Верста Коломенская

1. Большое сомнение.

«Верста коломенская». Выражение старое, эмоциональное, ёмкое. Все понимают, что это есть высокий человек. При этом зачастую предполагают, что «верста» есть человек тощий и нескладный. Но где-то у меня в затылке сидит, что имеется в виду человек мощный, могучий.

Почему думают, что «верста» есть человек тощий? Наиболее распространённая версия происхождения «крылатого выражения» восходит к царствованию Алексея Михайловича «Тишайшего» (1645-1676 гг.), батюшки Петра Первого. Дескать, обозначил он верстовыми столбами «столбовую дорогу» от Москвы в резиденцию царя село Коломенское. А столбы поставили столь высокие, что по сравнению с другими верстовыми столбами они оказались великанами и произвели на народ неизгладимое впечатление. Потому «бодылей» и стали звать «верстами». Странно.
Если выражение стало «крылатым», то, стало быть, было глубоко по смыслу и эмоционально понятным широким народным массам. А что, тогда на многих дорогах кроме царской стояли вёрсты, чтоб было с чем сравнивать? При этом царе вёрсты стали ставить  впервые. Наверное, с царской дороги и начали. Да и начали-то, вероятно, не для измерения расстояния, а для обозначения царской принадлежности, поскольку столбы были с орлами (гербом).

Получается нескладуха. Вот люди ездили-ездили по дорогам третьестепенным. Уж и плевались они на вёрсты малые да кривые. А как выехали на дорогу столбовую царскую, да как узрели «вёрсты» высокие и прямые, тут и в изумление пришли. Ух ты!

Очень странно. Большинство народа практически никогда не выезжало за пределы своего поселения. «Где родился, там и пригодился». И чем же так мог поразить людей тонкий высокий столб, вкопанный на обочине дороги? Они что, деревьев не видели?

Если какое выражение имеет дурной гадкий смысл, то оно надолго не приживётся. Каждый раз, как произнесут, то последствия ни для кого сладкими не будут.
«Верста коломенская» не было ругательством, равно как не выражало презрение или пренебрежение. Обзовёт старшой человека «верстой», а тот драться и не полезет. А драться могли, даже любили. Руки каждый день трудом укрепляли. Могли так стукнуть, что и «дух вон». При этом у старшого если был почёт, то от того, что сказать сильно и умно умел. А у малых, кого «вёрстами» дразнили, были ручищи да кулачищи, они ударить сильно умели.

Многие слова сами за себя немало могут поведать. Про версту коломенскую есть возможность восстановить много и довольно точно. Сколько была в длину и в диаметре. Сколько весила. Как кололи, в какую толщину. Цветом каким была. По какому радиусу загибали. И даже с какой скоростью ходила. Но для этого надо вспомнить ремёсла и технологии наших праотцов. 

Так почему же так прижилась верста именно «коломенская»? И никакая другая. Почему именно её принимал весь народ и принимал с гротеском?

2. Как верста умы верстала.

В речи наших прадедов слово «верста» применялось достаточно часто и имело несколько значений. С течением времени значения изменялись и расширялись.
Вероятно, само слово возникло очень давно. Пахарь вёл борозду по полю, доходил до края, разворачивался и верстался (вертался) вспять (в сторону пяток). Пятки у нас там же, где были у наших предков. Точка разворота землепашца могла определяться межой, оврагом, опушкой леса, просто по усмотрению хозяина, если дальше простиралась свободная земля, - без разницы.
Путь пахаря от разворота до разворота и звался верстой. И поскольку поля были разными, а рельеф местности не размечен на квадраты, длина версты была своя не только для каждого поля, она могла быть разной для каждого отдельного прохода на одном поле. То понятие никак нельзя было применить для измерения расстояния.

Верста это был способ разметить местность. Одновременно с распашкой поля хозяин его как бы упорядочивал, размечал, верстал.
И это понятие версты возникло, наверное, с началом пахотного земледелия в очень древнее время. Надо же было пахарю как-то замерять свой труд, количество и время работы. Хотя бы для себя. Чтобы решить, уже можно отдохнуть да покушать, или «ещё пахать и пахать». Недаром мы сегодня говорим «наверстать упущенное» в смысле догнать в работе.
 
Одновременно укоренялось понимание, что борозда, которая есть верста, это есть часть поля. Полезная хозяйственная зона. А то, что не верста, то за полем, то бесполезная часть земель или чужая.

В те очень далёкие времена практически каждый пахарь был и плотником. Летом крестьянин занят полевыми работами. Зимой хозяин свободен, а земля промёрзла и покрылась снегом. Пора лес рубить.

Чаще всего ровное прямое бревно даёт сосна. Валили по деревцу, лишнее отсекали на месте. И на лошадёнке, один конец на саночки, другой волоком, не повредив даже ягодники, тащили в село.

Естественно, каждое дерево надо было оценить индивидуально ещё до рубки на предмет пригодности для задуманного дела. А когда повалишь, разметить, разверстать, разделить. Пенёк остаётся в земле. Вершинку с ветками отсекаем – не пригодна. Однако, прямое и без сучков брёвнышко в заданную длину (например, стена избы) берём. Вот эта часть полезная, часть хозяйственная, часть мерная, она и есть верста.

Бревно рубили в заданную длину сразу в лесу. Нет смысла таскать на двор лишнюю тяжесть и там рубить ещё раз. Бревно ещё и потому звалось верста, что было размечено в заданный размер.

Развивалось и столярное дело. Стол, на котором производилась разметка деталей, назвали верстак. На этом столе детали подгоняли друг к другу. Появилось понятие, что верста это ответная деталь, именно сюда замеренная и притёсанная. Прижилось выражение про людей: «она (он) тебе не верста», в смысле не пара.
С верстака же пришло выражение «прогнать версту» - провести линию, прочертить.

Одно слово применялось к нескольким видам деятельности. Размечать – верстать. Собирать стол, шкаф – тоже верстать. Возможно потому, что применялась подгонка деталей, т.е. всё же элемент разметки.

Когда Российская империя озаботилась государственными дорогами, тоже встал вопрос измерения расстояний. Начал Алексей Михайлович, продолжил Пётр Алексеевич. Измерения нужны для размещения почтовых станций с конными дворами, расчёта времени доставки корреспонденции, перемещения войск и т.д., а паче того, для контроля за государственными чиновниками. Сколько времени извёл в дороге и не болтался ли где не по делу. Вот уж контроль Пётр любил особо. Ввели версту как меру длины 500 саженей, примерно 1,072 км.

На местности по обочинам дорог стали вкапывать столбы. Потом их стали красить в чёрно-белую полоску, чтоб были видны и в темноте с деревьями не путали. Та верста оказалась четырежды верста: как мера расстояния, как бревно полезное, как столбик стандартный мерный, как столбик развёрстанный (размеченный) в чёрно-белую полоску.
Которая же из вёрст была «коломенская»?

3. Откуда имя славное?

Теперь необходим экскурс в происхождение названия «Коломна». Село Коломенское, где, быть может, поставили первые столбы, резиденция Алексея Михайловича, по историческим исследованиям возникло в результате побега жителей поселения Коломны от нашествия монгольского хана Батыя. Нашествие случилось в 1238 году. Вероятно, это правильное предположение. Но село ли царское дало имя версте? Оно было интересно и доступно узкому кругу приближённых. Резиденция царя - вовсе не общенародное достояние.

Название пришло от поселения, условно с 1177г. города, Коломна. О происхождении этого названия  есть с десяток научных версий и несколько юмористических. Это граница, край, богата  рыбой, окружена реками, извилистая река, ломали (добывали) камень, прилегает к менку (рынку), угро-финская могила «колм» (холм) и даже «колом в рыло на», т.д. Сегодня предпочтительных версий несколько. Специалистами проведены исследования, которые никак не назовёшь поверхностными или безграмотными. И всё же ни одна из версий не стала бесспорной, поскольку ни одного вразумительного предположения версии нет. А подсказки сохранились. 

