Дневник. Апрель 1969

5.04.1969 Суббота.

Уже поздний вечер. Все думаю, когда же соберусь написать в
свою тетрадку что-нибудь. События бегут, каждый день происходит
что-то новое. Вчера, например, ездили с Люсей в Малый, смотрели
очень хорошую вещь "Ярмарка тщеславия". Мы с удовольствием
смотрели, обидно было, что плохо видно, сидели на балконе.

Мне запомнилась одна фраза: "Все вы, женщины, одинаковы."
Вспомнился Сашка, он мне так сказал тогда, а я ему возразила
в душе и сказала: "нет". Но это, наверное, правда. Деньги - это все.

Что только ни делают женщины ради богатства, ради славы.
У Бекки на счету было столько любовников, в конце концов она
низко пала, опустилась, приют нашла на старом чердаке, плохо
кончила, в общем. Но жизнь вдруг снова бросила ее в объятия
уроду-Джонсу, богатому толстому старику.

 И она обрела новое "счастье". Вечная смена любовников, хитрость,
умное мастерство этой очаровательной, прелестной и в меру
развратной женщины мне понравилось. Мне еще понравилась игра
актеров, особенно барона и старухи, его сестры - божественная игра.

Люся меня поразила. Когда она успела так изменить свое поведение.
Пьет бутылками на кладбище с Динкой из института, взяла у меня
сигареты, сказала, что вся прокурилась.

В трамваях не берет билеты. В метро пела мне песни, на остановках
еще громче, весь вагон обращал внимание, мне было ой как неудобно,
а она, заметив это, говорила: "Ты что, боишься, да, чего же прячешься?"

В автобусе вдруг спрашивала: "Наташ, сколько я выпила сегодня?
Наташ, хочешь, я крикну на весь автобус что-нибудь?"

- Нет, не хочу.
- Что, думаешь не крикну?
- Крикнешь. Потому и не хочу.

- Ох, Наташка, ты совершенно отрицательный товарищ, с тобой
нельзя положительно разговаривать.

Разговор у нас переключился на самые различные темы, доходил
до глупости истошной, а то вдруг выходили умные вещи.

Например, говорили о моем дурацком положении комсорга.
- Да, Люсь, против коллектива не попрешь...
- Чепуха. Если есть с кем переть, то можно.

Или она вдруг заявила мне, молодец, мол я, что поссорилась
с Тюряковой.
- Тебе она надоела?
- Вовсе нет..., но не могу слушать ее замечания, не могу.
- А мне, представляешь, надоела Динка. Да ну ее, пора кончать,
только не знаю, как.
- Ну зачем? Ты что, Люсь?
- Нужно, Наташенька, все менять: и подруг, и привычки - все и всех,
тогда жить будет интересно.

Честное слово, Люся, ты мне больше нравишься именно такая,
какой ты сейчас стала.

Сегодня мы провели часть генеральной уборки. Я чисто вымыла
стекла и подоконники, выставили раму на кухне. Стало
светло, хорошо так. Цветы все протерла, кактусы побрызгала.
Очень рады солнышку фиалки - распускаются и распускаются,
фиолетовые с желтыми тычинками. На грядке взошли тюльпаны:
и наши, и с Балхаша. Такая радость! Сегодня-первый день весны.

Снег чернеет и тает, бегут ручейки, звонко щебечут птицы.
На кормушку к нам прилетают "долдонычи" - три пестрых дятла.
Видно, эта кормушка им по душе.

Сидит этакий красавец разноперый на краю, водит своим
длиннющим носиком в разные стороны и колупается в хлебных
крошках, потом зачем-то иву долбит, клюв что ли чистит.

6.04.1969 Воскресенье.

Вербное воскресенье. Наломала в саду ивы веточки и поставила
в вазу-красиво. Куда за вербой ехать, на рынке старухи уж
разобрали, чай.

Перед тем, как прийти к Люське и в кино, я хочу черкануть
пару слов из прочитанного.

