На этом трамвае я, отпросившись у фрау Герлинды, частенько ездила через Людвигсхафен и мост Курта Шумахера в Мангейм, где просто бродила по улицам, по тенистым склонам университетского парка над рекой, иногда заходя в книжный или сидя в кафе на Параденплатц, у барочного фонтана. Я знала, что он идет до мангеймского хауптбанхофа.
   
     Насчёт цен на билет я была ушлая. В тот вечер пятницы 31 октября, - вот вам и Хеллоуин во всей красе с ведьмой Алёной и ее заявлением в полицию, - я села в автобус до Кельна, просто потому, что на другие направления автобусов уже не было.
     И лишь когда приземистый купол мангеймского вокзала скрылся в осенних сумерках, а, через час, в них же растворился франкфуртский бусбанхоф, я второй раз облегчённо выдохнула и отправила уже бывшей шефине смс следующего содержания:"Уважаемая Элизабет! Извините, но я вынуждена была покинуть Руххайм по независящим от меня обстоятельствам. Надеюсь, что Вы найдете фрау Бендер хорошую сиделку, а мне выплатите деньги за октябрь".
   
     Реакция на смс от фрау Фрайтаг последовала минут через пять, но была она, мягко говоря, неадекватной происшедшему, если учитывать всегдашнюю сдержанность моей бывшей шефини, приятной, миловидной дамы лет шестидесяти. Элизабет назвала мой поступок "подлым" и сыпала яростными проклятиями в мой адрес, обещая, что поднимет на уши всю полицию Германии, что, попав у них в "черный список", я уже нигде не смогу найти работу! Сначала я оправдывалась в ответ, потом перестала. Кобальд же только похихикивал, читая из-за моего плеча нашу смс-перепалку:
  - Заметь, о зарплате за октябрь - ни слова! Теперь ты поняла, что нам опасно оставаться в Германии?
  - Пусть засунет эти деньги Алёне в одно место, - отозвалась я и набрала номер гамбургской Reinigung-фирмы, который мне дала латышка Айя, домработница фрау Фрайтаг.
   
     Айю прокатили в Гамбурге с работой на заводе почти в то же самое время, когда меня морочил в лейпцигском гастхаусе ее соотечественник Штайн, - с той небольшой разницей, что Айя отдала деньги за свое трудоустройство, и отработала бесплатно две недели, а я - денег Штайну не давала, и отработала у него всего лишь одну неделю. А так все - один к одному, и любимая присказка работо(ки)дателей-"наперсточников":
"вы не справились, вы нам не подходите".
   По гамбургскому телефону мне ответила женщина, назвавшаяся Натальей, и сказала, что да, работа у них есть, а вот жилье я должна буду искать сама. Мы договорились, что я перезвоню ей по приезде в Гамбург.
 
     - Может так и лучше - самой искать жилье? - спросила я у задремавшего на соседнем кресле под укачивающее движение автобуса спутника.
  - Ага, а на какие деньги? - отозвался он. И был прав, в "Comitume" мне платили 700 евро в месяц, из которых половина уходила за квартиру в Эстонии, - поэтому особо накопить у меня не получалось. Получка же за октябрь, как я поняла, мне не светит.
     Кроме того, я не слишком рвалась в уборщицы. За четыре года работы в странах Европы мне хотелось, какого-никакого, но "карьерного роста", ну-у-у чтобы хотя бы вырасти до помощника пекаря в римской булочной!.. 
   И я решилась, набрав номер Андрея Бурова с 27ru.com, сайта, который штудировала весь последний месяц по вечерам, пока Термоядерный Одуванчик в соседней комнате с отрешенным лицом смотрела свои душещипательные мелодрамы.
   
     Голос у помощника римского пекаря был приятный и рассудительный, и мы договорились, что я позвоню ему, как только куплю билет до Рима.
  - Ну вот, а ты боялась! - одобрил мой звонок Хельмут, и глаза его загорелись, - о белла Италия, я мечтал о тебе всю сознательную жизнь!
  - Как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, нет? - засомневалась я, - а вдруг он меня обманет?
  - Вдруг-вдруг...А вдруг твоя разгневанная шефиня действительно пустит по нашему следу всю немецкую полицию? Нам это надо ваще?
  - Va bene, - наконец, сдалась я под его напором, - едем в Рим, ведь все дороги ведут в него!
   И тоже удобнее устроилась на сиденье и погрузилась в полудрему, в которой мне грезились ясное итальянское небо, пышная зелень, фонтаны, стройные белые колонны, роскошные виллы, увитые розами и виноградом и лёгкий дымок Везувия на туманном горизонте голубого моря..все, как вы любите...kennst du das Land, wo die Zitronen bluhn, im dunklen Laub die Gold-Orangen gluhn? ein sanfter Wind...ну и so weiter...
   
     В Кельне автобус остановился где-то на окраине в полной темноте, - это не был его конечный пункт, но куда именно он ехал, я не помню. Я знала в Кельне лишь ж/д вокзал и Кёльнский собор рядом с ним, - и это все, - и спросила у бегущего по пешеходной дорожке в трико и фуфайке немца, как туда добраться. Оказалось, что идти довольно далеко.
   А со множеством вещей ещё и тяжело, и я бросила у дороги пакет со старой обувью, переодевшись в сапоги и сунув кроссовки в коффер, и только тут обнаружила пропажу мобильного, оставленного на сиденье в автобусе.
   Хорошо ещё, что в нем стояла немецкая симка, а эстонская, с большинством нужных номеров лежала в рюкзаке.

   Через полчаса пути я очутилась на освещенной огнями витрин центральной улице, не помню названия, - и шла по ней, то и дело раздавая милостыню наглым попрошайкам, что смешило моего кобальда:"Розина, нам самим впору просить eine kleine Spende"! *3
   Дойдя до моста через Рейн и немного полюбовавшись на величественный вид широко текущей во тьме реки со светящимся Колесом обозрения на правом и подсвеченным Собором на левом ее берегу, я обнаружила, что мост через нее закрыт в ремонтные леса и строительную пленку, и поковыляла через узкий проход, дребезжа по деревянному настилу чемоданом, на другой берег.
     У трамвайной остановки силы оставили меня, и я взяла такси, хотя до вокзала оставалось каких-нибудь двести метров.
   
     И в этот раз в знании Кельнских достопримечательностей я не продвинулась дальше Собора и ж/д (он же авто-) вокзала, зато весьма расширила свое представление о самом вокзале, его режиме работы, зале ожидания, магазинах, кафе и прочем, проведя ночь на немногочисленных жёстких скамейках вместе с болгарином Панчо.
     Маленький и кругленький, лет пятидесяти, похожий из-за бритой головы и больших, добрых карих глаз на плюшевого медвежонка, Панчо, как многие болгары, хорошо говорил по-русски и даже какое-то время прожил в Москве, но сейчас крепко "осел" в Кельне, - если можно так назвать его беспризорно-пооубогемное существование в этом городе.
     В Болгарии, как он рассказывал, у него был собственный большой дом, жена и дети, а тут он подрабатывал, играя на органе в какой-то пригородной церкви. У него, впрочем, был аккордеон, который недавно украли. Весь он был обвешан мешками со всяким нужным и ненужным барахлом, из которых, проникшись ко мне внезапной любовью и доверием, то и дело выуживал для меня какой-нибудь подарок: потертую шкатулку, цветастый платок. В грустно-комических разговорах с ним я скоротала ночь, а с утра пошла решать свои и его дела.
   
     Панчо жаловался мне на турка, который бил его прошлым вечером по голове, - и Панчо боялся, что у него теперь сотрясение мозга, - но идти в полицию подавать жалобу он тоже боялся, и я пошла с ним вместе.
     Панчо неважно говорил по-немецки, с турецким у него было куда лучше, и я, как могла, объяснила дежурному полицейскому со скучающим взглядом, что случилось с Панчо. Но он хотел услышать показания от самого Панчо. По случайности, в отделении оказалась немка, тоже немного говорящая по-турецки, и переведшая дежурному слова болгарина. Впрочем, тот записывал их с таким неспешным видом, что было ясно: это просто формальность, никакого позавчерашнего турка он искать не собирается, - да и где бы он его нашел?
   Панчо немного расстроился, и я, чтобы его утешить, поделилась с ним завтраком из "Бургеркинга". Потом пошла покупать новый телефон и билет на автобус до Вены. Панчо, узнав о том, что я уезжаю, а не остаюсь с ним насовсем жить здесь, на "вокзале для двоих", обиделся и куда-то ушел, вместе со всеми своими мешками.

   Я же позвонила с нового телефона Андрею Бурову, сказав примерно, когда приеду в Рим и пошла в Starbucks cafe, коротать время до отхода автобуса.
Ближе к 6-ти вечера Панчо появился и пожелал мне доброго пути, а я ему - вылечиться от сотрясения головы и вернуться домой в Болгарию.

  2  н о я б р я, п о н е д е л ь н и к.
       К а ф е  "М о ц а р т".
 
   В Вену мы прибыли ранним утром и, надо же, - вокзал там тоже был на ремонте, и я снова катила чемодан по узкому, покрытому инеем боковому деревянному проходу. Было довольно холодно, я надела шапку и первым делом отправилась искать хауптбанхоф, - мне казалось, что на поезде добираться до Рима быстрее и удобнее, чем на автобусе.
   Купив билет на вечерний поезд, стоивший 60 евро, и, позавтракав пиццей в вокзальном бистро, - я же еду в Италию, ешкин кот! - я отправилась гулять по Вене, в центре которой вообще-то ещё ни разу не была, только проездом: аэропорт-Майдлинг-чемодан, - когда, два года назад, сбегала в Англию из цепких лап нюрнбергской "туалетной мафии" (надо сказать, неудачно).
   Осмотрев собор Святого Стефана, высотой и причудливой статью похожий на Кельнский, но из более светлого камня, увильнув от высокого брюнета в брыжжах, буфах и шляпе с перьями, пытавшегося мне вручить билет в Венскую оперу, я увидела знакомое название "Кафе Моцарт", и поняла, что если я не отмечусь в этом знаменитом кафе, жизнь будет прожита зря!..

     Вовнутрь "самого старого венского кафе", как утверждалось в сноске о достопримечательностях карты Вены, взятой на хауптбанхофе, - я лишь заглянула, едва оценив тонкие изгибы и нежные подвески хрустально-золотых люстр, бледно-зеленые листья на обивке мебели и уютных оттоманок, скучно-современных посетителей, - интересно, как часто здесь бывал Моцарт, при его-то бедности и вечных долгах? - подумала я и предпочла вернуться на улицу под белый тент в виде большого цветка, за маленький светлый столик.
     Площадь называлась Альбертина-платц. Я понятия не имела, кто такая эта Альбертина, надеясь, что пропавший с утра и неожиданно появившийся напротив меня в черном квадратном кресле Хельмут просветит меня на сей счёт. Куда там, кобальд сразу воткнулся в меню и торжественно провозгласил:
   - Хочу "легендарный Apfelstrudel со взбитыми сливками" и "кофе меланж с густой молочной пенкой, увенчанной шоколадным скрипичным ключом"!
   - Вот не ожидала я от тебя, mein Schatz, подобного снобизма, - обломала я его, - во-первых, Apfelstrudel, если он не приготовлен Алоизом Кауфманом из Сен-Вайта, есть не стоит. А, во-вторых, мы, как ты знаешь, стеснены в средствах: у нас всего 300 евро, 300 из которых мы должны отдать по приезде в Рим Андрею Бурову, за посредничество в трудоустройстве. Итого: заказываем обычный кофе, normal, или, по-английски, regular, и самое неприхотливое пирожное.
   - Ах, так! - серые глаза Хельмута потемнели от гнева и стали почти, как у Моцарта - карими, с одним косящим в сторону, - он и подошедшего к нам черно-белого, лоснящегося от любезности и самодовольства брюнета-официанта с бабочкой смерил этим бешеным взглядом и стукнул по столу пластиковой подставкой с салфетками, - хорошо что оставаясь при этом незримым для последнего, как и для двух-трёх посетителей за соседними столиками, огражденными увядшей зелёной изгородью, забранной в тонкую металлическую сетку.
    
     Наш скромный заказ обошёлся нам в 10 евро, но, когда означенный самодовольный брюнет с бабочкой нам его доставил и не спеша разложил на скатерти, мы забыли о ссоре, умиленно разглядывая кофе в белой чашке с розочкой взбитых сливок на салфетке с логотипом, приложенный к нему полный блестящий кофейник, и белый изогнутый сливочник. В корзинке из фольги красовалось слоистое пирожное, - не помню названия, лишь вкус шоколадного бисквита и вишен.
   
     - А, кстати, Розина, - насытившись, повеселев и восстановив былые телепатические способности, обратился ко мне Хельмут,  - Моцарт умер в 1791 году, а это кафе открылось только в 1794-м. Так что он здесь, увы, не бывал! - и, вытерев губы, он победоносно швырнул в меня фирменной салфеткой, - но промахнулся, и та приземлилась на лысину солидному господину за соседним столиком, медитирующему за бокалом красного вина.
   - Как так? - удивилась я, виновато улыбнувшись на сердитое "was passiert?" старикана и двинув кобальда ногой под столом, - а где же маэстро пил кофе?
   - Ты что, вправду поверила, что это кафе - самое старое в Вене?
   - Но тут так написано! - тряхнула я картой Вены.
   - На заборе тоже написано, - пожал плечами Хельмут, - разумеется, каждая кофейня хочет, чтобы ее считали "самой старой в Вене". На самом деле, в Вене и Париже кофейни появились практически в одном году, а именно - в 1686-м: знаменитый "Прокоп", основанный сицилианцем Франческо Прокопио деи Кольтелли в Париже, и, - только не падай! - украинским казаком, дипломатом, разведчиком, сыгравшим значительную роль в снятии турецкой осады в 1683 году, Юрием Кульчинским, в Вене. Именно он, по легенде, обнаружив мешки с зелёными зёрнами в брошеных бежавшими турками пожитках, пустил их в дело и приучил венцев пить кофе. Поляки, правда, считают уроженца Самбора Львовской области Кульчицкого, поляком, но то таке...
   - Не ожидала от тебя столь обширных познаний в области истории, mein Schatz! - снова удивилась я.
   - Так что не исключено, что маэстро был завсегдатаем именно "Zur blauen Flasche" пана Кульчицкого, на Домгассе, заказывая, по настроению, то кофе с круассаном, то что-нибудь покрепче.
   - Ещё скажи, что круассаны придумали украинцы!
   - Warum nicht? - кобальд остановился наперевес с крученой серебряной ложечкой, которой выгребал остатки пирожного из фольги, - круассан - это же рогалик, по-итальянски он так и называется cornetto и делается из сдобного теста, в отличие от слоёного у французов, продиктованного, видно, вечным страхом их женщин за свою фигуру.
   - Ну да, что же будет с моей фигурой в итальянской булочной? - испугалась я, - а, впрочем, плевать, лишь бы найти работу! Спасибо пану Кульчицкому, но нам пора спешить, если мы хотим увидеть в Вене ещё что-то, кроме кофе по-венски, - подытожила я, и, поскольку официант все не появлялся, прошла в двери кафе, чтобы оплатить заказ.

     Но только мы обогнули белое нарядное здание с "Моцартом" в бельетаже и оказались перед конной статуей у шестиугольного пандуса музея Альбертина, - названного так именно в честь восседавшего на коне эрцгерцога Альберта фон Заксен-Тешен, собирателя художественной коллекции и основателя музея, - а вы думали, в честь какой-то женщины? - ага, сейчас, - как нас остановил русский гид в потертой курточке у автобуса "Hop on hop off".
     По всем знаковым местам Европы эти тёртые товарищи шестым чувством угадывают и отлавливают в пёстрой толпе туристов бывших соотечественников, - но, поскольку заняться до вечера мне особо было нечем, а билет стоил всего 20 евро, я заплатила и послушно влезла в уже наполовину полный автобус.
     Лишь только он тронулся, как тайна дешевизны билета стала ясна: экскурсия по Вене проводилась в надеваемых на уши крупных черных наушниках, на панели которых можно было выбрать один из четырех языков. Я подключилась было к русскому, но женский голос бубнил так монотонно-занудно, да ещё и с ошибками, что я вскоре переключилась на немецкий, - тут хотя бы была практика языка.
     Впереди меня сидела семейная пара украинцев, типичных селян среднего возраста, с шестью сумками и авоськами на двоих, - должно быть, тоже слушавших экскурсию по-русски, если вобще слушали, - казалось, они смотрят в окно лишь из вежливости, всю дорогу не переставая говорить между собой.
    