Одна подсказка изображена на картах Московской, Тверской, Новгородской и др. областей. Коломна стоит при слиянии Москвы-реки с Окой к югу от Столицы. А к северу и западу, всё на той же сети древних водных путей, расположены другие Коломны.
Коломно — деревня в Поддорском районе Новгородской области.
Коломно — деревня в Чудовском районе Новгородской области.
Коломно — деревня в Печорском районе Псковской области.
Коломно — деревня в Порховском районе Псковской области.
Коломно — село в Вышневолоцком районе Тверской области.
Коломно — сельцо на берегу реки Пола, упоминается в берестяной грамоте из Старой Руссы №31.
А также:
Коломенка — деревня в Порховском районе Псковской области.
Коломенка — деревня в Мордовском районе Тамбовской области.
Коломенка — деревня в Чернском районе Тульской области.
Коломенское — село в Каширском районе Воронежской области.
Коломенское — деревня в Куркинском районе Тульской области.

А ещё реки:
Коломенка — река в Москве.
Коломенка — река в Московской области, приток Москвы.
Коломенка — река в Псковской области, приток Ситни.
Коломенка — река в Тверской области, впадает в озеро Кафтино.
И плюс озеро Коломно вблизи села Коломно в местности, что издавна звалась Коломно в Тверской области.

Многовато окраин, почему-то расположенных вблизи речных путей, где ломали камень, оказались окружены богатыми рыбой реками, да ещё «коло менка» (рынка), плюс везде финская могила колм проплывала. Вот что тут может быть не понятно? «Коломно» - не производное слово, обозначающего стечение каких-то обстоятельств. Многочисленные названия произошли от отдельного, индивидуального слова «коломно», которое явно имело хождение в русском языке.
Интересно, а что в граде Коломна полезного и широко известного делали? А в (на) других коломнах делали не то же самое?

Вторая подсказка ходила по рекам России до 19 века включительно. Звалась она «коломенка». Это было плоскодонное речное судно. И не потому так звалась, что сделана в Коломне, а потому, что была отдельным типом речного судна. Точнее, семейством речных судов с единой типовой особенностью.

Если назвать какое-либо типовое судно по имени города, например, «московка», никто никогда Вас не поймёт. В любом славном городе и даже селе не запрещалось делать обласа, расшивы, дощаники,  струги, барки, шитики и десятки других посудин. В Коломне тоже всякие суда делали. Сказал бы заказчик: «мне нужна коломенка». И её могли сделать хоть в Архангельске, хоть на Урале в любой доступный размер и даже под предполагаемую реку (маршрут). На фотографиях, в сохранившихся рисунках и моделях коломенки не похожи одна на другую. Уральские были в два раза короче коломенских, зато толще и грузоподъёмнее. Бывали коломенки с мачтой и парусом, с палубной надстройкой, а то и двумя, с рулём кормовым и поносным (носовым), с огромными веслами потесями, а бывали и без всего этого в разных сочетаниях. Ещё и «водяные паруса» иногда применяли, что есть щиты, опускаемые в воду для получения тяги.

На Урале «неволи» использовали. Это широкие доски, шарнирно закреплённые передним краем через стальные скобы к бортам. Если барка садилась на мель, неволи на верёвках разводили и получали одновременно мощную тягу вперёд плюс подъём уровня воды перед досками, подвсплытие барки. Бывали коломенки с палубой сплошной или разрывной, с льялом (открытым трюмом) и конём (крышей) над ним. Понятно, что не форма или комплектация корабля и не место производства Коломна определили название. Хотя, коломенки из Коломны имели свой фирменный острый нависающий нос. Свой стиль. Все суда несколько разные, но все они суть «коломенки».

На Урале по реке Чусовой в XVIII и XIX веках коломенками называли суда, предназначенные для вывоза с заводов железных изделий. Естественно, не потому, что их заказывали в очень и очень далёкой Коломне. Их делали тут же на заводских прудах. Из чего?

Вот третья «замыкающая круг» подсказка.  Из «коломенного» прямослойного толстого соснового леса. Бревно коломенное - пригодное к расколу. Прямослойную древесину без сучков имеют только очень зрелые прямые деревья, выросшие в гуще леса. Может, вот она, «верста коломенская», т.е. бревно огромное коломенное?

Правильно! Но это не полный ответ. Верста-то всё же «коломенская» а не «коломенная». И ошибки в произношении тут нет.
Кругляк кололи на доски, на брус; из досок, бруса и брёвен на деревянных гвоздях (их сегодня «нагелями» называют) собирали речные корабли. Оттого они и «коломенки», что набраны из колотой доски. Делали по тем же технологиям, что были освоены на Руси века назад. Делали фактически те же мастера с детьми и внуками, что пришли с центральной России за Демидовыми на Урал.

История с лесом многократно повторяется везде, куда приходит человек. Да, на Урале понаставили пильных мельниц и доску пилили. Так то потом. Вот сначала извели весь лес прямой прямослойный коломенный, потом пришлось «второй сорт» на доски распускать. А технология раскола настолько проста и эффективна, что пока есть что колоть, разоряться на лесопильни нет никакого смысла. Гром не грянет – барин копейку на новое производство не даст.
 
Под Москвой тоже когда-то доброго леса хватало, даже кремли дубовые рубили. Однако, прямой дельный дуб за сто лет не вырастить. Давно уж «днём с огнём» ни единого бревна не сыскать. В Европе, где население издавна селилось погуще, в средние века за срубленное дерево простолюдину голову секли. Где людей становится много, там деревьев мало. Что и отображено в романе О. Бальзака «Крестьяне» из цикла «Человеческая комедия».

Люди в лесу собирали хворост. Хво-рост. Больной прирост деревьев, т.е. ветки сами опавшие. А бревно дельное брать – головой ответишь. И на Руси царь Пётр в 1703 году тоже запретил рубить лес корабельный, т.е. толще 12 вершков, что примерно 53 см.

Оружейного мастера Акинфия Демидова царь Пётр нашёл в Туле и отправил на Урал ставить железоделательные заводы. От Тулы до Коломны, центра кораблестроения, по прямой примерно 200 км. Где-то в той местности Демидов себе мастеровых и набирал.

Кстати, Акинфий на Урал не с простого ума двинулся. Был он не молод и не беден. Нужды в риске не испытывал. Да, была милость царская, полномочия широкие. Да только ранее царь под Тулой лес рубить заповедал. И тульский железный бизнес без уголька стал хиреть. От такой напасти на разрешённый Урал двинулись сотни и сотни толковых мастеровых. Никого не пришлось уговаривать, платить подъёмные. Сами шли и не пожалели.
 
А мастерство не растеряли, и не только железное. По Чусовой подряды на строительство барок-коломенок брали крестьянские семьи! И не смотря на то, что одна большая барка могла потребовать около 300 дельных брёвен, крестьяне одной или несколькими семьями за зиму успевали барку изладить и оснастить к выходу.

Коломенки умели строить многие из народа. Это ремесло было весьма востребовано и широко распространено. Готовая барка к концу XIX века на заводе стоила 500 рублей, а корова 10. И за год простой пахотный крестьянин зарабатывал 8-12 рублей. Зимой крестьянину при железном производстве можно было топором «срубить денег» очень и очень неплохо.
 
Оттуда и пошло жаргонное выражение. Многие из тех, кто зимой неплохо «срубил», летом с «железными караванами» на ими же построенных коломенках ходили до Нижегородской ярмарки («кошелька России»), до Москвы и даже до стольного города Санкт-Петербурга. И казали себя не без куражу, и «пускали пыль в глаза» тысячам людей. Было, на что разгуляться. Тем более, что рядовой бурлак за один сплав получал до 12 рублей, подгубщик (старший на весле) – вдвое, ну а сплавщик (капитан барки) – до 60 рублей и даже выше. И расчёт брать в конце сплава незачем. Получил на проезд да на пропой и гуляй. Может, жулики что по нетрезвости из карманов вытащат, но основной расчёт будет в заводе и на жизнь семье останется вдоволь.