Вересаев "Воспоминания"

"...Любовь была чистая и целомудренная, с нежным, застенчивым
запахом, какой утром бывает от луговых цветов в тихой лощинке,
обросшей вокруг орешником. Ни одной сколько-нибудь чувственной
мысли не шевелилось во мне, когда я думал
о Любе. Эта девушка была для меня светлым, бесплотным образом
редкой красоты, которой можно было только любоваться.

А в гимназии среди многих моих товарищей шли циничные
разговоры, грубо сводившие всякую любовь к половому акту.
Рассказывались скоромные анекдоты, пелись срамные песни.
Из всех песен, из всех анекдотов выходило, что для женщины
все это очень просто и что она сама постоянно только
об этом и думает...

Пусть говорят, что любовь идеальная
Время свое отжила, -
Нет, не смутит нас улыбка нахальная,
Не испугает молва!

Пусть говорят, что в наш век положительный
Эта любовь уж смешна,
Пусть нас пятнают насмешкой язвительной, -
Не испугаюся я.

Только животную, грубую чувственность
Ставят теперь высоко,
Как неестественность, фальш и искусственность,
Я презираю ее..."

Полночь. Пришла из кино "Журавушка". Крупно поругалась с матерью.
Она сказала, что я ни с кем не могу жить. Замолкли минимум
на неделю. Это тяжко, но сносно.

Я накурилась и думаю спать. Я усну, конечно, переживательные
рефлексы меня не беспокоят. Я забочусь только о своей личности.

Жизнь так постыла. Даже мать-это "мокрая квартира, в которой
человек должен прожить девять месяцев... И вообще, что такое
для нас, в конце концов, женщина? Лоханка, больше ничего."

13.04.1969 Воскресенье.

Пасха. Кулич и крашеные яйца. Шесть недель перед пасхой
надо говеть - Великий пост. Есть надо все постное: капусту,
черный хлеб, похлебки на постном масле, нельзя есть
мучного, масла, молока и мяса. Сегодня - первый день
разговения. Утром надо сходить в церковь святить кулич.


14.04.1969 Понедельник.

С куличом о главном вчера не написала. Сегодня особо не
распишешься. Сейчас на работу идти, во вторую смену.
Сегодня попросили, завтра заставят. О, как это ужасно -
быть на побегушках и затыкать все пробелы. Ну я не жуть
как отчаиваюсь в своем теперешнем положении.
Возьму расчет, если заставят. Кроме того я комсорг.

Не знаю, почему я стала им, возможно "растаяла под взглядом
Л. Бобровского", как Люська скажет.

Между прочим, вчера она ко мне приходила, просила прочитать
ей то место, где про нее написано.

"Я хочу знать, как ты обо мне думаешь".
- Люсь, ну зачем тебе знать, - смеялась я.
- Как это зачем? - с возмущением говорила она.
- Ну хорошо, сегодня ты напишешь, Люська опять напилась, да?
- Нет, не напишу так. Напишу: Люська была выпимши.

И вообще, Люсь, мне и без тебя материалу хватает, во первых,
о сне надо написать. Ой, действительно, о сне, вчерашнем
блаженном сне, под впечатлением которого я все еще нахожусь.

Как всегда, неожиданно, как всегда, красиво и как всегда,
во сне спустился ко мне Генка. Было мне видение.
О чем-то мы с ним говорили, не помню, как ни стараюсь
вспомнить. Кажется, я сказала ему, что безумно люблю его,
сказала сама.

16.04.1969 Среда.

С нетерпением жду конца этой проклятой недели. Работала
день во вторую смену, две ночи не спала, схватило горло,
пропал голос. Страдаю. Весело пожила - хватит, теперь
Филимоныч каждый день напоминает мне о второй смене.

Каюк тебе, Наташка. Срок-конец этого месяца. Черт знает
что.  Не придумала еще, что делать.

Закончила читать книгу Адамова "Стая", захватывающая вещь.
Мне очень понравились Толик Карцев и Панов Виктор,
некоторые места перечитывала.

Пойду спать, а то ночью опять не усну. Ой, что за жизнь.
Какая мерзость-жизнь!

"Если когда-нибудь и выпадет тебе на долю немного счастья,
то насладиться им грешно, и за него расплачиваешься
после дорогой ценой..."

