Посмертный сюрприз

      Мужчина лежал на неприбранной кровати и считал минуты ночной тишины, которую разбавляли редкие сторонние  звуки со стороны,. Он мог бы считать звёзды, помня, что никогда этого не делал в своей жизни, просто потому что не было времени  на такое  пустое, хоть и романтичное,  занятие, а сейчас, когда он понимал, что дни его сочтены, они неумолимо приближались к часам и минутам, он мог бы себе такое позволить, считать без устали и до бесконечности  эти маленькие светящиеся   точки на небе, среди которых затерялась огромная жёлтая луна, вместо которой  в окно его жилища раздражающе  светил уличный фонарь, от которого спасали тёмные плотные шторы,  а звёзды он просто не мог видеть, если только мельком, потому что его кровать стояла в другом конце комнаты, напротив окна,  куда доходил только свет фонаря, который расплывался по простыням и одеялу и там оставался почти до  утра.

        От его навязчивости спасали задёрнутые гардины,  пугающего цвета  почти такого же,   как ночное  небо.

      Льву Борисовичу, так звали мужчину, очень хотелось эти свои последние дни провести в тишине, что вовсе  не значило, в одиночестве.

      У него был сын Владик, но он жил в другом городе, уехав когда - то  из родного на работу по приглашению и так и не вернувшись обратно, с которым они поддерживали связь по телефону.

       Но  был ещё  и младшенький,  Боря,  любимый,   и потому носящий имя отца Льва Борисовича и своего деда.

   Он- то всегда был рядом с отцом,  и сейчас тоже пребывал где- то недалеко, напоминая о себе  звуком работающего   пылесоса.
 
      Отца мучил  давно и основательно не проходящий  кашель, и потому Боря как мог,  почти до стерильности,  убирал квартиру, дабы пыль не раздражала бронхи отца, не попадая в лёгкие.

      И сейчас,  не смотря на поздний час,  он тщательно   вычищал ковры, лежащие на полах, днём он занят был на работе и брал сейчас реванш  в столь поздний час.

      А Льву Борисовичу очень хотелось не прислушиваться слушая тишину,  а слышать её, представляя как он вместе с  слушанием тишины считает звезды, которые яркими соцветиями украшали бесконечное и бездонное ночное небо.

      Но у него ничего не получалось.  Увы, Борька в отличие от своего старшего брата был крайне заботливым сыном, не допускающим возможности, чтобы отцу чего-то  не хватало или было как - то плохо.
 
      Его забота,   если бы речь шла о чужих людях, напоминала бы душевную  навязчивость,  но в их случае она   таковой всё же  не являлась.

        Тем не менее, в момент, когда умирающий  Лев Борисович, о чем не знал сын, что он умирает,  перешёл в счёту оставшихся ему часов, почти над самой его головой раздался заботливый  голос сына, спрашивающего   какую- то ерунду,  по типу, удобно ли Льву Борисовичу  умирать, лёжа в таком положении на спине, и не пора ли ему повернуться на бок, сначала на левый, а потом на правый, чтобы не застаивалось  в лёгких.
 
      Конечно же,  про удобно умирать он не говорил, он же даже  не знал, что отец умирает, это сам Лев Борисович дорисовал картину,  и закончил за него фразу, дописав  её  в уме, в котором маячили сейчас цифры, обозначающие  пока что часы, которые вот- вот должны были перейти в минуты, а потом и в секунды и на этом остановиться, перестать громко тикать, тоже мешая умирающему слушать тишину.

