200 лет рода. Глава 9. Признания

9. ПРИЗНАНИЯ

- О, как же я тебя не хотела! – с грустью рассказывала она уже взрослому сыну. - Как же я тебя не хотела, чего только ни делала, чтобы ты не родился!.. - И она покачивала головой с боку на бок, глядя куда-то в свое прошлое, словно удивляясь своей глупости, словно открывая ему эту тайну, которую носила в себе многие годы, стремилась хотя бы этим загладить свою вину перед сыном и очиститься перед собой.

    «Возможно, она поэтому так оберегала меня от всего потом и не выпускала из-под своего контроля? - подумал в этот момент Алл, - возможно поэтому так заботилась о моем здоровье, что не отпускала меня от себя ни на час?»
Она ходила к знахаркам, пила какие-то снадобья, делала горячие ванны, но все было бесполезно: зародыш не хотел освобождаться от тела матери, хотя всякий раз отзывался на ее действия.

   Бабушка Саша, родившая девятерых, один из которых родился в таким слабым, что не прожил и двух месяцев, заметила пытки Анны по ее состоянию и догадалась о причинах.

- Не делай этого, Нюра, - скорбно сказала она, по старой привычке называя Анну, как ее называли в детстве. -  Себе навредишь и детям болезней наживешь... Раз не получается так, как ты хочешь, значит Богу так не угодно… Всю жизнь потом будешь мучиться и каяться...

    В бога бабушка Саша верила, а в нечистую силу нет. Все нечистое, считала она, идет от людей. И Анна остановилась и теперь не каялась перед сыном, а просто доверяла ему ту боль, что скрывала всю жизнь.
 
- Как же трудно я тебя рожала, - признавалась она Альке, глядя в пространство невидящим взглядом, - как же мучилась… Последнюю ночь в роддоме кричала, не переставая, думала или сердце лопнет, или ты умрешь… Сколько крови потеряла, не знаю… Но нет, родился…

   «Возможно поэтому она всегда так боялась за меня после рождения», - снова подумал Алл, но вместо этого, уже привыкший сопоставлять события во времени, с интересом спросил:
- Во сколько я родился?
- Около шести утра, - ответила она, снова качая головой, и Ал подумал: «как раз вставать и собираться в «школу»…».

    О какой «школе» он подумал тогда?.. Об обычной?.. О вечной школе жизни?.. Или о тех учреждениях, в которых теперь преподавал сам?.. Или о том, что и тогда ему наверное помешали выспаться?..
 
    (Это был физически трудный период в его жизни . Был сентябрь, он вел занятия и читал лекции сразу в трех местах по сорок часов в неделю - так наложилось одно на другое, - и мечтал, чтобы эти недели скорее закончились. Вести в одном месте технологию машиностроения, в другом - управление качеством, а в третьем – основы стандартизации, и метаться при этом из одного учреждения в другой оказалось много сложнее, чем разрабатывать новые чертежи в конструкторском бюро или следить за выпившими рабочими на железнодорожных испытаниях.
 
   Он уходил тогда из производства и военной техники, как казалось ему навсегда, писал пьесу о Макиавелли, мечтал серьезно заняться историей и литературой, но жизнь, конечно, снова ставила свои условия…)

…Но мальчик родился, и когда его отмыли и большеголового и большеглазого поднесли Анне, он посмотрел на нее еще невидящими мутно синими глазами и удивленно открыл рот, словно захотел спросить: «Так ты и есть моя мать?» - и растянул губы то ли в улыбке, то ли в послеродовой гримасе. И Анна заплакала от бессилия и жалости к нему и себе тоже.
   Так началась его жизнь в Людиново, в доме дедушки и бабушки.

   …В новом доме, частично перевезенном из Голосиловки, частично – достроенным заново, стало к этому времени несколько свободнее. Старшая сестра Киля вышла замуж за дальнего родственника из Голосиловки, тоже Астахова - уже без церковных препонов, - родила дочь на год моложе Риты и сына на год старше Альки, и они с мужем построила себе дом через один дом на той же улице, что отец и мать. Старший из братьев Василий был призван в армию и уже с год, отвоевав  на финском фронте, оставался в армии  под Ленинградом, Оба двойняшек тоже были призваны в армию: Петр из Людинова, а Павел из Орла, куда уехал на учебу и даже успел жениться, так что в доме оставались отец с матерью, младшие дети: Клава, Валентина и Михаил, и вместе с Анной, Ритой и Алькой их в доме оказалось всего восемь - совсем ничего по сравнению с тем. что бывало. А Алька был двенадцатым ребенком в семье деда Миши и бабушки Саши, совсем как двенадцатый апостол...
 
   Только бабушка Саша с некоторой грустью смотрела на него и не из-за него: слишком много мальчиков рождалось в последний год, а это в народе считалось дурной приметой, так было и в четырнадцатом. Когда рождается много мальчиков - это к войне.

    Его полюбили кажется все (так он ощущал тогда): молодые тети – сестры матери бегали вокруг него, дед с интересом хмыкал на новое потомство, а он рос беспокойный, но улыбчивый, готовый играть с каждым, кто подходил к нему и отзывчивый на любое движение вокруг. А если не было этих движений, затихал и ухитрялся играть сам с собой: теребил свои погремушки, изучал пальцы на своих руках и ногах, с удовольствием выводил из себя какие-то звуки, пуская пузыри, и все время лез куда-то, стараясь освободиться от пеленок и одеял.