     Правду сказать, в тусклом свете осеннего дня бывшая имперская столица особо не впечатляла: белый камень дворцовых зданий, колеблющихся между классицизмом и бидермейером, вытянутые по линейке улицы, плацы и голые парки,с поздними вкраплениями Сецессиона. Даже весёлый разноцветно-волнисто-разнооконный дом Хундертвассера показался мне каким-то унылым.
     Пересеча по одному мосту Дунай, мы быстро объехали остров с Телебашней, несколькими небоскрёбами - бледной копией Лондон-сити, - наушники что-то пробубнили про Торговый центр Миллениум, - и тут же возвратились по другому мосту к задворкам Парка развлечений Пратер, где "Hop on hop off" остановился, а шофер, ни сказав ни слова, вышел.
     Мы, пассажиры, тоже было вышли размяться: кто направился в видавшую виды забегаловку (скорее, ради ее wc, чем ради нее самой), кто, как и я, к расположенной вдоль набережной реки лавочкам с сувенирами, - сумками и кепками "I love Venna", бесформенно-безразмерными, грубой вязки кофтами и шарфами, подхватываемыми сильным порывом ветра.
     Все это наводило такую тоску, - вкупе с подозрением, что у владельцев лавочек и бистро был договор с фирмой "Hop on hop off", - что уже через пять минут всем захотелось обратно в автобус, но он все не приходил.
     Уже даже невозмутимые украинцы начали проявлять признаки волнения, как появился мой беспечный кобальд в надетой задом наперед красно-белой кепке "Austria" (зуб даю, он купил ее не в этих жалких лавочках, а спер из моего позапрошлогоднего чемодана) и начал всех успокаивать, объясняя, что Fahrer тоже человек и имеет право на получасовой обеденный перерыв.

     И, действительно, автобус наконец вернулся, к вящей радости замёрзших пассажиров, благодарных уже за то, что их не бросили на окраине незнакомого города.
     А в шесть часов вечера я уже сидела в плацкартном купе с молодым, симпатичным немцем, ехавшим в отпуск в Ареццо, где его ждала то ли девушка,то ли друзья, я толком не поняла. 
     Должно быть, тирольские Альпы мы проезжали ночью, потому что в сером свете утра за окном поезда мелькали лишь одинаково неказистые, - что каменные, что деревянные, - серые здания на фоне смутных холмов. Поезд остановился и мой попутчик, пожелав мне удачи в новой работе, вышел.
     Я же стала готовиться ко встрече с Римом и Андреем Буровым: умылась, причесалась, слегка накрасилась и вытащила из чемодана цветасто-голубой шарфик, недавно купленный в мангеймском "Кике".

   3  н о я б р я, в т о р н и к.
   В е ч н ы й    г о р о д.
               1
  Т а к с и   д о  Ф ь ю м и ч и н о.

     Не помню, какая на мне была куртка, но шарфик, как мне кажется, подходил по цвету к Вечному городу, который у меня всегда ассоциировался с голубым, зеленоватым, золотым, - и, когда я вышла на длинный, грязноватый перрон вокзала Термини, в солнечное и теплое утро, лёгкий бриз развевал его, а бывшая шефиня Элизабет с ее нелепыми смс-угрозами казалась уже такой далёкой и нереальной...
     На перроне был кофейный автомат, и, выпив кофе из маленького пластикового стаканчика, с булочкой-бриошем, упаковку которых я взяла с собой из кухни Герлинды (впрочем, я и покупала их там сама для себя), я отправилась на встречу с будущим работодателем.
     Увидев на главном выходе у стеклянных дверей вокзала большую пластмассовую скульптуру пятнистой черно-белой коровы, погладив и поприветствовав ее, я подумала, что это - неплохой ориентир для места встречи, и сказала позвонившему мне Андрею Бурову, что жду его "У Коровы".
     Я заметила его легко поднимающимся по лестнице подземного перехода станции метро, высокого молодого человека лет тридцати пяти, в джинсах и светлой куртке, со светлыми, рыжеватыми волосами, бледной кожей и невыразительным, ускользающим взглядом светло-серых глаз, который должен был бы меня насторожить, если бы я не была озабочена тем, чтобы произвести на него благоприятное впечатление, - ведь после истраченных на венские "развлечения" 60 евро у меня оставалось лишь 240, тогда как мы ещё по телефонному разговору в Германии договорились о 300-х, как плате ему за мое трудоустройство, - и меня настигли запоздалые угрызения совести.
     Андрей, между тем, рассказывал мне о себе, - он, мол, родом из Днепропетровска и в Италии уже 5 лет, - о моей будущей работе, - мол, женщин там стараются не нагружать физически, в основном тяжести таскают мужчины, - о хозяине Марчелло, придирчивом, но добродушном, типичном итальянце и так далее.
     "Я сам у него одно время работал, но теперь нашел другое место, и только помогаю другим в трудоустройстве". "Вот ключ от комнаты, где Вы будете жить с соседкой-румынкой, она сейчас в отъезде", - и молодой человек протянул мне старый почерневший ключ, вид которого мне не показался подозрительным. Как и то, что булочная Марчелло находится в пригороде Фьюмичино, там же, где и аэропорт, - о чем я, конечно, знала, но мне было не до того, меня мучила вина и стыд за потраченные деньги.
   
     Мы вышли на ту сторону вокзала, где была стоянка такси и туристических автобусов, перед большой, пыльной и загазованной площадью с фонтаном где-то далеко в центре. Шум, гам, толпа снующих туда-сюда людей, рев моторов, - и тут, наконец, я решилась сообщить Андрею, что отдам ему не все обещанные деньги.
     Он рассердился не на шутку:"Я же Вам сказал - 300 евро за услугу!" - "Ну извините, я не рассчитала, но я Вам обязательно отдам все, с первой же получки, или попрошу аванс!" - начала я ныть, - мне почему-то казалось, что в Италии будет, как в Чехии - постоянная работа, авансы и веселая беззаботность. "Ну хорошо, - смягчился он, - тут недалеко банкомат, снимите, сколько сможете".
     И я, удрученная своим проступком, пошла в указанном им направлении и сняла в банкомате все деньги со своего счета, оставив лишь около 10 евро наличными в кошельке. Получив их, мой посредник подобрел. "Пойду договорюсь с шофером, чтобы отвез Вас на место", - "А Вы со мной не поедете? А как же я найду этот дом?" - "Найдете, я объясню шоферу", - уверил меня Андрей и подошёл к стоящему недалеко пожилому таксисту в бежевой кепке, с огромными темными глазами навыкате, редкими седыми кудрями и бакенбардами, заговорив с ним по-итальянски.
     Я же, стоя рядом, пребывала в недоумении, почему нельзя доехать до Фьюмичино на автобусе или электричке, зачем обязательно на такси, - но, может быть, Андрею виднее. И тут мой посредник сказал:"Постойте здесь, я пойду вперёд, узнаю, вдруг там будет дешевле..." - и двинулся вперёд, к стоявшим впереди машинам такси, и так и затерялся среди толпы. А я продолжала стоять и ждать непонятно чего, пока меня не стукнул в бок невесть откуда взявшийся кобальд:"Эй, тебе не кажется, что нас развели, как деревенских простаков на ярмарке?" - "А ты, как всегда, вовремя!" - ответила я, и он озадаченно-виновато умолк.
     Я же в отчаянии подошла к тому самому таксисту в бежевой кепке, с которым только что разговаривал мой "посредник" и спросила по-английски, знает ли он, куда мне ехать. "Вы хотите во Фьюмичино, в аэропорт? - доброжелательно переспросил он, - это будет стоить 50 евро!" - я посмотрела на него, как Мастрояни на купающуюся в фонтане Аниту Экберг или, скорее, как Кабирия на ограбившего ее ухажёра, и только безнадежно махнула рукой, поняв, что кобальд прав - нас развели, как немецких лохов (к тому же - редкостных снобов)!

     Хельмут же вовсю разорялся и запустив в ни в чем не повинного таксиста кепку "Austria", рвал на себе волосы:"Бонджорно, синьор Марчелло, хозяин булочной, где заботятся о женщинах и не перегружают их физическим трудом! Привет тебе от днепропетровского Остапа Бендера, замечательного бендеровца и героя Украины! Комедия дель'арте в чистом виде! Феллини перевернулся в гробу! Джульетта Мазина хохочет до слез! И заметь, он сразу позаботился и об обратной дороге - такси до Фьюмичино! Ну мы и аршлохи, Розина, редкостные!" - "Ну хватит уже! Сами виноваты! - прервала я, наконец, поток его желчи и сарказма, смешанного с рессентиментом (хотя такого слова тогда ещё не знала), - сами будем и выпутываться..."

                2
   
 "В о з ь м и   с е б я   в  р у к и, д о ч ь    с а м у р а я..."
 
4  н о я б р я, с р е д а.

     Сначала я отправилась в отделение полиции, находящееся в конце перрона, но мой ломаный английский был не лучше английского итальянских карабиньери и, мало что поняв из моих жалоб и обвинений, они отправили меня по via Einaudi до площади Республики, сказав, что там находится центральный офис Полиции и, может быть, там мне помогут.
     С собой у меня была карта Рима, приложенная к путеводителю на немецком языке, купленному по уценке в мангеймской "Thalii", но я вдруг поняла, что идти в центральный офис не имеет смысла, - там мне помогут не больше, чем в полиции Термини и чем избитому болгарину Панчо в полиции Кёльнского хауптбанхофа. Никто не будет искать в Вечном городе какого-то "героя Украины", никому он нафик не упёрся, как и я со своей наивностью, чтобы не сказать - глупостью.
     И вернулась на Термини. Поднялась на второй этаж "Макдональдса", открыла ноутбук, но подключиться к wi-fi мне не удавалось. На ломаном английском я обратилась за помощью к сидящему рядом за лептопом мужчине в желтой куртке, - и он ответил мне, что у них в Италии для захода в интернет нужен какой-то zip-пароль. "Ну так скажите мне этот zip-пароль!" - попросила я, - "У каждого должен быть свой, и я не могу вам сказать свой!" - объяснил итальянец, - "но почему? Мне только на 5 минут!" - не унималась я, пока не поняла по выражению его лица, что его терпение имеет предел, и, если я продолжу свое нытье, то могу получить и ноутбуком по голове!...
     Тогда я спустилась вниз и спросила продавщицу за стойкой, могу ли я, если что-то куплю, получить доступ к интернету? - но девушка вобще не говорила по-английски. Да и мой спутник уже тормошил меня:"пойдем найдем турецкое интернет-кафе, это беспроигрышный вариант!" - "Хельмут, а ты уверен, что тут вобще есть турки?" - "Не могут не быть! А там, где они есть, там обязательно есть и турецкие интернет-кафе!"
     "Va bene, но сначала я позвоню брату", - "опять просить денег?" - простонал кобальд, - "есть другие варианты?" - и я набрала российский номер брата.
"Привет", - "Привет", - "Я застряла в Риме, не можешь мне помочь?" - "В Риме? Ты уверена?!" - мой брат привык ко всему, отбиванию меня у шефа греческой таверни, спонсированию моего гастарбайтерства в Чехию, но вот Рима он, похоже, не ожидал..ирония судьбы заключалась в том, что они с женой как раз в это время гостили у меня в Нарве, ухаживая за моим котом. "Да, в Риме, не тот, который латышская сеть магазинов, а который столица Италии! Меня прокатили с работой и выудили все деньги! Не можешь перевести мне 300 евро, чтобы я доехала до Германии?" - "Могу, разумеется, но мне нужен твой номер счета..." - сказал брат, и тут связь оборвалась...я была в таком стрессе, что не сообразила, почему.

     По инерции я пошла к кассам вокзала и спросила, сколько стоит билет до Вены. Служащая ответила, что в Вену поезда и автобусы идут с вокзала Тибуртина, и купить их, соответственно, можно лишь там. Я вышла на улицу и побрела по идущей вдоль Термини via Giovanni. Заметив "Макдональдс", также по инерции зашла в него, села за столик, раскрыла ноутбук.
     Аднаако...внизаапна...я услышала доносившуюся с соседнего столика русскую речь. Я оглянулась: две юные симпатичные особы, потягивая из соломинок кафе-фраппе, беспечно беседовали о чем-то своём, девичьем, - в тоне их разговора иногда проскальзывала неуверенность, но вобщем, - привет Кабирии! - они держались молодцом.
     "Извините, вы местные?" - обратилась я к ним. "Да", - кивнули девушки. - "А это правда, что в Италии нужен для входа в интернет какой-то особый zip-- пароль?" - "Да, нужен", - "И как его получить?" - "Понятия не имеем, знаем только, что они есть лишь у итальянцев", - пожали красотки плечами, повторив все то, что я узнала ранее от мужчины в желтой куртке. "Ясно, спасибо, а вы не знаете, есть ли тут поблизости интернет-кафе?" - "Знаем: надо долго-долго идти вперёд по via Giovanni, и в конце будет интернет-кафе!" - "Спасибо большое!" - "Да не за что!" - отмахнулись они, и продолжили свою интересную беседу.
     "Grazie, signorine!" - крикнул им, выходя вслед за мной, Хельмут. Однако долго-долго идти нам не пришлось, - турецкое интернет-кафе обнаружилось
буквально в двух шагах от "Макдональдса". "Вот курицы!" - прокомментировал кобальд.
     Мы толкнули дверь и очутились в полумраке типичного заведения с двумя рядами кабинок пронумерованных громоздких компов. 
Отдав смуглому усачу за стойкой (Розина, а ты уверена, что это турок, а не пакистанец? - шепнул кобальд) 20 центов, я на целый час оккупировала один из них, открыв свой почтовый ящик и написав трём бывшим коллегам-контрабандисткам, Свете-Принцессе, Ане-Бамбино и Лариске-Чемпионке, - слезные письма с просьбой срочно выслать телефон нашего бывшего шефа, Стаса Забойченко (а я-то думала, он мне больше никогда не понадобится, о наивность!)

     Потом мы спустились в метро и поехали на Тибуртину. Итальянское метро производило странное впечатление: несмотря на грязноватость и запущенность, стены и потолки  были разрисованы красивыми, расплывчатыми узорами зелено-голубых тонов, играла приятная музыка, а напевная итальянская речь ласкала слух, и мой кобальд, обершись на подлокотник сиденья, задумчиво обратился в слух.
     "Хватит рассиживаться, наша станция!" - толкнула я его и вручила чемодан.
     Район вокруг Тибуртины нам не очень понравился: типичные серые пяти- и многоэтажки, сам ж/д вокзал тоже не ахти, автовокзал же, к которому вели разбитые, грязные дорожки со стремными лавочками, торговавшими всякой всячиной, был реально хуже старой памяти питерского на Обводном канале.
"Майн Готт, куда мы попали?" - ныл мой спутник, волоча по грязи золотистый чемодан (подарок Забойченко за хорошую работу, с одним кривоватым колесом и небольшой трещиной, - но в целом,
вполне презентабельный). "Lasse! - развернула я его, - тут нет зала ожидания, вернёмся на Тибуртину."
- но на ж/д вокзале его тоже не было, только сплошные кафе, где со стульями, а где - с большими, искусственной кожи чёрными креслами, куда я и впихнула Хельмута с чемоданом.

     Сама же, то ли в порыве искреннего раскаяния, то ли вдохновленная попрошайками из метро, уселась на белые плиты, поставив перед собой найденный неподалеку пластиковый стаканчик. Увы, мои кинопробы на роль нищенки с треском провалились: в первый день только один сердобольный мальчик кинул в мой стакан евро, а во второй - просидев в коридоре вокзала три часа, я не заработала ни цента, - спешащие римляне и приезжие быстро проходили мимо, если кто-то и бросал мимолетный взгляд на мой чистый розовый свитер и спокойное, сытое лицо, то они не внушали ему сострадания.
     Хотя, на самом деле, в кошельке у меня уже не было ни цента.

     "Мало, мало у тебя в глазах настоящей мольбы и отчаяния! - подкалывал меня кобальд, когда я, купив на евро кофе и достав из пакета последнюю руххаймовскую булочку, подсела на соседнее с ним уютное черное кресло на втором этаже, - не верю, как сказал бы Станиславский!" - "Ок, завтра пойдешь сам!" - я, наконец, догадалась вытащить симку из телефона и вставить обратно, - он заработал, я отправила брату смс с номером банковского счета.

