Вишни. Роман. Ч. 2. От Миуса до Нисы. Глава 15

XV
– Не шумите! Забыли, что мы не на базаре и не за семечками ходили. Вспомните, как нас на Львовщине встречали. Думаете, что поляки нам хлебом с солью встретят, если постучаться к тем, кто отсиживается в просторных винных подвалах старинных замков или вот, хотя бы к хозяевам этого особняка? Правда ему хорошо досталось от обстрелов. И, если никто там не живёт, а призраки могут нам «сюрприз» устроить, – Вася, своим рассказом был больше похож сейчас на нравоучительную бабушку, укладывающую несговорчивых внуков спать, и припугивающей, на всякий случай их, дабы, чтобы поскорее зарывались от страха под одеяла.
– Вася, не чуди! Много ты видел тут этих самых «гостеприимных» панов поляков? – противоречил ему Аркадий.
– А кто мне не так давно говорил, что провода, словно топором перебиты? Не ты ли?
– Ну, было дело. И-то, я же не уверен, но похоже. А, может быть, и тем же ледорубом.
– Ну, да! Ты много «пшеков» видел, чистящих под обстрелом снег с тротуаров или своих дворов или рубящих лёд, чтобы мы, упаси Бог, не поскользнулись, а? – Вася остановился и пристально смотрел в глаза Аркадия.
Но этот взгляд, скорее всего, можно было только ощущать на себе, а видеть можно было только силуэты и то, если предметы тёмные, а у более светлых уже начинали линии абриса расплываться, становились нечёткими. И в этот момент, когда все остановились, молча смотря друг на друга, из соседнего дома донеслись звуки, заставившие всех напрячься.
– Ну вот тебе и доказательства, – тихо сказал Василий, направляя ствол ППШ в сторону дома, что указку строгая учительница.
– Может быть, это голодные собаки рыскают в поиске пищи. Днём, пока обстреливали, отлёживались в укрытиях, но «голод – не тётка», вот и потянулись на поиски пропитания, – предложил свою версию Саша.
– Да, нет! Тут что-то не так, – прислушиваясь и безотрывно смотря в сторону двухэтажного дома с разбитой крышей и выбитыми стеклами окон, насторожился Василий, – возможно, что именно тут и скрывается причина наших неприятностей и устали до упаду?
– Да, брось ты! Темно уже, да и к тому же эти кварталы давно уже были защищены. Пошли уже, каша стынет и прикорнуть не успеем, если что.
– Вот именно, чтобы «если что» не получилось, братцы, нужно проверить.
– Вася, придём, доложим, как положено по инстанции, – уговаривал старшего группы, а по существу, такого же, как и сам спеца-связиста, Александр Климович.
– На этот раз Санёк прав. Вася, ну его к Лешему. Скоро совсем стемнеет, – высказался, молчавший до этого, Аркаша.
Снова донёсся шорох со стороны дома и через разбитую раму арочного окна с некогда красивым переплётом блеснул блик, как «зайчик» от солнечного цвета. Но в данном случае это могло быть отражение или лунного света, или, что ещё вернее от вспышки со стороны противника от разрыва снаряда, выпущенного советской зенитно-артиллерийской батареей по вражеским самолётам, перелетающим через линию фронта, для выполнения ночных бомбометаний.
– Видели?! – снова Вася указывал на окно, где был замечен отблеск, – быстро прижались к стене, – скомандовав товарищам и одновременно увлекая их за собой к высокой кирпичной ограде особняка.
– Ты, чего? – обидевшись от насильственных действий Василия, возмутился Аркадий.
– Ты, что ещё ничего не понял? – как-то зло и через зубы процедил Вася, – мы на мушке у снайпера.
В выражении лица Аркадия появился не натянутый, естественный испуг и он, как будто влип в стену, боясь пошевелиться.
– Мы, видимо, «намозолили» тут глаза и хозяева или «квартиранты» не выдержали, начали высказывать беспокойство, а потому и шорохи. Там же под ногами хлама не меряно, от того и шорох. Братцы, сейчас решим, как нужно поступить лучше, но нужно разделиться и отвлекая противника со стороны улицы, зайти кому-то в тыл, со двора.
– Может нам связаться по телефону с НП батальона? Зачем нам приключения на причинное место, а, Вася? – с явной тревогой высказался Саша.
– Уже поздно. Мы только этим насторожим тех, кто там. Я почти уверен, что там «гости», возможно, что они появились после того, как мы протянули связь и прошли в том направлении. Знаешь, в какое время лиса на охоту выходит? – повернувшись к Климовичу, спросил Вася.
– Откуда? Что я тебе, следопыт?