    Ел он хорошо, быстро набирался сил и чего не любил, так это громкого крика, грубых рук и когда его будили даже ради кормления. К грубости он относился особенно плохо, словно подтверждая этим, что родился под знаком Девы. Впрочем на последнее никто особенно не обратил внимание: статистикой астрологов еще не интересовались.
   
    Леонида словно всколыхнуло рождение сына, он стал вдвое заботливее, старался во всем угодить Анне, и когда через пару месяцев ему предложили работу в Харькове, он сразу предложил Анне переехать вместе, и она, подумав, согласилась, надеясь, что переезд в большой город изменит многое в их жизни.
 
    Сначала все получалось неплохо: в Харькове от завода им почти сразу выдали служебную комнату в квартире, где уже жила молодая пара – семья украинцев с мальчиком, ровесником Риты. Люди оказались простые и отзывчивые, и семьи быстро сдружились – оба отца работали на заводе, а матери пока оставались дома с детьми. Леонид получал хорошую зарплату, Анна, сдав экзамен по украинскому языку (требование администрации, отдельная история), устроилась воспитателем в детский сад. Когда она пошла на работу, они подыскали для Альки няню – молодую девушку из провинции, которая так искренне привязалась к Альке, что не оставляла его ни на шаг. Не хватало мебели в доме, но Анну, привыкшую обходиться не многим, мало трогало это. Чего не хватало Анне?..

    Она задавала себе этот вопрос много раз, но не могла ответить на него. Леонида вполне удовлетворял работа и быт, она, привыкшая жить чувством и трудом, жить в развитии, все время ощущала пустоту вокруг. Видимо подвижничество, как форма жизни, становилась для нее настолько привычной, что она тускнела, если не двигалась куда-то дальше.

-  Почему вы все же разошлись с отцом? - задал ей вопрос уже взрослый Алл, пытаясь разобраться в первопричинах.
- Учиться дальше не хотел, - пожимая плечами коротко отвечала она - Думал, так и прожить одним способом, руками и сообразительной головой, в пригляду… Не хотел, или уже не мог… Пил мало, иногда в компании. Злым не был, но пару раз в ссоре ударил меня, тогда я и решила, - и добавляла то, что часто повторяла Альке с детства. – Учиться надо пока молодой. Дальше будет труднее, - и в тоне ее голоса чувствовалась обида на жизнь, словно она говорила не только о нем, но и о себе.
Понимая, что учиться дальше она уже не сможет, Анна невольно тянулась к новым людям, продолжала читать, поступила на курсы кройки и шитья, подружилась со своими бывшими учителями украинского, обнаружив, что настоящий украинский не знают многие, кто считает себя коренными украинцами, -  с удовольствием учила с бывшими учителями украинские песни, и часто пела под гитару, когда ее просили. Она тянулась к театру, на музыкальные фильмы, не понимая еще, что давно тянется к тому искусству, которого была лишена в детстве и куда боялся отпускать ее Леонид.

    Отношения в семье становились все напряженнее, Рита все более проявляла упрямый характер и после рождения Альки больше тянулась к отцу, словно тоже была недовольна поведением матери. Что с этим делать Анна не знала, но война все перевернула в жизни и поставила свои, порой невыполнимые задачи.
- А потом началась война, - грустно закончила свой рассказ Анна и покачала головой, глядя расширенными глазами куда-то вдаль.

    …Большевизм доказал свое значение в становлении и укреплении страны, и только благодаря ему, и тому, что было сделано народом в его правление, мы стали победителями в войне и освободителями всей Европы от фашизма. И, благодаря ему, были стройки Днепргэса и Магнитки, полеты в стратосферу и через Северный полюс, а далее - покорение космоса, ядерный успех и признание СССР великой державой мира. И не большевизм привел к распаду СССР, а постоянное разложение партийно-номенклатурных элит, рвущихся к власти после смерти (или умерщвления?) Сталина, и их желание править государством, огромность и сложность которого им не дано было объять ни умом, ни образованностью, ни глубинной народной мудростью.
 
    Виноват ли в этом был сам народ, позволивший таким руководителям приходить к власти и управлять государством?.. Несомненно… Ведь «каждый народ достоин своего правителя» (Сократ, Библия, Монтескье и другие). Виноват, поскольку не сумел выдвинуть более достойных. Не сумел или не хотел, не считал нужным, по своей ментальной наивности и беспечности?
Но были ли эти достойные в это время?.. Великие дела совершаются великими людьми, а великие люди произрастают, как известно, из народа, как и все остальные тоже… Видимо тогда «остальных» было большинство, и это «большинство» не слышало разумного меньшинства, хотя оно тоже было, - затюканное догмами, ошарашенное развенчанием культа Сталина, временной и недолгой «оттепелью», обещаниями через двадцать лет жить при коммунизме и каждой семье иметь собственную квартиру.

      «Лучших – меньшинство», - было написано еще древними греками на столбе в Дельфах. Так было в человечестве всегда и будет всегда, потому что «Все познается в сравнении» (Платон, Архимед и др.), и человеческое общество всегда разделяло себя на низших, посредственных и лучших по принципу сравнения.
Идущих впереди, тянущих за собой человечество и предупреждающих об опасности, дешевых реформ и обманной рекламы всегда было и будет меньше, чем остальных: ленивцев, приспособленцев, ожидателей («пусть попробуют, а я посмотрю…»), - хотя и меньшинство «лучших» совершали и будут совершать ошибки, свойственные «меньшинству». («Не ошибается тот, кто ничего не делает» - русская пословица.)
               
    Но война всех и всегда расставляет по своим местам.