     На Рим понемногу опускались сумерки и, через стекла от пола до потолка и железнодорожные пути я смотрела на панораму этого странного города, где современный новострой перемежается античными развалинами и круглыми куполами церквей. Когда раздался звонок от Лариски-Чемпионки.
     Она позвонила мне первой, что меня необычайно тронуло, - ведь год назад мы были с ней, мягко говоря,
не в лучших отношениях. Мы довольно долго беседовали: она рассказала, что тогда, на излете зимы, она-таки попалась в Лондоне, после чего вернулась домой, на свой "Elkotek".
     И до сих пор получает из Англии заказные письма с требованием оплатить огромные штрафы, из-за чего постоянно нервничает. "Да брось ты! - успокоила я её, вспомнив Димку К., - ничего они тебе не сделают, где Англия и где ты! Если бы наш шеф оплачивал все штрафные квитанции, которые получил, он бы разорился, сел в тюрьму, руки на себя наложил! А он и в ус не дует!" - "Ой, что ты...они считают себя самыми умными!" - кинула Лариса камешек в огород Забойченко. - "Так вот и бери с них пример! И не парься!..."
     Через полчаса после неё позвонила Аня-Бамбино, поохала-поахала и сбросила мне телефон Марины Забойченко, - что было кстати, как запасной вариант, на случай неудачи с денежным переводом.
     Если прошлую ночь я провела возле помпезных серых колонн, на первом этаже Тибуртины, то теперь, вместе с чемоданом спустилась в ее подземный переход, положила под голову рюкзак, но уже через полчаса была выгнана на улицу ретивым карабиньеро в синей форме с блестящей черной кобурой на бедре. Погуляв час-другой снаружи и подождав, пока полицейские скроются, я вернулась на свое место.
    
               3

   Поговорим о Риме - дивный град!" 5. н о я б р я, ч е т в е р г.

      Ездить бесплатно с Тибуртины на Термини мне быстро надоело. И, если в первый и второй раз мне как-то удалось перемахнуть через турникет метро вместе с чемоданом, рюкзаком и пакетом, то потом я подустала от таких цирковых трюков, и оставляла чемодан на Тибуртине, то спрятав его за колонной, то ещё в каком-нибудь закутке. 
     Но полиция упорно находила его и, - не помню, каким образом, по вокзальному радио? - меня об этом оповещала. Первый раз, когда я пришла за своим чемоданом в полицейское отделение, мне отдали его без слов. Но, во второй, красивая смуглая девушка с толстой косой в синей полицейской форме, на повышенных тонах заявила, что это ultimo volto!
   - Bene, bene, - согласно кивала я, прикладывая руки к груди и изображая лицом искреннее раскаяние, - тогда как в голове вертелось "ultimo razio" и "ultimo amore", - в принципе, элементарный итальянский можно было понять и без словаря, - и только тогда получила обратно свой чемодан.
     И решила больше не рисковать. Тем более, что на первом этаже, напротив колонны, где я сидела в обнимку со своим чемоданом, находился банкомат, к которому я постоянно бегала смотреть, пришел ли денежный перевод от брата.
     От круглосуточного бдения у колонны я впадала в прострацию, в которой шум вокзала, голоса проходящих мимо людей и радио смешивались с какими-то неясными и дикими видениями, обрывками угрожающих фраз уже на русском языке, - в которые я внезапно проваливалась и так же внезапно выходила из них.
     Порой мне было трудно додумать до конца простую мысль, и план действий на завтра давался трудом невероятных усилий.
     В подземном переходе тоже было неспокойно: в первую ночь работник вокзала вытряс из находящегося недалеко от меня автомата с напитками бутылку холодного пива и предложил его мне.
"Вы с ума сошли? - сказала я ему спросонья по-русски, - какое нахрен пиво с моей без пяти минут сорвавшейся крышей?" - "ну не хочешь, как хочешь, я выпью сам!" - поняла я без перевода его невозмутимый ответ на итальянском.

     "Так мы, разморенные, сидели на солнце, пока я не почувствовал, что на меня накатывает дремота, наполненная гулом обрывков недавних разговоров, которые сталкивались и мешались, как грохот встречных экспрессов на пустынных узловых станциях".
     (Лоренс Даррелл "Бунт Афродиты") 
      

     Меня гоняли полицейские, особенно один, невероятно злой тип. Пока я не догадалась полдня проводить в нижнем кафе, заказав чашку кофе и разглядывая итпльянские типажи. Они казались мне более элегантными и самовлюбленными, чем немцы, но такими же нервными и деловыми. Совсем не похожими на моих любимых расслабленных и беспечных греков. 
     А остальные полдня - в черном кресле кафе на втором этаже, наблюдая за панорамными стеклами кафе, над железнодорожными путями, новостройками и далеким круглым куполом плавное перетекание дня в серые сумерки, а потом - в залитую огнями ночь.
    
     Затем я брала чемодан, и, переждав снаружи вечерний рейд карабиньеров, шла ночевать в подземный переход.
     Хельмут бегал по окрестным ларькам и тырил для меня чипсы. В туалете, - он на Тибуртине был бесплатным, - мы набирали воду в пластиковую бутылку, а по утрам - умывались, чистили зубы и приводили себя в относительный порядок.
     Однажды я встретила в нем соотечественницу и показала ей по карте, как добраться до гостиницы, находившейся в её случае недалеко от Колизея.
     - Euge, superbus sum tui!*4 - перешёл на латынь мой кобальд, прикинь, мы скоро тут станем совсем своими!
     - Ага, только почему-то деньги долго не приходят...
     - Проверь, может, ты послала брату неправильный номер счета!
     Я проверила - действительно, напутала swiftcod, и послала брату новую смс с правильным номером счета.
     Мы сидели в кафе на первом этаже, где утром нашли на полу кем-то потерянную 20-евровую купюру и отрывались по полной, заказав по каппучино с корнетто (круассан по-итальянски)."Гуляй, рванина!" - хрюкал Хельмут, - давай еще попробуем каннели и вот эту панини!" - "Иди в баню, - остановила я его, - мне ещё билеты в метро покупать. Честно, надоело прыгать с чемоданом через турникет или прошмыгивать вслед за кем-то в проход! Тебе хорошо - ты можешь стать невидимым!"
    
     Воспрянув духом, мы снова поехали на Термини, запихнув чемодан в какой-то вокзальный закуток. (Странно, что именно днем мой чемодан нафик никому был не нужен, кроме дотошной полиции. И за неделю дневного сидения на Тибуртине у меня пропал разве что сильно потрепанный русско-немецкий словарь Langenscheidt, оставленный на ступеньках, - и я до сих в недоумении, какого лингвиста он мог соблазнить?).

     В начале ноябре в Риме было тепло, как у нас в конце августа. Но внезапно его пеленой накрыл дождь, лившийся потоками, унося опавшие коричневые листья по широким белым плитам мостовых.
     Как-то, спрятавшись от дождя в парадной старинного дома на via Giovanni Giolitti, я на минуту представила себя жительницей этого города, но чувство было тревожным, - словно в следующую минуту и я растворюсь, расплывусь, исчезну вместе с потоком дождя, оставшись лишь смутной тенью на кинопленке шедевра Антониони или, не дай Бог, Пазолини!..

     После обеда я получила деньги от брата по номеру своей карты через westerunion, и сняв в банкомате небольшую сумму, пошла в кассы Термини, но билеты в Мюнхен были только на воскресеный вечерний поезд."А если купить с Тибуртины?" - уточнила я у мужчины в кассовым окошке. "Без разницы, это одна железнодорожная линия, - ответил он, - если нет на Термини, значит, нет и на Тибуртине".
     Вернувшись на Тибуртину, я попытала было счастье на автовокзале, но и там билеты до Вены были лишь на воскресенье, зато на утро.
     "Неужели нам торчать здесь ещё целых три ночи? - заныл мой спутник, - давай хоть багаж сдадим в камеру хранения!" - "На трое суток? Ты представляешь, во сколько нам это обойдётся?"

     Дождь шёл днем и ночью, стало холоднее, и на ночь я доставала из чемодана чёрное пальто и закутывалась в него, лежа в подземном переходе, соединяющий вокзал Тибуртину с одноимённой станцией метро.
     В эту ночь ко мне прибился
тип лет сорока, деревенского вида, с грубоватым и обветренным смуглым лицом и непринужденными повадками героя Челентано из "Укрощения строптивой".
     Улегшись рядом, он завел разговор, из которого я поняла лишь, что его зовут Сабатино и он ждёт утреннего поезда на Салерно.
     По-английски Сабатино не говорил от слова совсем, и я не могла у него спросить, что он делал здесь, в Риме. Так мы мило беседовали, почти ничего не понимая из сообщений друг друга, - пока на горизонте не показался тот самый толстый и злобный коп, который уже не раз меня гонял.
     Он наехал сначала на Сабатино, и тот, даже не показав ему билет, послушно поднялся и пошёл на выход, - чем сильно меня разочаровал, - вот тебе и Челентано!
     Нет, я так просто сдаваться не
собиралась. Так как коп тоже не понимал по-английски, я стала объяснять ему на пальцах, что мы с Сабатино и с кем угодно имеем полное право лежать в этом подземном переходе, который относится не столько к вокзалу, сколько к станции метро. Что у Сабатино был билет на утренний поезд до Салерно, а у меня есть билет на воскресный автобус до Вены, и я не виновата, что автовокзал закрывают на ночь, да и зала ожидания там нет! И что на улице дождь!..
     - Вы здесь уже три дня находитесь! - заорал на меня макаронник при службе таким тоном, словно я была исламской террористкой, взорвавшей за эти три дня три римских вокзала. 
     - И что? Что я могу сделать, если у меня билет только на воскресенье? - потрясла я у него перед носом купленным билетом, но толстяка-карабиньери это не впечатлило. Мало того, что мы с ним были разной весовой категории, так ещё он - при оружии и власти, а я - без.
     Пришлось подчиниться и, подхватив чемодан и рюкзак, снова выйти наружу.
    
     А кобальд запустил ему в спину жестянкой из-под кока-колы, но, слава богу, не попал. "Где это видано!" - визжал он, как разъяренный бродячий кот, - ни один немецкий полицейский до этого бы не додумался! Они могут выгнать пассажира без билета из зала ожидания, но выгнать даже не с вокзала, с перехода метро, соединенного с вокзалом, и не бомжей, а пассажиров с билетами! Беспредельщики! Макаронники хреновы! Что они о себе возомнили!" - "Да успокойся ты, не визжи, немецкий патриот! Сейчас переждем, и вернёмся!" - оборвала я его.
     Где-то через час мы вернулись на прежнее место, свернулись калачиком и мирно уснули. Сабатино же явился только под утро, попрощался со мной и ушёл на свой салернский поезд. "Ну вот, ты опять упустила свою судьбу!" - подколол меня кобальд.   
             
               4
       
  6. н о я б р я, п я т н и ц а.
 
  "Что варварам тут было разрушать?
   но все равно не хочется стоять
   на месте, и с холма на холм я
   поднимаюсь, словно лист, гонима
   незримым ритмом волн ночного Рима..."

     Раздав по еврику бомжам, что ночевали со мною рядом, - такое счастье, впрочем, им выпало лишь в это пятничное утро, - умывшись и набрав воды в туалете, - я снова отправилась на полдня в кафе первого этажа, и на следующие полдня - в черное кресло кафе второго, созерцать через окно от пола до потолка панораму вечернего, заливаемого дождем Рима.
     В голове у меня уже крутились первые строки моих собственных римских элегий, которые я царапала ручкой в растрепанном блокноте:
     Я брошена на дно колодца,
     Но не испить тебя до дна,
     На чьих монетах - профиль солнца,
     Во взгляде - плещется волна..
   ..Я думала, что здесь весна
     Щебечет звонкою латынью,
     Но здесь душа обнажена -
     Паломница в земной пустыне..
 
     Но с пятницы на субботу мои усталость и переживания достигли своего кризиса. Запив водой булочку я, как всегда, устроилась на ночь в подземном переходе, одела пальто, положила голову на рюкзак, свернулась калачиком и впала в крепкое забытье. Было около десяти вечера.
    Прошло совсем немного времени, когда, повинуясь какому-то внутреннему толчку, я проснулась с ощущением пустоты под тем боком, где обычно лежал мой чемодан. И точно - его со мной больше не было!
     Привлёк ли воришек его гламурный золотистый цвет или в переходе метро прошел слух, что я "богатый Буратино", раз раздаю евро направо и налево, - но факт оставался фактом: чемодан, столько раз брошенный на вокзале просто так и подбираемый ретивыми полицейскими, наконец-то стырили! - сначала меня разобрал по этому поводу смех, потом радость, что украли чемодан, а не рюкзак (с деньгами, документами, очками).
     Третьим же чувством было настоящее отчаяние, так как я вспомнила, что, кроме  одежды и книг, в чемодане было самое ценное для меня, как и для любого путешественника-писателя: синяя тетрадь с немецким дневником прошлого сезона и ноутбук с записями нынешнего, невероятно, как мне казалось, смешными!..

     Сон как рукой сняло. Андрея Бурова я теперь воспринимала мелким пакостником сквозь призму того урона, который нанёс мне этот незадачливый вор.
     - Вот придурок! - воскликнул тоже проснувшийся кобальд, - там ведь нет ничего ценного! Представь его разочарование, когда он раскроет этот чемодан!
     - Ага, ничего, кроме моих записей, которые он либо сотрёт, либо выбросит, так как вряд ли он или его знакомые знают русский язык!..
     - Ну что ж, Розина, нет худа без добра...и нам теперь ничто не помешает погулять по вечернему Риму, налегке...Смотри, и дождь, кажется, прекратился. Хельмут достал из своего рюкзачка карту Рима и развернул.   
    
     Мы, как всегда, доехали на метро до Термини и пошли по via Kavur, сначала к Санта-Мария-Маджоре, а потом, через via Merulana и via Labicana, к Колизею.
     Честно говоря, я была разочарована. И это - прекрасный Рома, голубая мечта маминой молодости? Оглядываясь вокруг себя, я понимала, что Термини и Тибуртина - два более-менее чистых островка посреди моря римской грязи.
     Не меньше грязи меня поразила вонь, какой воняют обшарпанные общаги, пристанища бомжей и маргиналов - смесь гари и разложившихся остатков пищи. Старинные, похожие на вазоны железные мусорницы везде были переполнены.

     "Здесь вобще убирают?" - брезгливо ныл Хельмут, с любопытством поглядывая на автоматы самообслуживания, продающие кондомы, как шоколадные батончики и пакетики чипсов.
     То ли с прекращением дождя, то ли вобще в самом городе было теплее, чем на вокзале. Повсюду разгуливала молодёжь в шортах, майках и летних платьях.
     У фонтана небольшой Санта-Мария-Маджоре парочка влюбленных открыто обнималась, никого не стесняясь.

     Колизей нас не особо впечатлил, я даже не помню, светила ли полная луна сквозь просвет его арочных рядов, или я это видела потом на какой-то фотографии.
     Мы, конечно, знали, что этот амфитеатр был задуман для жаждущих брутальных развлечений римлян еще Октавианом Августом, а прстроен Веспасианом и Титом Флавиями, а Адриан перетащил к Колизею из прихожей Золотого дома Нерона его бронзовую статую, колосс, Nero colosseo, - откуда, по версии историков и пошло название Колизей.
     Но вся эта античная помпезность и пышность казалась такой навязшей в зубах еще в школе.
     Все-таки, как бывший экскурсовод, я обязана была подняться на Монте-Эсквилино, но в темноте заблудилась на его склонах, среди развалин Золотого дворца, Domus Aurea Нерона и терм Траяна.
     Я вспомнила, что Nero по-итальянски "черный", а по-гречески "вода", и эти смутные, странные догадки, - сочетание чёрного и золотого, - вместе с остатками громоздких стен, черными на фоне ночного неба высокими кипарисами, как призраки, сторожащими тысячелетние тени, снующие между ними летучие мыши, тишина, отсутствие людей, - действовало на моё воображение, нагоняя и жуткий страх, и трепет, и тоску, и сожаление. О чем?

     Спустившись вниз, я вышла на широкую и светлую via dei Fori Imperiale.
     Затем поднялась на другой холм, Монте-Палатино. От этого холма, на котором когда-то располагался дворец императоров, происходит, как знали мы с кобальдом, само слово "дворец", Palatin, palazzo, и даже название немецкой земли, откуда мы недавно удрали, Рейнланд-Пфальц, связано с ним.
     И, действительно, этот район был чище, красивей и, по-видимому, престижней, чем Монте-Эксвилино. Старинные и современные дома, но больше особняки, с подземными гаражами, окруженные заборами, пройти между которыми оказалось непросто.
     Вобщем, мы долго и безуспешно плутали по респектабельному Палатину, так и не увидев дворцы римских императоров, но, в конце концов, выйдя к Orti Farnesiani, садам Фарнезе.
     Кто такой этот Фарнезе, не мог ответить даже мой учёный кобальд, мы устали и хотели есть.