– Ясно! Вот как раз, когда сумерки начинаются, на границе света и тьмы. Короче, остаётесь здесь. Саша, твоя задача – следишь за окнами, особенно за вон тем, что на втором этаже, правое. А ты, Аркадий, аккуратно подберись к проёму ворот, только не высовывайся, а больше на слух надейся и возьми под контроль двор. Долго не засвечивайся, не более одной секунды и-то из разных позиций, и из разных ярусов по высоте нос высовывай. А в общем-то, пока не начнётся, лучше не высовывайтесь.
– Что начнётся? – не понимая, спросил Аркадий.
– Не знаю точно, шум, стрельба, ну что-то начнётся.
– Вася, а может быть, как-то слиняем и всё обойдётся? – уговаривал товарища Аркаша.
– Всё! Я пошёл обойду забор и зайду от соседей. Там я видел проход во двор. С Богом! – произнёс Вася и прежде, чем товарищи смогли ему возразить или всё осознать, быстро, прижимаясь и пригибаясь, чтобы не «засветиться» двинулся по намеченному маршруту.
Переглянувшись, Саша и Аркадий, молча бросились исполнять задание, данное старшим на данный момент, Василия. Первый заметил в кирпичной кладке забора пробоину, сделанную, скорее всего увесистым осколком снаряда или мины и приспособил её в качестве бойницы. Отсюда был хороший обзор на фасад здания с окнами. Аркадий, боясь «засветиться» в проёме ворот, осмотревшись, нашёл решение поставленной задачи и пулей метнувшись к обочине дороги, где уже успел припорошить снежком, подбитую и сгоревшую бронемашину немцев, оборонявшихся на этом рубеже дня 3-4 назад, заняв, под прикрытием брони позицию, с обзором выхода и большей части самого двора особняка.
Наступила мучительная тишина ожидания, которая обзывалась пульсацией учащённого пульса в височную область, постепенно доводя его слышимость в набат церковного колокола. Сейчас всё зависело от проворности действий Василия. Если удастся ему незамеченным пробраться, то вероятность успеха возрастала многократно, а если…
«Никаких, если!» – каждый отгонял от себя сомнения, но они вновь и вновь всплывали, что шуга на реке, накануне того, как лёд станет основательно и надолго. Климович, глаз, не сводивший с окон фасада, вновь на секунду заметил отблеск из углового арочного окна второго этажа. Видимо, Василий был прав, что там обосновал логово снайпер.
«Хорошо, если этот самый снайпер один, – подумал Климович, – тогда у Васи есть шанс, застав его неожиданно, ликвидировать. Эх, гранаты бы пульнуть и все дела. Так для этого необходимо выйти на простор, а значит открыться для прицельного выстрела того же снайпера…».
Прошло ещё минуты две-три, а может и меньше, трудно сказать. Климовичу было хорошо виден левый бок Аркаши – тот был неподвижен, только ствол карабина медленно поворачивался то влево, то вправо и казалось, что тот проверял готовность к ведению боя по каким-то представляемым целям или ожидаемым в тех или иных местах сумрачного пространства двора.

***
«Удобная всё же вещь – ватник, а у нас его почему-то фуфайкой называют, а кто и телогрейкой. Вот уж истинно богат наш родной, русский язык. Одна вещь может иметь несколько названий и наоборот, одним названием могут называться самые разные по назначению вещи. Но самое главное то, что все эти названия очень точно подходят к определению материала, из которого изготовлена эта верхняя одежда и назначению и особое место в этих названиях одной и той же вещи занимает, конечно, название телогрейка. Я бы ещё добавил такое название, как душегрейка. Когда в одежде удобно, комфортно и тепло, то и душа радуется. Вот о чём ты думаешь, солдат? – сам у себя спросил Василий, пробираясь осторожно по заснеженной соседней, с интересующим его домом, усадьбе, – в таком приличном доме должно быть, как минимум два входа: один парадный, я его вижу, он со двора и даже дверь приоткрыта или сорвана с петель. Ага, снег на входе «взъерошен», хотя вчера была пороша, должно было замести старые следы наших бойцов, зачищающих этот квартал от «недобитков» гитлеровских, а это свежие, не более час назад, как кто-то внутрь проник. Интересно, сколько их там. Сомневаюсь, что один. Если бы в нужный момент кто-то из бойцов прикрытия организовал показательный шум, чтобы отвлечь внимание немца или немцев на себя. Эх, жаль, что времени не было операцию до тонкостей разработать. Ты смотри, стратег тоже мне нашёлся – операцию! Оперативник! Какой ты оперативник, связист-телеграфист линейной связи и пацаня, как был, таким и остался. Детство у тебя, рядовой Домашенко, играет, не скажу, где, в каком месте, а-то товарищи услышат, засмеют…».