Суда помельче барок стоили меньше, зато были весьма востребованы по всем рекам России. И редко какая коломенка ходила 10 навигаций. Пропиток древесины не применяли, красок тоже. Лодки подгнивали и приходили в негодность. Поэтому потребность в новых лодках была постоянной.

Явно, что коломенки знали, понимали и умели делать широчайшие круги населения всей России. Оттого «версту коломенскую» могли различить и глубоко сознавали в любом селе на всей территории России.

Конструктивной и технологической основой коломенок служила колотая доска, что шла в первую очередь на днище, которое набирали из мощных «лыжин». Колотая доска для водного дела лучше пиленой. У неё меньше разрывов волокон. Она медленнее набирает влагу и медленнее отдаёт, её не ведёт, она более стабильна и долговечна. Она существенно прочнее пиленой, можно ставить тоньше и легче. Она твёрже. Она меньше истирается на волоках и на мелях.

Коломенка не имела традиционного силового набора морского судна. Не имела киля и шпангоутов. Аналоги подпалубным бимсам были. Бимсы на морских судах это балки, что стягивают верхние концы шпангоутов. На них стелют палубу. На коломенках верхние части вертикальных брёвен (они «огнивами» справедливо звались) соединяли балками «озами». Возможно, правильнее писать было «узы», т.е. соединение. Они нужны, чтобы груз борта не развалил.

Конструктивной основой являлось мощное днище. С него начинали, к нему всё и крепилось. Его набирали из доски самой широкой и толстой колотой из деревьев старых, фактически «каменных». А вот когда борта загибали, крепили бортовины и поясья, то тут опять смотрели преимущества доски колотой, но из деревьев помоложе гибких. Ровная колотая доска гнулась ровно и держала мёртво. А пиленая доска по сучкам лопалась и «прощевай» высокий заработок.

Сегодня охотники промысловики в Сибири делают для себя лыжи из колотой еловой доски (плотность 0,48). Они вдвое легче клееных магазинных. Они прочные, жёсткие в меру, упругие. На носке они могут быть толщиной 2 мм, но охотника держат и не ломаются. А всё потому, что лыжа цельная прямослойная, предельно из свойств древесины прочная.

Примерно такой и была колотая доска. И производить её не столь сложно. И дорогая пильная мельница не требуется. Она лучше, но … делать её можно только из очень качественного материала, пока он не иссяк.

На реках необходимы плоскодонные лодки. Только они по мелям везут относительно легко и много. А тут вокруг Коломны главные маршруты важнейших речных водных путей как раз рядом. Все волоки и мели рядом. Плоскодонные лодки коломенки были необходимы именно в этих местах и со времён незапамятных.

Чусовская барка коломенка конструктивно была подобной коломенке подмосковной коломенской. Существенные отличия: была вдвое короче, шире и без  длинного нависающего носа. Оно и понятно.

Если в тиховодной Коломне можно допустить долгое относительно рыхлое наборное днище, то на Урале под загрузку тяжеленным железом (плотность 7,83) на буйной реке только короткое жёсткое цельное. Не выше длины колотой доски. Кстати, исторически зафиксированная длина барки 19 метров называет нам предельную длину бревна коломенного. Значит, лыжины на днище достигали где-то 17-18 метров. Примерно то и видим, когда сегодня повезёт найти сосну большую боровую.

Плюс уральская сплавная коломенка должна была быстро крутиться (менять курс) на бурных закрученных струях. Потому не тонкая длинная, но округлая. И без всяких длинных носов.

В 1731 году уральский горный инженер Никифор Клеопин написал докладную записку: «а способу в том, чтоб носы были у коломенок высоки и востры – кроме только одной красы – нет». Выходит, до того уральские коломенки были востроносыми как коломенские, а после стали тупоносыми.

На весенний речной сплав для вывоза железа барка шла в «сопляках», - носовых и кормовых рамах из брёвен. Они смягчали удары о скалы-бойцы. Если бы делали длинный выходящий за сопляки нос, его могло бы снести ударами о камни с явно очень нехорошими последствиями.

После сопоставления такой информации не остаётся возможности не догадаться, какой технологический процесс поучаствовал в формировании названия Коломны.
Может быть, судно коломенка дало название славному граду? Может, Коломна – матерь речных кораблей русских? Ан, нет!

4. Куда ушли коломенки.

Акинфий Демидов по повелению царя Петра перенёс железное производство на Урал. Это было стратегическое решение. Запустился огромный экономический механизм, меняющий облик всей страны. Росло восточное производство. Однако, глохло производство традиционное западное. И не только железное.

В 1702 году дьяк Сибирского приказу Андрей Виниус ехал через Урал с большой проверкой. И в Тобольске виделся с тамошним дьяком. В разных документах его величали по-разному: Резанов, Рязанов, но, скорее всего, это был дьяк и «архитектон» Тобольский Ремезов Семён Ульянович. Смотрели они карту «большого чертежу» всей Сибири и Востока. Там впервые была обозначена Камчатка, а ещё Япония, Корея, Китай, Индия и остров Цейлон. Европа той картой пользовалась век, хотя выдавали за своё творение.

Возможно, при сей встрече был разработан способ вывоза железа с Урала. И вот весной 1703 году Семён Ремезов повёл первый речной «железный караван» по реке Чусовой. Есть предположения, что мог вести сын, тоже Семён или производитель водки Семён Резанов из Кунгура. Но это сути не меняет. Может, все трое «приложились».

16 марта по царскому указу тобольский воевода князь Черкасский отправил на Уткинскую казённую пристань, что по реке Чусовой, 400 тобольских и верхотурских крестьян. За четыре недели они построили 40 (в московской газете сообщалось о прибытии 42 кораблей) дощаников грузоподъёмностью 300 пудов каждый, а 27 апреля те же крестьяне встали на рули и вёсла да вышли в путь. Одних пушек вывезли 350 штук и другого железа прилично. 18 июня караван пришёл в Москву. В дороге повредили одно судно, но не утопили.

Как всё просто! Потом Полтава. «Пальбой отбитые дружины, смешаясь, падают во прах. Уходит Розен сквозь теснины, сдаётся пылкий Шлиппенбах». С русской стороны работало всего-то 68 пушек.

А теперь попробуем вдуматься. Верхотурским до Утки добираться 150-200 км. А тобольским 730-750 км. Ночью морозы весной давят иногда минус 20, а бывает и 30 градусов. Вряд ли их везли на перекладных да в медвежьей полости. Вряд ли их на постоялых дворах отпаивали водкой и горячим чаем. Наверное, как-то сами двигались.

На моей памяти зимними походами на Урале занимались группа Дмитрия Шпаро, женская команда «Метелица» да Фёдор Конюхов. Так это профи, обеспеченные лучшим современным снаряжением. Злые языки утверждали, будто походы группы Шпаро материально и технически обеспечивала чуть не половина Советского Союза. Донеси самого себя до закладки и будет тебе счастье с теплом и сытостью. А триста лет назад было достаточно дать крестьянам указание.
Крестьяне пришли в чужое село. Наладили ночлег, отопление, питание, быт. А если валенки к утру не просушить? Так ведь на бюллютень и бесплатное питание не посадят, просто подохнешь.

Пришли в чужой лес весной. Глубина снежного покрова местами по пояс, а где и по шею. Световой день пока маловат.  Нашли пригодный лес на 40 кораблей, срубили и вытащили. Один корабль на 10 человек. Чем чужой лес отличается от родного. В своём все деревья ещё дед учёл, какое на что годно. С детства мастер всё посмотрел, запомнил. Чужой лес – потёмки. Не известно, где стоят именно те деревья, что тебе пригодны и нужны.