     Спросили у прохожего, как пройти к вокзалу Термини. Он объяснил:"вперёд по via Labicana, а потом поворот на via Merulana". - Ну дык, мы так и шли к Колизею, - пожал плечами кобальд и, подавив зевок, выдал:"Вспомнил, Фарнезе - это кардинал, увлекающийся ботаникой и первым разбивший в Риме красивый частный сад", - "А что, до него в Риме не было частных садов?" - удивилась я, - "не знаю, - ответил Хельмут и снова зевнул, - я тут прочел про Нерона, у Светония и Радзинского, это жесть. Ладно Калигула - обычный дегенерат, но Нерон - сволочь редкостная, за 32 года натворить столько пакостей, и при этом постоянно актерствовать!!..Розина, ну их всех, я устал, пойдем,  наконец, куда-нибудь посидим!"
     Мы зашли в единственный освещенный на via Merulana индийский ресторанчик, заказав у высокого флегматичного паренька с черными глазами и космами и едва пробивающейся бородой по чикену с картошкой, - но, то ли курица оказалась слишком жирной, то ли приправа - непривычной, - смогли съесть только по половине, остальное же - вынесли на улицу римским собакам и кошкам.

     Термини уже был закрыт, зато открыт и ярко освещен круглый "Макдональдс" недалеко от него. Куда мы и вошли.
     Он был забит под завязку римскими полуночниками, студентами, туристами и неопознанными богемными личностями.
     "Вот наш последний шанс переплюнуть Феллини, но, увы, нету камеры!" - вздохнул Хельмут, присаживаясь вместе со мной за единственный свободный столик у окна.
     Напротив сидели и рассуждали о красотах Рима трое молодых немцев, два парня и девушка. Они были в восторге и порой подкрепляли свою речь почти итальянской жестикуляцией.
     Кобальд хотел было встрять в их интеллектуальную беседу, но я его остановила, мне не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. Хотелось просто сидеть, допивая чью-то колу со льдом, глядя то в ночное окно, то на окружающую разношерстную и разноязычную публику. Настроение было беспечно-вдохновенным, так что я даже забыла о пропаже чемодана. Всё стало легко и возможно.
     Тут ко мне подсела одна из неопознанных богемных личностей, довольно симпатичная блондинка, - с хвостом и непринужденностью Кабирии она попросила у меня 2 евро. Я дала не раздумывая, глядя на её тщедушную фигурку, словно она не ела уже два месяца.
     Но вот негр-администратор в белой рубашке с галстуком взял в руки швабру, началом уборки и переворачиванием опустевших стульев намекая посетителям на то, что пора и честь знать. Вокзальные часы показывали 3.15.
     Когда негр подошёл к нам, мы не стали дожидаться вежливой просьбы, и покинули свои места.

               5

    7  н о я б р я, с у б б о т а. 
  "Где ты - лишь тень в каком-то странном сне,
   и жаль, что просыпаться надо мне..."

     Вечером в субботу я снова отправилась гулять по Риму, на этот раз задавшись целью дойти до знаменитого фонтана Треви, но, несмотря на наличие карты, и из-за заполонившей все улицы праздничной толпы, заблудилась.
     Тяжёлый рюкзак оттягивал мне плечи."Не судьба мне в этот раз дойти до Треви", - решила я и снова спустилась в метро, чтобы вернуться на Тибуртину. "Ещё одна ночь на вокзале, - радовался мой незримый спутник, немецкий покемон (или кобальд, это уж как хотите) Хельмут, - и мы уедем в Вену, а оттуда в Гамбург, на новую работу!" - "Что не так с городом Гамбургом?" - вспомнилась мне любимая присказка, уж больно стремные ходили о нем рассказы. - "Вот и увидим, что не так..."
     "О город Гамбург, ты утопаешь в орхидеях.." - напевали мы в два голоса, спускаясь по эскалатору станции метро Барберини, над которым висел оторванный от крыши железный лист и капала вода.
     То ли я слишком засмотрелась на этот оторванный лист, то ли моё внимание ослабила толкучка при переходе с линии А на линию Б. Только на станции Термини я снова пятой точкой почувствовала что-то неладное и, на всякий случай проверила рюкзак, где сверху лежал кошелёк со всеми снятыми со счета деньгами.
 
     И так и села вместе с рюкзаком на грязные плитки станции метро Термини - к о ш е л ь к а 
н е    б ы л о!      
     Зачем я положила его сверху? - чтобы проще было доставать. Зачем сняла все деньги? - чтобы больше не морочиться с итальянскими банкоматами. Моя суперпрактичность довела меня до катастрофы!
     Моё отчаяние было так велико, что первое, что я сделала: подражая героям фильма "Воры", тоже решила в отместку у кого-нибудь стырить кошелёк!
     Медленно идя за толпой, поднимаясь на эскалаторе, я внимательно высматривала оттопыренные карманы и беспечно висящие на боку сумки. Дохлый номер! Проведя таким образом чуть ли не час, я не обнаружила ни одну потенциальную жертву: все крепко прижимали к себе свои сумки или прятали кошельки глубоко в карманах.
     Да и мой порыв яростной злобы себя исчерпал, и я вспомнила, что воровать нехорошо.

     Оставались два варианта: броситься под поезд, благо подъездные пути недалеко. Или снова звонить брату.
     Я шла вдоль ночного перрона главного римского вокзала, куда так опрометчиво приехала неделю назад, мимо полицейского участка, где тогда безуспешно пыталась добиться справедливости, - уже закрытого, освещен был лишь социальный отдел, и сквозь окно была видна женщина-сотрудница в штатском и какой-то унылый бомж на стуле.
     Но, выбрав вариант номер два,"звонок брату", и едва услышав его голос, я тут же пожалела об этом. И не потому что на мое "не знаю, что мне делать", - брат ответил, что тоже не знает. В конце концов, он только брат, а не мать Тереза.
     Просто я не должна была снова его впутывать, а сразу позвонить чете Забойченко, как единственной и последней возможности спасения из чрезвычайной ситуации.

     Теперь я думаю, может, моё подсознание нарочно толкало меня на все эти необдуманные поступки и непредусмотренные обстоятельства, чтобы я испила "контрабандистскую чашу" до дна?
     Но если вспомнить
"Невыносимую лёгкость бытия" Кундеры, то разница между любыми вариантами судьбы, - в моем случае, поехать ли работать уборщицей в стремный Гамбург или вернуться к опасной профессии  контрабандистки, - была не слишком велика. И, если перефразировать известную пословицу, из двух зол следует выбирать не меньшее, а то, что более интересно!..

     Я набрала полученный от Ани-Бамбино номер Марины Забойченко и позвонила, сообщив бодрым голосом о постигших меня в Риме 33-х несчастьях. Посочувстврвав в меру, Марина сказала, что они обязательно что-нибудь придумают и перезвонят.
     И, действительно, не прошло и получаса, как позвонил сам Стас, - должно быть, несмотря на субботу, он был в деловом настроении, - и сказал, что забронировал мне билеты в Киев через Стамбул. Ещё минут через пятнадцать он перезвонил и объявил, что я лечу завтра в час дня из Фьюмичино через Франкфурт, и в аэропорту мне понадобится только паспорт.

     Теперь мне оставалось лишь выяснить, когда идёт первый поезд в аэропорт и набраться смелости поехать на нем зайцем.
     Я вернулась на Тибуртину, подложила под голову рюкзак, и ненадолго забылась сном в подземном переходе.

   ...Утром, основательно запутавшись с платформами, я еле успела на первый поезд до Фьюмичино, - не помню, был это экспресс или обычный.
     Но народу в двухэтажном поезде хватало: ехавшие в аэропорт на работу служащие в темно-синей форме, немногие пассажиры со своими чемоданами, подозрительные типы полубомжовского вида, спавшие на последних сидениях или разгуливающие по вагону.
     Я тоже взяла за лучшее разгуливать туда-сюда, мысленно прикидывая, что буду делать, если появится контролер: спрячусь под сиденье, а, когда он поднимется на второй этаж, незаметно проскользну вниз, на первый? Или - честно все расскажу, разыграю отчаяние, ударюсь в слезы в надежде на его снисхождение?
     Но мне повезло, и испытывать актерские таланты не пришлось, - контролёр так и не появился.

     В аэропорту я ещё немного поспала. Потом сходила в туалет, где умылась, почистила зубы и постирала носки. Хельмут снова стырил для меня пакетик чипсов и оставленное кем-то яблоко, румяное и нисколько не надкусанное.
     "Может, оно отравленное?" - предположил кобальд. Нет, яблоко оказалось вполне обычным, и мы с удовольствием его съели.

     "Как тебе кажется, от нас еще не воняет?" - спросила я его, так как нюх у него был более развит, чем человеческий. Он принюхался:
"Да вроде нет, разве что чуть-чуть.."
     Мы зарегистрировались на рейс, и, как добропорядочные граждане, вошли в самолёт "Люфтганзы". Через час после полета и сытной кормежки, нас опять сморил сон.

     Во Франкфурте, где мы ожидали рейса МАО, Хельмут налил нам из автомата бесплатный кофе и с умным видом уткнулся во Frankfurter Allgemeine Zeitung, лежащие на стеллажах целыми пачками. Он так увлекся, что не заметил, как я подсыпала в его маленький белый пластиковый стаканчик символический яд, поскольку его вечный позитивный настрой и любопытство к жизни начали меня раздражать.
     - Что пишут? - поинтересовалась из вежливости, - на этот раз никого не убили и не разбомбили?...
     - Россия продолжает вести войну на Донбассе, нарушая Минские соглашения, - отозвался кобальд, и, оторвавшись от газеты, хохотнул:
     - Ну что, zur Arbeit? Кончились "Римские каникулы"?
     - Не дай Бог кому-нибудь таких каникул! Давай я теперь буду звать тебя Энцо, такое смешное итальянское имя?
     - Да хоть Пупо, или Джигглипут, - отбросив газету, Хельмут лениво потянулся и посмотрел на часы.
     - Видимо, надо было стать римским бомжом, чтобы понять, что было не так с Германией, ибо романтика - не в том, кем мы работаем, и что нас окружает, а у нас внутри, в нашей душе!
     - Ха!..Зато теперь ты точно знаешь, что тебя будет окружать, ибо Забойченко и романтика - две вещи несовместные!
     - Ты думаешь, Энцо? А почему ты не пьёшь свой кофе, он же остынет!..Ну, пей же, Моцарт!" - добавила я уже шёпотом.
     Кобальд, не чувствуя подвоха, допил свой стаканчик, и тут по радио прозвучало певучим женским голосом:"Запрошуємо на посадку пасажирів рейсу R-557 "Франкфурт-Київ, що здійснюється міжнародними українськими авіалініями, до гейту D11!" - "А я и не думал, что так соскучился по украинской мове!" - воскликнул он,- яд на него, как на существо параллельного мира, совсем не подействовал!...
   
.    .    .    .    .    .   .

        Л а й н е р   н а
   
     к р а ю     в е с н ы.

   "И не забывай о таких мелочах, как полиция, летучие мыши, крысы, клаустрофобия, наводнение, жуки..."
     ("Париж. Город мертвых")

   "Какой русский не любит быструю езду Штирлица на мерседесе в Швейцарских Альпах?"
     (Виктор Пелевин."Музыка со столба")

     1 7 н о я б р я, п о н е д е л ь н и к, с е л о  п о д   К и е в о м.
     Тетрадку, в которой сейчас пишу, я стырила вчера в дешевом магазине мелочей "Woolworth" во Франкфурте, где у нас было "окно" между рейсами. Как-то неудобно было просить деньги у Марины Забойченко на такие мелочи, - сама же пока не заработала ни цента.
     После того, как я, под гнетом настигнувших меня в Риме несчастий, раздумала бросаться под поезд на вокзале Термини и вспомнила о бывших работодателях-контрабанлистах, и позвонила им. Расставшись с Забойченко в прошлом декабре, в самый разгар киевского Майдана, - я снова встретилась с ними спустя год, в Киевском аэропорту.

     Точнее, с толстушкой Мариной, похожей на профессора Знайку своей короткой темной челкой и очками в круглой роговой оправе, и ее сыном Олегом, симпатичным, темноволосым и вежливым молодым человеком, показавшимся мне  несколько грустным по сравнению с прошлой зимой.
     Оказалось, что Забойченко снова снимают новый дом, в другой деревне, но тоже под Киевом, куда меня и повезли. По дороге Марина рассказала, что Стас сейчас сам не летает из-за просроченного паспорта, только сидит за компом и, как обычно, "обеспечивает логистику", что он стал спокойнее и даже бросил пить.
     Хоть она и объявила, что их новый дом более просторный, чем старый, но мне так не показалось. Дом был почти один в один, как в Глубоком: добротный, двухэтажный, окружённый небольшим участком с подстриженной, покрытой инеем травой и невысоким забором.
     На первом этаже - та же самая совмещенная с кухней гостиная, та же полукруглая скрипучая лестница тёмного дерева, ведущая на второй, где находились комнаты Стаса, Марины и Олега.
 
     Меня же разместили внизу, в полуподвальной, с узкими окошками под потолком, но самой просторной из комнат, выполняющей роль склада для чемоданов, тренажерного зала и ванной, совмещенной с баней. Так что дом вполне можно было считать трехэтажным.
     Часть этой комнаты занимала широкая металлическая кровать с шишечками в стиле арт-нуво, по стенам висело жеманные ню-фотографии начала 20 века. А посередине, между кроватью и тренажерами (очень редко, но используемыми Стасом) располагался изрядно потертый кожаный диван с наваленными на него подушками, одеялами и одеждой, и тумбочка с Марининой походной библиотекой.
     "Можешь поискать себе что-нибудь подходящее!" - кивнула Марина на ворох одежды, в котором я с удивлением обнаружила несколько знакомых кофт и курточек Алёны Завадской, девушки Олега, с которой мы в прошлом сезоне часто "работали" и жили вместе, - но почему они там находятся, спросить не рискнула.
     Да мне было и не до того. Марина выдала мне чистое белье и загрузила в стиральную машину всю одежду, вместе с курткой. В принципе, после кражи чемодана на римской Тибуртине, у меня остался лишь рюкзак с документами, несколькими книгами и вещами, но он настолько пропах вокзалами и подземными переходами, что, - после того, как помылась сама, - я тоже замочила его в тазике.
    
     После недели ночевок на каменных плитах римских вокзалов и подземных переходов, было непривычно кайфово лежать на чистой простыне мягкой кровати. И я быстро провалилась в безмятежный сон.   
     Не тут-то было: посреди ночи ко мне ввалился нимало не похудевший и не потерявший своей кипучей энергии Стас Забойченко и начал расспрашивать о римских приключениях.
     Естесственно, это был допрос с особым пристрастием, а сделанный из него вывод звучал так:"По-хорошему, вас с этим долбо...м нужно было бы связать вместе, положить на пол и долго-долго бить ногами!" - "Меня-то за что?" - удивилась я. - "За то!!" 
     Покупку же билетов на субботний автобус до Вены, - в ожидании которого и случилась потеря сначала чемодана, а потом кошелька, - он прокомментировал следующим образом:"Уперлась тебе эта Вена, купила бы билет на варшавский автобус, - они ходят каждый день!"

     Практичному до мозга костей Стасу легко было рассуждать. Но что случилось - то случилось.
     "Не страшно вам здесь в Киеве?" - спросила я в свою очередь, имея в виду войну на востоке Украины, о которой в Германии узнавала в основном из русскоязычного интернета.
     "Здесь? - засмеялся Стас, - да здесь лучше, чем в России! Не верь ты этой гребаной пропаганде!..А мы как летали, так и летаем!...И ты у нас завтра полетишь в Женеву!" - подытожил он. - "Завтра?" - я аж подскочила на своей новообретенной кровати в стиле арт-нуво. "Да, а что такого?" - "Ничего", - я только вздохнула.
     А что я, собственно, хотела, звоня из Рима Забойченко и взывая о помощи? - Beggars must not be choosers, как говорят англичане.
       
           .    .    .

     10-го я уже прилетела в Женеву, с одним чемоданом.
     Два с половиной часа просидела в аэропорту у кафе "Монтрё-джаз" (Монтрё - городок с той стороны Женевского озера, знаменитый тем, что в его гостинице "Монтрё-палас" провел последние годы жизни Набоков), - одноименное кафе же было мне памятно тем, что прошлой зимой мы с Лариской-чемпионкой долго сидели возле него в ожидании Марины и пили кофе, купленный за жетончики в соседней, более дешёвой, кафешке.
     Что это была за система продажи жетончиков за швейцарские франки, я помнила очень смутно, и сейчас мне не хотелось ни кофе, ни франков, - а только скорее получить первую зарплату и свалить домой, к любимому коту.

