«Разыскивается женщина, на вид 30-32 года, волосы длинные, тёмные, черты лица – правильные, одета: короткая кожаная куртка, тёмно-коричневые сапоги-ботфорты. Особые приметы: может изъясняться на русском, английском и французском языках, т.к. находится в крайней степени нервно-эмоционального напряжения. Звонить…» Номер давно превратился в чёрные подтёки. то Ещё и ливень недавно прошёл.
- Ишь ты, - старушка в платке и шерстяной кофте хмыкнула, прищурилась, - французский, англиский». Тьфу!!
Бабуся подхватила тощую авоську, и влезла в автобус номер 7.
***
– Тамерлан сегодня, - шепнул Ревеня, - во!
Он дважды провёл ребром ладони по горлу, и отодвинулся, пропуская коллегу. - Вик, - добавил он, - а ты, просто м-м-м.
Виктория кивнула, и исчезла за дверью с табличкой «Приёмная». Физрук закатил глаза, причмокнул.
- Какая жэнщинэ, э!
Кто-то из спонсоров избавлялся от громоздкой, из массива дуба, мебели. Бросался в глаза длинный стол и стулья. Крашеная в огненный цвет директор напустилась сразу.
- Виктория Игоревна! – выплюнула она, - из-за вашей халатности у нас ЧП!! Мазюков в больнице!!!
- Он же не…, - начала Вика.
- Что не?! - прервала директор. Она напоминала взъерошенную наседку в гнезде - рассиженном в пух и прах кожаном кресле с высокой спинкой.
В больницу Виктория везла мальчишку сама. Обошлось «ушибом мягких тканей головы», но руководство, как всегда, не прочь сгустить краски.
- Обошлось, да! Знаю, но ведь могло быть хуже. Гораздо!!! Мне из-за вас неохота. Я всё откладывала этот разговор, но, вижу, напрасно.
Сейчас начнётся. Это называется «Докажи, что не верблюд».
- У меня контрольная в восьмом была, - устало произнесла Вика. - Вы же знаете. А о том, что заболела Виталия Егоровна, я не…Я поздно узнала. Мне не сообщили.
- То есть вы непричастны? – возопила директор, - не при чём вы, значит?! Вы тут самая умная, а мы идиоты! А если бы жалоба пошла?! – взорвалась женщина. - Вы хоть представляете, каких трудов стоило родителей отговорить! А если б дошло до Отдела образования?!
Директор расстегнула ворот блузы, и выпила воды. Вика с облегчением вздохнула: всё. Но впечатление было ошибочным.
- Ваши дети чёрт знает чем занимались! Полдня!! – с новыми силами напала директор, - а вы спокойно проводили контрольную.
«Молчи. Представь, что ты тряпка, которую возят по полу. Просто тряпка». Это реально помогало.
- Почему никто из класса не предупредил?! – не унималась директриса-наседка. - Вот и дети у вас такие же. Уголок «спортивных достижений» разнесли!!! Подрались!! Со старшеклассниками!! Кошмар!!! А вы не при чём!!!
Она умолкла, вздохнула, хмуро поглядела в окно.
- Идите! – бросила директор, – тут не о чем говорить. Жду подробной объяснительной.
«Не дождёшься!» - мысленно ответила преподаватель, повернулась и вышла, хлопнув дверью громче обычного ровно настолько, чтобы не было понятно, что она вне себя от гнева.
Секретарь проводила её отсутствующим взглядом. По спине Виктории ручейками рассыпались волосы.
Вика драпала по обшарпанным ступеням школы. Уйти. Забыть скорее. Это лицо и этот голос забыть. Не тут её место! Хотелось в другое: женское, красивое, праздничное. Чтобы каждый день - новые люди: «Здравствуйте-пожалуйста-чашечку чая?» Или, вот, «Журнальчик полистайте!». И, конечно, чтобы своё.
Школа по обучению нейл-дизайну находилась в нескольких кварталах от скромной квартиры, где они проживали с мамой, Витькой и Джоем. Необходимую сумму Виктория собрала. Пора.
***
- Мам! Позвонить не могла?!
Виктория сбежала со ступеней к худощавой даме, выхватила из рук авоську.
- Мужчина всегда занят! – изрекла Нина Степановна, и мягко отстранила дочь. Даже в несочетаемых вещах: спортивном костюме и широкополой шляпе, она выглядела очень гармонично. Усевшись на самой верхней ступеньке, она с удовольствием вытянула ноги.
За руль бы сама - ни в жизнь! Но и мужа в выходной от рыбалки не отговорить. «Присоединяйся, или не мешай!» - был вердикт отца Виктории. Но не навестить своих тоже - как? Что она, до автостанции не доберётся?
- Ну, - задорно из-под шляпы глянула мать, - теперь пойдём.
- Бабуль, - подскочил Витька, - пирожки есть?
- А как же, - бабушка поцеловала Витю, потрепав по густой шевелюре. – Отросли, смотри-ка! А то, как яичко, помнишь, был, лысенький. Давай на кухню!
Витька легко подхватил неподъёмную сумку. Нина Степановна поспешила за своими, бережно неся шляпу тульёй вниз. К шляпам она питала особую нежность, отыскивая их везде, где только можно, в том числе, на блошиных рынках.
- Валера-то не вставал? – поинтересовалась шёпотом бабушка.
Она долго устраивалась на диване.
- Работал. Пусть поспит, - ответила дочь. – А с утра - спортзал! Строго!
«Как эта кухня непохожа на ту, где выросла Вика». Там был лишь стол, несколько стульев, печь «Лысьва», да пара шкафчиков, - впритык. А здесь заблудишься. Полосатые щёголи-диваны, большой овальный стол, наплывы, - ну, чисто, пещера со сталактитами, - на потолке. Нина Степановна не смыслила в новомодных стилях, но обожала крошечные лампочки – софиты. В десятки тысяч раз уменьшенное театральное чудо, перенесенное на домашние сцены. Для освещения домашних драм и опер. А ввинчивались они вот туда, в эти самые сталактиты.
Внук деловито орудовал на кухне: вскипятил чайник, заварил чай, выложил из термоса, - двух тарелок, обвязанных вместе белым полотенцем, - пирожки. По запаху отыскал с луком и яйцом, и с аппетитом уплетал, сидя на трёхногом стуле за барной кухонной стойкой. Ноги доставали как раз до нижней перекладины. Витя воткнул наушники.
Наверху раздалось жужжание, но сигнал безжалостно обрубили. Взяв кружку, и бутерброд, подросток исчез за дверями.
- Ну, как ты? Хорошо всё? - заглянула Нина Степановна дочке в глаза.
Виктория неопределённо пожала плечами.
- Да нормально, мам. Как у всех.
- Ой, дай-то бог, дай-то бог! - запричитала мать, - чтобы не на те же грабли.
- На какие «те», мам? – подняла брови Виктория. – Тебе чёрный или зелёный? Или с травами. Хочешь?
- Да я про ухажёра твоего. Бывшего…Всё, забудь! С лимоном, доча. Чёрный.
Вика робко улыбнулась.
- Мам, только по секрету. В общем, если Витя одиннадцать классов, ну, без троек…
- То что?
- Валера машину ему купит.
- Да вы что?! Испортите ребёнка, - бабушкины брови взметнулись вверх, - я не вмешиваюсь, не подумай, просто это…Зачем?
- Мамуль, ну, стимул нужен. Они сейчас другие. Ну, ты права, компьютер, может
- Вик, хоть не ревнивый?
Нина Степановна отхлебнула чай, и уставилась в чашку. Она давно хотела спросить, да случая не было.
- Нет, вроде, - улыбнулась Вика.
Она опустила плечи, и отвела глаза, это не укрылось от матери.
«Боится счастье расплескать. Натерпелась»
- Да я ж никуда! – рассмеялась Вика, и у матери отлегло, - с занятий – домой бегом. К кому ревновать?
- Ревнивцы, - подняла палец вверх её собеседница, - они и к столбу приревнуют. Природа такая.
- Валера не такой, - упрямо сказала Вика.
Нина Степановна опять запричитала: «Дай-то бог, дай-то бог!», по-старушачьи и беспомощно, - переложила всё туда, в канцелярию высших сил, куда все строчат письма счастья.
Она ведь поначалу Валеру в штыки: 42 года, женат не был, правильный, спокойный, хороший. Разве так бывает? Но дочкины глаза уверяли: бывают, ещё как.
Вика всегда была активной: работа, спортзал, курсы. Вечно чему-то училась. Раз дома, значит, комфортно, хорошо. Сколько вкалывать можно? Пусть передохнёт, вкусит семейного счастья. К слову сказать, оно случилось неожиданно, чуть больше года назад.
***
- Я тебе про Веру с работы не рассказывала? – спросила Нина Степановна, - такая представительная, с греческим носом? Вот. В своё время, когда в коммуналке жили, молодыми, часто собирались, семьями, праздновали всё в подряд. Ну, и её Василий, муж, приревновал к другу семьи. И что ты думаешь?
- Что?
- Так ухо откусил!! Пол-уха!!!
- Да ладно?! Откусил? Ухо?! - Вика закрыла ладонями рот, а глаза округлились.
- Вот такой Отелло.
Нина Степановна подвинула к Вике тарелку с пирожками.
- Ешь, давай! Тощая, совсем. Дошла! Сейчас, вон, похлеще по телеку. Мы-то с отцом не смотрим, так, иногда.
- Ой, мам, а у меня. У Ирины Михалны, на прошлой работе. Муж пил, пил, пил, пил - всё нормально было. А потом закодировался.
- И стал руки чесать? – попала в точку Нина Степановна.
- Угу. Она и в школу с фингалами. Замажет тонаком, а нам говорит, мол, почки. В учительскую как-то захожу, а она плачет сидит.
- Мир сошёл с ума, - изрекла Нина Степановна.
Как хорошо тут, с дочкой, с Витей, знать, что всё наладилось, всё хорошо. А то, что в этом мире чокнутом, где-то там, за границами уютной квартиры, так это далеко.
- Страшно стало жить, - замолчала Вера Степановна, - за них, вон, за деток, страшно.
Мать погладила дочку по волосам.
- Ну-ка, ну-ка, - она с недоумением смотрела на две прядки розового цвета в волосах Вики.
- Да Валеркины приколы, - весело отмахнулась дочь. – Не бери в голову! Смеясь, Вика выскочила. - Модно, стильно, молодёжно! – донёсся её голос.
- Вот. Мам! Возьми!
Дочь закрыла молнию на рюкзаке.
- Не-не-не, - отвела руку дочери Нина Степановна. – Тебе нужнее!
- Ну, пожалуйста. Обижусь! – пригрозила Вика. - Вы ж баню хотели? Ну вот.
Нина Степановне неловко приняла купюры.
- Да и я, - мысли есть разные, - пока не буду говорить, чтобы не сглазить, - скоро тоже работать пойду. Документик получить, и вперёд! Уже и помещение нашла.
- А со школой точно всё? - уточнила мать. - Навык быстро потеряешь.
- Раз всё так случилось, значит, так и надо было. Мастера говорят: кайфанёшь, считай, засосало. Девчонки простые, зато, знаешь, такие, - Вика замолчала, подыскивая слово, - не замороченные, что ли.
- Ты со всеми общий язык найдёшь! Об этом я не переживаю, – закивала женщина.
- В школе - бумаги, отчёты. А тут всё от тебя зависит. Было бы желание.
- Устала ты, дочка. Я только за. Как тебе лучше, так и мне, - просто сказала Нина Степановна.
Решение далось Виктории непросто, но всё уже в прошлом.
- Вик, - добавила мать осторожно, - но ты временами разговариваешь, как Валера.
- Маму-у-уль, - протянула дочь, - всё нормуль. Не переживай. С кем поведёшься..., - засмеялась Вика.
Нина Степановна привыкла довольствоваться малым, умудрялась с крошечной пенсии делать подарки и внуку, и дочке, и всегда именно то, до чего у самой Вики руки не доходили. Да и знала бабушка, что планируют ребёнка, но не получается. На её медицинском, языке, это называется «вторичное бесплодие».
Ну, то есть, когда уже проверено: ты – мать. Можешь зачать, выносить, родить и выкормить. Вернее, могла. Но почему-то не получается во второй или третий раз. Современная медицина соловьём поёт о позднем материнстве, но Нина Степановна, всю жизнь проработала гинекологом…
Биологические часы никто не отменял. Каждая вторая пациентка приходила именно с этим. Пытливый ум Нины Степановны наблюдал, изучал, сравнивал, обобщал. Она всё записывала. Многолетняя практика помогла с кандидатской. К «хорошему» врачу приводили и по блату, и с других участков, и всяко разно – никому не отказывала. Но некоторые пациентки фыркали, мол, это вы - врач никудышный, вот и не выходит. Они бросались в различные свежеиспечённые репродуктивные центры, всюду расставившие свою паутину. Там радостно расставляли объятия, и обдирали, как липок - байка о позднем материнстве, как истории клондайкских старателей, притягивали новых и новых отчаявшихся, и авантюристок.
***
Нина Степановна засобиралась.
- Мам! Ну, посиди ещё, - Вика вставила босые ноги в мокасины, - я быстренько! Джоя выведу только!
Хлопнула входная дверь. И тут же нарисовался Витька. Как он спустился, никто не заметил.
- Ба! – Витька присел. Коленки острыми буграми выперли из дырок на джинсах, - в общем, чёт не то там у них. Запрутся в ванне, и сидят там по часа два, - он быстро оглянулся, и опять впился своими карими, почти чёрными, глазами.
Бабушка посмотрела на Витю.
- Вот ты о чём, - её снисходительный тон был тем не менее, полон доброты и нежности.
«Мальчик большой уже, должен понимать».
- В туалет попасть не можешь, что ли? – наивно спросила Нина Степановна.
- Да не! Ну, какой туалет! Их, вон, на каждом этаже..., - мотнул внук головой.
- А что тогда?
Витька соскочил с высокого стула.
- Запрутся там часа на два, я засекал. И тишина. Не, ну, звуки какие-то есть, но…
- Витюш, - Нина Степановна вытянула руки, и внук так же, как в детстве, среагировал на этот жест - подошёл.
Обняв подростка, женщина задумалась: как объяснить, чтобы не обидеть, семье не навредить. Ранимые эти дети сейчас стали. Чуть что не так – убегу, уйду.
- Витюш, - повторила бабушка, глядя в глаза снизу вверх, - ты уже взрослый, должен понимать. У вас теперь семья. Вы с мамой долго вдвоём жили. Твой папа умер, ещё когда ты совсем маленьким был.
- Папа не умер, - тихо, но твёрдо сказал Витя, - его убили.
Послышался лай. Нина Степановна со вздохом кивнула. Её ли не знать, как оно тогда было, и сколько пролилось слёз.
- Да, Витюш. Ты пойми, мама хочет быть счастливой. И тебя очень любит. Очень. Ты для неё по-прежнему очень важен. Но в семье есть правила, всё-таки лучше, когда порядок: отец – главный, мама – на хозяйстве. Так было веками. У них своя, взрослая жизнь, на которую они имеют право. Имеют право, - запнулась бабушка, подбирая слова, - побыть вдвоём, когда захотят. Это укрепляет отношения, понимаешь? Сейчас столько одиночества. Ты хочешь, чтобы мама была счастлива? А счастливыми большинство из нас, женщин, себя считают только, когда рядом мужчина. Я понятно говорю, Вить?
- Бабуль, ну, я же не дурак!
Парень занервничал, откинув волосы назад.
- Это понятно, - вся его нескладная, высокая фигура была полна порывистости, а мимика и жесты напоминали о событиях десятилетней давности, когда «исчез», как официально сообщили, её зять; отец Витьки. - Только я видел. Валера из ванны вышел в каком-то фартуке целлофановом и перчатках таких же. В руках у него кисточка была. Типа, как у парикмахеров…
- Уф, - выдохнула Нина Дмитриевна, - а я-то уж было подумала, - потрясла внука за руку, - бог знает, что тут у вас. Не переживай, у многих мужчин необычное хобби. Может, в нём не реализовался парикмахер? Может, он человек искусства, а занимается бизнесом? Отдушина у него такая. О-о-ох! Засиделась я у вас…
***
Витька смотрел на бабушку недоверчиво. Молчал, кусал губы. Всё равно это казалось очень странным.
Наверху послышались звуки, бабушка кивнула внуку, и тот вышел во двор.
Несмотря на внушительный вес, шаги были мягкими, крадучими. Валера схватил всё сразу: тёща с пасынком, Вики нет, шлейки – тоже, - гуляет с Джоем; чашки - пирожки, - сидели долго.
Лицо Нины Степановны расплылось в улыбке.
- Здравствуй, Валерочка!
- Уже уходите, Нина Степановна? Ну, что ж вы, - развёл он руками.
- Пойду уже, - женщина наклонилась переобуться, - но не как в анекдоте! Чаю попила, и не одну кружку!
Она засмеялась, выпрямившись легко, словно кто-то другой, а не она разменяла седьмой десяток.