А доски-то они где взяли? Это был первый караван. Вряд ли их ждал заготовленный и сушеный пиломатериал. Верфей ещё и в проекте не было. Выходит, сами в лесу доски накололи. И уложились в четыре недели. Так это ведь не корабелы голландские заморские, это крестьяне тёмные.
Сами железо погрузили. А груз такой, что если не правильно уложишь, судно железом побьёт, перекосит, а то и утопит.

И встали к рулям и вёслам. Река буйная, чужая, не знакомая. Лоции не писаны. Что ждёт за поворотом – не ведомо. Боны (защитные заграждения) на скалы и таши (низовые камни) не установлены. Бойцы порохом не взорваны. Прудового регулирования ещё нет. Значит, вода низкая, торчат мели и камни, струю крутит.

«Крестьяне срубили в лесу корабли, погрузили железом и встали к вёслам, пролетели Чусовую (!)». И ни у одного из научных тружеников при ознакомлении с источниками шерсть на спине не встала дыбом. Обыденным слогом описано невозможное: то, чего не бывает. Такое могли исключительно потомственные профессиональные речники. И никто кроме них. Петру, к примеру, не удалось завезти с Европы ни одного человека, способного вытворять хоть что-нибудь соизмеримое. И века после петербургские исследователи и учёные «осваивали» Севера единственным способом: большие расходы, большая помпа, крах и героическая гибель. А «тёмные» поморы ходили в те моря как в свой огород, возвращались здравы и с полными трюмами жира и шкур.

Как могли? Вот оно, объяснение, почему Суворов взял Измаил и перевёл армию через Альпы. Людишки немножко другие. И задаём глупый контрольный вопрос. А если бы солдаты через Альпы шли при небритой бороде, в полушубках и валенках? Притомился – брык в любой сугроб, проспись и отдохни. Утром встань, да мёрзлого француза в плен бери. Его и бить не надо: он же в цивильном евромундире и давно на всё согласный.

Тот же Наполеон заявлял: «Дайте мне 20 тыс. казаков и я завоюю полмира». Свободных умелых казаков, экипированных как воины, а не евроболванов в одеждах евролакеев. Из Европы он привёл в Россию свыше 600 тыс. евровоинов, с учётом снабжения 800 тыс. Все в цивильных евромундирах. Назад вывел порядка 30 тыс., и то старик Кутузов это сам позволил. Подпустил «евросоюзничкам» то, что они и заслужили. А мог бы Боунапарте при Березине размазать в ноль, пленить и публично повесить.

Профессиональные потомственные воины казаки сами себя снабжали, обеспечивали и операции осуществляли. Так и Сибирь была пройдена и освоена именно ими, не трудами Санкт-Петербурга.

Есть ещё непростой вопрос. Кокуры (кокоры) «крестьяне» где взяли? Кокуры – деталь, соединяющая борта и днище. Делали их из ёлки с большим корнем по поверхности. Требовалось по 4 шт. на корабль. Но если грузиться железом, то лучше по 6.

Зимой под снегом корни ёлки не разглядишь. И чтобы кокуру вырубить, требуется мёрзлую землю расковырять и центральный корень перерубить. Ну, никак в феврале в лесу 160 – 240 кокур не добыть. Выходит, заранее заготовленные кокуры «крестьяне» на себе принесли. А храниться такие вещи могли только в хозяйстве профессиональных корабелов: землепашцу они совершенно ни к чему.

И понеслось … В смысле, понеслись «железные караваны». Сплав железных караванов не был простенькой акцией. Весной выстрелом пушки в Ревде близ Екатеринбурга означали начало хода. Выходили, как правило, через три дня после вскрытия реки ото льда. Чтобы ледяные заторы успело протащить. Открывались створы заводского пруда и на валу подъёма в Чусовую выходили первые барки с железом. Все шли под своим флагом. Ревда начинала вал под чёрно-белым квадратным флагом, наподобие четыре клетки шахматной доски.

Заводы стояли по притокам. Железо мягкое делали путём длительного выжигания углерода из чугуна. Его много раз перековывали, пока углерод не выгорит с трёх процентов хрупких чугунных до ноль трёх процентов мягких стальных.

Демидовское железо носило марку «Старый соболь». Его весьма охотно закупала Европа, начиная с Англии. Оно шло на флот и имело хорошую репутацию. Не только железо. Флот Нельсона, спасший Англию от «Непобедимой армады», имел оснастку из российской верёвки. А фрегат (даже не линкор) того времени требовал четыре с лишним километра канатов. Роль России в истории евроцивилизации несколько подзабыта.

Для производства железа механические молоты были совершенно необходимы. Запереть большую реку Чусву не могли. Снесёт всё к чертям собачьим. Запирали притоки. В приближении к реке большой, к каменному каньону, уклон притоков повышался. Хорошие места для запруд.
На сливах прудов ставили водяные колёса и молоты. Железо били до мягкости.
Но, бывало, пруд заводской не получался простым планом. Если лес по речке сплавляли, то сверху строили боны, т.е. устройства для ловли брёвен.
Ниже плотбище делали. Это где брёвна разделывали и корабли строили. Там рядом варницы стояли и кузни, канатные мастерские, где всё нужное для барки производили. Ещё ниже, естественно, молоты и железоделательный завод. Но высота сброса бывала великовата.

С пруда воду бросали в гавань. А вот уже в ней, над Чусвой невысоко, готовые барки грузили железом. И рядом размещали магазины, в смысле, железные склады. К сплаву готовились. Лёд на прудах таял позже, чем главная река шла. Лёд кололи. Иногда, когда торопились, взрывали порохом. От общего вала отстать было большой бедой и ошибкой.

Когда караван приближался к очередному заводу, расположенному на очередном притоке, раздавались пушечные выстрелы. От идущего каравана упреждающие, от заводов ответные: приняли. Открывались створы прилегающих плотин и небольшой караван очередного завода, под своими знамёнами, вставал в хвост каравану главному. И брошенный в реку вал поочерёдно обгонял все барки большого каравана, ускоряя их в беге к ярмаркам. Очередной заводской пруд на притоках бросал в Чусовую свою долю воды, доводя уровень местами аж до 6 метров выше нормы. Весной воды не жалко, пруд наполнится для дальнейшей работы в считаные дни (пока праздновать отправку будут). На этом великом потоке единой колонной мчались к ярмаркам десятки и сотни тяжко гружёных заводских барок.
 
Вешние воды звали «вреющими». Местами поток ревел так, что человек на берегу говорил и себя не слышал. Но не только. Летний малый поток огибает все скалы, крутит вокруг больших камней на дне. Он имеет высокую турбулентность. Вешний поток, да ещё разогнанный залповыми сбросами прудов, летел на метры выше препятствий. На поверхности он был практически ламинарным, он реял над ташами, как орёл над горами. Не барки реяли, сам поток вреял над препятствиями. Люди это тонко подметили.
 
Гребли бурлаки большими вёслами «потесями», причём против течения, т.е. тормозили. Ими же по команде сплавщика разворачивали барку или смещали поперёк русла, чтобы не ударить в очередную скалу «боец».

Казначеев на барках (он же приказчик, представитель хозяина) звали «водоливами». Если железная барка плотно садилась на мель, если экипажу не удавалось её снять доступными методами, водолив бежал в ближний завод с прудом и платил за сброс воды. Уровень поднимался, барка шла дальше.
На ночь вставали, ночью на реке явно убьёшься. Сегодня летом по межени скорость потока на Чусовой местами может приближаться к 15 км\ч, 4 м\с. Вероятно, вреющие воды да с залповыми сбросами могли разгоняться не менее 25 км\ч или 6 м\с. Ближе к вечеру сплавщик прижимал коломенку к самому берегу, высмотрев, где течение поровней и потише. Два-три бурлака выпрыгивали на берег с тонкой верёвкой, которую звали «лёгость». За неё вытягивали с барки толстенный канат и бежали с ним по берегу, пока не находили за что его можно заложить. В основном, искали особо крепкое дерево. После чего на судне канат закладывали за верхние концы брёвен, элементов вертикального набора. Начинали тормозить. И когда мокрый канат шёл через брёвна, они возгорались ярким пламенем. От того и звали их «огнива».