     Тут-то ко мне и подошёл "наш резидент в Женеве" Дима, о котором я прошлой зимой лишь слышала, но не видела, - в тогдашних разговорах Забойченко его постоянно путали с моим незадачливым подопечным, Димкой Кыласком, - они правда были чем-то похожи: высокого роста, лёгкие и беспечные, - но и разница была ошеломляющей, хотя этот, французский Дима, был старше своего тезки всего на каких-то три года.
     Даже не из-за более высокого ранга  в "бизнесе" Забойченко, - Дима явился передо мной словно из картин новой французской волны 60-70-х: брутальный красавчик в коротком черном тренче с поднятым воротником, выразительными чертами лица а ля Жан-Луи Третиньян, темно-кудрявой шевелюрой и небрежными жестами.
     Извинившись за мое долгое ожидание:"так сложились обстоятельства, мы вынуждены были искать безопасные пути", - "наш резидент в Женеве" легко подхватил мой тяжёлый чемодан и пошел на выход из аэропорта. Его внешность, спокойные и вежливые манеры составляли такой контраст с другими "клиентами" Стаса, в основном - недалекими и заурядными людьми (исключая Ларису и Жоржика), что я, как уже говорила, была ошарашена, однако послушно последовала за ним.

     От серого "пежо" нам навстречу уже спешил седой и энергичный мужчина в очках, чёрной куртке с капюшоном, не говорящий по-русски от слова совсем. Чемодан был положен в багажник, француз Жак сел за руль, и мы тронулись.
     Мы ехали довольно долго, в вечерних огнях то Женевы, то близлежащих городков на границе с Францией, то - по автобану с пропускными пунктами, где надо было кидать 1-2-евровую монетку в разрез автомата со шлагбаумом, то - по каким-то длинным туннелям.
     Сидя рядом с Жаком, Дима всю дорогу говорил с ним по-французски, лишь изредка оборачиваясь ко мне и нимало не подчеркивая свое перфектное владение этим сложным языком, - что я тоже поставила ему в плюс.

     И вот мы снова в Гренобле, который я прошлой зимой уже успела полюбить и где, собственно, жил "наш резидент", - остановились в самом центре, на площади Виктора Гюго (название, впрочем, я выяснила только утром). "Англетер" - прочитала я надпись над гостиницей, куда мы вошли с моим новым знакомым, и мне стало весело, - это где Есенин повесился?" - прокомментировала я. "Есенин?" - переспросил Дима, наморщив лоб. - "Ну, в Петербурге тоже был "Англетер" - "А, я не въехал.." - рассеянно отозвался он на мою дурацкую шутку.
     Администратор этой гостиницы отдалённо был похож на моего прошлогоднего турка из "Бентли", - а, впрочем, все администраторы средней руки французских гостиниц чем-то неуловимо похожи друг на друга, независимо от национальности. Дима и с ним переговорил по-французски, обернувшись ко мне только чтобы спросить, включить ли завтрак. "Ну разумеется, если можно", - ответила я.
     Отведя меня в скромный, но симпатичный номер в темно-зеленых тонах, Дима поинтересовался, долго ли я собираюсь работать со Стасом. "Ну надо поработать немного, - пожала я плечами, - они же меня буквально спасли, вытащили из очень трудной ситуации!" - и, в свою очередь спросила его точное время, так как забыла сверить свои часы в аэропорту. Потом он попрощался и ушёл.
 
     Но утром оказалось, что - то ли Дима сообщил мне неверное время, то ли Забойченко обо мне забыли, и я, не дождавшись от них в 7 часов звонка, решила еще немного поспать. Потом спустилась к завтраку, - после любимого "Бентли" гренобльские завтраки мне как-то вобще не запомнились, - и, отдав ключи администратору, - турка за стойкой сменил невыспавшийся белобрысый паренёк, - вышла на улицу.
     Отпечатывая шаг по старинной брусчатке тихого, нежащегося в розовых лучах рассвета, идиллического Гренобля, я любовалась высокой готической церковью из серого известняка, ленивым течением зелёной Изер в просветах обветшалых зданий, сверяя названия улиц с картой, взятой в "Англетере". Прохожих мне навстречу попадалось немного. Довольно большой университетский город, столица департамента Дофине, просыпался медленно. И только тогда мне позвонила Марина, сказав, чтобы я шла на ж/д вокзал.
     Гренобльский гар-рутьер прошлой зимой удивил меня тем, что на нем я впервые увидела пианино. Теперь же, поджидая Марину, убедилась, что стоит оно там не просто для украшения (как на парижском гар-дю-Норд, не говоря о аэропортах), но буквально не смолкает ни на минуту, - ожидающие отъезда и приезда пассажиры, любого пола и возраста,  от подростков до стариков, -  непринуждённо садились за него, исполняя на очень высоком уровне и классику, и джаз и все, что хочешь! Один сменял другого, и я, давно не занимавшаяся музыкой, даже не рискнула вклиниться в эту "музыкальную очередь", лишь поставила гренобльцам ещё один плюсик...

     Вскоре приехала Марина, потом появился и Дима, уже в теплом сером пальто, но тоже с поднятым воротником, - и, так как Марина хотела затариться продуктами, мы втроем спустились под ж/д виадук, на местный крестьянский рынок, открытый в честь праздничного дня, 11 ноября (день компьенского перемирия 1918 г.), где долго гуляли, любуясь овощным, сырным, колбасным и прочим изобилием, Марина ко всему присматривалась , но так ничего и не купила.
     Потом, сев в Димину машину, Марина с ним рассчиталась, и мы вдвоём вернулись на ж/д вокзал, где сели на автобус, идущий до Лиона, а, точнее, до его аэропорта имени Антуана де Сент-Экзюпери.

     Заночевали в аэропортовском ibis-budget, а утром полетели во Франкфурт. Там у нас было большое "окно" между рейсами, и, так как Марина исчезла в vip-lounge, я тоже решила не терять времени, и, тайком от неё, рванула в город.
     О чем чуть было не пожалела: страх перед контролерами, путаница на обратном пути с поездами. Вдобавок Франкфурт, - возможно, из-за погоды, пасмурной и серенькой - тоже показался мне обычным, сереньким, с техногенными пейзажами и небоскребами поверху и грязноватой и длинной Кайзерштрассе внизу.
     Я прошла по ней от вокзала до здания театра с острым чувством дежавю, словно снова была в своём последнем немецком городе, Людвигсхафене, в районе Берлинерплатц, даже магазинчики с теми же названиями: Rossman, Woolworth (в последнем я и стырила тетрадь, в которой сейчас пишу).
     На одном углу Кайзерштрассе надевший голову осла музыкант играл на синтезаторе, вызывая в памяти известную сказку братьев Гримм, - но у меня не было ни цента, чтобы бросить в его раскрытый футляр.   
       
     Вернувшись в аэропорт и заново пройдя досмотр, я обнаружила, что Марины у гейта ещё нет и немного подождала её.
     По прилете в Киев нас насмешила одна пассажирка, которая, подходя к паспортному контролю, весело спросила:"А что здесь дают?" - "Паспорт", - ответила я ей без тени иронии. - "И 200 гривен", - добавил мужчина рядом. - "Почему же гривен, а не евро?" - развивала тему артистка, готовая кандидатка в любимую тогда мною передачу украинского тв "Рассмеши смешного", - но больше её стеб никто не поддерживал.
     Алёны не видно, не решаюсь пока спросить у Марины, почему. Уже в 8 часов вечера валюсь на кровать без сил. Завтра опять полетим.

     1 6  н о я б р я, в о с к р е с е н ь е.
     Вчера был нудный осенний дождь, почти стерший из памяти позавчерашний день прилёта и пребывание в стремной гостинице, где-то у черта на куличках, на французской стороне в Moillesulaz.
     Эта "Geneva-residence" представляла собой псевдоитальянский, мавританский ли дворик, по периметру которого высились неказистые здания, а у заглохшего фонтана весь вечер и полночи тусовалась молодёжь, в основном турки, - так что над ушами стоял постоянный шум.
     Пройдя два квартала, я впервые зашла во французский магазинчик, чтобы купить поесть, но, не разобравшись с надписью на обертке (beurre), купила вместо сыра сливочное масло.
     Марина прилетела поздно вечером и не успела насладиться прелестями "Женевы-резиданс", - утром мы съехали.
     Долго стояли на границе, что-то высматривая за пыльными стеклами небольшого одноэтажного здания таможенного отделения, но там было тихо.

     Сев в трамвай, мы переехали на швейцарскую сторону, где заселились в более приличную и уютную гостиницу "Трентруа" (то бишь "33", - впоследствие, впрочем, переименованную нами в "Трынтрава"). И сразу же отправились в аэропорт за чемоданами, привезли их в номер и, снова на автобусе, поехали к другой границе, Saint-Julien-gar, на разведку.
     На швейцарско-французской границе в наш автобус вошли двое служащих в жёлтых жилетах, и, хотя все пассажиры достали свои паспорта, пограничники посмотрели их выборочно и ни у кого не проверяли багаж. Но Марину это испугало, и мы решили не рисковать.

     Вернулись в аэропорт ещё за двумя чемоданами и полтора часа прождали Диму. Не дождавшись и взяв из камер хранения ещё два чемодана, вернулись в гостиницу. Только там получили от Димы смс о том, что его взяли на границе.
     Вскоре появился и он сам, этот любопытный экземпляр, подлежащий моему, - разумеется, чисто научному, - изучению. Впрочем, я так устала, что слушала их разговор с Мариной из другой комнаты, лежа на кровати под одеялом, - так что изучать Диму могла только ушами.
     Он был возбужден, расстроен и небрежно пересыпал произносимые фразы ненормативной лексикой:"Они меня ощупали до нитки, им по..уй эти французские дела, они нарыли незаконное пересечение границы с Польшей в 2011 году, - не знаю, откуда у них такие сведения, ведь этого не было!" - но его голос оставался таким же милым и чуть жеманным, - я тоже задумалась, откуда, - не то чтобы считая без году знакомого Диму исключительно честным, но не видя смысла для него скрывать такую мелочь, и от кого, от Забойченко? - но теперь они будут проверять эту инфу на французской стороне. Короче, полная ж...па!"
     Тут Марине позвонил Стас, и Дима, взяв у неё телефон, переключился на него:"Стас, подожди, дай мне добраться до дому, у меня няня сидит с ребёнком. Потом мы что-нибудь придумаем...Марина, у вас тут есть какой-нибудь компьютер?" - "Только айфон, но с ним плохая связь", - "Стас, я не могу сейчас с тобой законнектиться. Ты не знаешь, как они меня дрючили! Я в такой ж..пе! Дай мне приехать домой, тогда поговорим..." - но Стас на том конце, видно, гнал большую волну, и Дима, больше не реагируя на его ругань и не пытаясь оправдаться, после брошеной Стасом трубки со вздохом заключил:"Всё хорошо, ещё бы сдерживать эмоции научиться..."

     В итоге я утром отнесла в автоматы ещё три чемодана. Марина улетела рано, я лечу сейчас, на МАУ, и мне хоть в чем-то повезло: сидя у окна боинга, делающего плавный разворот над Лак-Леманом, я любуюсь блестящей на солнце голубой гладью озера и горный хребет, огибающий полукругом и его, и городские кварталы, кажется густо-синим, как скалы в Крыму на закате, - но только с алмазными вершинами, очень быстро остающимися позади, и подо мной, в разрывах облачного войлока - простираются лишь рыжие осенние леса на горных склонах..

     Вернувшись в Борисполь, я первым делом спросила у Забойченко, когда же они отправят меня домой, - ведь скоро зима, а у меня нет даже тёплой куртки (черное пальто, в котором я весной приехала в Германию, украли вместе с чемоданом). - "Никогда! - весело отозвался Стас и тут же поправился, - к Новому году отпустим тебя, не переживай! А насчёт одежды - сейчас я позвоню Юре, и он отвезёт тебя в "Новус", купишь там себе все, что захочешь", - и он широким жестом вручил мне полторы тысячи гривен.

     Флегматичный, невозмутимый, немногословный и полный справжній козак лет пятидесяти с лишним, Юра был неизменным шофером Забойченко, и, поскольку, в отличие от Стаса, обладал ч/ю, мне нравилось общаться как с ним, так и с его сыном, когда тот его заменял.
     Мы доехали до красивого двухэтажного торгового центра "Новус" на окраине Борисполя, где я быстро, под руководством милых и любезных девушек, выбрала недорогую осеннюю куртку, джинсы и свитер. Хорошо ещё, что пакет с обувью у меня не украли, и мне не пришлось покупать ни кроссовки, ни зимние сапоги.

     А вот за сапогами для Марины мы на следующий день поехали в Киев. Вернее, Стас поехал за запчастями для машины, а напротив "Автообслуживания" находился большой и красивый универмаг.
     Его внутренний дизайн не уступал не только лондонскому торговому центру на Бакинге, но даже, наверное, Харродсу, хотя я в нем и не была: псевдо-модерн вычурных завитков и позолоченной потолочной лепнины сочетался с голубыми хохломскими разводами стен и витражами зеленых стекол, а мрамор лестниц - с шелестящими опахалами пальм над фонтанчиками. Все элементы интерьера плавно и ненарочито перетекали друг в друга, создавая ощущения уюта и гостеприимства, и то же можно было сказать об обслуживании.
     Худой, прилизанный и манерный мальчик-продавец с умным видом приносил Марине то одну, то другую пару полусапожек, пока она, наконец, не купила одни из них, из натуральной кожи.
     И надо же было ей додуматься, - и нам со Стасом, будучи дилетантами, не отговорить, - надеть их в следующую поездку, чтобы "разносить"! - в итоге эта поездка превратилась для Марины в ад, хотя она держалась со стойкостью самурая.

     2 2  н о я б р я, с у б б о т а.
     Сидим с Мариной в аэропорту Сент-Экзюпери Лиона. Сегодня утром встали очень рано, в 4.30. Автобусов ещё не было, и мы шли пешком до Аннемаса сорок минут.
     Наверное, это нас согрело, потому что, выйдя на перрон в Беллегарде, мы снова замёрзли. (Беллегард - дивно красивый городок, висящий над пропастью с прозрачным озером, но в ту первую поездку в темноте я этого не разглядела).
     Только по дороге в Гренобль скупые лучи ноябрьского солнца постепенно высветили за окнами поезда призрачно-туманный и мрачно-сказочный пейзаж: угрюмые леса с замшелыми, искривленными горным склонами стволами, переплетенными между собой и друг другом ветвями и черными узлами на них. Если в них и водились тролли, то они наверняка уже впали в зимнюю спячку.
     Но постепенно лучи солнца набирали силу, и поезд выехал на простор открытой долины, под высоким голубым небом, прошитом белыми следами лайнеров.

   ..Абрисы гор плывут в тумане
     страной неясных очертаний,
     как контуры твоих признаний
     неведомо кому и где.

  Гренобль, сумрачный и странный,
  как призраки, леса и горы,
  где я зализываю раны,
  играя в коммивояжера,
  (сама - как призрак в пустоте)

     Все узловато и нелепо:
     то сталактитовая крепость,
     то бурая медвежья шкура,
     то модернистская скульптура.

  Гренобль сумрачный и странный,
  прошито лайнерами небо,
  смешались ели и платаны,
  ведут туннели в край Эреба.

     Вдруг яркие лучи рассвета,
     как будто порвана завеса,
     раскрашивают в краски лета
     громады гор и чаще леса.

  И пианино на вокзале,
  взрываясь брызгами мелодий,
  совсем не подчиняясь моде,
  поёт о солнце и свободе,
  зовёт в неведомые дали...

     Какая сумбурная выдалась неделя: в понедельник 17-го мы отдыхали, а 18-го полетели снова, одним рейсом, через Вену в Женеву.
Спеша вытащить 50 евро из прокладки в туалете аэропорта, я чуть не разорвала купюру пополам. Несмотря на это, мне обменяли её на швейцарские франки.