Валера развёл в ответ руками, и улыбнулся в ответ. Аккуратно подбритая рыжеватая борода делала лицо добродушным. Воспитанному по большому счёту только бабушкой, ему всегда трудно давались все эти зяте-тёще-тесте-свекровные отношения, но он хорошо знал их значимость для других. Заскочила раскрасневшаяся Вика с Джоем,
- Мам! Ну, ещё побудь! Ну, пожалуйста! – взмолилась Вика.
Джой внёс неразбериху. Повизгивая, прыгал то за рукой хозяина, то за снятым поводком в руках у Вики.
- Ба! – заглянул Витька с телефонной трубкой в руках, - ты идёшь? Привет! – улыбнулся отчиму, и тот в ответ махнул головой.
Нина Степановна, сославшись на то, что договорились прогуляться с подругой, откланялась, Вика с сыном пошла провожать.
Решили пойти пешком – до остановки через рощу было недалеко. Живописнее места, чем коттеджный посёлок «Затонный», вообще трудно было отыскать во всей Астраханской области.
Улучив момент, когда мама вышла вперёд, Витька метнулся к бабушке, та сразу наклонила голову: я слушаю.
- В ванне, - решился Витя, - в нижнем ящике, - здоро-овом таком, - показал Витька руками, - полно краски для волос.Прям битком! Фиолетовый, розовый, зелёный. Зачем столько?!
Виктория легко шлп впереди, любовалась тонкими берёзками и соснами.
Тут пришло время замолчать бабушке. Она, конечно, всё обдумает. Дорога домой долгая. Тут сгоряча нельзя, надо как-то осторожно. Всему есть здравое объяснение. В конце концов, мы живём в 20 веке, и мужчины сейчас не такие, как двадцать лет назад. У них множество увлечений. И не только охота и рыбалка.
- И ещё, - затараторил Витька, - Валера маме чёлку стрижёт, и расчёсывает, и волосы сушит, и одежду сам покупает. И ещё бельё там всякое.
А она-то считала, да и считает Витьку совсем ребёнком! Оставалось только дивиться его осведомлённости. Ну, а что ожидать? 21 век, средства масс-медиа делают своё дело. Человечество, считала Нина Степановна, пошло не по пути прогресса, оно, к сожалению, неумолимо приближается к своему закату.
- А ещё, - не унимался внук, - бельё в интернет-магазинах заказывает. Я как-то расписывался, их дома не было, курьер принёс. Порылся, а там, в одном свёртке – наручники. Тяжёлые! – Витька присел завязать развязавшийся шнурок.
- Господи, - Нина Степановна едва не осела на аллею от неожиданности.
«Чего удивляться, - замелькали мысли, - старше Вики на десять лет: крым-рым…
Влезать в дочкину семью не хотелось, но, - чувствовала Нина Степановна, - придётся. Конечно, мальчик ревнует, как без этого, но и не обратить внимания на его слова она не могла. Надо только успокоить, унять его интерес. А то неизвестно, чем это может закончиться.
- Ма! К Егору можно!? На пару часов, - отпросился Витя.
- Хорошо. Только позвони обязательно, я заеду.
Вика набрала целый букет листьев. Она подошла, приобняла сына одной рукой, но тот высвободился.
- Что я, сам не дойду?! – возмутился Витя, - тут два шага.
- Два не два, позвони. Ясно?
- Да, мамуль!
Витя опять подошё
л к бабушке, они немного отстали.
- В общем, дорогой, давай договоримся, - деловито начала Нина Дмитриевна, - будь осторожным.
На лице внука промелькнуло облегчение. Поняла всё-таки бабушка.
- Не надо уличать взрослых. У них своя, взрослая жизнь. Ты же не хочешь, чтобы мама осталась одна? Ну, я тебя очень прошу! – бабушка сложила руки в умоляющем жесте.
- Окей! – напряженно улыбнулся внук.
Было совершенно ясно: он намерен продолжить наблюдение, и его не остановить.
***
. Виктория вернулась, не прошло и двадцати минут.
- А где наш радиотехник?
- К Егору поехал.
Супруги сидели друг против друга. Валера разлил себе и жене сока из графина.
- Валер, я помещение нашла, - Вика поправила волосы, - под салон. Помнишь, говорили?
- Помню, помню. А кофе тут подают?
- Сейчас, Валер! И кофе, и тосты, - повернулась она.
- Хваткая ты стала, – одобрительно заметил муж.
- С кем поведёшься, - повела бровью Виктория.
- Может, и к лучшему, - заключил Валера, - Глянем твоё помещение, - его взгляд скользнул с лица Виктории ниже. На слегка помятой футболке было небольшое пятно от собачьих лап. – Ты когда доучишься?
- Ещё месяц!!! - закатила глаза Виктория, - скорее бы.
- А малыш за собой кружки мыть не научился? – без какого-либо перехода уточнил Токалов. Он кивнул на кружки, и опять зыркнул на пятно от лап Джоя.
Говорил Токалов незлобно, как бы, между прочим. Таким же тоном можно попросить выключить телевизор, или закрыть шторы.
- Я уберу!
Вика проворно соскочила, схватила разом все кружки, и кинула в мойку.
– Делов-то, - добавила она, глядя через плечо, всё ещё улыбаясь. - Чашка да тарелка.
- Ну-ну, - заметил муж, немного замкнувшись. – Вик, про помещения понял, - его тон стал деловым, - смотри сразу несколько вариантов. Надо, чтобы место проходное. А там уже дело техники: раскрутим. Аренда не вариант, надо квартиру купить, я думаю, под это дело, отдельный вход вывести. Обзванивай, договаривайся. Подумаем, - ободряюще улыбнулся муж. - Вик, я, - он зевнул, - наверное, в зал смотаюсь вечерком, - одного канта надо выцепить.
Вика знала, что муж, кроме обычных походов в спортзал, ездит и просто «на разговор», особо не вдавалась, конечно, - а что такого, все сейчас так решают вопросы. Это был другой мир, которого она до Валеры не знала, и которого побаивалась. Но, в конце концов, сейчас не 90 ые: ни разборок, ни сходок, ни крыш, и прочего. Чего бояться? Всё легально. Валера, насколько она знала, в тюрьме не сидел, не привлекался. А то, что разговаривает не на «извольте-ка», и «будьте любезны», то так даже честнее. За этими манерами иногда такое скрывается. Какой есть, каким достался: со своим характером, привычками, прошлым.
Валеру воспитывала бабушка, - Вика видела фото, - дама интеллигентная; она учила внука французскому.
Виктория поднималась наверх. Муж провожал её взглядом.
- Штаны с полоской? – крикнула она почти у гардеробной.
Неслышно, как барс, Валера рванул наверх, и замер. Он впитывал каждое движение её рук, заворожённо смотрел, как бегают под тонкой кожей синеватые жилки. А потом страшно захотелось отодвинуть волосы. Он всегда так делал: собирал их, обнажал беззащитный затылок, и целовал. Внизу заломило, Валера сделал шаг вперёд.
- И кино посмотрим, да? – Виктория сноровисто перебирала бельё в ящиках в поисках нужных штанов. – Что: боевик или комедию? А футболку с рукавами, или майку лучше? – Виктория повернулась, и её взгляд упёрся в мужа. Валера стоял, уперев руку в дверной проём небольшой гардеробной.
- С рукавами, - муж не сводил глаз с жены. – Ну, и боевик, пожалуй.
Улыбнувшись, Виктория взяла мужа за руку, пытаясь пройти.
- Не здесь, Валер.
- Почему? – улыбнулся тот.
Он оторвал её руку от своей. Лицо стало деловито-равнодушным. Захлопнув дверь-купе гардеробной, Валера быстро вытащил первый попавшийся галстук, и первым делом связал супруге запястья.
***
Невысокая, худенькая женщина резво соскочила с дивана. Она торопилась..засобиралась: со спины ей можно было дать не больше 35. Субботний день обещал быть насыщенным – сегодня Ювеналия Андреевна работала. Вернее, кроме обычной, - уборщицей в офисном центре, светила подработка. Сегодняшний выход не отражался ни в зарплатных ведомостях, ни в сметах, но она всегда ждала этих звонков.
Не секрет, что мужчины взрослеют долго, смакуя приближающуюся старость, находят объяснение и внезапной лысине, и многому другому. С женщинами всё иначе.
Старость обрушивается внезапным ливнем, и, как оставшуюся на деревьях осеннюю листву, сметает цвет кожи, густоту волос, блеск в глазах. Ювеналия не была исключением. Когда-то тонкая, бледная, свойственная рыжим, кожа, стала красноватой, истончилась, большие серые глаза уже не так распахнуто смотрели на мир. Время сполна отмерило Ювеналии мужского внимания, и теперь, лишив привычного набора чар, осталась лишь крикливость, изворотливость, и некоторая житейская выживаемость.
- Ну, прямо не знаю, - тянула время женщина, а сама уже смотрелась в зеркало, подняв брови и округлив при этом бледные губы, - и работа, и дача.
Позволяя себя уговаривать, прижав трубку в щеке, быстро подвернула пижамные штаны. Наклонилась: взгляду открылась красноватая кожа. «То, что надо», - улыбнулась Ювеналия.
- Ювеналия Андреевна, дорогая! Ну, выручайте! – умолял голос.
- Я постараюсь, Танечка, - набивала цену женщина, разглядывая обкусанные, - она имела привычку грызть их во время сериала, - а, - поднесла ногти близко к лицу и прищурилась, - А кто?
- Да есть одна, - расслабилась Татьяна Анатольевна, - владелица салона какого-то. Так придёте? Точно? – опять насторожилась директор.
Ювеналия Андреевна умела извлечь из болезни выгоду. Сейчас, конечно, вне обострения, но выглядело устрашающе: если присмотреться, кожа пестрела шелушащимися красноватыми пятнышками, между которыми проглядывала бледная, рябоватая и дряблая кожа.
На самом деле предложение было как нельзя кстати: и маникюр задаром, и педикюр вам пожалста. А в обмен? Да вот он же, кормилец. Псориаз и прочие малоприятные болячки стопы в салоне медицинского педикюра ценились особенно. Снимая недешёвую арендную площадь, владелице, 35 летней, напоминающей базарную торговку, даме, приходилось изворачиваться, не гнушаясь ничем: в этих целях была открыта школа педикюра.
Псориаз Ювеналии всегда действовал безотказно: ученик сразу задумывался, а надо ли ему это? Для закрепления эффекта директор «Орто лав» по особой договорённости привозила пациенток психоневрологического диспансера, расположенного за городом. Женщинам, а, не смотря на разную степень протекания психических болезней, это были всё-таки женщины, процедура очень нравилась.
Возложив волосатые, - от молодых до взрослых, - ноги на кушетку, некоторые поражали отсутствующим взглядом, а другие преувеличенно радовались, благодарили и желали здоровья. И вот это было невыносимо для любого человека с нормальной психикой. Буйных не было, а, что случись, рядом был персонал. В штате, помимо Ювеналии, состояли ещё две женщины, но, в силу занятости, они не всегда могли помочь. В общем, Ювеналия была тем передовым отрядом, который сметал неугодных и особо чувствительных, персон.
Виктория выделялась и раздражала: добрый, открытый взгляд, эрудиция, смелые вопросы. Владелица «Орто Лав» любила других: девчонок с улицы, безработных, которые отучились на мастеров по государственной программе, для которых попасть к ней на курсы было то же, как попасть в рай.
Виктория на первом же занятии повергла Таню, как её между собой называли ученицы, в шок
- Татьяна Николаевна, а что вы заканчивали? У вас есть высшее образование?
- У меня, будет вам известно, - ей трудом удавалось сохранить лицо, - двадцатипятилетняя практика! Я обучалась у немецких и итальянских специалистов, - а они лидеры индустрии.
Девчонки смотрели с обожанием.
- Если я скажу, какие деньги я вложила в это всё, вам станет плохо, - владелица «Орто-лав» вернулась к столу, поправив сильно отбеленные волосы, и бросив уничижающий взгляд на Вику, – а вы получаете это всё практически бесплатно. Зарубите себе на носу.
В действительности, неплохому специалисту не хватало только одного: культуры, эрудиции, и образования.
Не раз краем глаза Вика подслушивала беседу преподавателя с клиентками, - двери в кабинет во время приёма Татьяна Анатольевна не считала нужным запирать. Деликатные для любой женщины вопросы задавались громко, прямо в лоб.
Ювеналия, исподтишка, рассматривала мастера. Миловидная, ухоженные руки, осанка, манера разговаривать, - всё говорило об одном: интеллигентка. Особых забот не предвидится. Кажется, бывшая училка. Хм. Тут как попадёт…Ювеналия вытянулась поудобнее, прикрыла глаза с большими, несколько оплывшими веками, и сделала вступление к первому акту.
- Милочка, мне бы побыстрее! Не опоздать бы на работу. Ехать далеко, а я без машины.
Эту фразу надо проговорить ровно столько раз, чтобы мастер занервничал, сбился, и допустил, наконец, ошибку. А дальше - проще простого. Но в этот раз всё пошло не так с самого начала. Даже услышав в двадцатый раз, что клиентке надо успеть до восьми вечера, а, вот, по вашей вине тут проторчишь до полуночи запросто, ученица продолжала вежливо, из-под маски, кивать.
- Я говорю, мне бы побыстрее, дорогуша! – надрывалась Ювеналия.
У всех обычно тряслись руки, всё падало из рук, и застревали в горле слова, а эта смотри-ка, ни одного лишнего движения!
Машинка по-прежнему жужжала, Виктория улыбнулась. Посетительница сидела с кислой миной. Ещё бы, денежки, 800 рублей, проплывали мимо. С помощью нехитрых подсчётов получилось, в общей сложности, одна тысяча шестьсот. Получилась бы. Если бы не эта пигалица. Ну, нет!
«Ещё не вечер, - подумала Ювеналия, - скоро вторая часть Марледонского балета».
Виктория закончила с пальцами, и перешла к пяткам. Ювеналия начала демонстративно поёрзывать на кресле.
- Ой! – то и дело дёргалась она, стараясь шевельнуть и ногой. - А вот у моей соседки по дому, - тарахтела капризная клиентка, - не представляете! Кошмар. И рассказать страшно.
Далее последовал отработанный много раз приём: перечисление существующих и несуществующих ужасных несуществующих болячек.
- Пяточки машинкой не будем, кожа тонкая, - невозмутимо прервала Виктория, проведя по иссушенным красным ступням рукой в перчатке.
Спектакль вошёл в решающую фазу. Так хорошо Ювеналия давно не играла. Крики заполнили всё пространство, а до ошарашенной Вики, как в тумане, долетали лишь отдельные слова: «Откуда у вас только руки растут…Возместить!!! Фифа интеллигентская!!! Директора-а-а-а!!!»
Злость к образованным она унаследовала ещё от матери, которая обещала доченьке, что уж та окончит «вышку» обязательно. Но Ювеналии был недосуг: стоять на рынке, в самый период его расцвета, облапошивать, порой, разыгрывая целые спектакли, казалось более интересным, чем книжки, зубрёжки и сессии. Были, конечно, свои периоды взлёта.
В 90 х, в составе многочисленного отряда челноков, она начала совершать шоп-туры в Китай, полюбила лёгкую, интересную жизнь, рестораны, движение, ночные огни городов. Мужчин, не смотря на болячки, она привлекала: хрупкое телосложение, светлая кожа, большие серые глаза и рыжие волосы. Ввиду отсутствия склонности к аналитическому мышлению, Ювеналия не смогла предвидеть кризис, и её успешно начатая торговля в ларьке, а затем и павильоне, затухла, деньги испарились. В 65 она оказалась обычной пенсионеркой за бортом современной жизни. Но не утратила торгашеских навыков: урвать, обхитрить, оболгать.
Легко сдаваться она и сейчас не собиралась, но, неожиданно, Виктория, побледнела, качнулась, и, теряя равновесие, ухватилась за край кушетки. Ювеналия замерла.
Виктория повалилась на пол.
- А-а-а-а!!! – заорала Ювеналия. Такого поворота она не ожидала. - Кто-нибудь! Эй, там! Сюда!! – Ювеналия орала, и выискивала глазами свои шмотки. Она спешно натянула джинсы и носки.
Когда Татьяна и её ближайшая подруга, она же бухгалтер, ворвались в кабинет, их взорам представилась трогательная картина: Ювеналия Андреевна, уже одетая, стояла на коленях и, придерживая Викину голову, пыталась её напоить.
- Ювеналия Андреевна, - быстро оценив ситуацию, сказала Татьяна, - респект. Вот деньги!
Ювеналия не верила своим ушам. Купюра перекочевала к неё в карман куртки.
- Сдачу не надо, - начальница показала женщине на дверь.
- Ага. Да. Я сейчас.
Дверь за бывшей торгашкой захлопнулась. Придя в себя, Виктория слабо поводила глазами, и отключилась.
Заподозрив неладное, Татьяна Николаевна заорала
- Звони!!! Что стоишь?! – потребовала начальница.
- Куда? – ошарашенно проговорила бухгалтер.
- Куда-нибудь! Мужу!!! в Скорую!!! Быстрее!!!
