200 лет рода. Главы 7и8. Вторая школа жизни...

              7. ВТОРАЯ ШКОЛА ЖИЗНИ - замужество

Он действительно был работящим, внимательным по отношению к ней и интересен внешне. Светловолосый, со светло-серыми глазами и правильными чертами лица, не болтун и не гуляка, старший сын в своей семье и уже квалифицированный рабочий в свои двадцать два года, которого ценили на заводе. Семья была небольшой: мать, младшие брат, сестра и сам Леонид.
Анна знала, что в детстве он хлебнул горя. Его отец рано ослеп и не мог работать, и в голодные годы, чтобы прокормить семью, мать отправляла старшего сына поводырем со слепым отцом просить милостыню по окрестным деревням и рабочим поселкам. Собирали не много, но этого хватило, чтобы не умереть остальным. Эта унизительная жизнь попрошайничеством среди разных людей научила его с одной стороны понимать, что такое человеческая доброта и жизненная жестокость, но с другой – всегда заставляла помнить об этом времени и стесняться за себя перед людьми, не жившими такой жизнью. Эти же чувства воспитали в Леониде желание вырваться из постоянной бедности, в которой они находились, и после смерти отца, он работал за двоих, помогая матери поднять младших и подняться самому в более обеспеченную среду. Жизнь давала такую возможность.
Он ухаживал за Анной уже второй год и несомненно любил красивую Анну, был скромен, заботлив, не обозлился на людей, несмотря на свое детство, и единственное, чего не хватала в нем Анне, это наверное смелости. Но окружающие ценили его трудолюбие, а все подруги и двоюродные сестры Анны, знавшие его, считали его вполне достойной парой. Так, в преддверии своих двадцати лет Анна вышла замуж за Леонида.

…Все как-то не заладилось сначала. В год, когда Леонид начал ухаживать за Анной волна борьбы с церковью, начавшаяся еще в конце гражданской войны, докатилась и до Людинова, сначала из-за изъятия церковных ценностей, необходимых для борьбы с разрухой, теперь - под лозунгом образования молодежи и отрыва ее от религиозных доктрин. Закрытие церквей шло повсеместно.
Но людиновцы любили свою красивую каменную Казанскую церковь (Иконы Казанской божъей матери). Эта белая церковь, стоящая на центральной площади недалеко от проходной завода, более восьмидесяти лет была для людей не только религиозным, но и культурным центром, почти гордостью всей округи, с ее библиотекой, хрустальным иконостасом и обществом любителей пения, и они решительно воспрепятствовали ее закрытию, даже устроили ночные дежурства по охране церкви. Но в период укрепления большевизма и создания новых доктрин по разрушению старого мира и строительства нового («мы наш, мы новый мир построим») убежденные большевики мало думали о сохранении культурного наследие, и сверху, по приказу из области прислали отряд латышских стрелков.
Чужие люди… Они быстро очистили церковь от сторожей и начали выбрасывать церковные книги и иконы; собравшиеся вокруг люди, многие со слезами, выхватывали их из общей кучи и уносили домой. Рассказывали, что увидев это, латышские стрелки вынесли из церкви большое полотно «Тайной вечери» и разрезали его на куски на глазах толпы. Кто-то из рьяных молодых активистов залез на купол и сбросил вниз золоченый крест, затем и колокола…
Разорение церкви, по колокольному звону которой сверяли время даже в окрестных деревнях, да еще сторонними людьми, подействовало удручающе не только на религиозных стариков, но и на молодых людей уже далеких от религии. И хотя Анна, вполне убежденная, что с реакционностью церкви надо бороться, тоже пожалела о ее разграблении, но скорее из-за вандализма латышей и скорби родителей, воспринявших разгром церкви, как личное оскорбление и дурной знак будущему.
Но жизнь продолжалась, и если обряд венчания был уже для брака совсем не обязателен, то проблемы жилья в начале тридцатых годов, стояли для молодых семей не менее остро, чем всегда.