     В Женеве опять лил дождь. Переложив чемоданы в камерах хранения, мы встретились у дверей аэропорта с мишиным "латышом", Вальтером. Миша был латышским коллегой Стаса, 28-летний Вальтер же (выглядевший на все 38) - новичком в нашем деле, крайне неуверенным и напуганным.
     Мы с Мариной, как могли, привели его в чувство и посадили на автобус Y, идущий в Ферне, где у Вальтера была забронирована гостиница.
     Когда же сели в свой троллейбус, увидели там на стекле непонятное объявление крупным шрифтом на коричневом фоне. Я бы, впрочем, его и не заметила, если бы дотошная Марина не обратила на него внимания, - и мне пришлось лезть за немецко-французским словарём, чтобы найти в нем слово "greve" - забастовка.
     Мы тотчас позвонили Стасу, чтобы он пересмотрел все планы на завтра. Вальтеру пришлось вернуться из Ферне и ночевать в аэропорту. Мы же в Аннемасе остановились в другой гостинице, на две остановки дальше "Женевы-резиданс".

   
     О П а р и ж, П а р и ж...

     Утром выдвинулись из Аннемаса в Беллегарде, где пересели на парижский поезд. Ура, наконец-то я увижу вожделенную столицу мировой истории, искусства и чего там ещё...
     Но, как ни странно, - возможно, из-за пасмурной погоды, - пригороды великого города показались мне серенькими и невзрачными, а Лионский вокзал, на который прибыл наш поезд, - самым обычным, грязноватым и суетливым (с Гренобльским рядом не валялся!) Множество такси, улицы запружены мотоциклами, как в Италии. И давно вышедшая в тираж то ли Эсмеральда, то ли Зухра, с распущенными черными волосами, в неряшливых цыганских юбках с оборками, сразу полезшая к нам попрошайничать.

     Отстояв немалую очередь, мы забрались со своими чемоданами в большой чёрный пикап, шофер которого, полноватый брюнет в очках,  выглядел солиднее и интеллигентнее иного офисного клерка. Я тогда ещё не видела фильма "Мой лучший друг" с Дэни Буном, и этот шофер показался мне самим совершенством.
     Но к самому Парижу я пока лишь присматривалась через окна такси, и не могла определить своего отношения, преломленного, к тому же, через толщу литературных, культурных, киношных реминисценций.
     По широкой и короткой улице с серовато-бежевыми домами в стиле модерн мы выехали на набережную Сены, серовато-зеленоватые воды которой я едва разглядела за сплошным потоком машин. Потом свернули к узкому, текущему по замшелому каменному руслу и заросшему травой каналу, и, мимо горбатого каменного мостика а ля декорация к Ростану или "Большому Мольну" (глянув на карту, я прочитала "бульвар Бастилии"), въехали на площадь Бастилии с высокой стелой; и дальше, по бульвару Бомарше до площади Республики, - тоже с памятником, - и по бульвару Маджента, вдоль все тех же вычурных, с завитушками, фатоватых зданий эпохи модерна.

     Гар-дю-Норд, куда мы прибыли, отличался от своего брюссельского тезки разве что высоким стеклянным куполом и большим объёмом. Зато здесь было пианино, звук которого совершенно заглушали прибывающие и убывающие поезда; куча попрошаек; и огромное старомодное табло с перелистывающимися буквами-литерами.
     Марина купила мне из автомата билет до Брюсселя, мы выпили по чашке кофе с булочкой в не очень опрятной кафешке, и пошли искать платформу, с которой уходил мой поезд. (Марина же осталась ждать своего, идущего в другом направлении).

     В поезде мне запомнились молодые учитель и учительница с ребятишками. Несмотря на детскую непоседливость и шумливость, они беспрекословно слушались их, - особенно мужчину, который всю дорогу придумывал для них все новые интересные игры на сообразительность.
     В Брюсе на Миди я еле протиснулась сквозь плотную толпу приехавших и отъезжающих. Купила билет в кассах, переставила чемодан в камере хранения, и уже через 20 минут села в свой поезд, идущий с пересадками до Эйндховена, - городка-поверенного моей прошлогодней любви.

     Поезд приехал в Эйндховен часам к восьми вечера. Я тут же купила в знакомой турецкой закусочной донер и тут же пожалела об этом: он был огромным и, как всегда, переперченым, и, чтобы запить его, бутылки "фанты" было недостаточно.
     К тому же оказалось, что вечером в аэропорт автобусы ходят не через каждые пятнадцать минут, а через полчаса, и я боялась опоздать.
     На конечной остановке "аэропорт" из автобуса вышли, - точнее, выскочили и понеслись, как взмыленные лошади, - только я и белобрысая девушка в кедах, кожаной куртке поверх футболки, пестрой бандане, с огромными белыми наушниками, - притормозив лишь у стойки регистрации в пустом зале.
     Девушка летела в Гданьск и минут пять что-то выясняла у служащей. Наконец, та выдала ей посадочный талон, и настала моя очередь: я приблизилась к стойке и поставила на ленту свой чемодан.
     Мне показалось, что служашая посмотрела на меня с подозрением, но ничего не сказала, и чемодан, снабженный бумажной биркой, укатил в багаж.
    
     Гулять минут пятнадцать-двадцать в пустом зале, где все киоски и кафе давно позакрывались, мне было стремно и, чтобы выиграть время, я посидела немного в туалете, потом пошла на досмотр.
     Рейс задерживался, и мне уже послышалось, что по радио объявили мою фамилию (как прошлой осенью - Димкину), и что он задерживается именно из-за меня. Я незаметно выбросила в урну половину листов с записями рейсов и телефонов из своего блокнота, журналы из женевского аэропорта и раздумывала, не выкинуть ли карту-путеводитель по Женеве, но было жаль (решила, что сделаю это, когда (если) меня поведут в служебный кабинет.
     Но вот объявили посадку, я встала в очередь, и больше мне не слышалась по радио собственная фамилия.

     В Лондоне, от усталости и очереди на паспортном контроле было уже все все равно. Пройдя "зелёный коридор", я даже на автопилоте зарулила в магазинчик справа от выхода, где впервые сама себя обслужила на кассе самообслуживания, купив маленький флакон 100г кондиционера (который можно положить в ручную кладь).
     А в зале ожидания автобусов купила бутылку сока манго. У меня было чувство, что я возвратилась домой, - впрочем, как всегда в Лондоне. Почему? В Лондоне у меня никогда не было ни романов, ни влюбленностей (если не считать того невозмутимого парня в зелёной футболке, подсевшего в час ночи на district-line на станции Cannon Street). И немецким я владела куда лучше, чем английским. Но вот, то ли недосягаемость со стороны моего шефа, отсутствие материальных забот, родство ли душ с Англией, теория ли реинкарнации, - а, может
все сразу, - создавали это ощущение родного дома, родной тихой гавани, в которой тишины как раз-таки никогда не наблюдалось.

     На Стратфорде как раз наряжать ёлку из подземной кабины небольшого крана.
     До Лариски добралась лишь к 12-ти. Сразу нашла её дом, но меня смутил стоявший у дверей мотоцикл, и я перезвонила ей, чтобы уточнить правильно ли помню номер дома.
"Что, решила заняться бизнесом?" - было первым вопросом Маты Хари после приветствия. Она ничуть не изменилась с прошлого года, разве что ещё больше похорошела. - "Ага, пришлось заняться", - ответила я, не вдаваясь в подробности.
     Лариса поселила меня в маленькой комнатушке, - скорее, чулане, - провонявшей грязными одеялами и собаками. Нашу "белую комнату" она теперь сдавала, но жильцов я не видела, уснув в предвкушении следующего дня, как выходного.

     Куда там! В 10 утра меня разбудил звонок от Марины, сообщившей, что я улетаю сегодня их аэропорта Southend, что надо распечатать билет и попросить Ларису выяснить, как туда добраться.
     То, что раньше меня в Лондоне раздражало: неудобства Ларискиного дома, долгое сидение там, - теперь казалось желанным. Но я все же решила пойти прогуляться, пока дом ещё спал (в гостиной сейчас жила темноволосая латышская девушка Аина с грудным ребенком).
     Голова у меня ещё не прошла, я распечатала билет и просто гуляла по Бакингу. Было солнечно и жарко, под ногами, как и прошлой осенью, шелестели вороха опавших листьев.
Временами я заходила в магазины, и перекусила в кафе. Домой вернулась лишь к отъезду, а Додик уже расположился на моей кровати.
     Мы с Ларисой не смогли найти в интернете, как добраться до Соутенда, но позвонившая Марина посоветовала мне купить билет на поезд с ж/д станции Стратфорда, находившейся рядом с одноимённой станцией метро.
    
     В небольшом закутке ж/д кассы смуглый молодой служащий в синем балахоне, с длинной черной бородой, больше похожий на брахмана, чем на кассира, - продал мне билет, и я едва успела выскочить в поезд, отходящий с 10-й платформы до Соутенд-Виктория. Но тот ли это был поезд?
     Я прошла между сиденьями, задев рюкзаком очки уткнувшегося в газету старого джентльмена так сильно, что он едва успел их перехватить, взглянув на меня зверским взглядом. Извиняться после этого не было смысла, как и спрашивать у других попутчиков, правильно ли я еду. Отвернувшись к окну, я смотрела на плывущие в сумерках серые поля.
     Но после часа езды все же была объявлена остановка "Southend-airoport". 
    
     От холодных ларисиных котлет у меня началась изжога, и вобще - настроение было испорчено. Долетела до Женевы, где мы с Мариной поехали в новую гостиницу, в Ферне (ту самую, до которой прошлый раз не добрался Вальтер, - и, странное совпадение, именно в своём поместье в Ферне доживал свои последние годы знаменитый философ Вольтер).
     Утро было сереньким, но помещение для завтрака, с окнами, выходящими в парк, довольно просторным. Шведский стол нас впечатлил, - кроме обычной еды, чего тут только не было, даже специальная металлическая емкость для самостоятельной варки яиц!
     Так как мы встали рано, моя голова все не проходила. Целый день мы перевозили чемоданы с аэропорта до ж/д вокзала, и оттуда - до "Женевы-резиданс".
     На этот раз номер у нас был более-менее приличный, но в коридоре шёл ремонт, и мы обе измазались рукавами курток в белой, сильно пахнущей краске. Хорошо, Марина догадалась сразу сунуть рукав под воду, я вслед за ней, - и краска отмылась. 
     В принципе, шесть чемоданов можно было спокойно довезти в два присеста, и вторую половину дня наслаждаться заслуженным отдыхом; но с Мариниными перекурами, перестраховками, сомнениями и колебаниями мы телепались с ними весь день. И это был ещё не конец!

     С двумя последними чемоданами мы додумались пойти в местный супермаркет "Casino" (из названия которого высвечивались лишь три буквы, так что получалось "Cso"). Когда Марине выбивали чек, а я уже готовилась складывать продукты в пакет, возле меня как из-под земли возник высокий негр с толстыми оранжевыми губами, в синем костюме при галстуке, - видимо, охранник.
     - Бонжур, откройте, пожалуйста, ваш чемодан, - обратился он ко мне не помню, на
французском или английском, так как все понятно было и без слов. Моей первой реакцией было - убежать, но охранник вцепился в мой чемодан мертвой хваткой, - а когда Марина рассчиталась на кассе, - и в ее чемодан тоже.
     Нас отвели к стене с полками для оставляемых вещей, где сидела другая служащая и где мы, по словам оранжегубого негра, должны были оставить свои чемоданы, прежде чем идти в зал.
     Я поняла, что мы попали, но Марина (помятуя или нет знаменитую песню "Океана Эльзи") и не думала "сдаваться без боя". Она сыпала в охранника фразами на своём начальном английском, как из брондспойта:"Но мы же не знали!" "Мы здесь впервые и не говорим по-французски!" "Чемоданы не наши, нашего друга, они закрыты на код, а код знает только наш друг!" - "Так позовите его!" - "Мы не можем, мы остановились тут рядом, в "Ibise", а он - в другой гостинице, туда долго ехать!" - она словно хотела заболтать этого Геркулес, взять его измором, и - бинго, ей это удалось!!
     Оранжегубый страж порядка притомился, в его выпуклых темно-карих с поволокой глазах читалась усталость и желание побыстрее закончить эту абсурдную мизансцену, и он позвал на помощь своего коллегу, что было роковой ошибкой: невысокий и решительный мужчина в сером костюме, видимо, более старший по должности, едва взглянув на нас, исполнился то ли жалостью, то ли безразличием к тупым иностранкам и велел негру нас отпустить.

     Отделавшись лёгким испугом, мы вышли на улицу. Повторилась один в один прошлоголняя ситуация в поезде "Брюссель-Кельн": добросовестный служащий что-то интуитивно почувствовал, тонким нюхом ищейки. Но отчаянное красноречие Марины, и равнодушие его начальника сделали свое дело, и нас отпустили. И, хотя в дальнейшем мы часто, - разумеется, без чемоданов, - но с рюкзаком и дорожной сумкой, - заходили в этот злополучный "Cso", больше там никто и никогда к нам не цеплялся.

     Едва мы вернулись в гостиницу, как подъехали Дима с Жаком. Надо отметить, что всю вторую половину дня Стас названивал Марине, покрывая Диму трехэтажным матом и угрозами, что, если он его бросит, то тот "пойдёт работать в "Макдональдс"! Но Дима, в очках в чёрной оправе (у него плохое зрение?), увидев нас, беспечно воскликнул:"Привет, девчонки!", а, подойдя, расцеловал по французскому обычаю, в обе щеки, - сначала Марину, а потом меня.
      Сначала он не хотел брать все шесть чемоданов, но Марина его заставила. Из-за растертых новыми сапогами ног она больше не могла ходить, и я спустилась с ними, чтобы помочь все перетащить. Но как только чемоданы были положены в машину, обо мне благополучно забыли и даже не попрощались.
     То ли гордость, то ли усталость помогла мне на них не обидеться. После того, как мы пообедоужинали тем, что купили в "Cso", у меня едва хватило сил принять душ и доползти до кровати.   

     Утром опять поезд до Гренобля
Зачем? - наверное, чтобы получить от Димы деньги, но встречу с ним или Жаком я не помню, зато хорошо помню завораживающий своей потусторонностью пейзаж за окном: смутно выступающие из тумана смешанные осенние леса, над ними, тонкой линией вдоль горизонта - контуры горных вершин, утки, лениво взлетающие с покрытой лёгкой рябью серой глади лак-дю-Бурже, и вдруг - ослепительные лучи рассвета, словно разрывающие пелену над этим мрачным сказрчным царством.

     2 3  н о я б р я, в о с к р е с е н ь е,  с е л о   п о д  Б о р и с п о л е м. 
     Сегодня с утра ездили со Стасом в "Новус", за продуктами и лейкопоастырем для Марининых ног, стертых злополучными новыми полусапожками. Из-за этого "лейкопластыря с подушечками", которого требовал Стас у продавщицы аптеки "Новуса", девушка чуть не получила увечья, ибо, когда она спросила у Стаса:"Что вы на меня кричите?" - тот ответил в своём фирменном стиле:"На тебя не кричать надо, тебя надо бить головой об косяк!" - я же всеми силами делала вид, что не имею к грубости своего спутника никакого отношения (хотя, говоря по совести, это было не так).
     Почему Стас любое бытовое дело превращал в трагедию, надо спросить у его матери или у психолога. Вернувшись домой, он точно так же наорал на Марину, испортив нам обеим настроение. Потом приехал Олег, началось "обсуждение дел", и я спустилась к себе вниз.
     Чтобы совсем не впасть в уныние, начала очередной осмотр тумбочки с мариниными книгами. "Русскую принцессу Монако" Наташи Нечаевой и "Несвятое семейство" Марины и Сергея Литвиновых я прочла ещё перед отлетом, "Великий дар любви или Я не умею прощать" Марины Крамер - вчера в самолёте "Женева-Вена", и она показалась мне слабоватой и невнятной по сравнению с двумя первыми.
     Зато я обнаружила ещё одну книгу Литвиновых и две - Татьяны Устиновой (к последней, кстати, я пристрастилась на туалетах в Германии, а именно - в комнате Вити Графа, которого замещала на гредингском "Санифере"). Конечно, у меня было полрюкзака привезенных из Германии книг на немецком, но без немецко-русского словаря, оставшегося на Тибуртине, их чтение продвигалось плохо. Немецко-французский же словарь тут совсем не мог помочь.

     2 6  н о я б р я, с р е д а.
     В среду полетели в Женеву, в Венском аэропорту со всех ног бежали на пересадку, но служащие на досмотре вдруг заинтересовались содержимым моего рюкзака, сначала внимательно рассматривая сюрреалистичную картинку экрана, где я опознала лишь тонкие разноцветные полоски шариковых ручек, потом вытащили и рассмотрели все вещи, особенно заинтересовавшись пакетиками сухого пюре (приняли его за кокаин?) Из-за этого я едва не опоздала на самолёт.
     В Женеве в этот раз все нормально. 
 