Иногда удавалось встать только со второй или третьей «хватки». Иногда гибли люди. И только с 1880 года по инициативе промышленника Стрижёва научились тормозить лотами.

Уральский лот – это чугунная чушка с шипами весом около 50 кг. Их соединяли цепью и бросали в воду сразу связками по 6-8 штук. С помощью лотов притормаживали и днём, они же, скатываясь на глубину, помогали поставить барку на струю.

Оторванный лот не столь давно был найден на р. Агидель (Белой) повыше с. Иргизлы. Значит, с Авзянского завода. И большой камень, кусок скалы, что этот лот оторвал, всё на том же месте.

После введения лотов коломенки стали грузить до 188 тонн. Был достигнут технологически возможный максимум.

Потом вал спадал. На акваторию выходили межеумки. Тоже барки, но много помельче. Довозили остатки, собирали утерянное при весеннем сплаве. Честность в основном блюли. Знали, где чьё лежит и к чужому не лезли. Опять же, возьмёшь чужое и куда денешься? А всё, попал. Навсегда попал. Часть было государевым заказом. Оружие, как правило. Вперёд деньгами либо преференциями оплачено. А если казённое потянешь … Дураков, как таковых, и не было.

Железо товарное, не боевое, клеймили. Что барка, что межеумок, они ведь не гусь. С речки не улетят. Придут на ту же ярмарку, к тому же причалу. А там люди, хорошо понимающие, клеймо увидят и спросят  «как ковал?», «где купил?». Да даже без клейма намётанный глаз мог различить стиль завода или почерк кузнеца в некоторых изделиях.

И всё же в местах наиболее частого побиения барок поставили караульные избы. В местах случайных крушений, как правило, оставляли караулить одного из бурлаков. Сторож не заработает столько, сколько бурлак. Но всё не лишние деньги за нетяжкий труд.

Доводили весенние барки до города Чусового, до Нижнего Новгорода, до Москвы и других мест. Иногда с зимовкой до стольного города Санкт-Петербурга. Там разгружали, там продавали. И самое умное было продавать без разгрузки, всё вместе. Вот вытащит покупатель из барки часть железа, а дальше как потащит? И получалось, что на многие воды России ежегодно выходят многие и многие барки Чусовой, созданные для сплава металла. Вывозили чугунные пушки, ружья, ядра, картечь в жестяных банках по 24 или 30 пуль, железо полосовое, листовое, медь в изделиях и «штыках», т.е. в слитках по 8 кг, скобяной товар, другое. Речные суда продавали теперь по остаточной стоимости, после продажи металла. И зачем теперь коломенки подмосковные? Да и пригодного леса на Урале было погуще.

По Чусовой неслись железные караваны. Большие барки коломенки. Тащить барки назад в заводы против быстрой мелкой реки было нереально. Пытались поднять бурлаками, конной тягой. Но реки горные. То участок вполне пригодного пологого берега, то скалы и большие камни в воде. Не пройти. Ноги переломает и утопит. На перекатах (поменять берег) не устоять, сносит.

Пытались внедрить «водовзводную машину». На лёгкой лодке завозили вверх якорь. Затем конской силой и руками крутили кабестан, лебёдку, подтягивались до якоря. Очень медленно, а расстояния существенные. Так ни одну барку обратно в заводы и не возвратили.

На водные пути России ежегодно выходило всё больше судов. Барки становились всё больше. Барок становилось всё больше. Одна только Чусовая ежегодно «выплёвывала» на водные пути России 300-400 барок, а бывали годы и до 600.
Уральская горнозаводская цивилизация ширилась и лезла вдоль хребта на Юг. Охватила земли татар, башкортов. С годами в великий поток речных караванов вливались новые реки. Были Кама и Вишера, за Чусовой последовали Караидель (река Уфа), Ай, Агидель (река Белая). Всё больше и больше барок мчались к Нижнему. Барки сначала продавали как корабли, потом «на лес», на материал, а потом и на дрова.  Железные изделия с барок снимали и везли обратно на завод для повторного использования. А судно - на дрова.

Прирастало речное производство Востока. Уменьшалось речное производство Запада. Запасы пригодного леса в западной части России тоже таяли. Только за время царствования Петра Первого было построено свыше четырёх тысяч крупных морских и речных судов, боевых и торговых. Лес, да ещё коломенный корабельный, не может восстанавливаться с такой скоростью.
Коломенки Уральские «замолотили» производство коломенок коломенских. Экономика, нет возможности сопротивляться.

Коломенки коломенские ходили до XIX века включительно по рекам России. Это были плоскодонные речные суда с далеко нависающим «стремительным» носом. Жёсткий конец их царствованию положили правила шлюзования. В XIX веке стали соединять Российские реки в единую систему шлюзами. Плату брали с длины судна, не с тоннажа. Да и кто бы решился тоннаж замерить? Какими средствами?
И получилось, что коломенки везут красиво, но дороже и меньше, чем барки.
Коломенские изделия ходили по маршрутам Москва – Астрахань с заходами на Казань и Нижний Новгород (Горький). Водохранилищ на Волге тогда не было, берега песчаные с глиной, пологие.

Уральские коломенки шли вниз по течению. Нередко один единственный раз. Поэтому с шириной и осадкой не стеснялись. Коломенские корабли ходили не только по течению, но и против. Согласно данным «Лесного журнала» №№ 35-36 за 1847 год, длина их достигала 46 метров. Естественно, подниматься приходилось бечевой вблизи пологого берега, над мелями. Отсюда и габариты. При загрузке до 160 тонн осадку имели в два-три раза меньше, чем уральские и на ходу воду за собой не тащили. Зачем коломенским кораблям был нужен нависающий нос? Красота – это хорошо, но в купеческом деле должна быть и польза.

Вероятно, они весьма нередко грузились с пологого необорудованного берега. Команда отступала в корму, бурлаки дёргали бечеву и нависающий нос выходил на берег. Часто возили сыпучие товары: зерно, муку, да ту же вяленую рыбу с Астрахани. Такой товар нельзя грузить по пояс в воде: замочишь и испортишь. Длинный нос давал возможность таскать по суху, с бережением.

На коломенские суда, корабли длинные, нужен был лес самый долгий. Не исключено, что мастера ещё и с сучками хитрили, т.е. пытались задействовать не только прямослойный участок бревна, но и часть сучковатой вершинки. Нельзя исключить, что часть доски с сучками пилили, а часть прямую кололи. В такой технологии нет противоречия свойствам дерева.

Получается, что «верста коломенская» и в сознании народном прижилась пораньше, чем «бревно уральское», и могла оказаться подлиннее.

Однако, на речное движение очень существенное влияние наложили железные дороги. Когда вдоль Чусовой во второй половине XIX века проложили дорогу, то сплав стал уменьшаться на глазах. Последний «железный караван» прошёл по реке в 1919 и был он, естественно, совсем небольшим.

Ну, а корабли речные деревянные коломенные перестали быть нужными с развитием производства железа. Получилось, что стальные легче, долговечнее, дают возможность придать любую форму без особого чувства к древесине, они проще, эффективнее и рациональнее. Период деревянных речных кораблей ушёл.

5. Это странное слово, «коломно».