В ожидании «Скорой» Викторию заботливо переложили на кушетку, подложили подушку и накрыли одеялом. Хотя и пришла себя, из-за очень сильной боли внизу живота, Вика лежала с закрытыми глазами.
Обе женщины, как сообщницы, стояли, скрестив руки.
- Учись! – подмигнула Татьяна Николаевна подруге, – когда-нибудь свой салон откроешь. Честно-то, - она цыкнула сквозь зубы, - не заработать.
- Ну, ты ваще, - заявила Нинель, подняв большой палец.
- А шо делать? – заржала директор, проведя большим пальцем по шее, - аренда душит, - а тут и бабки взял, и учить не надо.
Да, день удался! Сварив кофе, и отломив плитку чёрного шоколада, - а когда кофе и шоколад мешал болячкам, - Ювеналия уселась в кресло, и включила новости. – Тысяча шестьсот, - подытожила она.
***
Как, оказывается, это просто.
Рука даже не тронулась вверх, а вот он, розовый кирпичик, легко, плавно вошёл в пустоту между соседними. На чём он, интересно, держится. И ещё один, и ещё. Целый ряд. Ух ты, стена.
Всемогущая рука. Всемогущая я? Бархатный зелёный мох. Господи! Как красиво. Волшебство в полнейшей всепоглощающей тишине - полный цвета, до невозможности настоящий, - с башнями, и подъёмными мостами, замок из ниоткуда.
Цак-цак-цак, еле слышно мерное попискивание.
Откуда оно, зачем? Тут так хорошо. Я всегда хотела этого: творить, создавать, в тишине, абсолютной тишине, отстранённости. Мне никто не нужен.
Цак-цак-цак. Как назойлив этот звук. Откуда он? Творю, творю! Я всегда хотела быть тут, здесь, всегда. Творю внутри своего творения. Шаг, ещё, - по этим же розовым кирпичам. Они меня слушают! Выстраиваются сразу же ступеньками. Вы, подлизы. Ещё не злюсь, а кирпичи уже разлетаются по обе стороны, и зависают где-то там. А я - здесь, но…ни на чём.
Начинаю идти, - до уже отстроенного яруса близко, только ногу протянуть. Ступаю на воздух. Бесцветная белота уплотняется, принимает прямоугольную форму, мягко, упруго принимая ступню. Ух! Совсем не страшно.
Тут меньше, чем я думала: полшага оттуда, где я стояла. А я стояла? Я как будто бы и есть все пространство, внутри которого появилось всё это. Разлетевшиеся кирпичи, повисев, робко возвращаются, магнитиками подцепившись книзу. Мне уже всё равно, что там внизу – я забралась высоко, но вижу замок со всех сторон одновременно.
Я всю жизнь ждала только этого момента, только этого. Это моё царство. Меня переполняет ощущения полноты и гармонии, только оно одно и есть вокруг и внутри меня.
Очередной кирпич кладу уверенно, даже небрежно, - я всегда знала, что могу, умею, - но, не долетев ничтожно мало, он почему-то завис.
Цак-цак-цак, - невидимый метроном не унимается.
Несколько из тех, что рядом, блёкнут. Их розово-оранжевая, изумрудная поверхность выбеливается, они проваливаются в известковый воздух. Низ разрушается быстро. Состояние полноты ещё во мне, но в следующее мгновение, - раз, - и половины чуда, подсвеченного серым, насыщенно-болотным, лазурным, больше нет.
И в этот провал хлынул золотой свет. Дыра всё больше заполняется им, захлёстывая моё совершенство.
«Не-ет, не хочу! Он настоящий, я хочу, хочу жить в нём!» Это – сон?! «Нет, нет, нет, пожалуйста-а-а-а, нет, оставьте меня здесь. Кто бы вы ни были…прошу!!!!!»
Тикает метроном. Кто-то рыдает и всхлипывает так, как будто только что потерял самого близкого.
- Всё в порядке, пришла в себя.
«Они обо мне?»
Ненавистное пробуждение заставило поверить, что всё происшедшее – не сон. Постепенно наваливалось ощущение пустоты в нижней части живота.
- Ну, вот, Виктория Олеговна, пришли в себя. Это хорошо. Я на посту, жмите кнопочку, если что надо, - бодро сообщила медсестра.
Потом привезли лёгкий ужин, и Вика опять провалилась в сон. А когда очнулась, то через одеяло, накрывавшее и тело, и голову, - торчал только нос, - её легонько поглаживала морщинистая ладонь. Эти ладони, которые помогли в своё время стольким людям, Виктория бы узнала из тысячи: мама.
- Викуленька, - нос шмыгнул, - я тебе, - наклонилась мама, - как врач говорю. Я видела все анализы!
Вика зыркала из-под одеяла.
- Всё неплохо: гормоны, резерв. Плохо, что Валера обследоваться не хочет. Боюсь, в нём всё дело.
Мама приготовилась сидеть долго, но неожиданно одеяло откинулось
- Мам, правда, получится? – губы почему-то плохо слушались.
- Конечно! Я и у главврача была, и с заведующей, Юлией Михалной, встречалась.
Вика сжала мамину ладонь, и поцеловала.
- Ну, пока, мой хороший, пойду.
Ночью, в палату, привезли женщину: полоснуло глаза голое, ухоженное тело. Её портил только пластырь внизу живота. Женщина долго размахивала руками, что-то бормотала, никак не укладываясь, даже пыталась вылезти за высокие бортики медицинской кровати. Прекрасное, жалкое зрелище.
«Лет 45-48. А больше 35 не дашь», - подумала Вика.
Соседка выгнулась, как рыба, выброшенная на берег, глубоко вздохнула, и забылась в глубоком, целительном сне.
- Я страшно ругалась? – было первым, что услышала Вика утром.
Соседка, приподнявшись на локте, качнула каре и улыбнулась. Виктория нашла в себе силы ответить на улыбку.
- Что вы, нет! Сразу уснули.
**********************************
- Виктория Олеговна! – заверещало в трубке.
Вика поморщилась. В Салоне она знала всех. Иначе нельзя: одного неудачно подберёшь, и, прощай репутация заведения. Профессионалам, конечно, прощают многое, но сколько верёвочке не виться…
В салоне «Дель Роса»всё было максимально прозрачно, пять мастеров-парикмахеров, плюс мастер педикюра и маникюра.
И этот голос, Вика готова поклясться, она слышала впервые.
- А я ваш новый администратор. Меня зовут Карина! – залопотало в трубке, словно прочитав мысли Виктории. Казалось, его обладательницу не смутить ничем на свете.
Почему-то Вике представились волосы цвета спелой пшеницы, собранные в хвост, лёгкий загар, пухлые губы, веснушки. Ещё короткая юбка и туфли на платформе. И никаких тёмных кругов под глазами. Да, никаких.
- Карина? – слегка опешила Вика.
Её, конечно, долго не было, два месяца. Но почему она узнаёт в последнюю очередь.
- Карин, вы…
С трудом преодолев соблазн прервать разговор, и набрать мужа, Виктория вернулась к собеседнице.
- Вера заболела, - ответила на её вопрос незнакомка. - Мы её клиентов распихали кого к Наташе, кого – к Юле.
- Распихали?! – опешила Виктория.
Она на минуту лишилась дара речи. Распихали клиентов, которых с таким трудом нарабатывали!!! Да что тут произошло, пока её не было?!
Елена умела общаться непринуждённо, чем привлекала немало клиентов. Но ни увольнять, ни направлять её на очередные курсы она точно не собиралась. Или Вика что-то упустила.
«Окей, соберись», - приказала себе Виктория. - Скиньте мне, будьте добры, Карина, список клиентов на сегодня и на завтра, с номерами телефонов, - глянув на электронное табло, доб
авила, - я буду через полчаса.
Не смотря на довольно плотную запись, хозяйка «Дель Роса» быстро разобралась: когда знаешь в лицо каждого постоянного клиента – это большой плюс.
«Валентину лучше к Ирине Чхань. Эта кореянка чудеса творит. А Сашу Бойчук - к Алёне», - улыбнулась Вика.
- Добрый день! Салон «Дель Роса».
«Заодно, посмотрю на тебя, новый администратор».
Набрав побольше воздуха, Вика открыла дверь. Едва удостоив взглядом расплывшуюся в улыбке администраторшу (короткая юбка, хвост пшеничного цвета, и веснушки), Вика с порога включилась в работу.
- Виктория Олеговна! – во взглядах девчонок читалось облегчение.
Шеф здесь, всё пойдёт, как по маслу. Но в воздухе всё-таки витала нотка нервозности.
– Виктория Олеговна! Помойте голову, пожалуйста! Виктория Игоревна, один чай и кофе, пожалуйста!
Ничего удивительного, она сама завела такие правила. Она здесь не только хозяйка, а, прежде всего, работник. Поэтому журила тех, кто не обращался к ней за помощью, будь то мытьё головы, или взбивание густой пенки капучино.
Легко и изящно, - на работе у Вики обувь только на низком каблуке, - она подскочила к покорно закинувшей голову на мойку пожилой клиентке. Намыливая шампунем и споласкивая, Вика поминутно уточняла
- Людмила Петровна, не горячо? Нет? Нормально? Давно не заходили, - улыбалась Вика.
- Приболела, Викочка, - с закрытыми глазами отвечала старушка.
- Как дочка? Вернулась уже?
- Давно, - клиентка открыла глаза, словно что-то вспомнив, - вас, дорогая, давно не было видно. Уезжали? Отдыхали, наверное?
- Да, по делам, - вымученно улыбнулась Вика, - пришлось. Чая, может?
- Если можно, да.
- Чёрный, как всегда?
Карина хранила железобетонное молчание. Хозяйка салона в её представлении головы мыть и чай-кофе подавать просто не может! Это нонсенс. Она должна ру-ко-во-дить! Украдкой, Карина несколько минут, с лёгкой усмешкой, наблюдала, как похудевшая, но привлекательная Вика носится, улыбается, не жалея маникюра, намыливает головы, при этом успевает перекинуться то с одним мастером, то с другим. Время пролетело незаметно. «Ну, вот теперь самое время, - вздохнула Виктория, - узнать, что тут, чёрт побери, происходит»
Она направилась в небольшую комнату отдыха. Минутой раньше туда же заскочила новый администратор. Виктория помедлила, но ведь рано или поздно придётся это сделать. Она взялась за дверную ручку.
- А я уже знаю, - раздалось за дверью и довольно громко, - у неё никакая не замершая беременность! Внематочная, дорогой!!
Виктория застыла.
- Откуда? Ха! Слухами земля полнится, - невозмутимо продолжила администратор.
В голову ударило, и рассыпалось разноцветным, Вику бросило сразу в ледяную полынью и кипяток. Перед глазами поплыли разноцветные круги.
. - А если, - продолжал голос, - это случилось с твоей, значит, что? Значит, может быть и у меня. Ничего хорошего, Валерик. Мы ж как одна семья, - хохотнула невидимая.
«Валерик?!»
Не выдержав, она ворвалась в помещение, служившее подсобкой, кухней.
- Один чёрный чай с лимоном. Побыстрее! – рявкнула Вика.
Карина застыла с открытым ртом. Она забыла отключиться, и теперь старалась отвести трубку телефона как можно дальше.
Что было бесполезно: в трубке рокотал голос, который Карина узнала бы из миллиона.
- Ну, чё ты, ёлы-палы, кипеш поднимаешь. Всё нормуль, зай.
***
Похолодало. Вика спряталась в машине. Захлопнув дверцу, собралась с духом и набрала номер. Пошли короткие гудки. Девушка пристегнулась, и завела машину. Почему Машка не позвонила, не предупредила? Что вообще происходит?! На глазах выступили злые слезинки: почему всё так? Почему не вышло с ребёнком? Или правду говорят: везёт только стервам? Расчётливым, хитрым стервам.
А когда кладёшь к ногам всё: здоровье, красоту, время, привычки, друзей, то ехидный голос где-то глубоко, изнутри, царапает: «А зачем было отдавать? Никто не просил! Ты же сама! Разве не ты хотела семью, уют, чай пить, разговоры по вечерам, чтобы он за руку держал, помогал, понимал?»
Почему повезло Дашке Мишиной, однокласснице, и Наташке, и Анжелке? Что не так со мной? За что? За то, что посмела помечтать?
«А не надо мечтать! – влез тот же ехидный голосок, - мужчины - не плюшевые слоники, их никогда не приручить. Пригреются, а потом таких, как ты, в первую очередь жалят!»
Вика отняла ладони от лица. Реви не реви, ничего не изменишь. И заглушила машину – спешить уже некуда.
Огромная, на полнеба, туча - серая, дымчатая акула, со сгущающимся до угольного по краям брюхом, готовилась растерзать другую, не менее большую, белую и рыхлую. Чудом между ними вклинилась неровная ярко-голубая полоса. «Совсем, как я» - пожалела Вика тучу поменьше. Из-за чёртовой мягкости на ней вечно все ездили. Вспомнить хотя бы школу: «Вик, помоги с отчётом!», «Виктория Олеговна! Ну, кроме вас, некому! Выручайте!»
И никогда не приходило в голову, что выручать, отрабатывая дополнительные часы, часто в первую и вторую смену, надо за дополнительную оплату. Мама всегда называла Викторию «простодырая», и они вместе смеялись. «Не обеднею», «не последние деньги», «всех денег не заработаешь», - настолько привычные для Вики слова, которые так часто произносили родители, превратились во врагов. «Не так надо!» - шмыгнула носом женщина. Захлёстывало что-то чёрное, неведомое ранее, заставляющее сжиматься каждой клеточкой внутри, от чего хотелось выть. Злость. Он не звонил уже несколько дней. Валере нет до неё никакого дела, а ведь она там, в больнице, чуть богу душу не отдала. Что происходит?! Может, вместо двух месяцев она пролежала все двадцать?» Телефонный звонок разорвал тишину.
- Вик! Приве-ет, привет, мой хороший! Вышла уже? Как себя чувствуешь? – затараторила привычно Машка.
«Машка не при чём, не знает».
- Маш, подожди, подожди! Ты где сама? – по второй линии пробивалась мама, но Вика сбросила. Сначала - всё выяснить, узнать. Что вообще произошло? Может, пока она лежала, вообще власть поменялась, полюса сместились, метеорит упал, в конце концов.
- В Москве, где ж ещё? – удивилась подруга, - а тебе Валера не говорил разве? Во дела! –
Машка была далеко. Там, где бухала ритмичная музыка, раздавались смех и весёлые голоса. Вика позавидовала подруге. – Мы тут с группой отмечаем немного. Подожди, я выйду! – на мгновение в трубку ворвалась разноголосица, - эй! Я тут уже!
- С какой группой, Вик? Ты по путёвке где-то? У тебя, вроде, отпуска не было.
- О, господи! Так ты ничегошеньки не знаешь? – удивилась в трубку Маша. – Ну, тогда по порядку. Я что-то сама ничего не пойму. Ну, в общем, когда…
- Маш! Ты Карину знаешь? – перебила Вика.
- Нет, - насторожилась Маша, - а кто это?
- Администратор новый.
На другом конце повисла пауза.
- Да ладно! Администратор?! Какой такой администратор. А Лена где?
- Я бы тоже хотела знать. Я звонила, она не берёт. Ни она, ни Валера.
- Так ты дома не была ещё? – изумилась Машка.
В ответ – молчание.
- В общем, как было. Когда тебя увезли на скорой, мне в этот же день твой позвонил. Говорит, так и так. Ну, уж прости, сообщил, что у тебя внематочная, кровотечение, всё такое. И очень просил не беспокоить, очень. Я спросила: хоть эсэмэски можно? Ну, и он сказал, что ты там без телефона будешь. Ну, а я что…мне как-то, ну, знаешь, совсем это не понравилось. Но он же правду сказал: тебя на скорой увезли. И…Ну, причин не верить, ну, как бы не было, - затараторила Машка, как бы оправдываясь. – И ещё он курс предложил пройти. В Москве. Анжирахова знаешь? Победитель по дизайну наших всех конкурсов российских. Слушай! – Машкин голос стал мечтательным, - он такие картины на типсах рисует! Полотна, я тебе говорю! Видела «Иван Царевич похищает Елену на сером волке?» И оплатил. Говорит: Вике сюрприз будет. В салон же специалист нужен». Вот.
- Маш, - Вика как будто была вся в своих мыслях, - тут что-то происходит. Мне страшно. - Вика поёжилась, закутавшись в любимый меховой жилет, хотя в машине было тепло.
- Слушай, - Маша явно расстроилась, - ну, подожди, я послезавтра прилечу. Мы его – на вилы! А, Вик! Свяжем, подвесим, и будем пытать! Нет, правда, Вик! Это чего он там замутил-то?! Что за захват такой рейдерский?!
Боясь опять сорваться на плач, Вика нажала отбой. Валера даже не пытался дозвониться до неё, хотя уже почти вечер. С ужасом женщина поняла, что всё, абсолютно всё поменялось. Туча-акула уже наполовину поглотила другую, но совсем неожиданно выкатился густо-жёлтый шар, как рефери, вовремя прекративший поединок. Он подкрасил края туч нежно-кровавым цветом. И это удивительно шло и одной, и другой туче.