       

    

    

    
 
    
      
 
 
.    .    .    .    .    .    .   



 


        К а н и к у л ы
      
   к о н т р а б а н д и с т к и.

   "Когда-нибудь дым рассеется, расплавится,
    когда-нибудь ты попробуешь расслабиться,
    когда-нибудь все забудется, наладится..."
            (Земфира)

   "Есть горячее солнце, наивные дети.."
        (Саша Черный)

    
     ...Не знаю, можно ли было считать супружескую чету Забойченко и Аллу С., которую при первом взгляде на её темный короткий боб с двумя висюльками по вискам, и густо подведенные глаза я определила, как "отчаянную даму, которой нечего терять", хотя её как раз-таки провожал хмурый мужчина в джинсовке (меня же - только кот, впрочем, пока я лишь вынесла им, отъезжающим на машине с Забойченко в Белоруссию, свой чемодан), - наивными детьми (уж, во всяком случае, не наивными), но горячего солнца этим летом у нас четверых действительно оказалось по самые помидоры.
     Как и экстрима, адреналина, кортизола и прочих сопутствующих профессии контрабандиста гормонов и издержек. И все равно оно вспоминалось потом, как настоящие каникулы с приключенческим уклоном.

     1 1 и ю н я, ч е т в е р г.
     Сегодня прилетели из Женевы. Надо ли говорить, с какой охотой я ехала к Забойченко на этот раз, - оправдывая себя, как обычно, отсутствием денег и нормальной работы в Нарве.
     Матроскин уже за неделю почуял неладное и ныл днями напролёт. Но...поблажки начались ещё до отъезда. Во-первых, мне не пришлось находиться со Стасом и Мариной полтора суток в одной машине (о прелестях такой поездки мне рассказала потом явно шокированнная их отношениями "отчаянная дама" с висюльками, Алла). Мне же не хотели оплачивать белорусскую визу и купили билет на прямой рейс "Рига-Киев" на понедельник.
     В четверг я ещё успела сходить на свидание по объявлению на нарвском портале, с добродушным ватником Андреем, лысеющим брюнетом в растянутых трениках и шлепанцах. Я же целый бесполезный час гуляла с ним в босоножках на высоких каблуках, и сильно натерла ноги.
     В субботу я побывала на бесплатном концерте наших призёров Евровидения в Нарвском замке, Элины Борн и Стинга Ряста, - но их великолепное пение только усугубило моё нервически-упадническое настроение.
    
     В ночь на понедельник я совсем не спала, а в 5.15 уже уходил мой таллиннский автобус. Так как было холодно, я одела пуловер и      
джинсовую куртку.
     В автобусе "Таллинн-Рига" ко мне подсел парень от 30 до 40, вполне обычного вида: русые волосы, очки, темно-зеленая футболка и голубые джинсы.
     Сначала мы ехали молча, но вдруг у него зазвонил телефон, и, приложив его к уху, он заговорил по-немецки. Я оторопела, хотя летом в автобусе "Таллинн-Рига" это не было необычным, и тут же обратилась к нему на немецком, помятуя больше о практике языке, чем о знакомстве.
     Но парень,  по имени Михаэль, оказался очень интересным и близким мне по духу, даром, что он работал спортивным журналистом в Вене, а я была всего лишь неудавшимся экскурсоводом, - о чем ему, конечно, не сказала, объявив лишь, что лечу "к друзьям в Киев" (что, вобщем, было не такой уж неправдой).
     В Таллинн он приехал потому, что еще ни разу в нем не был. (Очаровательная причина, подумала я), спокойно общался в нем на английском, жил в Мустамяэ, где его удивило обилие деревянной архитектуры. Сейчас же он ехал к друзьям в Клайпеду.
     "Так вы австриец?" - "Да", - пожал плечами Михаэль. "И как вам понравилось проведение в Вене Евровидения?" - "Ой, это было ужасно, толпы фанатов, телевидение, целых две недели настоящего нашествия! Не знаю, как мы только это пережили!" - с улыбкой рассказывал он. Мне нравилась его мягкая, вдумчивая манера отвечать, внимательные серые глаза за очками и даже моя собственная привычка - потирать пальцами одной руки костяшки или пальцы другой (психологи усматривают в ней замкнутость и скрытность).
     Несмотря на мой далёкий от совершенства немецкий, мы не прекращали болтать до самой Риги:
о советской оккупации Австрии, закончившейся в 1955-м, так что его отец ещё успел выучить русский язык, о том, что сам он учил в школе французский.
     Он выходил на автовокзале, я же ехала до аэропорта и подарила ему на прощание путеводитель по Эстонии на английском (не знаю, каким образом оказавшийся в моем рюкзаке, - возможно, я так и не расставалась с мечтой стать когда-нибудь полноценным экскурсоводом).
      
     "Приятно было познакомиться"- "мне тоже", - сняв с верхней полки сумку и куртку, Михаэль пожал мне руку, как принято у немцев независимо от пола, и вдруг протянул свою визитную карточку:"будете в Вене, заходите!" - "Я?" - удивилась я про себя, но тут же ответила:"да, конечно!".

     Всю дорогу до аэропорта я разглядывала его визитку, потом благополучно затерявшуюся. Фамилию Михаэля я не запомнила, только название и адрес редакции его газеты: Der Standart.at, Zollamtstrasse, 8. Улица мне ни о чем не говорила, но в чемодане, поехавшем через Белоруссию в Киев у меня было полно карт разных городов, в том числе Вены. Айфона и навигатора не было по-прежнему, я пробавлялась подаренным Забойченко старым "самсунгом", с которого получались более качественные фото, и был больший, чем у моего, объем памяти.
    
     Сегодня в Мюнхенском аэропорту я отправила по электронному адресу DerStandart.at письмо, и получила автоматический ответ:"я в отпуске до 29 июня".
     Написала ещё непонятном типу с нарвского портала под ником "Томатный сок", но тот Сок выпил из меня в течение месяца нашей бестолковой переписки все соки, и я в конце концов на него забила.

     Днем в Риге едва проглянуло солнце, а вот вечером, выйдя из Бориспольского аэропорта я почувствовала себя словно в предбаннике натопленной бани, - ну наконец-то, лето!...

     Назавтра мы вчетвером уже летели в Швейцарию: мы с Аллой - в Женеву, а Стас с Мариной - в Цюрих.   
     У нас с Аллой было только по одному чемодану, но, увидев возле "зелёного коридора" нескольких служащих, - и в штатском, и в жёлтых жилетках, я сильно струхнула и с большим трудом сделала покерфейс на выходе.
     Когда мы с Аллой уже ехали на 10-м троллейбусе до Корнавена, она вдруг выдала:"у тебя на лице было написано, как ты их боишься!" - я в ответ лишь пожала плечами. Легко было ей, непуганной, не маринованной несколько раз за эти полгода и в брюссельском, и в парижском таможенном отделении аэропорта рассуждать, что у меня было написано на лице!..

     Пересеча границу, мы довольно долго искали в Аннемасе отель "Apart-sity", заселились в номер, но Алле в нем не сиделось, она то и дело выходила курить (выкурив за вечер полпачки) и обнаружила на соседней улице очаровательный "вязаный дворик", позвав меня посмотреть на него: там все, подъезды, деревья, скамейки, даже мусорки, - были одеты в веселые полосатые шерстяные кофточки. Алла все это сфоткала на свой телефон.
     Потом, решив, что курить можно и в номере, она целый час рассказывала мне о своей жизни, безуспешных поисках работы после того, как ради эстонского гражданства дочери уволилась с российской таможни. (Я не очень поняла эту логику, ведь паспорт у Аллы все равно остался российский). Ей нужно было ждать ещё 2 года до получения российской пенсии.
     Потом мы пошли на рисепшен, узнать пароль для wi-fi. (Аллин айфон, разумеется, подключался к интернету).

     В десятом часу из Цюриха приехали Забойченко, и Стас с порога устроил мне разгон за то, что я долго искала "Apart-sity":"Ты же была в этой гостинице тысячу раз, и звонишь нам, что не можешь её найти, еклмн..!"-"Не тысячу, а только один!" - возразила я. - "Не ври!" - "Я не вру!" - Стас не знал, что у меня "все ходы записаны", и сообщать ему об этом я не стала.
     Потом Стас открыл ноутбук и вышел по скайпу на связь с Димой.
Потом мы, наконец, улеглись спать. И, как не странно, мне даже удалось уснуть, - хотя рядом проходила железная дорога, и поезда непрестанно шумели. Мне приснился Дима, но сон оказался не в руку.
 
     Утром я выпила кофе с оставшимся пирожком, через открытую дверь балкона веяло прохладой и просыпающимся южным летним днем. Марина и Алла пошли курить, а Стас - в соседний магазин, откуда принёс два пухлых пакета (если он покупал еду, то человек на десять, половину из которых составлял он сам).
     Все, кроме меня, принялись завтракать, но тут сидящий за столом в одних семейных трусах Стас объявил:"Давайте собирайтесь, скоро надо будет выдвигаться!" - "Сказал Стас, сидя за столом в одних трусах..." - подначила я его. - "Да мне собраться - одна минута!" - отозвался он, резко поднялся и, действительно, через две минуты, одетый, уже шел к дверям с двумя чемоданами в руках.
     "Ты куда, где мы тебя искать будем?" - всполошилась Марина тоном умного Знайки или  гиперопекающей мамы. - "Что меня искать, что я - шестилетний ребёнок? Что я, могу заблудиться?" - взорвался Стас-Незнайка и, накручивая сам себя на тему неосторожной Марининой фразы все время пути до Анемасского вокзала, уже стоя на его перроне, вдруг пихнул свои чемоданы мне:"Езжайте вдвоём, а то я, неровен час, убью её!" - и встал рядом с Аллой, в испуганных глазах которой недвусмысленно отразилось её отношение к перспективе гулять по Женеве с рассерженным шефом.

     Так мы с Мариной поехали, пересев на автобус (участок железной дороги был на ремонте) до Аннеси, где она села на поезд до Гренобля, а меня, снова автобусом, отправила обратно.
     Но у меня был почти час, чтобы погулять по Аннеси, дивно красивому городку департамента Верхняя Савойя, с замком на берегу прозрачного озера, каналами, похожими на венецианские, но увитыми пышными цветами и плющом, как и домики с синими ставнями. Тут уже я нафоткала вдоволь, несмотря на маленькую память своего допотопного "самсунга".

     Вернувшийся в Женеву автобус остановился на Eaux-Vives, откуда я долго телепала пешком. Зато приметила на avenue Pictet-de-Rochemon два здания в стиле русского теремка, которые тоже сфоткала.
     Наконец, вышла к набережной Густава Адора и неспешно погуляла вдоль нее. Эта набережная, особенно летом, разительно напоминала мне Южную бухту Севастополя, - если, конечно, не принимать во внимание объемы озера и моря, и разность высоты Альпийских и Крымских гор.
     То же множество лодок, названные женскими именами, некоторые из которых тут же, на берегу, конопатили их владельцы-итальянцы. Нарядные яхты, качающиеся на зелено-голубых волнах вперемежку с лебедями. Было почти жарко и парило от воды. 
     Лебеди гуляли и по пирсу, ведущему к фонтану Jet d'eau. Я нашла небольшой пляж, но на нем не было кабинок для переодевания, и, даже если бы я переоделась в соседнем парке через дорогу, - на кого оставить вещи? Да и пора было идти на Корнавен, встречать из Гренобля Марину.
     С Корнавена мы вместе отправились в аэропорт, где долго искали остановку автобуса Y, идущего в Ферне, перенесенную из-за ремонта дорог. Марина наехала на меня, хотя я была ни при чем, и вскоре обнаружила-таки новую остановку Y, о чем и послала ей смс.

 

   Э н ф у з ь е  и   к о н ь я к

    и з   "C a r e f o o l".

     "Рудик с тоской приготовился
     выслушивать в десятый раз,
     как Прах был молодым,
     бедным, мечтал купить машину
     и подобную чушь, от которой
     у него сводило скулы"..
        (Инна Бачинская "Голос
           ангельских труб")

     "Вольтер вышел в сад. Стояла
     полная луна. Все черти спали.
     Лишь Энфузье булькал в
     фонтане, притворяясь жабой. В
     конце аллеи светились в ночи
     отроги гор..."
    (Василий Аксёнов "Вольтерьянцы
                и вольтерьянки")


     Приехали в Ферне, где в восемнадцатом веке доживал свои дни великий Вольтер. Стас и Алла были уже там, и шеф успел сходить затариться в местном "Carefool", в том числе - дорогим коньяком.
     Подействовала ли на него мистическая атмосфера вольтеровского поместья или, что скорее, французский коньяк ("пьет его, как компот", - шепнула мне Алла), но Стас снова пустился в лирические воспоминания о своей бурной молодости, пришедшейся на лихие 90-е (в Эстонии, возможно, менее лихие, чем в России, но, как говорится, некоторым хватило за глаза и за уши).
     Алла - в первый, я - в пятьдесят первый, а Марина, наверное, в двухсот пятьдесят первый раз, - выслушивали, как, заработав денег на легком бизнесе, Стас с другом полетели в Майями, где напропалую бухали и отжигали не по-деЦЦки, поставив на уши весь бедный Майями, где выучили английский и т.д.
     И как потом, вернувшись в Нарву, он стал в ней самым крутым, звездой дискотек, демонстрируя всем желающим девушкам свой майямский загар!
    
     - Вы думаете, я был тогда таким кабаном, как сейчас? - обращался он к нам с Аллой, - нет, я был стройным, даже худеньким и очень симпатичным. Это сейчас моя шевелюра поредела, а тогда - ого-го!
     - Да-да, - подверждала со смехом Марина, - уж она-то знала.
     - А мы с дочкой позапрошлым
летом ездили на Крит, - вставила Алла свои пять копеек, - как там было жарко, 40 градусов, мы еле выдержали две недели. И тоже - загорели, как негры!
     - Ну, млин, ты сравнила - Крит и Майями, это такие нищие, как ты, ездят в Грецию, а Майями - это Америка, мировой океанский курорт! Ты хоть в курсе?
     - В курсе, - Алла хотела было ещё что-то добавить, но Марина ей усиленно подмигивала, - молчи, мол, себе дороже! - и, в конце концов, увела курить на длинный балкон, который был в этом небольшом номере на четверых и откуда весь вечер и всю ночь раздавалось дружное хоровое пение лягушек - настоящая оратория.

     Я уже писала, что окрестности Женевы, и в особенности Ферне, напоминали нашу Эстонию, - те же хвойные леса, выстланные иглами тропинки, полуразрушенные усадьбы, два или три небольших отеля и заросший пруд с хором лягушек и жаб, над которым светил рожок месяца.
     Ночь стояла чудная, но Стасу обязательно нужно было её испортить. И, разобравшись с глупыми Мариной и Аллой, он наехал на меня, из-за того, что я постоянно сую нос не в свое дело, задаю лишние вопросы и даю непрошенные советы.
     - Пойми, в нашем бизнесе ты только винтик: взяла чемодан - отнесла чемодан, все, остальное тебя не касается!
     - Может, я тоже хочу со временем этим заняться, самостоятельно, вот и изучаю, - полушутливо возразила я, забыв, что Стас - не Вольтер, и чувство юмора никогда не было его сильной стороной.
     - Ты? - вылупился он на меня, как слон на мелкую букашку.
"Ну все, - подумала я, - сейчас заведёт песню о моей, ещё более беспросветной, чем у Марины и Аллы, тупости и бесталанности, - сделаю вид, что согласна, - быстрей успокоится!"
     Но шеф вдруг выдал:
     - Да, я знаю, как ты в Лондоне ходила по Бакингу и предлагала наши сигареты всем подряд!
     - Я? - теперь была моя очередь вытаращить на него глаза.
     - Ты, ты! Думаешь, мы не в курсе? Нам Лариса все рассказала, а ей - знакомые негры с Бакинга: "женщина, которая у вас живёт, предлагала нам сигареты"!
     Я не знала, смеяться мне или плакать на подобный поклеп, и ломала голову, замешана ли в его странной фантазии наша партнерша по бизнесу Лариса (чтобы оправдать недосдачи блоков, за которые Забойченко недополучили деньги, из-за чего потом я была вынуждена каждый раз по прилете в Лондон пересчитывать сигареты?...
     Если я, живя в ее доме, что-то кому-то и предлагала, то это были либо крошки от булки - лебедям в Бакингском парке, либо купленный мною для её кошки Джессики кошачий корм!)
     Либо Стас сам, экспромтом, под воздействием дорогого коньяка, сочинил эту несусветную дичь, чтобы испортить мне настроение?..