Мысль использовать в доме фонарик, Вася сразу отбросил и, для того, чтобы глаза «переключились» с режима «сумерки на фоне» снега на режим «сумерки внутри здания», сделал простое упражнение – прислонившись спиной к стене дома, в который он собирался войти и не через дверь выходящую в глубину двора и за ним зимним садиком из фруктовых деревьев, а через образовавшийся в «глухой» стене лаз - пробоину от разрыва авиабомбы, по всей видимости, судя по размерам воронки, рядом со стеной, прикрыл открытые глаза рукавицей, при этом стараясь привыкнуть к образовавшейся темноте. Войти через разбитое окно грозило тем, что даже на заснеженном подоконнике и под окном снаружи и внутри было большое количество невидимого битого стекла, а что бывает, когда на стекло наступить, объяснять не приходится.
И только сейчас, пытаясь протиснуться в дыру, Вася понял, что ему это не даёт сделать телефонно-телеграфный аппарат. Быстро перебросив через голову ремень, он аккуратно просунул ящик в темноту с такой осторожность, как будто сейчас должен сработать механизм гигантской мышеловки, прихлопнув то, что пересекло границы недозволенного. Прислушался, тишина. Но в один момент ему послышались чем-то знакомые запахи обувной ваксы и более приятный запах съедобного, похожего на разогретую тушёнку.
Скорее всего, это была гостиная комната, ещё до того, как её прочные стены стали проверяться на прочность, кроме «шальных» пуль, выпущенных из стрелкового оружия, снарядами ствольной и миномётной артиллерии. И, если после таковых попаданий оставались следы и незначительные повреждения, то против авиабомб ФАБ-100 и тем более ФАБ-250, соответственно, 100 и 250-колограммовые фугасные снаряды, способные, при прямом попадании сложить, как карточный домик, подобную постройку, но не в этот раз и не в этом месте.
Распрямившись в помещении, легко пошарил ногами, чтобы не наступить на что-либо хрупкое, Вася стал привыкать к затенённости помещения от более светлого пространства во дворе. Противоположную часть комнаты можно было рассмотреть и сейчас, из-за того, что она располагалась напротив большого окна. В углу стояло, судя по очертанию пианино, кресла, стулья, большой стол посередине, мебель перевёрнута. Правее, у стены отдавались резными бликами уцелевшие стёкла буфета, слева и справа, на стене напротив висели большие портреты или картины, содержание которых было трудно различить.
Вася привычно нагнулся, взял за ремень аппарат и также, уверенным, отработанным приёмом не закинул ремень через голову, а повесил на правое плечо, чтобы, при необходимости, можно было от этого груза освободиться. Одёрнул фуфайку и заулыбался сам себе оттого, что высмеял мысленно себя: «Ты чего, на строевой смотр готовишься? Ну ты, боец, даешь!».
Взяв автомат на изготовку в обе руки, стал медленно и осторожно, прощупывая, засоренную хламом и отбитыми фрагментами штукатурки, пол, продвигался к двери напротив. Двухстворчатая дверь была приоткрыта. Осмотрев всё пространство просторного холла, разобравшись что куда ведёт, сориентировался, что на второй этаж вела лестница, начинавшаяся как раз с правого угла холла, от стены за комнатой, смежной с той, из которой Вася вышел.
На середине лестничного пролёта была расположена площадка и дальше деревянная лестница уходила влево, где напротив комнат второго этажа был выполнен переход с перилами и виднелись две двери. Одна располагалась почти сразу, после подъёма лестничного пролёта, вторая метрах в 3–4 левее.
«Если от меня сейчас всё, что левее, то с фасада – это и есть та комната, где было замечено движение, – просчитал Вася и теперь пожалел, – эх, гранату бы сейчас…».

Двигаться напрямик Вася не решился, так как это было сверх рискованно – в любой момент мог кто-то появиться и, в случае своего обнаружения, в просторном пространстве холла укрыться, став тенью мебели, было невозможно. Он медленно, тщательно прощупывая и раздвигая всяческие мелкие предметы и хлам, как движется ледокол во льдах, раздвигая толстый слой льда в стороны, ступал на носочках, боясь вызвать «цоканье» подбоек каблуков.
В середине холла отдышался, под прикрытием большого камина, создающего тень тусклого вечернего света с улицы, через высокие фасадные окна из которых, совместно с этим сумрачным светом, через разбитые рамы окон также веяло свежестью крепчающего вечернего мороза на дворе. Осмотрелся и прислушался, даже услышал слабый скрип металла на разбитой бронетехники, за которой сейчас была позиция его боевого товарища Аркадия.