А было ли такое слово в русском языке? Но если многие географические объекты так названы …
И если оно было, то коломно – это что? По правилам словообразования означает какое-то место. Оно, место свершения каких-то действий. Каких?
Возможно, так называли производственную площадку по расколу брёвен на доски.
Перед расколом брёвна надо подсушить. Сухое не просто колется лучше, оно в принципе правильно колется. А вот сырое способно не только измучить, но и вызвать невозвратную порчу материала.

Если Вы бросите бревно просто на лужок на траву, то вместо подсушивания получится подгнивание снизу. До кондиции бревно не дойдёт. Это нетрудно заметить на примере любого лежащего в лесу или на лугу ствола. Если даже древесина будет лежать на лагах (жердях), а трава будет всего лишь касаться товарного дерева, то и в этом случае от росы получится намокание и загнивание возможно. Сначала-то пойдёт синяя и зелёная плесень. А вот когда чёрные нити грибницы увидите, считайте, что дерево горит. Жить ему осталось полгода. Однако, если организуете твёрдую подсыпанную речным галечником площадку, то брёвна или доски станут сохнуть как надо, «до звона».

Есть аналог. Гумно – огороженный участок земли в крестьянском хозяйстве, предназначенный для сушки, хранения, молотьбы, веяния и другой обработки зёрен хлеба. Обычно в гумне стояло деревянное сооружение с крышей, называемое рига или овин, где сушили снопы и молотили зерно. Крыша необходима. Дождь способен не только скорректировать план обмолота. Если хлеб начнёт преть, то «пиши пропало» и готовься к очень голодной зиме.

Возможно, что коломно – площадка, участок земли в плотбищном (так называется верфь по-русски) хозяйстве, предназначенный для сушки, хранения, раскола и другой обработки брёвен. Наверняка на коломне стояло деревянное сооружение с крышей, где сушили и кололи лес. Крыша необходима. Здесь опасность не только дожди, но и солнце. При усыхании брёвна способны уменьшиться поперёк волокон до 6 %. Очень много. При неосторожной сушке брёвна потрескаются, станут непригодными. Для избы потрескавшиеся брёвна сойдут, что и видим ежедневно по сей день. А вот для днища корабля это может стать проблемой.

Брёвна якобы можно подсушивать без рубки, стоя. Есть такие «специалисты». Для этого у выбранного дерева подрубают корни или, что умнее, затёсывают кору по всему периметру. Но жук усач-древоточец только того и ждёт. Как дерево начнёт подсыхать хоть от естественных причин, хоть от затёса, он тут же откладывает личинки. Обычно с сосны ещё и хвоя не вся облетела, а древесина уже испещрена замысловатыми ходами. Белый червяк-личинка есть хорошая насадка для зимней, лучше весенней рыбалки по мутной воде. Но для плотницкого и корабельного дела он не помощник. Стоя в лесу деревья на дрова сушить можно, в дело древесину сушить надо под присмотром.

Естественно, что коломны всегда следовало делать на берегах рек и там, где вблизи имеется пригодный лес. По письменным свидетельствам на месте города Коломны стояли спелые сосновые боры. Далеко не всякое дерево под раскол пригодно, а тут такое богатство.

Есть и «засада». Неплохо колются на доски мёрзлые деревья зимой - весной. А когда речь идёт не о тонких лёгких брёвнышках, но о стволах спелых корабельных, колоть можно только в лесу на месте. Просто не существовало таких мощных машин и механизмов, чтобы поднять и вытащить из леса огромное бревно весом в несколько тонн. На днище коломенок шли деревья чем толще и длиннее – тем лучше.

Опять же, под весну у деревьев наименьший ток соков. Дерево уже почти сухое и не даст большой усадки, не потрескается. Поэтому самое правильное, это колоть в лесу в феврале с утра по морозцу промёрзшие за ночь стволы. Наиболее толковые лесорубы по сей день это помнят. Так и поступил Тобольский дьяк Семён Ремезов в 1703 году при отправке первого уральского «железного каравана».

Благо, что при расколе на месте все «средства механизации» укладываются в один топор и несколько деревянных клиньев, что тешут тут же по необходимости. Тащить относительно лёгкую готовую доску на плотбище много проще.

Оттуда, с коломен, пришло выражение «подбивать клинья». В торце бревна делают зарубку. В неё начинают загонять долгие пологие клинья, сколько получится из ширины щели (по диаметру бревна). Можно даже зарубку не делать, сразу клин гнать.  Вроде как потихоньку, ненавязчиво. Но бревно могучее рвёт неизбежно неудержимо. Вот и к девкам, и к начальникам умельцы «подбивали клинья».

Сегодня встречаются толкования этого выражения как грубые неуклюжие навязчивые ухаживания. Крайне сомнительно. Имелись в виду ухаживания не резкие, не быстрые, вроде как незаметные, но дающие надёжный результат.

Спелый сосновый лес мы называем «бор». Вероятно, это от слова «брать», т.е. бор есть место, где берут брёвна. Широколиственные леса, стланики, криволесье, берёзовые перелески мы борами не зовём. И хотя сосну в некоторых славянских языках называют «боровица», сосновый лес на болоте – не бор. Брать там нечего. Клюква есть, а бревна нет. Явно, что сосновый лес бором зовут не за черничники и брусничники. Лес из сосен низких и разветистых – не бор. Ползущие по скалам сосны – не бор. Молодой сосновый прирост – не бор. Сосновый лес бором не зовут тогда, когда бревна доброго там нет.

Зато спелый еловый лес – тоже бор. Смешанные леса сосна-дуб-ель – бор. Когда-то очень давно были боры чисто дубовые. Скажем, Черноморский флот первоначально рубили под Воронежем, поскольку дубы там были. Причём на корабль кривулины не пригодны: только дубы прямые стройные прямослойные. Последнюю в России рощу примерно в 17 000 прямых дубов запретил рубить царь Пётр. Роща та сегодня расположена в Украине и что от неё сохранилось …
Бор – не просто лес. Это производственная площадка, на которой выполняется совершенно определённая строительная операция: подбор и заготовка материала. Что и отображено в его названии.

Коломно – это тоже лес, одновременно служащий производственной площадкой. Но с другими характеристиками и другим назначением. С бору бревно возьмёшь и вывезешь, оттого он и бор. С коломны вряд ли удастся вытащишь, зато можно колоть на месте.

Тут надо учитывать, что на избу (да хоть палаты боярские) требуется бревно толщиной порядка 40 см, длиной 6, много 8 метров. За таким материалом обращаться в бор. А вот на корабль, нужна сосна чем больше, тем лучше и бревно рубили максимальной длины. Вот сколько прямослойного участка без больших сучков есть, столько и брали, столько и кололи на мощные доски. Получалось до 18 метров в длину и таскать такое бревно по лесу никакой возможности не было. За доской корабельной обращаться в коломно.

Не исключено, что весь спелый лес на месте города Коломны и даже шире назывался «коломно» как место добычи коломенного дерева и раскола его на доски.

Кстати, известно, что другое селение Коломно недалеко от озера Коломно в Тверской области появилось в средневековье. Краеведы предполагают, что селение когда-то было окружено частоколом (колами), отсюда название. Но расположено оно на возвышенности близ волока, среди мелких речек. Людей это обстоятельство не насторожило.

Если по письменным источникам тот погост в 1495 году состоял из пяти дворов крестьянских и пяти дворов «непашенных людей», да церковнослужителей, то вряд ли поселение являло признаки бурного развития. А вот местность так звалась издревле, неизвестно с каких времён. Причём это сухая возвышенность среди низин, самое место для сосновых боров - коломен. Может, единственный источник дельной древесины на всю округу.

Слово «коломно», вероятно, имело два значения. Это производственная площадка и это лес, где добывают колотую доску. Причём как бы не оказалось, что понятие леса более древнее. И как бы не оказалось, что коломно даже как производственная площадка существенно старее гумна хлебного.
 