     В любом случае, он своего добился. И, разделавшись с присутствующими, принялся перемывать косточки отсутствующим: Свете Малаховой, которая "моет ..опы немецким бабушкам" в альтерхайме (кстати, не такое уж невыгодное занятие, - я, например, за всю немецкую карьеру сиделки до альтерхайма так и не доросла!).
     Девушке сына, Алёне Завадской, которая бросила его, по моей версии, из-за его несамостоятельности и неудовлетворенности жизнью в золотой клетке с постоянными наездами Стаса и нарушением личных границ. А там уж - я не знаю, что было. Но Стас нам клялся, что "найдет Олегу на Украине десять таких, и лучше, чем эта сучка Алена"! - что звучало довольно смешно, если учесть, что Олегу было  двадцать девять лет.
     Разок-другой я тоже вышла на балкон с Мариной и Аллой, - не курить, а просто отдохнуть от шефа и послушать лягушачье пенье...

     Утром нам надо было встать в 4 часа и идти 40 минут пешком до аэропорта, чтобы успеть на самолёт.
     Мы летели через Мюнхен, где было прохладнее, чем в Женеве.
     Марина и Стас чуть не опоздали на посадку, из-за того, что последний добирал и в бизнес-классе, и в vip-lounge то, что не добрал в Ферне.
     Сейчас дома отсыпается. На Украине тоже стало более прохладно и облачно, но все равно лето.

     1 6  и ю н я, в т о р н и к.
     Дома Стас продолжил пьянку, что не мешало ему готовиться к следующему рейсу. Забойченко намеревались послать нас с Аллой в субботу с одним ручным багажом, упакован два маленьких чемодана из ткани. Стас уже купил билет Алле, но купить второй билет мне не получалось.
     "У него просто завис комп, - сказала мне Алла, спустившись в нашу комнату, - его надо не перезагружать, а выключить и включить снова. Но я даже не стала ему это советовать, сама знаешь, что бы услышала в ответ!" - "Да уж", - за две недели Алла успела изучить непростой характер "Стасика" или "нашего работодателя" (как она его попеременно именовала).
     Стас же решил, что это з н а к того, что мы не должны лететь в субботу и купил билеты на завтра, на 17-е.

     В субботу 13-го нас, снабдив суммой в 240 гривен, отправили на маршрутке "проветриться" в Киев, и мы на радостях и по глупости протрынькали почти все деньги.
     Сначала расторопный паренёк на Майдане одолжил нам красивых белых голубей для фотографирования (что, оказывается, стоило 80 гривен), потом мы обошли несколько магазинов и перекусили в кафе на Крещатике.
     Жара стояла такая, что шлепанцы прилипали к плавящемуся асфальту. Я забыла дома кепку и боялась перегреться. Но с интересом отмечала происшедшие в украинской столице за два года изменения: стенды с фотографиями погибших из "Небесной сотни" на Майдане Незалежности, военных в пятнистой одежде с автоматами, нарядно одетую гуляющую толпу, многие - с детскими колясками, улыбающихся, доброжелательных и спокойных продавщиц (впрочем, спокойным и улыбчивым Киев был всегда).
     Повсюду украинские надписи дублировались английскими, и в метро забавно было слышать объявления станций:"Pozdnyaki-station", "Osokorki-station".

     Алла была в Киеве впервые, и, когда утром в понедельник шеф вновь предложил нам туда съездить, - чему я воспротивилась, - начала ныть и в конце концов уговорила меня на вторую поездку.
     Сначала мы отправились в Киево-Печерскую Лавру вдоль зеленеющих парков, больше похожих на дремучие леса, над обрывистым берегом широкой голубой ленты реки, отражающей голубое небо.
     Из этой зелени и цветения поднимались золотые купола изящных зелено-белоснежных церквей, крутые мощеные дорожки пересекали группы туристов и, реже, погруженные в себя монахи в чёрных рясах и остроугольных шапочках.
     Обогнув Лавру, мы поднялись с другой стороны и шли вдоль бесчисленных цветников с темно-бордовыми, белыми, красными розами, пионами, лилиями, тюльпанами, ирисами, крокусами и ещё множеством неизвестных нам цветов, кустовых и стеблевых, пестрым ковром покрывавших весь склон холма. Возле дороги две девочки зарисовывали в больших альбомах мягкими карандашами это буйство красок и умиротворение покоя.
     Но ходить с Аллой по магазинам (где, кстати, одежда стоила намного дороже, чем у нас или в Европе) мне не нравилось, и я удивлялась терпению обслуживающих её молодых девчушек-продавщиц. Не то чтобы она была назойливой и придирчивой (как, например, Стас), но уж больно зацикленной на шопинге, как таковом. Если помножить это на +30 градусов жары, можно представить, как я устала от нашей второй поездки.
     Да и в нашей "модернистской" подвальной комнате Алла мне досаждала некоторыми своими привычками, - например, включать с самого утра телевизор с российскими новостями, - и не кого-нибудь, а Владимира Соловьёва (тогда ещё не заслужившего звание "помета", но уже здорово меня бесившего) и так и втыкаться в него на целый день, мешая мне читать, думать и писать.
     Нас обоих угнетало вынужденное безделье, но ей, с её повышенной тревожностью, только телевизор и сигареты помогали быть в тонусе.
Мне же оставалось лишь с ностальгией вспоминать свое одиночество в этом подвальчике и ждать, когда мы уже куда-нибудь полетим.

     1 9  и ю н я, п я т н и ц а.
     Летели в Цюрих вчетвером с пятью чемоданами, тряслись и дрожали.
     У ленты стояли два таможенника в темно-синих рубашках с коротким рукавом, но, как только мы подошли, они скрылись. Стас куда-то пропал, у Марины было сердитое лицо, когда мы вышли втроем, - я, Марина и Алла, - и я ненадолго застряла в автоматических воротах, пропуская вперёд женщину с железной тележкой, нагруженой вещами и ребёнком, и глупо улыбаясь двум служащим с двух сторон.
     И лишь только, когда мы спустились на перрон ж/д вокзала, Стас присоединился к нам. Казалось бы, все прошло удачно, можно расслабиться.

     В шатающемся из стороны в сторону поезде "Цюрих-Женева" меня сильно укачало. Мы с шефом вышли в вечернюю теплынь Корнавенской площади и первыми сели на автобус.
     Едва вселились в отель, находящийся в том же районе, что и "Apart-sity", но на отшибе, у железной дороги, - как Марина с Аллой ушли курить, а Стас понесся в "Ibis", где его ждали Мишины молдаване, чтобы отдать ещё несколько чемоданов.
     Потом приехал Дима, и женщины спустились к нему вниз с двумя чемоданами, - я же в это время покупала вафли в автомате холла, и его не видела.

     Пока Алла ныла по поводу wi-fi, вернувшийся Стас обложил Марину трехкилометровой матерной тирадой за то, что она не прочла его мысли и не побежала с чемоданами за ним в "Ibis". И они вместе с Аллой снова туда отправились.
     А по возвращении досталось и нам с Аллой, продолжавшей париться из-за интернета, - но уже от Марины:"какие же вы обе заё..истые!" - так она компенсировала нагоняй, полученный от Стаса. Вобщем, у всех троих настроение было испорчено. 
      
     Ночью за окном шумели поезда, и мне приснилось, что на таможне Нарва-Ивангород у меня взяли на проверку большую сумку, обнаружили сигареты, и теперь должны посадить.
     Зная, что домой возвращаться нельзя, я брожу по зимнему городу в зимнем пальто и шлепанцах на босу ногу. Я прихожу в нашу первую нарвскую квартиру на проспекте Победы, вижу там маму, и обнаруживаю на старом книжном шкафу горстку 1-2-евровых монет, которые кладу себе в карман и ухожу.

     Утром опять та же неразбериха, но Стас, слава Богу, улетел в Париж, мы парились втроем. Алла с молдаванами поехала перевозить чемоданы из камер хранения в аэропорт. Марина решила поменять наш гостиничный номер на другой, с меньшим шумом за окнами, - и препиралась с администраторшей, не позволявшей нам в него вселиться раньше 3-х.
     Потом Марина ушла в магазин, и я одна сидела на диванчике в холле, где ко мне прицепилась молодая девушка в хиджабе, спрашивая то ли о подзарядке своего мобильного, то ли о пароле для wi-fi, - поскольку она говорила по-французски, то я, ответив, что don't understand, лишь пожала плечами, и турчанка, посидев немного, тоже направилась к стойке администраторши.
     Потом все кресла и диванчик оккупировало шумное итальянское семейство с толстой матроной, поджарым мужем и непоседливыми тремя детьми-подростками.
     Наконец я дождалась Марину и Аллу, и мы втроем поехали а Гренобль.

     В целях конспирации меня решили послать первой, без чемодана, так как Дима, мол, будет с новеньким, турком, которому не доверяет и боится, что он всех нас запомнит и заложит (как бы он не оказался тем "стареньким" вертлявым итальянцем из прошлой зимней серии, подумала я).
     Я должна была сойти с поезда и ждать следующего, на котором приедут Марина с Аллой, у привокзального "Макдональдса". Все эти предосторожности напомнили мне культовую советскую комедию Гайдая "Бриллиантовая рука", и весь путь до Гренобля я давилась от смеха, прикидывая, кто же в нашей компании Шеф (ну Стас, конечно), кто Лёлик (Марина? - как-то не очень), Семён Семеныч (наверное, я). Гешей же сразу определила Диму, хотя герой Миронова, разумеется, с ним рядом не валялся по интеллекту и моральным качествам, и, единственное, что их роднило - это легкость, беспечность и драйв молодости.

     Надо ли говорить, что, выйдя с гренобльского гар-рутьера, я даже не посмотрела в сторону "Макдональдса", а пошла по боковым улицам к набережной. Было солнечно, душно, дул лёгкий ветер.
     Я перелезла через каменную ограду набережной и пофоткала мост с едущим по нему трамваем, развевающемся на форте французским флагом и белыми высотками на фоне блистающих на солнце вершин горного гребня.
     Вернувшись на Эльзас-Лоррен, подумала, не пойти ли мне поискать музей Стендаля, но тут же отбросила эту шальную мысль, - не успею.
 
     Я решила перекусить в китайском ресторанчике "China moon". Войдя вовнутрь, где в таинственном полумраке мерцали за стеклом круглой витрины экзотические блюда, я показала девушке-китаянке на первый попавшийся салат и, - поскольку она не знала, как хлеб на английском, а я - как на французском, - ткнула пальцем в запеченную в тесте креветку и банку лимонно-желтого напитка.
     Усевшись за самый крайний уличный столик у перекрестка со сворачивающими трамвайными путями, по которым как раз проезжал звенящий трамвай, я перелила напиток из банки в бокал, данный мне китаянкой вместе с салфеткой и залюбовалась получившимся на столике натюрмортом: желто-красно-зеленый салат (перец, стручки бобов) и лимонно-желтый напиток в бокале, - между тем как ветер упрямо сдувал мою салфетку. Тут мне пришла смс от Аллы, что они ждут меня в "Макдональдсе". Но ведь я ещё даже не начала есть!
     Из тяжело-вертящейся темно-коричневого дерева полированной двери вышел седой китаец в фартуке и занёс поднос со столика вовнутрь. Быстро разделавшись с едой, я, чтобы облегчить ему работу, отнесла свой поднос сама и побежала к "Макдональдсу".

     Но в "Макдональдсе" Марины и Аллы не было, в "Бриошах" - тоже, они стояли и курили у главного входа вокзала. Я опоздала не больше, чем на пять минут, но обе набросились на меня так, словно эти пять минут сорвали тщательно продуманную шпионскую операцию. "Тебе сказано было идти к "Макдональдсу" - значит, надо было идти к "Макдональдсу" и никакой самодеятельности!" - кричала и.о. Стаса в его фирменном стиле. - "Я опоздала всего на пять минут, и мне надоело такое обращение! - закричала я в ответ, - дайте мне расчёт, я уеду домой!"
     Через минуту мы обе поняли, что погорячились: я - потому что за 10 дней работы я получу от Забойченко только те 250 евро, которые они мне уже дали в качестве аванса, то есть - ноль. А Марина - потому что искать мне замену сейчас, в разгар проведения "операции" - нереально.
     Мы втроем пошли в злополучный "Макдональдс" и около часа просидели там за уличным столиком, наблюдая за прыгающими на него с ограждения воробьями, и за фланирующим туда-сюда охранником в черном блестящем костюме, с серьгой в ухе, - ведя философские разговоры о возрасте и старении. И придя к общему выводу: мы трое стареть не хотим, следовательно, и не будем.

     Потом перешли площадь и направились в магазин сувениров за магнитиком для Аллы (как полтора года назад - для Лариски-Чемпионки). К нам пристал нищий, просивший милостыню на углу с откормленной собакой, выпытывая, откуда мы. - "Из Эстонии!" - ответила я, а он крикнул вслед по-русски с сильным акцентом "До свидания!" - "Ну надо же!" - воскликнули Марина и Алла одновременно. 

     Наконец на углу улицы Филиппа Виале припарковался серебристый мерседес, и из него вышел Дима, в бриджах, в белой в тонкую синюю полоску рубашке с длинными рукавами и чуть не в том самом сером пиджаке, в каком я видела его в последней серии нашего film     d'aventure. Коротко подстриженные кудри открывали его высокий светлый лоб, и ни турка, ни итальянца рядом не наблюдалось.
     Поздоровавшись, Дима объявил нам, что страшно голоден и ему нужно сначала поесть. "Здесь есть китайский ресторан", - отозвалась я беспечно, забыв, какой скандал разразился из-за этой "Chine moon" всего час назад. "О, точно, - согласился Дима, - туда мы и сходим, я угощаю".

     Погрузив в багажник два чемодана, мы отправились по улице, вдоль фешенебельных фасадов "Resid-Hotel" и "Suisse et Bordeaux" к скромной "Китайской луне".
     Мы с Димой оказались впереди. "Как у вас жарко", - наконец, прервала я неловкое молчание, - а где вы купаетесь, в речке?" - "Нет, наша река холодная, и дно каменистое. Мы садимся на поезд и едем к морю, ведь это всего два часа езды", - "Средиземному?" - задала я риторический вопрос, пораженная мыслью, что это невиданное мной море было так близко от нас. - "Ну да".
     Мы зашли в "China moon", но, поскольку все уже были сыты, Дима сделал заказ лишь себе, и мне, - не расслышав, что я сказала "нет" на его вопрос, будет ли кто-нибудь чай.
     В полусумраке мистического интерьера, - красные тона на фоне тёмного дерева, - наблюдая, как он общается по-французски с китаянкой в красном костюме за высокой стойкой витрины, как непринужденно ест взятый обед, и первое, и второе, и третье, - не переставая при этом развлекать нас светской беседой, - я отхлебывала свой чай и думала, что никакой он не Геша, а наоборот - самый умный, интеллигентный и гармоничный среди нас, закомплексованных невротиков (не говоря уже о нашем отсутствующем шефе).

     Потом мы четверо сели в его машину, и долго ехали по городу, пригороду, мимо Университета, где наш "резидент" учился, разговаривая в основном на общие темы: платные дороги, плата за учёбу (это волновало Аллу, дочь которой поступила в Тарту), неповторимый голос Уитни Хьюстон и производство шампанского.
     Французские реалии Диминой жизни были нам малопонятны, его рассказ о поданном в суд деле, документах и бюрократических сложностях мы слушали вполуха. Мне же хотелось найти в нем хоть какой-то недостаток, чтобы, наконец, разочароваться.

     Вот он поставил кассету популярной музыки 90-х и не очень верно мычал ей в тон. И что? Никто не обязан иметь абсолютный слух.
   - Я не всегда слушаю такую музыку, - сказала Марина, - иногда можно и Чайковского послушать.
   - Ага, - в тон ей отозвался Дима, - я тут нашёл классический канал, слушал всю дорогу симфонии какие-то.
     Потом разговор коснулся Беларуси, по которой Забойченко с Аллой недавно проезжали; Дима же не знал, удастся ли ему в этом году навестить своих родителей и "поесть у них на даче настоящую клубнику".
     О Лукашенко он отзывался нейтрально, заявив, что девальвация денег многим даже пошла на пользу, так как одни смогли расплатиться по взятым кредитам, другие - купить недвижимость.

    
      

    


 
    

   
          
    
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

*1 - милую, приятную сиделку Pflegen - буквально - ухаживать (нем.)
*2 - служба по уходу (нем.)
*3 - маленькое пожертвование (нем.)
*4 - молодец, я тобой горжусь!(лат.)