        Застывшее в  блаженной маске мечтательности лицо мужчины конвульсивно вздрогнуло от неожиданности, потом приняло недовольное выражение, отчего сын, сразу поняв в чём дело, ему не раз говорилось о его сверх заботе, которая была уже чересчур и  напоминала занудство,  хотя была только заботой,  и потому  мега заботливый Борька, будто он в чём- то когда- то сильно провинился,  и сейчас искупал свою вину перед дражайшим родителем, перешёл к следующему этапу  своих забот, поинтересовавшись  у отца не хочет  ли он чаю, а если нет, то может зелёного или просто с мятой, а если и чаю всё  же нет, то может, другой какой -нибудь напиток желает испить  уважаемый  им, его  любимый человек,  а раз и этого не хочет, то что -то же он всё  таки, да хочет

        А уважаемый им человек хотел в тот момент только тех звёзд на небе и минут с часами на настенных часах  с боем, но должен был ко всему желаемому ещё  что -то выбрать из предложенного любящим  сыном,  список желаний которого был  так же бесчисленен,  как и  те звёзды  на  небосводе, наслаждаться   свечением которых мешал только уличный фонарь, который сейчас жутко напоминал пожилому мужчине его собственного  сына, у  которого вечно  забот был полон рот, но он,  так же как  свет от фонаря,  раздражающе действовал на собственного отца,  хотя тот не имел  родства с ним.

      Лев Борисович выдавил из себя маску мученика, сменив её  с блаженной маски романтика, и с грустью посмотрел на младшего своего отпрыска, которого страшно любил и не хотел покидать его ни сейчас  и никогда- нибудь.

        А тот тем временем уже перёшел к следующим своим пунктам,  напоминающим тестовый  опросник, каждый из которых его отец знал наизусть, чего не знал Борька и потому его ждал сюрприз после того, как  отца всё  же не стало. Он, не смотря ни на что,   ни на те звёзды, что он   так и не сумел  хоть чуть-чуть посчитать, не на то, что не смог     увидеть свет луны вместо раздражающего своим присутствием фонаря, ни на постоянный  голос   Бориса рядом с собой,  умудрился таки досчитать часы, которые  стали, как он и предполагал,  минутами,  а потом и  секундами, а следом и вовсе остановились вместе  с его сердцем, которое тоже было всегда  часами с громким боем,  а иногда тикающим механизмом бомбы
замедленного действия.
 
           Короче, когда приехали работники похоронного бюро  и уложили  ещё  тёплое,  мягкое и  податливое тело Льва Борисовича  на носилки, Борька с расстроенным видом  бежал  рядом  и не уставал проявлять  свою обычную  заботу   — то руку отца положит, как ему казалось,  удобнее,  то простынь  поправит, то попросит остановиться мужиков,  несущих и так  нелёгкий  свой груз,  с тем, чтобы он   мог подоткнуть ещё  в каком - нибудь месте ту же простынь, будто отец, чьё  тело к тому моменту  уже остыло,  мог случайно замёрзнуть, и умереть ещё  раз.   


     В общем,  он так достал работников, откровенно мешая им выполнять свою работу, что  уже у самой машины они от отчаяния бросили носилки, из которых выпала драгоценная ноша, ударившись всем  окаменевшим туловищем об асфальт,  а в момент,  когда  заботливый  сын кинулся к отцу, чтобы ещё   раз помочь ему, здоровые амбалы в рабочих халатах  кинулись к нему,  и  так ему зло и душевно  накостыляли  за его заботу, что он ещё   долго не мог разобрать то,   что было в том сюрпризе, лежащим  в запечатанном  конверте,  который приготовил ему его отец.   А  в нём,  в том конверте,  находился   список - анкета, где покойный  теперь  уже Лев Борисович ответил  на все вопросы своего сына, поставив против каждого,  как и было положено  в тесте,  галочки   и палочки - прочерки.  Ему это надо было сделать раньше, ещё  при  жизни , но как- то  он всё   боялся  обидеть любящего и любимого сына, который исключительно  из любви проявлял   такую заботу,  при этом  являясь  ещё и  жутким занудой, что и привело его  однажды  к его собственному травматизму,  почти к летальному  исходу, когда   он мог   и сам  преждевременно занять  место на  тех  носилках, с которых всё   равно выпало по его же вине тело  его отца, потому что амбалы из  похоронного  бюро   не были  его близкими  людьми и не готовы были терпеть и мириться  с таким качеством его натуры,   принимая его  к тому же за душевную навязчивость.

18.01.2023 г
Марина Леванте