Цена жизни

Мне не давали спать чертики, больно задевая мои угловатые плечи маленькими копытцами. Шуршали за ухом так, что уснуть не представлялось возможным. А вчера один из них больно оцарапал меня, да так, что кровь проступила на коже. Пришлось вставать посреди ночи, плестись в ванную комнату за хлоргексидином. Кто ж его знает что за зараза может быть у него под острыми коготками, так что лучше обработать рану. К их гомону я привыкла. Они так разыгрывались, что не замечали где мы находимся и как подобает себя вести в приличном обществе.  Прохожие, кто обращался ко мне на улице, полагали, что я туговата на ухо. Коллеги по работе так и вовсе привыкли все повторять по два раза, подходя ко мне ближе. Из-за  постоянной возни этой парочки я действительно плохо слышала окружающих.

Жила я одна, ну если не считать этих бесят, что приблудились ко мне месяца 3 назад. Я быстро смекнула, что кроме меня их больше никто не видит и не слышит. Хотя, честно сказать я их тоже почти не видела, так очертания и тени, но ощущала очень хорошо. Вот как сейчас, когда один из них, заигравшись, лязгнул меня крошечным копытцем. Я взвизгнула от неожиданности и цикнула на них. Они присмирели, но этого хватило на пару минут, а затем снова галдеж. Кое-как под утро мы все уснули.

На работе у меня всегда много суеты. Я ношусь весь рабочий день с отдела в отдел, наматывая немолодыми ногами километры усталости. А вечером, переступив порог темной квартиры, обесиленная падаю в любимое кресло и тутже на руки мне плюхается один, потом второй приживалец. Пришли не прошенно и живут вот теперь. Всегда знаю, что они со мною. То в кармане обнаружу одного, другой за шею схватится и не отпускает, да так, что под вечер сил уже нет его на себе носить, а он слезать не хочет. А вчера вполне отчётливо разобрала сказанное одним из них слово "гадина" я аж вздрогнула от неожиданности. Правда, не поняла кому оно предназначалось. Между собою они так бранятся или мне адресовано было, но прошептано было прямо в ухо. Цыц! Приказала я. Такими словами ругаться, мы приличные люди. И тут же очнулась, кто мы? Они не люди…

После того дня словечки я слышала все чаще и все они были нецензурными. Выговаривались четко так, въедчиво, даже зло, становилось зябко от леденящего шопота и почему-то пот проступал на ладонях, липкий такой, неприятный. Стала носить с собою носовой платок, чтобы вытереть эту липкость тут же. Я все больше понимала, что они мне не друзья, они ненавидят меня! Прямо ждут, когда споткнусь, а уж если споткнулась, смеются прямо в голос, не скрывая радости, злорадствуют. Хвосты как плети. Следы хлестких ударов потом я залечивала мазями, кровоподтёки синюшные под длинными рукавами блузок прятала. На девятый месяц их жизни со мною в поту просыпаться стала. Снится, будто прогрызли они в животе моем отверстие и в него забрались. Органы мои там методично перебирают, черви копошатся между окровавленными копытцами, такие жирные, молочно-белые…

А я возьми да и спроси их:

- Кто вы такие?

А чертики остановились, бесновать перестали, повернулись ко мне, и вижу я лица мальчика и девочки лет пяти, глазами оба на меня похожие, рты в гримасе боли застывшие, но голоса их слышала.

- Дети мы твои, которых в выгребную яму  выбросила.

- Как же в яму-то выгребную… не выбрасывала... я аборт сделала.

- А разница в чем? - мне откликнулось.

Когда проснулась, живот был цел и невредим, а я..?