Вика , наконец, ответила маме.
- Да! Мам! Ага! В больнице ещё. Ага. Да, хорошо всё. целую!
«Лишь бы заведующей не позвонила. А с чего звонить? Всё в порядке. Или не в порядке? А вот сейчас и узнаем!»
Женщина решительно повернула ключ зажигания.
Нина Степановна на минуту задержалась, перевела дух и присела на скамейку перед кабинетом. Давненько она так далеко не ездила, тряска в поезде давала о себе знать.
На табличке значилось врач высшей категории, Рузалова Лидия Дмитриевна. Лидочка. Как будто не было этих восьми лет. Нина Степановна улыбнулась и порадовалась за подругу: свой кабинет – не стационар, где Лида проработала полжизни, с начальником самодуром и непременными ночными дежурствами. И возглавляет Рузалова частную клинику. Не большую, но очень популярную среди определённых слоёв населения: по прерыванию запоев.
- Нина! – солидная, красивая женщина в халате бросилась навстречу. – Ты как?! Какими судьбами?!
Нина Степановна залюбовалась: красавица, двадцатилетним фору даст. Одета элегантно, не крикливо, по возрасту. Но глаз не оторвать.
- Садись, давай! Проходи! – обхватила её Лида, пахнув духами. – А я…вот, - она обвела вокруг руками, на мгновение став солидной. А потом опять вскочила, забегала
- Сейчас. Сейчас мы…, - легко присела, и извлекла из шкафчика коньяк, и водрузила на поднос. – Чего только не приносят, - пояснила, - ну, знаешь, родственники приходят, переговоры…Где-то лимон был. Шпроты открою. Колбаска. Ага. Сейчас, - в поисках она коротко взглядывала на подругу, не веря, что та перед ней. – Нарежу. Вот.
- Лида, я…, - и тут сами по себе выкатились слёзы. – Я так рада…рада тебя видеть.
- А я как рада!
В сотый раз Лида подскочила, больше похожая на оперную диву.
- Неужели это правда? Я с тобой. Мы тут сидим. Я не отвлекаю?
- Да что ты! Вечерняя планёрка прошла. Я в полном твоём распоряжении. А, хочешь, погуляем? Или, ну, в ресторан? Боже! Ниночка…Думала, не свидимся уже.
Лида поглядела на подругу. И вдруг тоже разревелась. Так и сидели минут пять, держа друг друга за локоть.
Потом выпили. Нина Степановна поморщившись, а Лида – опрокинув по-мужски, и закусив колбасой.
- А я, как Стасик помер, знаешь, всё, крест на себе, - взор Лиды словно затянулся дымкой и стал слегка отсутствующим. - Забрал что-то с собой. А у меня как пустота...
Нина Степановна смотрела теперь спокойно, как мать смотрит на любимую дочь, ставшую самостоятельной.
- Внутри, как овраг. Снаружи ни неба, ни солнца. Ни-че-го. Пойдём, Нин, на диван. Во-от так. И столик тебе тут все удобства. Давай по второй.
Лида придвинула столик поближе, разлила.
- Нет, нет! Я всё! – Нина Степановна прикрыла стакан рукой.
- А я ещё чуток, ты уж извини.
- Ты почему всё время молчала? Могла бы чаще звонить. Я как ни звоню, так или занято, или посторонние. Наша работа-то она ни днём, ни ночью покоя не дадут.
- Ой, Ниночка, - она обхватила обе ладони подруги, - если бы…мне, понимаешь, всё равно стало. Кто звонит, что говорит. С работы очень скоро попросили. Я тогда, как бы лучше сказать…Господи, стыдно-то как. В общем, на дежурство пришла с сильного похмелья. Ещё и тут добавляла. Заперлась в кабинете, и…Ну, сама понимаешь, на следующее утро я была без работы. Без работы, без мужа. Дети далеко, всё хорошо у них, контракт за границей. Мешать? Зачем. Так и пошло. Днём уезжаю, хожу-брожу где-то или на даче. Потом, кстати, продала её. Ненадолго, но хватило денег. Дверь закрываю, и накатывает. Тоска такая. Тощища!!! Выпью – полегче. Не слышу голосов этих жутких: то муж, то свекровь. Раз среди ночи выбежала в ночной рубашке. В общем, всё было, - шмыгнула носом Лида.
Нина молчала, качая головой. Она-то считала, что у Лиды очередной роман, к ней молодые мужики так и клеились.
- Ну, и как-то очнулась. Не пойму, где я. Стены ободранные, окна выбиты, клеёнкой затянуты. Снится? Ноги босые, пол каменный. Не помню, ничего не помню, голова гудит страшно. Встала, осмотрелась, зеркала кусок увидела. Глянула – у меня мало того, что лицо чёрное, так ещё и рана. Синячище справа, и кровь запеклась на голове. Закружилась голова, и я упала.
И вдруг вспомнила. Вспомнила, как вышла во двор, с сумкой, в пальто, (очнулась-то без всего), как шла, дети, помню, бегали. Шатает всю, мамаши шарахаются, деток хватают, убегают. Пришла в скверик, а там у нас вся шушера собиралась. И Верка ко мне, алкашка наша, подошла.
- Пойдём, - говорит, - профессорша!
А я пошла. Видно, долго пролежала без сознания. Но я ж сильная, ты знаешь.
Никого в той заброшенной квартире в развалившемся доме не было, только запах жуткий, вонь, да везде какие-то тряпки, куртки, стаканы да бутылки. Жуть, в общем. Ни документов, ни сумки. В милицию не пойдёшь, кто в таком виде заявление примет. Да и идти далеко. У меня и на это сил не было. Легла я и до ночи бревном. И никак, ну, никак не пойму, как дошла-то я до такого? Куда брезгливость моя вся улетучилась? Раньше я на их рожи смотреть и то не могла. Им-то хоть бы что, зальют глаза с утра, да на лавочку. Вот так.
- Горемычная моя, - Нина Степановна обняла подругу.
***
Внутри разгоралось что-то незнакомое. Не гнев, даже не обида, ноги не слушались, заплетались, спотыкались, повинуясь сбою. Сбою в программе её жизни. Внутри разгоралось огромное непонимание: за что?! За что, Валерик? За что? За что?!
Ведь всё же для тебя. Котлетки на завтрак – пожалуйста. Этого самого, что там мужчинам нравится. Эти игры. То глаза завяжет, а сам что только не делает, то руки свяжет, да ползать заставляет и всякие мерзости вытворять. Ребёнка, значит, не могу. Из-за этого?! Поматросил, бросил, значит?! Ну, как?! Как же так можно?!
Вика припарковалась у развилки в их переулок, и дальше, тяжело дыша, пошла пешком.
С непривычки голова закружилась, и бросило в жар. Викторию стало сильно клонить в сон, и она присела прямо на дороге, сбросив жилет. От соседнего дома отделилась фигура, к ней приближался кто-то в тёмной одежде.
- Уважяемая! – окрик заставил Вику открыть глаза. Перед ней стоял небритый мужчина в сапогах и шапочке. – Вам плохо?
Вика припомнила, что с собой у неё только ключи, сумка осталась в машине. Она подняла глаза, и узнала одного из строителей. В начале переулка строился дом, и бригаду строителей можно было круглосуточно наблюдать на участке.
- Хорошо. Всё хорошо, спасибо. Голова просто закружилась, - Вика собралась с силами.
- Хорошо, уважяемая. Скорая не надо?
- Не!!!Не-не-не!!! – слабо улыбнулась женщина.
- Э, одежьда забери! – крикнул работник вдогонку, но женщина даже не повернулась. Строитель поднял меховой жилет, и, повертев, пожал плечами.
Кухонное окно закрыто, а вот окно нижней ванной комнаты, она знала, закрывалось неплотно. Виктории непросто было найти палку. Она подтянулась, и более тонким концом прута подцепила щеколду. Неуклюже закинув ногу, и пожалев, что не в брюках, Вика подтянулась. Не рассчитав немного, она грохнулась коленями о каменную поверхность, и охнула от боли. Теперь малейшее движение отзывалось в распухшем колене, как будто сотни проволочек кололи изнутри.
Кто-то выходил из дома. Понемногу подтягиваясь на руках, стараясь ни малейшим образом не побеспокоить колено, она волочила обе ноги, добралась до угла, и выглянула. Перед глазами был большой, аккуратно выстриженный газон с клумбами по краям, за которыми она с особым рвением ухаживала. Такой знакомый, он казался невероятно чужим.
Это была Татьяна, помощница по хозяйству. Горничная никогда толком ничего не закрывала. Защёлкнет, и пойдёт себе. Еле дождавшись, пока шаги стихли, Вика добралась до дверей. Отлично. Прихрамывая, согнувшись, чувствуя озноб, Вика вошла, и сразу уловила еле слышный запах. Его, мужа родной запах. Он приходил, и верхнюю одежду тут кидал, на эту вешалку. Наверху еле слышно движение. Или кажется? Непонятно, дома Валера или нет, машина в гараже. Вика, сидя на корточках, прислонилась к стене, и беззвучно расплакалась. Так плачут обиженные маленькие девочки, чья обида за какой-нибудь пустяк равносильна обиде на весь мир, когда несправедливость просто не имеет права на существование в светлом, детском мире. Когда так хочется, чтобы кто-нибудь обязательно пришёл и пожалел. Но сейчас никто, чувствовала Вика, не придёт. И она никого не позовёт. И эта обида - только её, и эта ошибка – только её. А, может, - вдруг воспротивилось её усталое сознание, - это совпадение? Валер – миллион, и почему это именно он? «Да потому, что Карина – в твоём салоне, потому что это именно его Карина. Валеры. Как же противно, как мерзко, как хочется забыть это и никогда-никогда больше не вспомнить.
«Я уйду. Я просто уйду. Я не хочу разборок, ничего не хочу. Я слабая, я устала, я не выдержу. И я, правда, не родила ему ребёнка. Не смогла. И поэтому я – что? Неполноценная? Да. Именно так. Ты неполноценная. А он полноценную нашёл, молодую, и родит она ему их десяток, детишек». Вика уже не сдерживалась, и чтобы её не услышали, укрылась в небольшой комнатке, тут же, внизу. Комнатка как комнатка, но Валера частенько работал именно тут, а не в кабинете. Туда ходил, там сидел подолгу. А ей запрещал. Самое время узнать твои секретики, Синяя Борода.
На столе, обычном письменном, какие-то бумаги. Женщина вытерла слёзы, и смахнула бумаги одним движением. О чём он тут думает? Машинально, зло стала отодвигать ящики стола. В самом нижнем нашла полупустой блокнот, пролистала, хмыкнула, - он был полон ничего не значащих сокращений и цифр. Захлопнув, швырнула обратно. Выпал клочок бумаги с чёрным шрифтом.
С трудом Вика подняла пожелтевшую газетную вырезку. Буквы плыли перед глазами, складывались в слова, Виктория отказывалась поверить, но всё же заставляла себя читать...
Ей стало совсем худо. Наверху затопали, но было не до этого.
«Инспектор Рыбинспекции, Прилукин Василий…Пропал во время обхода». Её затошнило. Вика заставила себя ещё раз взглянуть на вырезку десятилетней давности.
Синей ручкой, поверх заголовка, было приписано: «Ты гадёныш сам нарвался...»
Дурной сон, похоже, только начинался.
Не обращая внимания на то, что к шагам прибавились ещё и голоса, и второй был явно женский, Виктория рванула вверх, сжимая до боли поручни перил, и скрипя от боли. Она уже не скрывала стоны, и, ползком, на коленях, закончила подьём. Смех заставил сжаться, и последние три шага до спальни дались нелегко. «Моими делами интересуешься, значит. Мужем моим. Копался, справки наводил. Нечестный ты, Валера. Я тебе всю душу. Нельзя так. Не выйдет, Валерий батькович, меня просто так. Списать меня. Не получится. Сейчас
и ответишь. На мой вопрос единственный».
Виктория с трудом выпрямилась, поправила распущенные волосы, и прислушалась.
- Валер! Ну ты как себе это представляешь?! У меня только появилась работа, классная, между прочим. А ты, - раз, - и на Мальдивы? А? – счастливо засмеялась обладательница бархатного голоска. - И какие свадьбы, там жарко сейчас!
Каблуки протопали совсем рядом. Карина. Это её голос. Виктория распахнула двери.
- В-в-ви , - та, что стояла перед ней, уставилась на Вику, как на привидение. И стала тихо пятиться к окнам, оборачиваясь то на нежданную гостью, то в сторону кровати.
- Сука! – Виктория сделала три неверных шага.
Карина отпрянула и беспомощно оглянулась на Валеру. Тот курил, развалясь на кровати в чём мать родила. – Ты же сказал…
- Что он сказал?! – Виктория, забыв о колене, как кошка, прыгнула, и ухватила девушку за воротник длинного джемпера; та разгуливала в нём с голыми ногами. – Что я там загнулась, да?! Или что?! Что ты, мать твою, ей сказал!!! – тяжело дышала женщина. Словно в тумане, к ней приближался муж.
- Вика, Вика, постой! Она…я…Ты же в больнице…Тебе нельзя волно..
- Волноваться?! - она прильнула к Токалову, и тот инстинктивно её обнял. – А что со мной может случиться, а?
Она глянула прямо в его серые глаза, в которых разливался лёд.
- Все женщины иногда лежат в больницах, это нормально. Может, эта лохудра, - она кивнула в сторону девушки, - не знает, но ты-то, Валерочка, - она глянула ему в самые глаза, и откинула слипшиеся волосы со лба. – Стоять!!! – Виктория схватила первое попавшееся, это оказалась бутылку виски, и ахнула о поднос. Карина, которая пыталась проскользнуть с вещами за её спиной, замерла.
Завоняло спиртным, Вику чуть не стошнило. Закапала кровь, но боли не было.
- Вы оба…Вы мне ответите! - с удивлением женщина увидела, что в руке у неё - осколок бутылки. В народе такой ласково называют розочкой. Она улыбалась, и эта бессмысленная улыбка напугала парочку.
- Вика, ты не в себе!!! – расплывался перед глазами Валерий, - убери! Я…я вызову врача!!! - Токалов кинул взгляд на сотовый, прикидывая, как бы взять с кровати телефон, и держать под контролем взбешённую супругу.
Виктория достала из кармана куртки смятую газетную вырезку.
- Оба ответите. Мне. Сейчас, - она помахала ей перед оцепеневшей девчонкой. – Это что?! Это тебе зачем?! Зачем копался?! Просто скажи, и я уйду.
Глаза Валерия мгновенно приобрели мертвенный оттенок.
- Ты…, - его руки потянулись к шее Виктории.
- Что? – Виктории вдруг стало весело, - что? Куда? – она вырвалась и забегала вокруг голого Токалова. – Лови! Давай! Отними! Поиграем, Валера! Ты же так любишь играть. А во что вы с ним играете? - крикнула она погромче, специально для Карины.
Карина, и правда, стояла внизу, в холле. Её лихорадило.
– В кошки-мышки, ха-ха-ха!!! Или во что?!
Токалов рывком схватил её за руку, и вывернул так, что женщина завопила, а после ударил наотмашь. Виктория упала. Токалов подпихивал её ногами.
- Это моя жизнь!!! – заорала Вика, - зачем ты туда лезешь?! Это только моё было!!!
Карина, воспользовавшись моментом, выскочила за дверь.
- Позвони в милицию! – прохрипел Токалов.
Вика медленно присела, а потом с трудом привстала сначала на одно, неповреждённое колено, а потом, сквозь дикую боль, на другое. Внезапно на её лице отразилось удивление,
- А я вспомнила! – сказала она, - я помню. Ты же мне говорил, а? Думал, я забыла?! Ты тогда сильно выпил. А я всё помню, всё. Ха-ха!!!
Сильная пощёчина вновь свалила её с ног. Вика лежала на полу, обхватив живот, а супруг методично пинал её.
- Аааа, - Вика, казалось, перестала чувствовать боль, - я поня-а-а-лааа! Как же я сразу-то…Ты же говорил. Ха! Ты с бандюками тогда и работал. Или я ошиблась? Ты с ними со всеми работа-аа-ал! Это они, да? Аааа! Спасите!!!! Может, и меня? Меня тоже? Давай!
Виктория отпустила себя. Она зарыдала так, как не рыдала уже давно.
- Я зарою тебя тут, под домом, - тихо сказал он. – Никто не узнает.
- Это ты. Ты!!! Не они. Ты. А-а-а-а-а-а-а!!!! – заорала Вика.
- Заткнись!!! Заткнись, я сказал!!! – злобно проговорил супруг.
- А Васю, Васю, - она сошла на писк, - ты где зарыл? А? – всхлипывала Виктория, - ведь это ты его. Ты…Чудовище!!!
Токалов бросил Викторию, и выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Через минуту он разговаривал по телефону.