20.04.1969 Воскресенье.

Выходные дни прошли на высоте. Пересадила комнатные цветы
в хорошую землю и сгребла листья в саду.
В саду работы еще непочатый край.

В пятницу ездили на хоккей Динамо-Химик (7:0). Красивые голы
забивали динамовцы.

Надя, Люська и я ездили. Но осталась от этой поездки какая-то
доля неудовлетворения. Обиделась я на Люську. Я плохо разбираюсь
в хоккее, скорее, совсем не разбираюсь. Но зачем же унижать...

"Да я вон ей, чтоб не спала..." "Ой, сиди ты!"... и подобные реплики,
а то вдруг повернулась ко мне, спросила: "Наташ, чего ты такая
красная?"
- Не знаю...
Стала наблюдать за моей реакцией.
- Не смотри на меня, - угрюмо сказала я.
- Почему?
- Не хочу.

Тут Надя повернулась, спросила, в чем дело.
- Да она не хочет, чтоб я на нее смотрела.
- Ну что ты, дорогая, ты очень хорошо выглядишь, -
сказала Надя, как всегда, вызывая улыбку.
Все было очень хорошо, увлекательно, захватывающе, но что-то
задело мою чувствительную натуру.

21.04.1969 Понедельник.

Хм. Люба сегодня спросила меня: "Ну как, Наташа, нашла ты себе
жениха?"
- Нет. Я его не искала. Зачем? Мне и так хорошо.
- Сам найдется, правда? - улыбнулась сидевшая рядом Шура.
- Да ну его. Пока не хочется, а потом видно будет.
- Захочется еще, подожди.
- Ну когда же, Люба. Ведь мне 18 лет уже.
- Ну и что, моя знакомая в 35 лет замуж вышла и ребенок хороший,
красивый.
- Конечно, бывают случаи.

Но какая же может быть любовь в 35 - 40 лет? Не та, не та...

Гешенька, хорошо, что ты далеко, и я не знаю, куда к тебе бежать,
где искать тебя. Был бы ты рядом, близко, как во сне, бросилась
бы я к тебе, припала бы губами к рукам твоим, губам твоим,
глазам, жадно, страстно, как жаждущий странник, умирающий,
измученный, дополз до моря... боже, глупо, одно и то же.

Исстрадалась, изнылась, издумалась, потеряла самообладание и
все: бросилась к нему в обьятья, как Анфиса в "Угрюм реке"...
и зашептала: Гешенька - мой, мой навеки, ох, люблю...,
не отдам, никому не отдам, сокол мой ясный, жизнь моя..."
Буду целовать его, целовать до упоения, до одури.

Опустошу свою жизненную чашу сразу, до дна, насладившись
до безумия в предсмертный час. Счастье!... Это наверное счастье...

Он уступит, не противится моему желанию быть с ним этот час,
день, ночь. Мгновения не хватит, мало, мало...  Я хочу насытиться,
выпить его всего, как кровопийца, как злодей.
Даже, если поцелуй его будет ядовитым, я вопьюсь в его губы,
выпью этот яд, весь до капельки выпью.

Дикая страсть. Люблю.
Я хочу задушить его в своих обьятиях, забрать с собой, взять
всего позором, смертью, ужасом схватить обманом щупальцами, как
паук - муху, как ядовитое растение хватает несчастную
рыбешку. Мой, он будет мой...

Погубить, омертвить, заколдовать, но взять, этими вот руками,
зубами, всем телом.
Гадость!! Гадость! Зверь, животное, ведьма, проклятая ведьма,
ты что, одумайся безбожница, прими человеческий облик...

Дура. С глаз долой - из сердца вон. Вон, вон, уходи, уходи
же, скорее, ну - нет, стой, не отдам, не уйдешь, мой, мой ты,
ничего не надо, тебя надо, только тебя.

Жизни не надо, ничего, тебя.
Что это? Ну, что? Я не знаю. Так еще никогда не было. Я боюсь.
Что со мною будет? Я боюсь тебя, Гешка. Не приходи ночами,
ты очень пугаешь меня.