Лео Кремер

(или небольшая прогулка по сегодняшнему Петербургу)

                «Налетела грусть, ну что ж, пойду пройдусь…»
                (А. Розенбаум)

Начну сразу. Много лет назад (больше пятнадцати, совершенно точно) мне посчастливилось быть на необыкновенном концерте в Большом зале филармонии. И попал я на него необыкновенно - там, в филармонии сторожем или кем-то ещё работал мой знакомый. Считаю обязанным назвать его имя - Алексей Пекушкин. Художник-портретист, рисующий граждан, идущих мимо Екатерининского сада. Но это летом и теплой осенью-весной. Зимой же Леша сидел здесь – в пропахшей мужскими запахами подвальной коморке, где можно курить, пить чай и не чай, никому не мешая, играть на гитаре и (раз есть топчан) спать. Также должен добавить, что Пекушкин мог рисовать не только проходные портретики мелками на бумаге, мог настоящие маслом и на холсте.  Также он сочинял философские песни, был человеком добрым, всегда выполняющим свои обещания и полностью лишенным торгашеского душка. Вообще эта одаренная личность заслуживает отдельной работы.
Если в дни Лешиных дежурств были концерты, он мне обязательно заранее звонил и приглашал – как филармонический сотрудник Пекушкин имел право на две контрамарки:
- Можешь взять кого-нибудь еще.
Иногда я брал старшего сына-школьника.
В тот день я был один. В тот день мест в зале не оказалось, и меня усадили на сцене. На низкой табуреточке рядом с пианистом.  Шучу. Не было рояля, а меня посадили в скрытой колоннами нише (если смотреть из зала, то слева), где имелся высокий, очень неудобный деревянный диван для «своих». Таким образом, музыкантов я видел ближе некуда. Но сбоку. Да и ладно! Тем более, что музыку, где ни сядь, слушать сбоку невозможно.
***
Хорошо быть профаном. Восприятие профана (дилетанта) абсолютно чисто и не замутнено. Но и профессионалом быть тоже неплохо – появляются глубина и недоступные профану оттенки. Музыка, как конечный продукт -  явление очень сложное. Проделывая свой путь от нотных закорючек до ушей потребителя, мелодия   попадает в многоступенчатую зависимость. От инструмента, того, кто на инструменте играет и, если это оркестр, от дирижера.  Дирижер (conductor) – проводник. Он же начальник поезда, кочегар и машинист.
Есть «просто» дирижеры, есть Дирижеры Гениальные.  Гергиева без колебаний отношу к «просто» дирижерам. Но того старичка, которого я видел и слушал, сидя на одном уровне с музыкантами, считаю Дирижером Гениальным. И тоже без колебаний.
В тот памятный вечер давался Вивальди. Банально – «Времена года». Как и принято: если Огинский, то полонез; если озеро, то Лебединое; если рыжий аббат, то «Le quattro stagioni» («Четыре сезона»). То есть, заезженное, заслушанное, засиженное мухами почти до полного безразличия. Но если бесплатно, в Большом зале, где и без музыки хорошо? Зимним-то субботним вечерком? Почему бы и нет.
***
…Настал миг знакомства. На сцену под общие приветствия быстро - если не «стремительно» - вышел невысокий сухонький человечек. Естественно, во фраке и лакированных ботиночках. Глянцево-лысая голова («лбище»), обрамлённая великолепной седой шевелюрой. Седина снежно-белая, без никотиновой маразматической желтизны; шевелюра длинная, в разные стороны торчащая. Носатый, как Ив Кусто.
У меня мгновенно возникла ложная ассоциация – Джузеппе из «Золотого ключика», ставший дирижером. Ошибка выявилась так же мгновенно: Джузеппе придурковат, а этот, вставший за пульт взъерошенный человек излучал ум и силу. Он поклонился оркестру, живо развернулся и улыбнулся приветливо и радостно публике. И…
Я был немного знаком с игрой филармонического оркестра тех лет – ребятки умеют играть ровно, то есть, вяло и блекло, это их стиль. Но «немец» (о Дирижере я знал одно – он из Германии) умудрился высечь из них волшебные искры.  И смог поднять исполняемую под своим водительством музыку до небес. Как раз в то место, где блаженствует душа Антонио Вивальди.
Моя ошеломленная душа (уверен, души всех без исключения слушателей) тоже исполнилась блаженством.
Тысячу раз я слышал эти несчастные, обесцвеченные, до дыр застиранные «Времена года».  Которые насиловали сопровождением киношек про природу, жизнь советских интеллигентов или прогнозами погоды. Уже лоснится, местами потерто так, что видна подкладка. Уже ничем совершенно не пахнет, не шуршит и не хрустит. Все склеилось, слиплось в нечто несъедобное, как бессолевая диета.  Пациент скорее жив, чем мертв.
А здесь чудо! Здесь были не «Времена года», а «Le quattro stagioni». Виртуозно, с традиционной немецкой неспешностью (видимо, школа Бруно Вальтера) исполненные нашими анемичными оркестрантами. Сыгранные на одном дыхании, с фантастической отчетливостью детально прописанного узора. Музыкальные картинки, ставшей живым ощущением присутствия – там!