- Да! - он каждым словом резал, как стеклом. - Немедленно, бригаду. У жены срыв…Да. После больницы, да. Потеряла ребёнка, - Виктория уткнулась в ковёр лицом, и приглушённо рыдала.
- Да, всё серьёзно. Меня не узнаёт, накинулась с ножом.
Токалов успел притащить из кухни нож, и обмазал его в крови.
Виктории уже было всё равно.
- Где? Где? Где ты Васю, - рыдала она и молотила руками по ковру, - за что-о?! А-а-а-аа-а!
***
В руках санитаров Вика казалась лёгкой, как пушинка. Всё происходящее было нереальным. Такое только в кино и увидишь. Вспомнился старый фильм с Николсоном. Неужели это её руки, ноги, и это её волокут здоровенные санитары? И что это за белая штуковина, в которую её закутывают? Прямо пеленают. Пеленалка! Вика сморщила нос: стало очень щекотно. Руки и ноги, как бы сами по себе, продолжали отбрыкиваться, но Викторию охватил истерический, безудержный смех.
Санитары и врач переглянулись: лекарство подействовало. Скоро уснёт.
Всё это время Токалов расхаживал, настороженно поглядывая на спелёнутую Вику. Она, действительно, стала ему совсем чужой. И мешает. Мешает. Мешает.
Врач, пожилой, с интеллигентным лицом, и мешками под глазами, подошёл к Валере.
- Валерий Дмитриевич, вы смотрите, - врач смотрел в пол, - не переусердствуйте. Недельку я смогу её подержать.
- Арсений э-э, как вас, - голос Токалова стал прежним, вежливым и мягким.
- Мухтарович, - подсказал врач.
- Вот, вот. Арсений Мухтарович, не мне вас учить, как поступать. Если не ошибаюсь, я к вам уже обращался. Давным-давно. Только, - усмехнулся Токалов, - вы меня не узнаёте, может быть.
- Наверное, вы путаете. Всё бывает, - понимающе сказал врач.
- Ладно, давайте по-другому. Сколько стоит диагноз? Я имею в виду нормальный, с которым вы по полгода держите.
Арсений Мухтарович вопросительно приподнял одну бровь.
Договорившись с Арменом Георгиевичем, Валерий ожидал, что всё пройдёт, как по маслу. Но врач, такое ощущение, вёл себя так, как будто говорил: она же нормальная, что прикажете делать.
- Имейте в виду, диагноз должна признать и сама больная…
Вика уснула.
Панцирная сетка наблюдательной палаты психоневрологического диспансера № 5 им. Румянцева была очень жёсткой. Двери не было, в проёме отбивала ритм чья-то нога в кроссовках. Мужчина сидел, играл, вероятно, на телефоне. Всё тело, и, почему-то челюсть, ныла. Вика застонала, и совсем молодой санитар немедленно заглянул внутрь. Бледная, с большими воспалёнными глазами, темноволосая, в белой одежде, больше похожая на панночку-ведьму из «Вия» - такой она предстала перед Пашей Кудиновым.
Пашу, который, якобы по религиозным соображениям не мог держать в руках оружие, а на деле просто косил от армии, пристроил в больницу отец. На эту альтернативную службу многие бы хотели попасть, но тут нужны были связи. Заступив на смену с Санычем, крепким ещё стариком, Вику он увидел впервые. Саныч отлучился на второй этаж, поставив Пашу караулить «буйную», а когда та проснётся, сразу просигналить. Паша страшно боялся психопаток, наслушавшись историй от Саныча: «Смотришь, с виду маленькая такая, а когда начинается у неё, то такая силища в ней – три мужика справиться не могут!»
- По-жалуйста! – услышал Паша слабый, как дуновение ветерка, голос.
«Что делать?! – запаниковал парень, - очухалась.
Он лихорадочно набирал и набирал старшего, но у того было занято.
- Пожалуйста! – громче сказала Вика. Почему она решила, что, услышав это слово, санитар откликнется, она и сама не знала.
Паша поднялся, и, всё время оглядываясь, дошёл до середины палаты. Красивая бледная женщина, с размётанными тёмными волосами. её взгляд пробирал до мурашек. Он так и не подошёл ближе, Пашины уши покраснели.
- Вы что-то хотели? – спросил он.
- Мои…вещи…где мои вещи? – слабым голосом проговорила Вика.
- Обычно всё забирают при поступлении, - Паша повернулся, чтобы выйти.
- Мне бы телефон, - быстро попросила Вика. Она так боялась, что он сейчас выйдет за несуществующую дверь, и всё. Опять эта палата. Этот запах. Его Вика сразу не заметила, будучи в состоянии, но сейчас он просто-таки заполнил всё вокруг. Запах нечистот, испражнений.
Санитар медленно обернулся. Вика с трудом пошевелила завязанными руками, и слабо улыбнулась.
- Только быстро, а то мне влетит! – буркнул Паша, протянув телефон. – Быстрее! Слышите! – он кинул её телефон, а сам встал на шухере, то и дело выглядывая в коридор, и возвращаясь обратно.
- Да. Я…А, вот, - Вика ещё раз пошевелила затёкшими ладонями, - не могу. Слегка приподнявшись, Вика скривилась. Волосы вцепились в панцирную сетку намертво, и изрядный клок волос остался там.
- Да, конечно! – Пашка подскочил, и развязал верёвки; его руки тряслись.
- Алло! Да. Кто это, - промямлил сонный голос Ленки.
Виктория чуть не зарыдала. Гудела голова, во рту был неприятный, горький привкус.
- Э-э-то я, Лен, - вздрагивая, ответила Вика. – Не вешай трубку, пожалуйста, у меня мало времени.
Павел многозначительно посмотрел, мол, быстрее, а то влетит обоим.
- Я в больнице.
- Викочка, привет! Да, я знаю, дорогая. Тебе что-то надо? Срочно, да? Я сейчас, сейчас, уже машину завожу. Что привезти? – затараторила подруга.
- Лен, меня Валера… В психушку... Подожди! Мало времени. Я в полном дерьме. У него любовница. Она…она…в общем, он с ней. Лен, вытащите меня отсюда. Умоляю!!! Мне страшно, страшно. Я боюсь! Нет, маме не говорила ещё, Витеньке - тоже. Нет, он в Подмосковье.
- Быстрее! – крикнул Паша. Показалось, что в коридоре кто-то был. Прошуршал тапками.
- Лен! Попроси Гену! Ну, пожалуйста!!! Ты меня знаешь. Я всё…Я всё сделаю, - Вика опять начала всхлипывать, - он наврал. Не кидалась я на него!!! Я из больницы вышла, а он там с любовницей…И…и
- Вик, миленький, всё-всё, я поняла. Я сделаю всё, что можно. К тебе пускают? Мы эту сволочь…
- Что ты с ним сделаешь?! Просто скажи Гене. Пусть что-то придумает. Я убегу. Пусть живёт, как хочет.
Поневоле, как не старался, Паша услышал всё. И с трудом мог переварить услышанное. Чуть раньше, он, по просьбе Виктории, подходил к дежурному врачу
- А, которая из наблюдательной? – не поднимая головы, осведомилась дежурный врач.
- Да. Она просит, чтобы её перевели, там, говорит, сильно воняет. Невозможно просто.
Врач усмехнулась.
- Её величеству дурно пахнет. Вот, значит, как, - дежурная была не прочь поговорить, - Учителя, они, вообще-то, крепкие, - размышляла она, - была тут как-то одна. В основном- тут – с диагнозом, но много обычных. Кто стресс пережил, кто..Да мало ли что, чего тут только не насмотришься. А! Паш? Уже пожалел? Лучше бы служить пошёл, - серьёзно сказала врач. – Её завтра итак переведут. Так, и что там у нас, - она склонилась над журналом, - понятно. Завтра начнём.
- Что начнём? – рассеянно уточнил санитар.
- Реабилитацию, молодой человек. Что же ещё? – врач, наконец, посмотрела на него сквозь линзы очков.
Пашка вышел с отсутствующим взглядом. Реабилитация, значит.
***
Саныч вернулся, на его одутловатом, мятом лице блуждало умиротворение. И весь он был какой-то размякший, расслабленный.
- Всё нормально? – осведомился он.
Пашка кивнул, и залез в телефон. «Вот кто на своём месте», - с отвращением подумал Паша. Сам он не мог дождаться, когда его мучения закончатся. Всё-таки медицина в любом виде не для него. В свободное время он рисовал, да и не в свободное таскал с собой по привычке блокнот: зарисовывал то понравившийся вид, то чей-то профиль. Натуры здесь хоть отбавляй: глаз, лиц с крупными чертами, безвольно свисающих, блёклых и безжизненных губ. «Любила ли эта женщина?» - задавался Паша вопросом, - целовала ли своего ребёнка? Ему было нестерпимо, невыносимо жалко всех, но он считал себя не вправе пользоваться тем, что пациентки больны.
А то, что особенно поражало, старался запоминать, и воспроизводить дома. На следующий день черноволосую из смотровой палаты перевели в другую, где она была одна.
Прошлое дежурство прошло более-менее спокойно. Саныч постоянно что-то рассказывал, но парень слушал вполуха: зачем ему это всё?
Утром, до осмотра, привезли новеньких. Их было двое: бабушка и совсем молоденькая девушка. Саныч проводил девушку плотоядным взглядом, кашлянул, и вполголоса сказал
- Ты как? – и он махнул вслед прибывшим.
- В смысле? – Паша снял наушники, - вы о чём?
- Ой! – осклабился охранник, - не знает он, о чём. Да о том вот, - он с силой постучал раскрытой ладонью левой по отверстию сложенной в кулак правой руки, - тут можно на халяву. Сколько хочешь и кого хочешь.
У Пашки раскрылся рот.
- Что вылупился?! Кобыла есть или, - Саныч поёрзал ладонью вверх-вниз, - Дунька Кулакова помогает? Ну, контингент, ха, тот ещё. Но ничего. А я вон, - в его голосе появились хвастливые нотки, - постоянную нашёл. Старенькая, правда, зато любой каприз, как говорится.
Он очевидно дожидался, когда до Паши, наконец, дойдёт, на какой райский архипелаг его закинула судьба. Когда у него загорятся глаза, как похотливо задрожат крылья носа, но противный ботаник вообще не реагировал. До Паши дошло, куда всё время он бегал.
- А вам что, обычные не дают? – невинно поинтересовался он. – Ну, обычные женщины. Это же пациенты. Разве можно?
- Ну, ты дура-а-к! – протянул Саныч, - зелёный ещё!
Санитар стоял лицом к своему шкафчику, снимая халат. Пахнуло несвежим, кисловатым. Плотно сбитый Саныч имел ладно скроенные ноги, подтянутый зад. Он повернулся к собеседнику.
- Не в том дело, дают, не дают. Они же озабоченные. С детства. Их все имеют тут, а им мало, - огромный, нависающий живот сводил на нет всё достоинства фигуры. - Сечёшь?
Пашка слышал что-то такое.
- Особенно эти, как их. Олигофренки. На воле, - он махнул бритой головой, - есть, конечно, баба. Симпатичная, моложе. Но, понимаешь, не то. Там надо выгулять, тортик, шампусик, тары-бары, кино-домино. А тут, - Саныч сделал паузу, - пришёл, когда хочешь, и сразу к делу. Ни здрасьте, ни досвидания. Хоть целый день ходи.
Пашка натянул наушники, как можно быстрее надел джинсы, обулся. Саныч, наоборот, не спешил.
Тихо вошли, и поздоровались двое сменщиков.
За Пашей уже закрылась дверь, а Саныч всё не мог остановиться.
- Ты присмотрись. Вон какая. Хорошенькая. Ток ты, эт самое, поторопись!!! – он заржал, - пока не обросла. Скоро будет, как все, мля, мохнатая, мля, как гусеница. Их же тут гормонами пичкают.
- Саныч в своём репертуаре! – кивнул один, крепкий мужчина средних лет, другому.
Саныч повернулся, и уставился в пустоту.
- Да он ушёл уже! – сказал один из сменщиков. – А чё там за хорошенькая? Ты только салагам предлагаешь, Саныч?
Тот прикусил язык.
- Пошёл ты, Петенька. Домой, к жене.
- Ну-ну.
Охранник с трудом застегнул молнию штанов, напялил кожаную куртку, натянул кепку. Прихрамывая, направился к выходу. Дура эта, которую с приступом привезли, лягнула так, что невозможно было наступить. Когда Пашка заснул, - он специально отвёл его поспать, - в полной темноте, Саныч подошёл к Виктории. Не церемонясь, стянул одеяло, и начал орудовать своими ручищами. А что она сделает, если руки связаны. Не тут-то было. Женщина не орала, не визжала, - воспитанная, - а тихо впилась в руку зубами. Пока он орал, выкатилась из-под него, и изо всех сил долбанула в колено, хотя собиралась ударить выше. Огромная туша санитара упала на пол, его расстёгнутые штаны при этом сползли.
- Сучка, - прошипел он, застёгивая штаны.
- Если не уйдёшь, я закричу. Придёт врач.
- Всё, всё, ухожу.
Тем более, вдалеке, и правда, послышались негромкие шаги.
***
- Лида, ты в этом уверена? – дрожащим голосом спросила Нина Степановна.
Они засиделись. Надо бы домой ехать, но её так разморило, что она согласилась переночевать, а завтра ехать домой. Тем более Вика – в больнице, всё под контролем. Валера что-то давно не звонил, но у него такое бывало. Не любил он это дело - по телефону разговаривать. Витька звонил каждый день.
Он гостил у второй бабушки, в Подмосковье. С удовольствием рассказывал, что они побывали на очередном фестивале туристской песни, или ездили в кемпинг. Бабушка, очень активная, таскала внука по разным маршрутам, заповедным тропам, и собиралась с ним восхождение. Правда, пока не решили, куда: на Эльбрус, или на Авачу. На Камчатку выходило дороже. Отправить к бабе Тане было решением Виктории.
- Абсолютно! Он садист, Нин, - очень серьёзно ответила подруга.
Лицо Нины Степановны посерело.
- Господи, Лида. А как же…Как она с ним живёт?
- У нас пол-России так живёт. Понимаешь, они не то, чтобы любят, им главное - подчинить себе. Выбирать за партнёра, понимаешь, что-то делать за него. Ты ж говоришь: красит ей волосы, заказывает странную одежду. Со стороны кажется: любит и боготворит. Но тут другое. Понимаешь, они играют с партнёром, словно это…кукла. Не живой человек. Обезличенное, выхолощенное создание. Так вот, к куклам.
Лида перевела дух. Достаточно! Больше она не скажет ни слова, Нина и так сидела с отсутствующим взглядом: перебирала в голове, взвешивала, примеряла жуткое слово «садист». Так бывает, когда узнаёшь то, что не можешь вместить в рамки своих представлений. «Я должна» - решила Лидия, - лучше сказать, чем потом локти кусать».
- Он стремится сделать фетиш. Обращается словно, - подруга вздохнула, и отвела глаза, - словно она уже не живая. Жертве это сначала странно..
При слова «жертва» Нина Степановна дёрнулась, но Лида продолжила
- Многим даже, знаешь. Кхм. В общем, нравится. Таких много. Игра нравится, вот эта опасность рядом их даже заводит. А что у него в голове в это время, о чём он думает, когда водит по волосам кисточкой, они даже не представляют. Если посмотреть в этот момент в его глаза. Они стеклянные. Будто в ступоре. Он представляет. Да…
У Нины Степановны потемнело в глазах.
- Господи. Поеду я, Лид! – вскинулась она, - такси возьму. Всё быстрее.
- Я сейчас, я – водички, вот! – засуетилась Лидия.
Она налила из графина воды, и приобняла совершенно подавленную женщину.
- Ну, что ты, Нина?! Ну. Перестань. Он, конечно, опасен, но нужен такой, понимаешь, триггер. Толчок, что ли. И тут не один фактор должен сработать.
- Я понимаю, Лид, - закивала Нина Степановна.
- Вот и славно. Давай по последней! – с чувством выполненного долга предложила Лида.
- Давай, - неожиданно согласилась подруга.
За окном давно сгустилось, в приоткрытое окно долетали звуки большого города.
- Я тут недалеко живу, - улыбнулась Лида.
Они вышли с чёрного входа. Отойдя на приличное расстояние, заведующая клиникой кивнула в сторону очередной подьехавшей скорой.
- Опять привезли. Хлеб наш!
Она уверенно шла впереди, Нина Степановна, подслеповато щурясь без очков, как будто под ногами не асфальт, а болотные кочки, - позади.
- Нин, я когда фотку увидела, - остановилась заведующая, - ну, Вики и мужа её, вот, мне он сразу. Очень они разные. Глаза у него, понимаешь. В общем, такие, даже когда улыбаются...Побольше бы про него узнать. Может, что-то раньше было, - с ударением сказала Лида. - Точно было. Чую.
Она даже не пьянела, чего не сказать о Нине Степановне. Лида деликатничала, но подруге было понятно, что она хочет сказать. Жестокость не бывает на пустом месте. Если был эпизод, то он повторится.
Господи, уберечь бы только Викторию. Душа рвалась: ехать сейчас! Немедленно!