Глагол «колоть» (не в смысле язвить ближнего каким-нибудь дрючком, а в смысле распускать древесину вдоль волокон) имеет созвучные аналоги практически во всех языках ближних к Руси европейских народов. И в пра-индо-арийском тоже. Выходит, дерево все народы кололи, все умели. И было бы крайне странно, если бы этому люди не научились со времён освоения огня, а то и раньше, со времён применения дерева для изготовления орудий труда и оружия. Свойства дерева с тех пор мало изменились.

Как давно «покольная» технология могла развиться?
Стоит над рекой Чусовой под деревней Ёква камень «Дыроватый». В маленькой высоко расположенной пещере археологи обнаружили более восьмидесяти тысяч (!) наконечников стрел: каменных, костяных, из металла.

Проплывая на лодке мимо камня, охотники пускали стрелы. И если стрела попадала в пещеру, то по местному поверью это к удачной охоте. Оно и понятно. Перед охотой надо вновь почувствовать лук, стрелу, восстановить навык точной стрельбы.

Веками в тех местах проживали народы, сменяя друг друга. Разные народы. И все в пещеру стрелы пускали. Что следует?
Стрела никогда не была слишком редкой вещью. Их хватало.
Стрела никогда не была слишком дорогим изделием. Их не жалели.
Стрела всегда была изделием качественным. В цель попадала.

Немало я прочёл еврокниг про «дикарей» и «робинзонов». В них всегда герой срезает прямые ветки, выпрямляет и закаливает над пламенем костра стрелы. Становится хозяином положения. Тут тебе и охота-пропитание, тут тебе и врагам угроза.

Выйдем в лес. Сколько видно тонких прямых веток?
Кто ответил «ни одной», тот в лесу глаза не зажмуривает. Нет, бывают почти прямые. А вот попробуй сделать стрелу, то и поймёшь безнадёжность. И если мы как обезьяны по деревьям налазимся, веток надерём, то всё равно этими кривулинами никак никуда не попасть.

Ветки по определению не могут быть прямыми. Освещённость сверху и сбоку заставляет расти в сторону. Сила тяжести загибает их вниз. Ответная сила упругости приподнимает вверх. После срезания ветка освобождается от уравновешивающих сил, меняет изгиб.
Посмотрите на срез ветки, ширина годовых колец сверху и снизу совершенно разная. Значит, ветки ещё и смещение центра тяжести имеют (!). Как из такого материала делать стрелы?

Народы степей делали стрелы из камыша. Больше ничего прямого в их местности нет. Народы леса стрелы кололи из сухих толстых прямослойных сосновых чурбанов. И даже каменными орудиями выделывали быстро, просто, прямые и звонкие. Один чурбан давал два – три, если не больше, колчана стрел. Лук – оружие неолита.

Медные и бронзовые топоры на Урале научились делать более, чем за три тысячи лет до н.э. Есть городища иткульской культуры (по современному названию озера Иткуль, где были обнаружены первые городища). Но не все народы. К примеру, наши уральские металлы имели хождение по Великой степи аж до Чёрного моря. И все металлоплавильные городища расположены в труднодоступной местности (острова, крутые холмы на берегах водоёмов), плюс были укреплены. Вряд ли люди той культуры воевали друг с другом за территории, ресурсов и места хватало. Вероятно, укреплённые городища были необходимы для охраны великой ценности, - металла.

Купцы приезжали очень издалека. Вероятно, в городища их не пускали во избежание разбоя. Вероятно, они ждали выполнения своих заказов под стенами (частоколами), затем товар оплачивали и получали. И явно продавцы и покупатели относились к этнически разным народам.

До распространения металлических топоров чурбан под раскол можно было получить с помощью огня (ограничить по длине). Колоть на стрелы, на чурки или дощечки можно деревянными клинышками, ударяя по ним камнем. А если уже есть металлический топор, то занятие это становится настолько же лёгким и примитивным, как бить баклуши (колоть заготовки для деревянных резаных ложек).

Кололи и лучину – единственное средство освещения в зимней избе на многие века. А до избы были землянки, пещеры. Без укрытия человеку зимой на территории России не выжить, а без света ничего не сделать.

Лучина почти идентична стрелам. Просто лучину надо делать в сечении тонкой плоской для широкого яркого горения, а стрелы квадратными.

Стрелы – вещь необходимая даже в каменном веке. Те, кто их делали, враз отличали дерево коломенное от непригодного. Промежуточный продукт – дощечка, которую потом поделят на стрелы. И тысячелетиями люди очень, очень старательно думали, как создать хорошие лодки. Почему?

Потому, что в отсутствие развитого земледелия в лесной местности лодка есть фактор выживания рода-племени. Еды всегда мало и голодные разрывы огромны. Лодка позволяет охотиться на существенно большей территории, доставлять мясо и шкуры в селение. Позволяет ловить рыбу. По данным археологии в Москве ещё в 12 веке били трёхметровых осетров, ели двухметровых тайменей; неплохой приварок к столу. Чего же говорить о временах доисторических?

Человек может нести целых пятьдесят килограмм. Это если есть рюкзак станковый или посовременнее, а носильщик здоров, как чёрт. И то он идёт пять – семь минут, потом несколько минут отдыхает. А если сделает усилие и пройдёт полчаса, то может потерять способность двигаться на один день или более. На лодке почти любой немощный старик увезёт двести и пятьсот килограмм. И усталости не почувствует.

У находки наконечников стрел в камне Дыроватом есть ещё одно важнейшее последствие: стрелять в пещеру можно только с воды. Выходит, даже народы каменного века ходили на охоту по Чусовой на лодках. Можно, конечно, предположить, что стреляли зимой со льда. Но к моменту появления русских почему-то сохранился обычай стрелять с лодки. А обычай стрелять со льда не упоминается.

Лодка нужна в период до развития земледелия. А после становления масштабного товарного производства она становится важнейшим фактором торговли. На ней везут продовольствие в города и обратно в село вывозят ремесленные товары. Все древние русские города стоят на реках – путях.

Лодка позволяет вести успешные боевые действия с сопредельными народами. Позволяет быстро эвакуировать и спрятать ценности, женщин и детей при опасности. Бывает, отойдёшь по реке совсем немного и есть подходящее место. А с берега к нему через старицы, болота и заросли подобраться трудно. Посмотреть, и то трудно.

Лодки явно появились очень давно. Развернём вопрос. Вдоль по рекам живут разные рода-племени. Кто же возьмёт лучших жён, кто расплодится и освоит территории? Ответ понятен. Тот род, что научится делать хорошие лодки. Другим придётся то ли учиться, то ли уступить территории и раствориться в более успешных родах.

Если попросить современного человека нарисовать кол, он изобразит затёсанный на четыре грани обрубок дерева толщиной в руку. Это то, что мы на огороде в землю вбиваем. Раскольный  кол – это длинный пологий клин, которым брёвна кололи. Которым стрелы делали. И пока кол не изобретёшь, никак ни стрел, ни доски не получишь.

Лес на площадки коломны на Урале сплавляли по рекам. Сушить его перед расколом было совершенно необходимо. Сушили.
Брёвна составляли в «костры», т.е. пирамиды наподобие ружейных. Когда войска России выходили на учения в поле, на ночь ружья ставили в «пирамиды», чтобы на земле не лежали и меньше сырели. А на Урале в «костры», т.е. пирамиды, ставили брёвна, чтобы сохли.

Если Урал получил в наследие технологии производства речных кораблей, то, можно думать, и технологию сушки брёвен скопировал. Это не совсем согласуется с моим предположением, будто коломно имело крышу. Впрочем, существенных противоречий нет. Если это была площадка большая и производительная, где за год собирали не единственный корабль, то на ней могли быть разные зоны с разными технологиями. Как-то трудно планировать масштабное производство без приличного запаса пригодного леса. Естественно, на разные части корабля, да в разные сезоны готовили разное бревно и не единым способом.  Вся большая площадка звалась «плотбищем», а один или несколько её участков для совершенно определённой операции могли зваться «коломно».