…Работать в Людиново и жить в Голосиловке было уже невозможно: слишком много времени отнимала дорога, да и дом отца и матери в Голосиловке становился тесноват и требовал ремонта. Снять жилье в Людинове сразу не удалось, и решили пока устроиться в доме семьи Леонида, где им выделили небольшую комнату, и тут-то Анна поняла, что значит жить в чужом доме и по чужим установленным порядкам.
Всем правила мать Леонида. Вытянувшая семью со слепым мужем в голодные годы, неся ответственность за всех и подбирая каждую кроху, чтобы дать ее детям, она уже вряд ли могла быть другой, и появление Анны в доме рассматривала, как появление нового работника, обязанного жить, так же, как и вся семья под ее руководством. Разумеется она не учитывала женской эмансипации и «возрастающей роли советской женщины в построении нового общества», она вряд ли что-то знала об этом, а если бы и знала, то отвергла бы моментально. Но Анна…
Анна поняла ее властную натуру почти сразу и поневоле, еще стараясь ладить, все же восстала против нее. Понимая, что изменить что-то она не сможет, она терпела сколько могла, но отношения между ними становились все напряженнее, ревность матери по отношению к сыну, полюбившего привлекательную, но неподдающуюся ее влиянию женщину, все больше, и Анна прямо поставила вопрос перед Леонидом об уходе из дома. К этому времени Анна уже родила Риту, круглолицую голубоглазую и подвижную девочку, похожую на мать Леонида, и Леонид, не желая терять любимую женщину, согласился с Анной.
Некоторое время они снимали комнату в чужом доме, какое-то время, когда родители перевезли часть дома из Голосиловки и достроили новую часть, жили у отца с матерью, потом снова снимали, но жизнь получалась не та, которую представляли оба. Леонид был очень привязан к матери и тяготел к прочной, почти патриархальной семье со своим твердым укладом, а Анна хотела двигаться куда-то дальше.
Анна не любила рассказывать об этом времени Альке, даже во взрослом возрасте, и он скорее догадывался о взаимоотношениях отца и матери по их семейным фотографиям и ее коротким репликам на свои вопросы.
- А! Кондратиха! – с неприязнью говорила Анна о матери отца, словно даже вспоминать о ней лишний раз ей было неприятно. И когда спорила с Ритой, часто добавляла, - вот-вот, снова бабка Кондратиха из тебя лезет.
На фотоснимках же, все обстояло достойно и прилично. Молодые мать и отец с маленькой Ритой и игрушечной свинкой в ее руках, снятые на фоне зелени, видимо – в палисаднике у бабушки Саши, оба улыбающиеся, явно счастливые, в простой домашней одежде. Групповой снимок с бабушкой Сашей, дедом Мишей и уже подросшей Ритой на коленях у дедушки; дедушка и бабушка одеты вполне, как городские жители, и уже по моде тридцатых годов, а Анна и отец выглядят вполне достойной парой, далекой от своего полу крестьянского происхождения. Снова – отец и мать вдвоем: улыбающаяся мать с аккуратной прической в оригинальном платье с перламутровыми пуговицами и кокетливым остролистым бантом у глухого ворота, и красивый блондин-отец в сером двубортном костюме, в модной рубашке с запонками и безукоризненным галстуком, -  элегантная, почти интеллигентная пара молодых людей. (Видимо Анна уже тогда прилагала много усилий к внешнему виду членов семьи).
Возможно в какие-то моменты они все-таки были счастливы?.. Но реплики матери выдавали то, что не показывали фотографии.
Отношения с Леонидом становились все хуже; он много работал и на заводе и в доме у матери, и требовал, чтобы она уделяла больше времени ему и семье. Рите было уже шесть лет, у нее все чаще проявлялся бабушкин непокорный характер, и Анна не раз задумывалась о том, что она поторопилась с замужеством. Вот в каком состоянии была Анна, когда в двадцать восемь лет обнаружила, что снова беременна.

Она не хотела нового ребенка, не хотела именно из-за Леонида, поняв, что при втором ребенке она станет  больше зависеть от Леонида и, сталкиваясь с его упорным желанием привязать ее к дому, уже не сможет дать ни себе, ни детям того, к чему стремилась сама многие годы. Это был явный конфликт интересов, и единственное, что она могла придумать в этом положении - это избавиться от беременности.
Но здесь Анна снова столкнулась с особенностями времени.