Найти в электричке свободное место оказалось делом не простым: лето, дачники, люди, спешащие на работу и с работы. Нина Степановна приткнулась у окна. Рядом расположилась небольшая команда мальчишек. Спортсменов, судя по одинаковым бейсболкам и рюкзакам, с ними тренер.
«Как там Витька? Он так похож на отца, хотя совсем его не помнит. Такой же упрямый, - улыбнулась женщина своим мыслям. – И умный».
Витя занимался радиоохотой, вообще, интересовался техникой. В отношения отчима и пасынка бабушка не вмешивалась, ясное дело, маленький и взрослый мужчины должны притереться; где-то путь старший и повоспитывает, к порядку приучит.
Нина Степановна силилась вспомнить: что-то ведь было, что-то было. И вспомнила.
Вика как-то давно осторожно пожаловалась, что, мол, настроение любимого, как у девушки: меняется резко, быстро. А она тогда посмеялась, успокоила, что работа для мужчины – это всё, так уж они устроены; когда что-то не так, они все нервозные до ужаса. Вот взять, к примеру, деда. Уж так он переживал, когда их отдел не укладывался в график. А Вика рассказала ещё кое-что. Как-то, в выходной, они с Витей ходили в кино.
Взбалмошно позавтракали, много шутили, Витя рассказывал что-то интересное, Вика – ему про школу. Валера накануне работал допоздна и отсыпался. Оба, и мать, и сын почувствовали, что это очень даже здорово: пойти в кино вдвоём. Они будут переглядываться, хохотать, есть попкорн, и она, не стесняясь, как маленького, будет держать Витю за руку. По дороге домой Вика завезла сына к другу.
- Такой классный фильм! Мотивирующий! Про подростков! – болтала Вика, взбивая блендером какао .
Токалов,закинув в рот кусок багета, многозначительно посмотрел в сторону несчастной посуды с остатками завтрака.
- Да! И, представляешь, у него была страшная травма. И ему сказали: «Всё, голубчик! Больше никакого скейтбординга». А он..
- Это что? – осведомился Токалов, прервав супругу.
Вика поставила какао.
- Я уберу! – она схватила тарелку и чашку с недопитым чаем.
- Сядь! – рявкнул муж.
Виктория остолбенела.
- Ты чего, Валер? – она впервые видела мужа таким.
- А где он сам? – требовательно спросил Валера.
- У Егора.
- У Егора, значит.
Пальцы Токалова отбивали какой-то неведомый ритм.
- Конечно, по Егорам ходить, да в приставку дротить. Чего он ещё может? Хлюпик твой. Хотел мужика из него сделать, да видно не судьба.
Чем закончился фильм, Валера не поинтересовался. Замолчал, и вышел из кухни.
Токалов действительно хотел приобщить, сделать из пацана «путного», чтобы сдачи, если что, легко мог дать. В спортзал Витька пошёл больше из-за мамы. Хватило его только на одну тренировку. Высокий и худощавый от природы, он обожал пробежки, велосипед, скейтборд. А тут - спёртый запах тел, вонь, везде расхаживают качки, гремит «железо», в прямом смысле и смысле музыки. Витька решительно не собирался потеть, и ушёл переодеваться раньше. С удовольствием вдохнул свежий воздух, и стал дожидаться отчима на улице. Валера молча прошёл мимо, закинул сумку на заднее сиденье, махнул Витьке, мол, залезай.
Всю дорогу от спортзала до дома молчали.
- Что я сделаю, Валер? – виновато улыбалась Виктория, - они сейчас такие, знают, чего хотят.
- Знают, значит? – закивал Токалов, а потом со всего размаху ударил по столу, и Виктория подпрыгнула, - ничего они не знают!!!
Потом Валера пытался объяснить, мол, на работе большие напряги, то сё. И, правда, больше такого не было. Очень долго не было.
«Не услышала, значит, я звоночек-то первый. Не услышала», - сокрушалась Нина Степановна.
***
- Чёрт, - выругался старший лейтенант Митрохин, и потянулся за трубкой.
На привычном месте телефона не оказалось, видимо, соскользнул на пол. Со стоном Иван прополз полкровати, и свесил вниз руку. Звонили настойчиво. Кого там еще?
Из-под кровати вылез Шорт.
- Привет! – невозмутимо ответила трубка.
- А-а, ты. Не спится?
- Ну, да. Митрох, две минуты. Знаю, знаю, у вас рейд допоздна был.
- Ага, - зевнул лейтенант, - с налоговыми
- Короче, надо помочь человеку.
- Знаю я твоих человеков, – усмехнулся Иван, - молодые, незамужние.
Гена крякнул, и прикрыв трубку, повернулся к супруге,
- Рейд, говорит, допоздна был. С налоговыми полицейскими.
Он вернулся к собеседнику.
- Да жене говорю, устал человек, то сё. В общем, знакомая одна Лены - в психушке.
- И чё? Я не врач, вроде, - зевнул Митрохин, ища сигареты, - разговор затянулся. - Чё делать то?
И не пошлёшь, как ни крути, Гена – начальник, он подчинённый, хотя и друг.
- Правильно мыслишь. Короче, супруг бишь её туда оформил плотно. Связи у него, то сё. Сама? Учительница, вроде. Ну, адекватная, да. Ни пьёт, ни курит, не гуляет. Семья, муж, ребёнок. Попала в больницу, надолго, муж загулял. Выписалась, вроде, как сюрприз решила, а дома – эти. Ну, мужик её и баба. Любовница. Вот и всё. Ну, да, наехала на них. Но ничего такого, сверх, чтобы в психушку принять. Кто такой? Вот тут главная загвоздка. Бизнесмен, в депутаты баллотируется, во-первых, во-вторых, связей немерено, в-третьих, ну, говорят разное: вроде, с Кролом начинал.
- О-па-на! – съязвил старлей, - дяденька что надо.
- Ну, да, вес немалый, и тут, и там. Я тоже справки навёл.
- Дружище, я пас.
Переход на неформальное обращение не сулил ничего хорошего.
- Я, конечно, боевики смотрел, но как её вытащить? И не замазаться. Не представляю. А, может, написать заявление от своего имени, зарегистрируют, - разошёлся Митрохин, - начальник проверку инициирует. А? Только сначала слетят наши головы.
- Митрох, ты прав. Через контору нельзя. Они все у Токала на побегушках, если что. Я сейчас трубку положу, ты до завтра покумекай. Не надо никакую правду искать. Надо дать ей сбежать. Всё. И чтобы никто ничего.
- Хочешь моими руками, да?
- Ну, мне, как почти майору, не с руки, сам понимаешь. Больничный состряпаем, отпуск продлится.
- А Шорта куда?
- К маме отвези. Мне, что-ли, тебя учить?
Геннадий положил трубку, и посмотрел на супругу. Он надеялся, что до она не услышала ничего лишнего. Лена с головой ушла в журнал о жизни знаменитостей, только слегка сдвинутые брови давали выдавали, что она всё-таки прислушивается.
Митрохин перезвонил через минут десять.
- Слышишь, давай рейд. По наводке, типа. Кто-нибудь из персонала накатает. Зайдём.
- Нельзя, Саш. Слышь, вспомнил! У Сомова там кто-то работает, мать, что ли, или знакомая. Разузнай, в общем!
***
Не дав подруге выспаться, Нина Степановна засобиралась на вокзал.
- Нин, - пробормотала Лида, - может, попозже. Я сейчас кофейку.
Она уже надела элегантный халат, вчерашняя укладка безнадёжно испарилась: довольно длинные волосы небрежно свисали. Но лицо даже без косметики было по-царски красивым.
- Ты отдыхай, лапушка! – заботливо сказала Нина Степановна. – А я потихоньку. С солнышком, как говорится. И дела легче делаются. Ты спи, родная.
Она так спешила, едва не кубарем скатилась по ступенькам брежневки, с удивлением ловя на себе взгляды несчастных, выгуливавших собак в столь ранний час. А потом так бежала, что даже на асфальте находила невидимые зацепки, чтобы споткнуться. Зрение подводило.
Викин номер молча. Какая-то бездна страха открывалась перед женщиной. Туда, с каждым сигналом «занято» сползало её раненое материнское сердце.
«Как же я раньше? Голова садовая! Даже Витька заметил»
Скорее, скорее!
Её морозило даже в длинной шерстяной кофте. Она села в «Икарус», номер 14. Тот очень долго стоял, ещё по-летнему пах расплавленной резиной, не спеша набирал в своё брюхо пассажиров.
Нина Степановна вышла из автобуса, для этого, против своих правил, ей пришлось оттолкнуть тучную даму, которая тормозила всех. Вслед вылился целый ушат грязи, но это было неважно.
Когда она добралась до городской больницы, было 6.20 утра. На удивление, она беспрепятственно зашла внутрь. Должно быть, кто-то из хозперсонала, дворник, или кто-то ещё.
- Вы к кому? Посещения после обхода, - к ней выскочила девушка.
- Да я тут…
Нина Степановна обессилела, присела на скамеечку вдоль крашеной стены, и опустила голову на руки.
- Плохо вам? Давление? Я сейчас, сейчас! – вскинулась девушка и убежала.
Так же быстро она вернулась с тонометром.
- Я посижу тут, можно? – подняла глаза женщина.
- Конечно, конечно. Давление нормальное, пульс учащённый, - доложила медсестра.
- Впору ложиться, да?
- Вот таблеточку примите. Можете полежать. Я вас проведу. У меня и полежите.
- Нет, спасибо, я тут. Спасибо тебе!
«Хорошая мать тебя воспитала, и профессию дала, и сочувствовать научила». На глаза навернулись слёзы.
- Нии-на Степановна! –
Голос был знакомым, придремавшая спросонок озиралась по сторонам. Всё-таки рано вставать – не её. Задремавшая спустила со скамейки ноги.
- Юль Михална!
Заведующая отделением возвращалась с дежурства. На лице проскочило выражение тревоги и непонимания. И страха. Который преследует всех врачей.
- Что случилось? – готовым ко всему голосом спросила заведующая.
Дежурная медсестра с любопытством наблюдала за ними.
- Можно мне дочку забрать? Я дома всё, что надо. Уколы, там, процедуры.
Юлия Михайловна уставилась на собеседницу в полном недоумении. Когда-то Нина Степановна здесь хозяйкой была, а теперь, вот, она. А её наставница ведёт себя так, как будто и не было жизни, которую почти целиком наполняла любимая работа.
- Так Вику выписали, - как можно спокойнее сообщила врач, - состояние стабилизировано, всё хорошо. Она сама уехала, её машина-то тут, во дворе, всё время.
- А к-когда? – заикаясь, спросила Нина Степановна.
- Да дня четыре, наверное, уже. Сейчас, минуточку!
Заведующая подошла к дежурной медсестре.
- Татьян, посмотрите за пациенткой, седьмая палата, после кровотечения. Ночью поступила. Врача я проинформировала.
- Хорошие у вас кадры, - улыбнулась женщина, кивнув в сторону дежурной.
- Спасибо! Стараемся. Пойдёмте, провожу. Может, довезти?
- Я сама. Я тут, - она кивнула на девушку, - с Татьяной полное обследование уже прошла!
Юлия Михайловна взяла бывшую начальницу под ручку, и помогла выйти.
- Знаете, моё мнение, надо психолога подключить. Женщины все переживают, понимаете, - врач порылась в сумке, вытащила тонкую сигарету, - но Вика - случай особый. Очень ранимая. И…
Юлия Михайловна с удовольствием затянулась, и подняла голову.
- Мне так Вику жаль, так жаль…
Заведующая затянулась, её собеседницы уже и след простыл.
Спотыкаясь и придерживая шляпу, Нина Степановна неслась на автостанцию. Давненько она так не бегала.
Коттеджный посёлок «Затонный» совершенно утопал в зелени и запахе роз. Можно подумать, что Сочи переместился за много тысяч километров, и ты оглядывался в поисках пальм и моря. Всюду дорожки, посыпанные белым песком, ухоженные кусты роз и тиса правда, деревья вырасти не успели.
«А что, могут позволить!» - хвасталась она знакомым, когда супруги Токаловы перебрались сюда, за город. А сейчас ей было плевать на всю эту распланированную, рассчитанную на большие деньги, красоту.
Она вновь и вновь набирала номер дочери, вслушивалась в пустоту, и ужасалась, что не успела. Таксист даже честно пытался отдать ей сдачу, но женщине махнула рукой, и пошпарила куда-то в центр посёлка. Тот пожал плечами, бывают же чудные: кто-то за лишнюю копейку удавится, требует вернуть, а кто-то такими деньгами разбрасывается. Милая бабулька. И с разговорами не лезла, и переплатила, и сдачу не взяла. У самых ворот Нина Степановна прислонилась к старой липе, и помолилась, чтобы ворота были открыты.
Она готова была расцеловать домработницу. Для всех калитка в заборе была плотно закрыта, но на деле легко подалась и впустила. Обычно к ней сразу подбегал Джой. Да что это такое! Дыхание никак не приходило в норму, она издавала какие-то прерывистые звуки, и голова кружилась. Давление. Глубоко вдохнув, женщина как можно быстрее миновала дорожку, обсаженную кустами сирени, что вела к дому.
Отлегло: машина Валерика на месте. Нина Степановна похвалила про себя зятя: сам забрал, её не тормошил. Молодец, нашёл время. Зря она так на него. Сразу за джипом приткнулась маленькая жёлтая машина, какой марки, она не разбиралась. Ни на минуту не останавливалась, двигаясь внутрь участка, к дому, фиксируя всё на своём пути. Подарок сделал? Ну, конечно. Викуся такое пережила. Но где старая? Которую, кстати, Вика очень любила.
Сколько раз она входила в этот дом, присаживалась передохнуть вот сюда, на диван. Потом обычно шли на кухню, где она доставала разносолы, и первым атаковал её авоськи Витька. Прислуги не было.
Женщина поморщилась, ощущался заметный запах алкоголя. Нина Степановна быстро открыла ящик с обувью: Викины кроссовки, туфли, ботинки. Она всё здесь любит, так удобнее. Когда работала учителем, вечно не хватало времени.
На диванчике примостилась жёлтая сумка с яркими цветами и брелоком в виде сердца. Женщина помедлила с минуту, и щёлкнула замком: из атласного нутра пахнуло экзотическим, незнакомым. Подруга? На Вику это непохоже: только из больницы, и друзей звать. Нет. Нина Степановна отсела, ощутив слабость и беспомощность. В своей жизни, к счастью, ей не пришлось столкнуться вот с этим. Да, она много слышала от коллег, и от посетительниц, для которых её кабинет становился чем-то вроде исповедальни. Обычно женщины кривятся при упоминании женского специалиста, но к ней шли с удовольствием: чуткие руки, добрая улыбка делали своё дело.
Как же так? Не глядя, Нина Степановна порыскала в сумке, и быстро нашла то, что искала: водительские права. С фотографии на неё смотрела некая Карина Теймуразовна. Не дочитав до конца, - фамилия уже не интересовала, - женщина захлопнула сумку.
Нина Степановна поднялась, и неверными шагами двинулась в гостиную, к лестнице. Она дёрнула дверь, но та не поддалась. Закрыто. Трясущимися руками женщина вновь и вновь набирала номер зятя: «Абонент вне зоны действия сети». Она затарабанила по дверям, но никто не откликнулся. Совершенно без сил, женщина села на диван.
«Виконька, доченька, где же ты?». Так, надо успокоиться, и обзвонить всех. Всех. На работе, подругам. Все номера есть. Она что-то тыкала, что-то набирала, что-то уточняла, как будто её голос был сам по себе, а тело и разум прокручивали раз за разом картинки, пытались найти новые зацепки и ниточки. Подать заявление в милицию? Но, во-первых, ситуация непонятна. Нет Вики, но нет и Валеры.
Наводить лишний шум, тем более, вокруг Валеры, не хотелось. По сути, наконец, поняла женщина, она даже не знала, по какому адресу находится его офис. Но ведь машина под домом, а пешком он не ходил.
Она зашла на кухню выпить воды, а потом с ужасом обнаружила, что телефон совершенно разряжен. В каком-то отупении Нина Степановна поискала в столешнице, и вытащила из подставки нож.
«Где ты, доченька? Что он с тобой сделал?! Где ты, моя малышка?»
Окинув ненавистный дом невидящим взглядом, слабо сжимая нож, старушка пошла прочь. Окна на втором этаже слегка приоткрыты. Лёгкий ветерок донёс женский смех. Или показалось? Это уже не важно. Вики здесь нет.
Нина Степановна осторожно обошла жёлтую машину, присела, и в каком-то забытьи, сквозь слёзы, попыталась воткнуть длинное узкое остриё. Это оказалось не просто. Женщина едва не поранилась, когда нож соскользнул с упругой резины, пришлось провозиться с полчаса. Нина Степановна беззвучно плакала.
Заставить бы тебя страдать. Так, как страдала она, когда, согнутая пополам, придерживая измученное нутро после операции, бродила по больничным коридорам. Стада таких, как её доченька. Они бредут, растерзанные, кесарённые, выпотрошенные, с ужасными швами, с бурыми, не отстирывающимися пятнами от поколений страдалиц, на бесформенных халатах.