Вот это да… Неужели можно сделать Вивальди таким?! Свежим и сильным, как ветер; теплым, как летний, пахнущий сеном вечер; нежным, как поцелуй Лермонтова…
Особенно меня сразил «танец крестьян» на колхозном празднике урожая (Осень, часть 3, аллегро). Музыка превратилась в изображение -  кабак, размером с перрон Витебского вокзала; залитые вином и брагой столы с опустевшими кувшинами и мисками. По углам заведения торчат снопы, висят сухие уже венки.  На возвышении   раскачиваются захмелевшие альтист, дудист, бубнист и прочие, дающие звук товарищи.  На свободной от лавок и столов площади неутомимо пляшет народ - дюжие щетинистые мужики. Вспотевшие, в полосатых гольфах, брюхатые, в коротких портках и желто-кожаных жилетках. Их  подруги-скотницы с блестящими от мимолетного счастья глазами. В белых чепцах с разноцветными шелковыми лентами, румяные, пучегрудые. С безразмерными задницами под длинными, обещающими удовольствие юбками.  После, на гумне. Или просто в канаве, в кустах на подстилке. Но сейчас они танцуют, друг дружку нежно лапая и жирно лобзая. Плюща при этом деревянными башмаками липкий дубовый пол. Неторопливо (куда теперь спешить?), истово, синхронно:
-Тан-таранта, тан-таранта, тан-таран та-та… Тан-таранта, тан-таранта, тан-таран та-та…
«Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, но как зовут, забыл его спросить…»* Но не спросил. Или спросил, но скоро забыл. А программку, боясь потерять место на блатном диване, не купил, просидев на нем весь антракт. Это я о немецком Гениальном Дирижере.
***
Давно это было. Но вчера, во время прогулки по городу, я узнал имя Гения. Узнав его на афише. Афише того же Большого зала филармонии -  Лео Кремер. «Уже многие товарищи Криста были расстреляны. Был расстрелян и следователь. А Крист был все еще жив…»* То есть, дети мои стали взрослыми дядями, художник Леша Пекушкин умер, я уже пожилой. А Лео Кремер все еще дирижирует, все еще гастролирует.
***
Было у меня такое желание – выбраться в центр, пройтись по Невскому, посидеть возле Пушкина, с протянутой рукой стоящего на Площади искусств. «Пропитаться». Благо, потеплело и подсохло.
Так и сделал: вылез из метро на суетном Владимирском, тихим Графским переулком вышел на Фонтанку, у Аничковых коней пересек Невский и оказался на   Манежной площади. А там…
А там готовят, сооружают, громоздят скорбное шоу, посвященное Блокаде. Туда-сюда катаются (репетируют?)  грузовички, какие возили провиант по «Дороге жизни»; создается имитация разрушенного бомбой дома – обломки стен, торчащие из них кирпичи, недоразрушенные комнаты с остатками мебели и скарба. Судорожно лепят что-то еще, такое же душещипательное. Главное  – успеть к священной дате! Не исключаю, что в этот день на весь квартал будет стучать метроном. И будет гореть монитор с блокадной кинохроникой. Не забудем Мать Родную!  И их (блокадных ленинградцев) не забудем никогда. Смотрите – у них фашисты разрушили дома! И  у них не было света!  И воды у них не было. И мерзли они. Проклятые фашисты! Фашистские гады! Гады фашистские! Проклятые…
***
А теперь вопросы.
Чем блокадная разруха и ужас отличаются от сегодняшнего ужаса и разрухи Украинских? Чем? Было больше битых кирпичей? Было холодней и темней? Было больше слез? Или «те», ленинградские слезы были чище и солоней нынешних слез Киевских, Харьковских, Мелитопольских? Чем немецкие фашисты для страдающих от войны людей отличаются от не-фашистов русских?  Количеством разрушений? Убитых? Искалеченных? Силой к ним ненависти?
Вопрос второй. О Лео Кремере. 
Пушкин (чугунный, с немытой, засиженной птицами головой), возле которого я, размышляя сидел, намекал, что «гений и злодейство две вещи несовместные». Или Кремер не гений? Гений. Но что он делает здесь?  Когда там… Искупает немецких грех? Или это виртуозный его трюк – деньги, добытые «искупительными» концертами в чумной России, перевести на Украину? Неужели, так?
Вопрос третий. Будет ли очередной моноспектакль на Пискаревском? А  вдруг на этот раз на Пискаревском спектакле в свите охранителей со снайперскими лазерными прицелами найдется герой-избавитель? Таки? Вдруг? Чем черт не шутит, бог не выдаст, свинья не съест?
Поживем – услышим. Если доживем. Тан-таранта, тан-таранта, тан-таран та-та… Тан-таранта, тан-таранта, тан-таран та-та…


Неслучайные цитаты
* «из тысяч лиц…»  - Твардовский, «Рассказ танкиста»
* «Уже многие товарищи Криста были расстреляны…» - Шаламов, «Почерк»
18.01.23