                8  БОЛЬШЕВИЗМ КАК ЭКСПЕРИМЕНТ   

Трудно обвинять большевизм и большевиков, поставивших себе невыполнимую (и утопическую!) задачу создание нового мира и нового человека на земном шаре («Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем…»).
Осознавшие, что для этого надо сначала разрушать старое, сумевшие разрушить («разрушать - не строить»), но еще только учившиеся умению строить в огромном хозяйстве, которая представляла собой Россия после гражданской войны, большевики, воспитанные революцией и гражданской войной, часто шли на экстремальные меры. Эксперимент в глобальных масштабах на одной шестой части суши земного шара был несомненен, но все же это был не схоластический эксперимент из научного интереса или ради удовлетворения чьего-то любопытства, а целенаправленная потребность людей, которые уже потеряли терпение.
Несмотря на терпимость русского народа, на его привычку к терпимости и по этой причине склонности к взрывчатости - «русскому бунту» в течение веков, революция вызревала, подготавливалась ими и была уже не случайным взрывом.
Начиная с восстания декабристов (если не брать еще раньше со времен Разина, Булавина и Пугачева), народовольцы, терроризм, революции девятьсот пятого года и февральская революция в семнадцатом году, октябрьский переворот, лозунги революции и попытки распространить ее на весь земной шар (Интернационал), белое движение и интервенция, красный террор, военный коммунизм и диктатура пролетариата…  а за ними – всеобщая электрификация, коллективизация, индустриализация, - все это не было ошибками по своей сути и исторически необходимо и оправдано. Но неумение обойтись без революционных крайностей,  отрицание прошлого опыта и исторического развития, фракционность внутри партии и желание достичь результатов, двигаясь по прямой к поставленной цели, приводило к таким ошибкам, которые дорого обходились народу и государству. И это был несомненно мировой эксперимент, потому что с такими утопическими целями и в таких масштабах этого еще не было никогда.

Всеобщая коллективизация по ленинскому посылу «разбуржуазивания» крестьян и сталинскому способу превращения крестьян в сельскохозяйственных рабочих противоречило традиционному в России крестьянскому укладу жизни. Она принималась, пожалуй, только крайней беднотой, как традиция соборности и коллективизма в центральной России, но испытывала сильное сопротивление в других областях, особенно на Кавказе, Украине и в Сибири с их хуторным укладом жизни и традиционным стремлением к накоплению личной собственности.
Частично это послужило причиной голода после засухи начала тридцатых годов в Казахстане, Поволжье и на Украине, когда запасов и производство хлеба в стране (по современной статистике) было вполне достаточно, чтобы избежать голода, но его запасы скрывались населением от власти в первую очередь из боязни его изъятия.
Нечто подобное в меньших размерах произошло уже во времена реформаций Хрущева, когда с целью упрощения ведения хозяйства стали разрушать министерства и создавать совнархозы, реорганизовывать колхозы в совхозы и массово продвигать на поля от Краснодара до Архангельска «царицу полей» кукурузу, забывая о климате и севообороте.
Под невинно-примитивным лозунгом: «догоним и перегоним США по производству мяса и молока» был нанесен большой ущерб сельскому хозяйству и всей продовольственной отрасли, так как наиболее «активные» последователи этого лозунга - управленцы, выполняя установленные директивы, быстро порезали молочный скот на мясо, получая за это государственные награды и быстро продвигаясь по карьерной лестнице, а держатели лошадей, ослов, овец и телят, утаивали от государства скот, не желая платить за него налоги, тем более, что молока с такого скота было почти ничего.
То же самое, хотя и в меньшем масштабе, произошло уже без всякого «большевизма» при правлении Горбачева во время его антиалкогольной компании в восьмидесятые годы, приведшей к вырубке виноградников в Крыму, Краснодарском крае и Молдавии и росту смертности от сердечно-сосудистых заболеваний по всей стране. Еще к более катастрофическим последствиям привели его реформы по ликвидации многих промышленных предприятий и сокращению затрат на оборону вплоть до ликвидации Варшавсого блока и присоединения к ФРГ Восточной Германии в обмен на словесные обещания Запада ликвидировать НАТО.
 «Большевизм» не имел к этому никакого отношения, как и к  выступлению ГКЧП в августе девяносто первого года, хотя и пресловутой демократией здесь тоже не пахло. Скорее проявлялось начало будущего полуграмотного и в большой степени предательского «либерализма» («Берите суверенитета сколько, сколько сможете проглотить» Б.Ельцин), приведшего к заговору знаменитой тройки в Беловежской пуще и распаду Советского союза, несмотря на нежелание народа, высказанное на референдуме.