Бредут медленно, тяжело, будто в цепях, расставляя ноги и держась за стены. Бледные лица, и покрытые синяками руки, выглядывающие из одеяний. Напоминают скорее заключённых, чем цветущих ещё недавно женщин. Заставить бы тебя ходить на полусогнутых полтора месяца, и мочиться на утку, потому что со швами иначе нельзя. Заставить бы слушать окрики и упрёки, которые ежедневно слушают родившие и прошедшие неудачные роды.
«Я бы простила тебя, - прошептала женщина, - если бы ты прошёл этот ад».
Звонить мужу бессмысленно, чем он поможет. Только расстроится, а у него сердце. Присмотревшись, женщина нашла более тонкую канавку в рисунке, со стоном надавила обеими руками и поддавила ногой. Нож нехотя, на несколько миллиметров, вошёл в резину.
Вот так.
С трудом поднявшись, она проделала то же самое с джипом. Он напомнил ей самого Валеру: такой же большой, напористый.
Нож обратно она не вернула. Когда Нина Степановна отошла на приличное расстояние, завибрировал телефон. Номер незнакомый.
- Алло! – с надеждой сказала она.
- Нин Степановна! Это Лена. Лена! Помните меня?
- Помню, Леночка, помню.
- Вика в больнице! Только, пожалуйста, не переживайте!
- Что?! – сердце ухнуло вниз.
- Мы что-нибудь придумаем! Обязательно!!! Не переживайте.
- В больнице? – переспросила женщина, и озадачила неожиданно радостным, - слава богу…Жива моя кровиночка. Лена, спасибо вам! Спасибо!!! Спасибо!!! Только ведь она выписалась недавно.
- В психушке она. Тайком позвонила. Но мы всё сделаем, вы только не…
- В пси? Где…Это он? – мёртвыми губами пошевелила бедная мать. – Валера?! За что? За что, господи?
Нине Степановне вдруг показалось, что уже глубокий вечер. Краски сгустились, а небо, яркое, голубое, почернело.
***
Двери трёхэтажного дома открылись, оттуда выпорхнула светловолосое создание с наброшенной на лёгкое платье с запахом, кожаной куртке. На её лице было написано счастье вперемешку с удивлением: как она смогла? Ей удалось? Заарканить такого мужика – конкретная удача.
Она вздёрнула голову: да, смогла. Девушка закурила сигарету и затянулась.
А мама ещё не верила.
Тяжело топая, следом, спустился мужчина. Девушка замерла возле своей машины. Он ей нравился. Нравится, какой он решительный, иногда злой, нравятся его сильные руки, и безжалостные глаза. Любила? Возможно. Но знала меру. Ещё мама учила: никогда не люби никого больше, чем свои пальчики с маникюром. Никогда. А вот он, похоже, вляпался. Встрял. Втюрился.
И ещё. Он пока, Карина усмехнулась, кое-чего не знал. Пусть только настанет удобный момент.
Токалов подошёл, двумя пальцами забрал сигарету, отшвырнул, и прижал Карину к крылу автомобиля. Она, шутя, откинулась назад, подставив грудь под его поцелуи. А потом, поправив волосы, взяла его лицо в свои руки, и притянула к губам. Руки Токалова переместились ниже.
- Я поеду! – вывернулась Карина, - чао!!!
Валера боролся с желанием повалить эту девку прямо здесь, на лужайке. Никого нет, прислугу он отпустил. Но он позволил подруге забраться в машину, и вяло махнул вслед: завтра, как миленькая, приедет. После происшедшего совсем недавно Карина наотрез отказывалась ночевать здесь. Он проводил её глазами, и вошёл обратно в дом.
Карина напомнила ему первую жену. Это было так давно, что многое забылось, стёрлось.
Быстрая, мелькающая, не имеющая временных границ, ни дня, ни ночи, жизнь: «Пацаны, стрелкуемся на пятнашке!». Разборки, ощущение превосходства, правоты больших кулаков. Разгульные дни рождения, на которые, под испуганный шёпот персонала и посетителей, подъезжали чёрные иномарки красиво, как в итальянских фильмах про мафию. Коротко стриженные, в костюмах, и узких штиблетах выходили пацаны. Девчонки ахали, и были готовы кинуть своих фраеров. Подгоны на зону, пиетет со стороны молодых шестёрок, только что откинувшихся, которых по накатанной принимали на работу. Офис и некоторая упорядоченность, правда, пришли попозже.
Отмечали день рождения Тюленя, гуляли в «Рамзесе». Там он и подцепил Иру, что не стоило, надо сказать, никаких усилий. Её паренёк, оценив ситуацию, быстро растворился.
Они много пили, потом где-то ездили, потом очнулись у Иры дома. Нацепив штаны, и мятую рубаху, Токалов, как обычно, смылся. Но почему-то позвонил ей через дня три. Поженились скромно. Он настоял, чтобы Ира ушла с работы, так как ревновал. Первая влюблённость прошла быстро, образ жизни супруга она не одобряла, чему способствовала и свекровь.
- Убьют его! Вот увидишь. А с ним и тебя заодно. Сколько, вон, их, дурёх.
И тогда случился первый раз. Валера употреблял не только спиртное. Сорваться в ночь на поиски дозы было абсолютно нормальным. Тогда он вернулся на взводе: поставщика взяли по наводке. Сдал, как позже выяснилось, один из дилеров в обмен на свободу.
Руки у Токалова тряслись, но не только за себя. Он должен был подогреть шефа, не главного, а правую руку, а, получается, нечем. Ира вышла сонная. Она уснула в ожидании, не раздеваясь. На рубашке, прямо в середине, было небольшое пятно. Токалова замкнуло. Он помнил только, как занёс кулак в первый раз, а очнулся, только когда до него, как в тумане, долетел вой жены. Окровавленная, в синяках, она лежала на полу и орала. Он зажал ей рот. Она продолжала орать. Это сильно завело его. Он овладел ей на полу, поминутно бил и кусал.
Потом схватил короткий кожаный пиджак, и выскочил на улицу.
Нина Степановна очнулась с ощущением того, что произошло что-то непоправимое. Вика жива, это главное. Сейчас она поедет в больницу, и всё уладит, всё выяснит; тут какая-то ошибка, скажет она, у моей дочки всё хорошо. Она просто ребёнка потеряла. Просто потеряла. Закапали предательские слёзы. Она никогда не плакала.
На работе – нельзя, ведь кто ещё, кроме неё, сумеет выслушать очередную тайну, кто, как не она найдёт мудрые слова, чтобы не разочаровать дурёх в розовых очках, и сохранить брак. Её хватали за руку, делились секретами, а она оберегала покой, и давала надежду.
Сколько времени прошло? Полчаса, час? Нину Степановну бросило в пот, в ужасе, трясущимися пальцами, она набирала номер Валеры.
- Да, - раздалось из трубки.
- Я проткнула шины, - выдавила из себя женщина, - твоей…Если не поздно..
Токалов бросил трубку, раздались гудки. «Значит, правда. Если подсуетился, а без сомнения, он всё сделал на совесть, если беззастенчиво развлекается в их с Викой доме, то всё будет не просто. И диагноз, и лечение, и свидетели вам пожалуйста. Знаем. А уж как ненавистную супругу, зачастую, правда, в возрасте, когда больше медицинских оснований, упечь в госучреждение, - это вообще сплошь и рядом».
Бритая, с коротким ёжиком, голова, просунулась в приоткрытую дверь, впустив из коридора полоску света. Вика вздрогнула, с трудом разлепила глаза. К ней медленно приближался тёмный силуэт.
Остатки сна как рукой сняло, она придвинулась к стене, и сжала кулаки.
- Ты…, - вдруг сказала женшина. Поблёскивавшие в темноте глаза приближались.
- А-а-а! – попробовала закричать Вика, но услышала лишь свой сдавленный стон. - Помогите! – прошептали губы.
В оцепенении, вызванном седативными, она даже на казалось бы жуткую ситуацию, - сумасшедшая у неё в палате, - реагировала медленно, заторможенно. Вчера первый раз дали таблетки плюс к уколам. Вика спрятала их во рту, а потом, боясь, чтобы ни одна стотысячная этого дерьма не смешалась со слюной, и не всосалась, выплюнула в унитаз. Симитировала рвоту. Но её хитрость не осталась незамеченной, такие фокусы проделывали все. Персонал только сделал вид, что не заметил.
Визитёрша вдруг прижала палец к губам.
- Не надо! - прошептала бритая. - Молчи, - она обернулась к выходу. - Они сегодня впихивать тебе будут. Лекарства. Лучше выпей! А то на вязки пойдёшь.
- Ты. Кто?., - Вика с трудом приподняла голову, но пришедшая выскользнула в дверной проём.
Дальше всё было, как вчера, и как позавчера: Обход, завтрак, процедуры. Посещения разрешались дважды в неделю, по средам, но когда Вика робко заикнулась врачу, тот категорически возразил, мол, ещё рано, состояние надо стабилизировать. Без связи совсем хреново, выпросить телефон никак не удавалось.
Санитары, как акулы, рыскали вокруг, не давали ни малейшего шанса.
Делегация заняла весь коридор: медсестра кровь с молоком, и несколько халатов за ней. Молча, они свернули в палату Виктории.
- Токалова! – выкрикнула медсестра. – Таблетки принимаем!!! Сюда иди.
Один из приспешников резво подскочил к пациентке, и ухватил за шею. А потом потянул.
- Больно!!! – завопила Вика, буквально отдирая грубо сдавившую её руку.
- Сейчас выпьешь, и не будет больно, - медсестра сверялась со списком в пухлых пальцах, - и вчера если бы выпила, тоже, - она сделала акцент, - не больно было бы.
- Что вы мне даёте!!! Я имею право знать!!! -
- Право она имеет! Слышали все? Да ты одна тут лежишь, по-царски, другие – то, вон, дышать в палате нечем. Королева, б…Подошла, говорю!
Санитар нагнул женщину за шею жестом, каким рецидивистов и особо опасных преступников заталкивают в спецмашину.
Медсестра протянула на пухлой ладошке три таблетки.
- На! – почти ласково сказала она. - Ешь. И без дураков. Мне за тебя отчитываться.
Виктория не успела и рта раскрыть. Санитары заломили ей руки, раскорячили рот. Вика раз за разом сжимала челюсти. Это привело команду в бешенство. Ей дали в нос, потекла кровь.
- Да чего вы там возитесь?!
Санитары расступились. Возникла довольная физиономия Саныча.
- Смотрите, как надо, - он зажал Виктории нос, - а вы рот держите!!! Сейчас, как миленькая, расдуплится!
- Дверь закройте! – скомандовала тучная медсестра. – Ну, ты смотри, какая упрямая!
Вика задыхалась. Она выпучила от напряжения глаза, но отпихивалась ногами.
- Чего?! Ножками?! – Саныч подошёл, и, под общее мерзкое хихиканье, раздвинул ноги женщины. Обхватив её за бёдра, приблизился к Виктории. Он почти дохнул ей в лицо, - тебе так нравится, что ли?
Санитары быстро управились. У Вики всё расплылось, она долго откашливалась; рвотные позывы оставили не сразу.
- Ну, вот. Кто у нас молодец. Будешь послушной, много чего избежать можно, - пожала плечами медсестра. Она вышла, за неё остальные.
Саныч подзадержался, и злобно глянул на Викторию.
- Мразь, - быстро прошептала Вика.
- Вот же гнида!
Он со злостью захлопнул дверь. Этот кошмар долго не отпускал.
От Лены никаких вестей. Что там? Надо позвонить маме. Хотя это опасно. Виктория старалась сконцентрироваться, чтобы успеть обдумать хоть что-то. Обычно сразу же начинала проваливаться в пустоту. Затяжелело лицо и челюсть. Мысли всё больше запутывались, и она уже не смогла вспомнить, что надо сделать. В этом не было ничего удивительного. Сильнодействующие седативные превращали и более здоровых, молодых людей в шаркающих и скрюченных старичков с бессмысленными глазами. Машина психотерапии здесь была запущена на всю мощность. Тут не лечили, а поддерживали эту машину в готовности. Главное - попасть сюда под малейшим невинным предлогом, и шестерёнки тут же начинали работать, делая из человека или невосприимчивый ни к чему овощ, или полного имбецила. Шансы вернуться в нормальную жизнь, или снять диагноз были минимальны. Попав сюда по случайности надо было долго доказывать, что ты не дебил, а пока ты доказывал, то принимал лекарства, которые приводили тебя ровно в противоположное состояние.
***
Павел день ото дня шалел от происходящего. Где можно, вмешивался за больных, и старался облегчить их существование пустяковыми, на обычный взгляд, вещами: побольше держал открытой ванную комнату, чтобы пациентки могли привести себя в порядок, не держал окна раскрытыми весь день, как это практиковалось, особенно в прохладную погоду.
Ему тоже перепадало, многие намекали
- Ты смотри, Паш! А то у нас тут один сначала работал, а потом – в пациенты. Всякое бывает.
Вообще, постоянно рассказывали байки. Одну страшнее другой. Сдерживая отвращение, он выслушивал скабрезности Саныча, даже поддакивал и подхихикивал.
- Сюда попасть так-то каждый может, - признавал тот. - Чего только не было. Вон девчонку парень бросил, она – к подруге, и ну реветь, как подорванная. Так мама подруги, прикинь, вызвала психбригаду. Говорит, нет, ну, каково! Говорит, мол, это ненормальное поведение. Ну и те приехали, а девчонка им что-то, в сердцах, ляпнула. Вот так. Попасть – попадёшь, а выбраться – хрен. Диагноз тебе тут же лепят, все дела. Насмотрелся.
Партнёры эти, по бизнесу, друг друга только так пакуют. Кто первый позвонил, тому и верят. Из мужского отделения понарассказывали охренеть можно.
А ещё, вот, недавно совсем мужик свою сюда запихал. Вон, на эту похожа, красотка, мля. Денежный, все дела. Так она в первый же день смылась. Растворилась. Говорят, выбралась по пожарной лестнице. А через пост-то как прошла? Там у нас мужики здоровенные. Потом по всему городу объявы висели, мол, говорит на разных языках, английский, французский там.
Одета круто, всё при ней; только опасна очень. Так что, Паша, парень ты умный. Умнеешь, в смысле. А тут только с умом и надо.
С этими словами санитар изъял откуда-то бутылочку пятизвёздочного командирского коньяка, и отхлебнул.
- Будешь? Ну, и правильно. Одобряю.
Он спрятал бутылку под халатом.
- Так её нашли?
- Не-а, - Саныч закусил кусочком хлеба, - хотя, не знаю. Муж искал, вроде.
Персонал на Пашу косился, потому как он не стучал на больных, но не грызли только потому что боялись: у него связи. Он не сомневался, что если бы только прозвучала команда, ему немедленно бы сделали тёмную, устроили «вязки», побаловали электрошоком, что там ещё в арсенале этой средневековой инквизиции.
Пашу бесило, что он ровным счётом ничего не мог сделать для Виктории. Пока не мог. Он наблюдал. Наблюдал за похождениями Саныча, за незаконными действиями медперсонала, - зачастую привлекали всех, включая уборщиков, это всегда практиковалось, - и фиксировал. Фотографии, он не сомневался, пригодятся. И это будет тот ещё репортаж из ада!
На лице очень полной женщины в лосинах в цветочек и дырявой в подмышках, выцветшей фуфайке, застыло выражение блаженства.
Она встала на цыпочки, пальцы в китайских шлёпках вывалились наружу, а потом грузно, устало опустилась вниз. Свесила обе волосатые, в складках, руки, потом сделала два шага, и застыла. О чём думала больная психоневрологического интерната номер 5, неизвестно, возможно, видела перед собой огромный, затихший, погружённый в ожидание и темноту зал. Мелкими шажочками, со звуком, напоминающим лёгкое «тук-тук-тук» пуантов балерины, неимоверно растянутые лосины двинулись в коридор.
Тут же, с другой стороны, раздались уверенные шаги на каблуках. Они могли принадлежать только одному человеку. Запахнув расходящийся на груди халат, старшая медсестра с сопровождением обходила палаты. Врач Горелов поспешил скрыться, едва завидев довольно большой отряд. Гречихина была тем серым кардиналом, кому врачи передавали полномочия, и спешно возвращались в уютные кабинеты с цветком и компьютером на столе.
Со времён средневековья мало что изменилось. С молчаливого позволения старшего медицинского состава здесь практиковались совершенно безумные методы (простите, процедуры).
Крадучись, легко подпрыгивая, «балерина» добралась до конца коридора. Там что-то невразумительно пропела, и исчезла.
Делегация во главе с Гречихиной резко остановилась. Будто лошадь, которая шла первой, переправляясь через ручей, фыркнула, а за ней встали остальные.
- Я не поняла, за Блажко некому убрать?! – медсестра брезгливо приподняла широкую ступню, перетянутую ремешками босоножек. Под ногой растеклась внушительная зловонная лужа.