И всё же граду Коломне и другим поселениям названия, скорее всего, дал особый коломенный лес. Так выходит из временных рамок, так выходит из логики развития производства.

6. Параметры версты.

Историки сначала пытаются обнаружить письменные свидетельства о каком либо факте. Их исследуют перекрёстно, ищут подробности. А если про «версту коломенскую» ничего конкретно не писано? Какова в длину, в толщину? Что, теперь уже и не узнать? Оказывается, всё восстанавливается очень просто и достоверно.

Понятно, что «верста коломенская» есть бревно. А из какого дерева?
Из того, что пригодно под раскол на доски. Из того, что пригодно для эксплуатации в воде, на днищах речных кораблей коломенок. Из того, что реально произрастало и произрастает в нашей местности.

Когда мы ищем материал на днища речных коломенок, что вечно трутся о пески да камни, брать можно только сосну красную. Ничто другое не годится.
Ёлку сотрёт в сезон, остаток сгноит. Пихту откладываем в ту же сторону.
Кедр звучит хорошо. Но на деле мягок и гигроскопичен. Не припомню, чтобы по Оке буйно рос.

У лиственницы древесина нормальная, плотная и жёсткая. В средней части ствола прямослойная, как надо. Венеция на уральской лиственнице стоит. Но у прямой лесной есть очень резкий переход от толстенного комля к относительно тонкому стволу. На пенёк смотришь – ух ты! Какое бревнище взяли! Смотришь на ствол – жердь досталась. В чащах не отыскать толстых лиственниц, чтоб метр и более в бревне. Хотя когда-то, может, и были.

Толще метра сегодня лиственницы бывают, даже не столь редко. Но они стоят на полянах вдоль рек, где получают много солнечного света для бурного роста. Там с ветками и сучками совсем беда. Большие ветки прут во все стороны и часто ломаются под собственным весом, недостаточно гибкие. Создают очаги гниения ствола. Не колется такое кривое сучковатое древо на доски. В общем, с лиственницей мало того, что трудно, она ещё и в Подмосковье вряд ли широко произрастала. На Урале отдельные доски от лиственницы взять было можно. Плюс плотность слишком высока. Вот, свалишь бревно лиственницы в воду, пошлёшь его на плотбища. А оно не доплывёт, потонет и создаст проблемы. Думаю, что отдельные доски из лиственницы на плотбища поступали, если их посуху волоком тащили. Или в плотах.

Про лиственные деревья и говорить смешно. Кривые, сильно ветвятся, гниют быстро. Только прямослойный дуб достоин. Да где ж его взять-то?
Одна сосна реально и остаётся. И только красная. Ничего удивительного, что на реке Чусовой именно из неё ладили барки коломенки.

Древесина сосны бывает белая и красная. Это не 2 разных породы, это одно дерево. До 20 см в бревне вся древесина белая. При дальнейшем росте по центру появляется и ширится красная сердцевина. Снаружи нарастает белая заболонь. По ней течёт жидкая живица, что крону питает. Раньше живицу через надрезы коры широко собирали, делали канифоль. Канифолью натирают смычки скрипок, пуанты балерин, подошвы обуви боксёров, борцов, штангистов. С канифолью паяют олово.
Красный центр дерева пропитан смолой загустевшей, а то и засохшей, чьё состояние начало движение в сторону янтаря.

Сегодня более ценится белая заболонь. Она менее плотная, её легче обрабатывать. Сосна красная более тяжёлая, более твёрдая. Её столяры куда меньше любят.

А я случайно узнал, что бывает сосна тёмная.
Достался мне как-то пиломатериал от разобранного чердака старого дома. Хорошее дерево, выдержка под 40 лет.
И вот под одной доской строгальный станок с промышленными острыми ножами начинает колотить. Древесина как камень. Удивился: это что за дерево? Но в несколько приёмов остругал. Посмотрел, удивился. Обыкновенная сосна. Роспуск бревна даже не по центру, где-то на треть. Цвет древесины серый, местами чуть не чёрный с красными прожилками.
Это сколько же той сосне было лет? Думаю, оказалось за 400. Вот она, сосна корабельная! Ни пропитки, ни краски не надо.

Скололи доску. В центре красная, тяжеленная. По краям белая. Если так в днище ставить, то в первый год белая заболонь зацветёт синей и зелёной плесенью. Особенно, под вторым грузовым днищем, подшивой.

Нет, если для скорости сброса («спишки») надо, если барке в этот год уже на дрова, то заболонь оставим. А если судно надо будет продать, чтобы  ходить подольше, то заболонь лучше  стесать. Взять в дело придётся только красную сердцевину. И если бревно было метр, доску удастся вырубить за вычетом заболони шириной сантиметров 60-70.

Толщина доски от потребности, то есть от размера судна. Днище для такой конструкции есть главный несущий элемент. Оно же принимает удар о дно. На пятиметровую, но коммерческую лодку для волоков, да с учётом огрехов поверхности, возьмём сантиметров 4-5. На десятиметровую коломенку поставим 10-12. На чусовскую барку для возки железа поставим все 15. Лишней прочности в железном деле не бывает.

Колоть доску надо так. Сначала определяем линию восток – запад на торце бревна. Вот по ней и колем пополам, получаем южную и северную половинки. Теперь от центра берём по доске нужной толщины. Ширина годовых колец у досок своя: у южной чуть больше. Зато относительно центра доски она симметричная.
Лыжины на днище ставим сердцевиной вверх (она мягче) попарно (с одного бревна) от центра. Зачем всё это?
А вот когда доски поведёт, а это будет непременно, поскольку они мокнут и сохнут, днище останется ровным, плотным и середины досок выпуклыми. Корабль будет пригоден максимально долго.

Если же будем колоть доску на поясья (борта) либо на шлюпку, то колоть надо сосну не толстую, гибкую и по линии север-юг. Ставить в набор также попарно, северной стороной доски вниз.

Дно речной плоскодонки не должно быть совсем плоским. Всё же немножко выпуклым с подъёмом по краям (это называлось «плечи») и с небольшим подъёмом в носу и корме.

Кокуры, задающие форму днищу, придётся слегка под радиус затесать. Под какой? А посмотрите на речку, подъём в бока до 5 % будет нормально.
Нос и корму следует приподнять. Судно не проектируется под глиссирование, но на скорости 3-7 км/ч оно не должно тянуть за собой воду. Нужен умеренно обтекаемый обвод. Подъём менее 1 % для коломенского судна (30 см) и 2-3% для уральского будет в самый раз. То есть, приподнять на 30 - 40 см для коломенского и примерно так же для уральского. Вот и разобрались, как доску гнуть.

Верста коломенская есть сосна тяжёлая твёрдая красная. Верста есть часть полезная, без пенька и вершинки. Она в первую очередь есть бревно коломенное, прямослойное могучее. Плотность сухой белой заболони 0,73, но красной сердцевины до 0,85. В толщину могла превышать метр. Длина? А вот сколько у большой сосны до нижних веток будет? Про Чусовские барки сохранились свидетельства, что до 18 метров. Тогда весить могла порядка восьми, а то и двенадцати тонн.

И если кто версту коломенскую видел, то не перепутает.

Сравнить малого с могучей верстой коломенской не было смертной обидой. Может, это даже к уважению. А вот обозвать человека «тонким высоким столбом с царской дороги Алексея Михайловича», это уже совсем другой смысл. Кстати, освоение технологии раскола деревьев на доски было обязательным условием морских походов русов задолго до Рюрика. Почему? Потому, что без доски, без наращивания бортов никак не переделать речную долблёнку (правильнее комяга) в мореходный корабль. Захлестнёт морской волной.

А раз так, то выражение «верста коломенская» или «верста коломенная» могло прозвучать много ранее первого летописного упоминания о городе Коломне.