…Но «Идеи сами по себе еще ничего не осуществили.  Для осуществления идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу».
Эти слова, выписанные Марксом в конспекте книги «Святое семейство» и подчеркнутые Лениным в его «Филосовских тетрадях», были позднее гораздо жестче и категоричнее сформулированы Сталиным в его знаменитой фразе «Кадры решают все!». И кадры решали и «употребляли практическую силу», особенно - партийно-хозяйственная среда, готовая показывать свое рвение перед вышестоящей властью (так же, как и при создании культа личности Сталина), но образованность и культура которой в массе своей была далеко не такой, какой обладали Маркс, Ленин и даже Сталин. (Ликбез - компания по ликвидации безграмотности, предпринятая в двадцатые и тридцатые годы была совершенно необходима, но, увы, не восполняла недостатка образования, а общая грамотность «вождей» социализма, систематически ниспадали от Ленина к Ельцину, что сыграло огромную роль в распаде СССР).   
Но в тридцатые годы, задачи поставленные большевиками по укреплению СССР и прорыву страны к светлому будущему в лице социализма еще не могли быть решены: слишком многого не хватало для этого и в первую очередь – производительных сил общества, трудовых ресурсов любого государства. Потеря трудового населения России в первой мировой войне, затем в гражданской и в голод тридцатых годов, были огромны, а потребности в период начатой массовой индустриализации – еще больше. И желание сократить этот разрыв привело государственных мужей к мысли на время отложить свой же постулат «о возрастающей роли женщины в условиях построения социализма» и попытаться возместить нехватку трудового населения путем увеличения рождаемости и укрепления семьи через несомненно полезные медицинские мероприятия, усиление борьбы с неплательщиками алиментов,  введение в законодательство преимущественного права женщин на воспитание детей и, в том числе, - через постановление Народных Комиссаров о запрете абортов в 1936 году.
К чему привел такой запрет стало ясно весьма скоро, но война уже не позволила отменить его, а женщины оказались не готовы к лишению их (как они считали) законного права определять судьбы младенцев и благополучие  детей, и выражали это вполне естественным (или неестественным для женщин?) путем. Резко увеличилось количество подпольных абортов и смертельных случаев при этом, увеличилось количество женских болезней, а рождаемость повысилась настолько незначительно, что говорить о положительном эффекте было не возможно. К тому же многим женщинам, вполне «эмансипированным» за период революций и социалистического строительства, очень понравилась идея о «возрастании роли женщины…», и расставаться с такими заманчивыми перспективами своих возможностей они явно не желали. Так недостатки управления обществом и  культуры самого населения в очередной раз сказались на развитие нации.
 (Закон о запрете абортов был отменен только после смерти Сталина в 1955 году, а «преимущественное право матерей в воспитании детей» с успехом просуществовало в законодательстве еще 40 лет, вплоть до конца 1995 года, когда был принят «Семейный кодекс РФ». Какое количество мужчин-отцов, среди которых оказался и взрослый Алл, разбивали себе лбы и нервы о пороги инстанций и судов за эти годы, и какое количество детей были изломаны в результате такого одностороннего, но узаконенного «преимущества» никто, конечно, никогда не подсчитывал.
Аналогичное произошло в стране в пост советские времена, когда на волне отрицания старого опыта, клеймения «коммунизма» и воспевания «свободного рынка» в девяностые годы, страна перешла к «шоковой терапии» и зазвучали новые призывы о «возрастающей роли женщины» и эффективности «бизнес-леди» в вопросах управления. А женщины перестали рожать, молодежь потянулась на заманчивый запад, и провал в демографии пришлось исправлять позже разными методами, затрачивая огромные ресурсы, но не всегда получая желаемых результатов.
И это были уже не времена «большевизма» или войны, а времена совершения новых разрушительных ошибок.

…Но Анна не хотела ребенка в создавшейся для нее ситуации. Она искренне считала, что появление нового ребенка, могло только ухудшить положение и нанести вред и ей, и дочери, и даже Леониду, и единственное, что она могла придумать, это - попытаться избавиться от беременности.