- Пучков!! – заорал один из санитаров, - быстро!!! – он быстро огляделся, - Где Пучков? – он повернулся к остальным.
Среднего роста, крепкий мужчина в халате, под руководством краснолицего завхоза, ремонтировал замок в дверях на первом этаже. У завхоза запиликал телефон. Его спокойствие, как рукой сняло.
- Слушаю, - он угукнул, и забрал отвёртку, - б…, дуй наверх! – кивнул он ремонтнику, - Гречихина! – он посмотрел вслед, и заорал, - тряпку возьми!!!
Мужчина завернул в хозотделение, находящееся рядом с выходом во внутренний двор, сгрёб ведро, тряпку, вооружился шваброй, и, перемахивая через ступеньку, поднялся на второй этаж.
- От он, нарисовался! – встретил его у дверей Опасевич, санитар. Он молча повернулся, и пошёл. Мужчина за ним. – Ты ж уборщик, - хохотнул он, и, утопив руки в карманах, прибавил, - приступай! И побыстрее!!
- А замок? – обескураженно спросил мужчина.
Санитар остановился, и снисходительно, как старший младшему, пояснил
- Когда зовёт Гречихина, хоть у начальника, хоть у президента чини. Бросил, и бегом!!! Усёк? - наклонился санитар.
- Ну да. Понял.
- Ты это, перчатки надень! – крикнул Опасевич.
Уборщик послушался, а чуть позже поблагодарил, - чувствительный нос уловил разящий наповал запах.
Быстро управившись, мужчина отнёс ведро в помывочную, выстирал тряпку, и выглянул в коридор первого этажа. Одиннадцать часов, а в коридоре ни души. Ну, это и понятно: после врачей идёт Гречихина, все больные строго по палатам. Радовало то, что медсестру, похоже, сопровождали все санитары, которые на смене, уборщики и даже одна старенькая вахтёрша.
- Тут так заведено. Берут уборщика. Ну, вот, как тебя. Платят за уборку. За всё остальное, имей в виду, - нет! А что ты сделаешь?! Сюда, - завхоз вытащил из своего шкафчика небольшую стеклянную ёмкость и отхлебнул, - народ особый идёт. Хлебнувший, так сказать, лиха. Вот ты. Хочешь сказать, по зову души? Нет, милок. Тут, понимаешь мы все такие. Я тоже раньше капитанил, в море ходил.
Встретив удивлённый взгляд, пояснил
- А ты как думал? И дисциплину могу держать, и хозяйство. Я человечка сразу вижу. Тебе тут что надо? – задал он вопрос в лоб.
Выцветшие, в красных прожилках, чуть осоловелые, глазки пьяницы впились в Митрохина.
- Деньги нужны, - почесал тот затылок, и отвёл глаза, - уволили.
- Уволили, значит. Не буду копать, чего там тебя и как, но, смотри, денег тут не срубишь, а, вот, геморрой наживёшь будь здоров. Не задерживайся, мой тебе совет.
Завхоз крякнул, приложился ещё раз.
- Смотри. Я предупредил.
И вышел, хлопнув дверью.
Разговор состоялся в первый день работы, а сейчас, в 11 часов, тишину пустого коридора нарушили глухие стуки. Митрохин быстро обнаружил источник: прилегающая к хозпомещению крохотная дверь была закрыта на железный прут. Он высвободил прут из петель, и оттуда немедленно вывалился молодой человек: высокий, бритый наголо, очевидно, крашеный блондин, с торчащими розовыми ушами. В тонких пальцах он сжимал сигаретный бычок.
- Курить же нельзя! – строго сказал Митрохин, и показал на табличку.
- Новенький? – вместо ответа парень протянул руку, - Павел. Будешь? – он вставил в рот бычок, и извлёк из-за уха чудом не выпавшую сигарету. - У Гречихиной обход до 12ти, - пояснил он. Он махнул рукой, увлекая за собой.
В тесной, узкой каморке вдвоём было не развернуться, к тому же одну треть её занимал унитаз на подобии постамента. И тут была самая настоящая форточка, безо всяких решёток. Павел уселся ближе к унитазу, согнув колени, уборщик спешно закрыл за собой грохотнувшую дверцу.
- Реально, келья, - усмехнулся Митрохин своим мыслям.
- Ну, да, грешки замолить, - согласился Павел.
- Больным?
- Не-а. Им не за что. Они не виноваты. Есть тут …
- За Блажко убирал? – уточнил молодой санитар, и с удовольствием затянулся. – Вот бедолага.
Было непонятно, кто бедолага: уборщик или балерина. Митрохин впился взглядом в связку ключей в кармане халата Павла. Митрохин не стал уточнять.
- Да. А ты как здесь…
Молодой человек с энтузиазмом пояснил
- Сказали, типа, толка от тебя мало, сиди, типа, тут. Только мешаешь. Психи, как тебя видят, рот до ушей, типа. Один раз побили даже. В смысле, не психи, - пояснил неунывающий санитар, - Но ничего. Недолго осталось
- В смысле? – Митрохин продолжал гипнотизировать ключи.
Он подсел ближе.
- В смысле, я альтернативщик. Слыхал? Во-от. Только МГУ закончил, папа сюда кое как запихал. Но я не зверь, как эти все, - торопился объяснить Паша, - туалет открываю, когда просят. А эти, - он зыркнул серыми глазами, - мол, не ведись, психи страдать должны. Психи долго не живут. Ну, и всё в таком роде. Нет, ты понял?
- Понял, понял! А чё за ключи? – без перехода спросил собеседник.
- Внутренний двор, и.., - парень потянулся к окошку., - первый э…
Митрохин с силой пихнул Павла. Тот от удивления привалился к унитазу.
- Ты чего?! За что?
- Извини, Паш! - проговорил Митрохин, - так надо!
Он выскочил наружу, быстро приладил прут на металлическую дверь. Связка ключей, которая перекочевала в его карман, была увесистой.
Пашка загудел изнутри.
- Между прочим, я есть хочу! Вот же, - чертыхнулся санитар.
***
«Чёрт, хоть бы спросил, где от чёрного хода!» - ругал себя Митрохин. Он перебирал ключи, один за другим, пока, наконец, не нашёл нужный. – Да! – помолился он, - спасибо, Господи.
От зарешёченного окошка палаты кто-то отпрянул. При взгляде на двери, если можно так их было назвать: закрывались они, по старинке, как камеры в тюрьмах, - становилось жутко. А здесь содержались женщины. Не арестованные, а обречённые из-за одной лишней Х-хромосомы годами жить в таких условиях, хотя многие из них умели улыбаться, разговаривать, и говорить «спасибо». Завхоз чуть ранее поведал ему леденящую кровь историю.
- Ты думаешь, чего тут возишься с замком? Эти вот, волосатики, - он махнул в сторону палат, - санитара заманили, попросили помочь. В общем, чуть Ерохина к праотцам не отправили. Ага, тихони. Стащили ложку, - уж не знаю, где они там её спрятали, - наточили, и …
Глаза Митрохина расширились. Ерохин, и правда, взял больничный.
- Нет, - замотал он головой, - ничего такого! Хотя не до смеху. Они её в замок вставили, согнули нахрен, искривили. Сутки к ним никто не мог зайти! Пока не высверлили.
Спасателей вызвали. Ерохин уже концы отдавал, синий весь. В общем, они хлеб как-то пронесли. Пихали ему в рот, пока не стал задыхаться. А это отделение не для буйных! – зачем-то добавил Пучков, - я предупредил, в общем.
***
Ему никто не звонил. Вероятно, завхоз остаток дня решил провести за более приятным занятием, чем починка замка. Он обычно уходил в сарай, где причащался, и там же, на старом диване, частенько заночёвывал.
Вот и хорошо. Сильно пахло едой, Митрохин сглотнул слюну – надо потерпеть. Персонал – в столовой.
Напустив на себя деловой вид, уборщик поднялсяся по лестнице на второй этаж.
***
Виктория стиснула зубы. Тело дёрнулось и начало выворачивать. Палату распилило надвое. Словно гусеница на травинке, женщина стала вытягиваться вдоль стены. Сначала уложились пятки, потом колени и бёдра. Казалось, спина дважды прогибалась в каждом позвонке. Руки намертво вцепились в отполированные края треугольной глыбы. Внизу ухала бездна. Не волны, и не горы, Она уже давно начала отсчёт. Айсберг начинал вращаться. Считать становилось всё труднее. Лишь бы не рухнуть, там, внизу, так страшно. Она запрокинула голову назад, полегчало. А когда, устав, свесила её вниз, то глухо завыла: из бездны что-то надвигалось. Голова зверя увеличивалась, и, наконец, приняла более-менее чёткие очертания. Муравей приближался, зловеще шипел, и водил матовыми глазищами.
То, что Митрохин увидел, заставило его онеметь, хотя счёт шёл на секунды, с минуты на минуту зайдёт медсестра или кто-то ещё.
Совершенно без одежды, в кровоподтёках, женщина была привязана к кровати, ноги и руки её растянуты в стороны, голова вдета в подобие хомута, и подвешена к спинке. Неизвестно, сколько она находилась в распятом состоянии. Руки и ноги посинели, глаза закрыты, лицо - в мелком поту. Женщину всю трясло. Он бросился разматывать хомут.
- Вика! Вы ведь Вика? – задавал он бессмысленные вопросы. Ему никто не мог ответить, Виктория падала в страшную безмолвную бездну. Она покинула айсберг, и теперь ,свободная, парила.
Митрохин развязал первым делом хомут, поддержав безвольно свесившуюся голову Виктории, на ладони упали мягкие чёрные волосы. Он осторожно уложил её на кровать, и принялся стягивать с ног и рук плотно пригнанные брезентовые ремни.
– Вот ключи, Вика!!! – затормошил он девушку, - возьми!!!
Прямо перед кроватью, словно в насмешку, стояла бутылка с водой. Митрохин схватил её, быстро открутил и полил сверху на голову. Девушка будто дёрнулась, но вновь обмякла; глаза оставались закрытыми.
- Там, внизу! Чёрный ход. Беги…
Грудь Виктории продолжала тяжело подниматься вверх-вниз. Саныч ворвался вместе с дверью, будто почуял, что кто-то есть там, где не ему быть не нужно.
- Ах, ты сука, - он с разбегу ударил Митрохина головой в живот, и тот, охнув, согнулся пополам.
- Тебя куда послали?! – Саныч пинал Митрохина.
Последний изловчился, и ухватил санитара за подошву 45 размера , тот грохнулся на пол, матерясь. Он успел дёрнуть Митрохина за капюшон. тот вырвался, вскочил на ноги, и двинул Саныча по рёбрам. Санитар скрючился, схватившись за бок, и сипло дыша.
- Ты…ты..на кого?!
Он попытался обхватить Митрохина поперёк, но уборщик увернулся, и Саныч упал лицом вниз. Митрохин заломил его руку, и сел на поясницу, придавив весом.
- Это что ещё, я тебя, сука, спрашиваю?! – заорал Митрохин. – Лечите так?!
Саныч злобно скрипел в ответ, и задыхался. Митрохин держал его крепко, не давая ни малейшей возможности пошевелиться.
- Тебе крышка. Одному уже настучали. Миротворцу, мля. И тебе прилетит, - просипел Саныч.
- Что ей дают? Меня слышал?! - Митрохин изо всех сил вжал лицо санитара в пол.
- Отвечаем. На. Мои. Вопросы. Тварь!
- Больно!!! Пусти! – взмолился санитар, - Аминазин, кажется.
Уборщик ослабил хват.
- Проверь, - прохрипел Саныч.
- Не понял.
- Проверь, говорю, - он махнул в сторону пациентки. Пульс глянь, - он посмотрел на часы, - долго в себя приходит.
- Тебя так спеленать…
- Проверь пульс, идиотище!!! – заорал санитар.
- Сам встал, и проверил. Бегом!!! Дашь обезболивающее. Понял?
- Да понял!!! - затарахтел Саныч, - пусти!!!
- Пшёл!
Митрохин ослабил хват, и Саныч неуклюже поднялся.
- Чёррт!!! – заорал тот у кровати Виктории, - пульса нет.
Дыхание Виктории, и правда, было едва слышно. - Подожди. Увеличили? – уточнил Митрохин. – Когда? Зачем?
- Я почём знаю: нам сказали, мы делаем! – вспылил Саныч, распахивая двери, и набирая номер врача.
- Пикнешь кому, – быстро проговорил вдогонку уборщик. - Третью ходку схватишь, извращенец грёбаный. Я про тебя много чего знаю, - Митрохин хохотнул, - где сидел, за что, с кем.
Санитар, слушая гудки в трубке, метнул полный злобы взгляд.
- Да, да! И это тоже! – не глядя, добавил Митрохин, смачивая губы Виктории водой. Дверь с силой захлопнули. Очевидно, смысл слов до Саныча доходил быстро, так как не прошло и полсекунды, как он нёсся обратно, возбуждённо переговариваясь с врачами. Медсёстры тащили капельницы. Протопала бледная Гречихина. За дверями всё стихло.
Как же так вышло? Почему девчонка ещё здесь?! Это он, Митрохин, виноват.
- Чёрт!!!
Митрохин впечатал кулак в первую попавшуюся стену. Тут же телефону прорвался начальник.
Иван спустился в безопасное место.
- Ты чё там зашухарился вообще? – спросил главный, - Хоть бы позвонил.
- Времени не было. Скажи Ленке, пусть больничный продляет.
- Замётано. Звони. Но ты это, не переигрывай. Просто вытащи, и всё. Порядки наводить не надо.
Митрохин промычал что-то в ответ. Он собирался закончить разговор.
- А у тебя что с голосом? – поинтересовался Гена.
- Гена. Тут пипец. Она чуть коньки не отбросила. Перекормили.
- Вот же б…
- Вот и я о том же.
*
Пашка уснул, его не смущала ни теснота, ни вообще ничего.
- Ну, что? Освободитель? – встретил он Митрохина. - Как всё прошло? На высшем уровне? Раздобыл ключи, вручил девушке, девушка сбежала. Все довольны, добро свершилось, - съехидничал санитар.
- Нет.
- Чего нет? – подначивал Паша.
- Накачали так, что мама не горюй.
- Надо было со мной обсудить. Побежал. Она сопротивляется – её на вязки. Уже второй раз. Я смотрел предписание: Арсений Мухтарович увеличил дозировки. Это крайнее средство. Мне сам Саныч и рассказывал: одну так, без воды, несколько дней продержали. Конкурентка чья-то. В общем, чтобы подписала документы об отказе. От доли в предприятии. Ну, это давно было. Ещё когда весь этот бизнес начинался. Ой, что тогда творилось!!! Вот где заработки у них были. Сейчас уже не так, но…кое-что я знаю.
- Так чё делать-то?! – заорал Митрохин.
- Что делать? Что делать. Главврача слить, - неожиданно заявил Паша.
- Чего-о?!
- Того. Но если у тебя кишка тонка, - проговорил практикант, - скажи сразу.
О, боже. Робин Гуд ещё один. Этот мозгляк с розовыми губами давит на честность и порядочность. С ума сойти.
Паша дал сигарету Митрохину, и захлопнул дверцу.
- Ничего они с ней не сделают. Я слышал. Мухтарыч по телефону с главным трещал. Мол, ничего сделать не можем. Правда потом, такой, говорит: «Ну, да, согласен. Не поспит сутки, двое, трое, и что хочешь, подпишет!» Сечёшь?
- Ну…она что-то подписать должна.
- Не что-то, а приговор! С ним потом ни на работу, ни прав, ничего. В общем, что признаёт себя нуждающейся в психологической помощи. А уж за диагнозом там не постоит.
- Чёрт знает что…
Тут был своя хренова запутанная, слаженно работающая на благо психиатрии, и личного кармана директора, машина. Агрегат. Система, которая перемалывает и не таких, как он и Паша. Какого он ввязался в это всё?! Это всё Гена.
2 часть.
***
Токалов не отвечал. Главврач нажал «отбой», и вызвал к себе лечащего врача.
- Армен Георгиевич, мы…
- Садись, - махнул главврач.
Оба помолчали. Главврач подошёл к окну.
- Барабанит уже час, не уходит.
- Мать Токаловой. Мы…Я всё объяснил.
- Что?
- Вернее, постовая. Сослалась на меня. Что я не считаю, что состояние больной нормализовано. Она по-прежнему отказывается принимать таблетки, и еду. Кое-как делаем процедуры.
- Что ж, она там голодная у вас? – Армен Георгиевич перебирал изящными пальцами..
Вопрос главврача прозвучал так, будто сам он находился на полярной станции, а интернат со всем контингентом: больными и медперсоналом – дрейфовали во льдах.
- Почему? Кормим, - он помялся, - как обычно.
- Как обычно, - задумчиво повторил главврач, и покачал головой, - а вы знаете, чья она супруга? Фамилия Токалов вам о чём-то говорит?
- Да, конечно.
Магма. часть первая
© Copyright: Ольга Бриз-Трошина, 2023
Свидетельство о публикации №223011801041
Свидетельство о публикации №223011801041
Рецензии