«Только бы они не начали палить невесть куда, когда нервишки совсем растелепает тягость ожидания, – поглядывая через пустоту холла в окна, выходящие в сторону ограды и ворот, где сейчас и зашхерились товарищи, – надеюсь, что боязнь выдать себя, как минимум, заставит прижиматься ниже к земле. – Вася, перекрестившись, скомандовал себе, – пора! С Богом!».
Пульс участившегося сердцебиения отчётливо ударял в виски. От напряжения на лбу появилась испарина и Вася рукавом фуфайки смахнул капли со лба, которые грозили, собравшись у переносицы, в самый неподходящий момент хлынуть ручьём в глаза.
Вот и лестница. Было желание взяться за поручни перил, но почти одновременно с мыслью, боец резко отдёрнул руку, решив, что это также могло спровоцировать скрип дерева в рассохшихся соединениях деревянных деталей. Заодно оценил, насколько это было видно, красоту резьбы перильных стоек, сделал глубокий, но медленный вдох и такой же плавный выдох, двинулся после площадки на развёрнутый относительного нижнего, пролёт.
Сверху уже совершенно отчётливо доносились, кроме названных ранее запахов, просто присутствие человека, которое улавливалось по какому-то чуждому бойцу запаху и доносившемуся сверху полушёпоту на явно не польском языке. Хоть слова были нечёткие, но Вася различил западногерманское произношение немецкого языка, вспомнив как различала на уроках немецкий язык учительница. Она была немкой из одной из колоний-поселений, расположенных вокруг Матвеева Кургана. И кроме этой группы, вспомнил, что есть ещё северогерманская группа.
Уже были слышны легкие прохаживания кого-то в комнате верхнего этажа. Правая дверь на втором этаже была открыта полностью, а левая, за которой точно кто-то находился, а раз слышался говор, то и не один. Вот уже верхняя ступенька. И тут, Вася, расслабившись, а вернее отвлечённый посторонними мыслями, которые, что рой пчёл, атаковали его одновременно, так им и дела не было до главной цели, к которой стремился хозяин той головы, которую они обустроили, что улей… взялся за аккуратный шар на верхней угловой стойке. И тут раздался тонкий, но в тишине пронзительный скрип, от которого оборвалось сердце, и Вася замер. Его правая нога уже находилась в начале длинного прохода с балюстрадой, а левая оставалась в готовности оторваться от последней ступени.
Следующий миг длился невыносимо долго. Назад пути уже не было. Схорониться, хоть на несколько секунд также было негде. И тут его раздумья перебили быстрые шаги за открытой дверью, человек за дверью двигался навстречу непрошенному гостю. Мешкать дальше было нельзя. Вася встал на обе ноги на площадке и резко прильнул к стене, рядом с открытой дверью.
Сначала на полу перед дверью появилась матово-лунная тень, которая росла и вскоре переползла на стойки балюстрады и в следующий миг из дверного проёма показался ствол автомата, который медленно продвигаясь вперёд, нервно дергался, то вправо, то влево. И вот уже кованный сапог переступает через низкий порог.
«Жаль, что я не успел перейти за дверной проём. Вот тогда бы ты, фриц, все ступени пересчитал своими рёбрами…», – очередная мысль пулей пролетела в воспалённом сознании.
Но нужно было действовать быстро и решительно. Вася, отпустив из рук ППШ, который покорно и уравновешенно остался висеть на его шее, сделав шаг вперёд и схватив обеими руками ствол шмайсера, что есть силы дёрнул его вдоль себя. Немец, издав удивлённый и одновременно испуганный, но приглушённый крик, зацепив Васю локтем и провонявшейся кострами и ещё непонятно чем, шинелью, налетел на поручни балюстрады. От неожиданности он бросил автомат, который звучно шлёпнулся вниз, сам ухватился двумя руками за ограждение, с перевесом туловища выше пояса за ограждение.
Вызванная таким шумом тревога и паника в соседней комнате, заставили действовать ещё решительнее. Быстрый прыжок в сторону врага и удар прикладом автомата по голове, заставил фашиста машинально оторвать одну руку и, потеряв равновесие, тот хряснулся, судя по звуку хруста шейных позвонков на паркет пола в холле.
Вторая дверь, оказавшаяся наполовину закрытой, была по правую руку, и Вася на секунду оторвав правую руку от спускового крючка, резко дёрнул на себя правую половину двухстворчатой двери. Она со скрипом отворилась и в следующее мгновение Вася услышал стрекот и увидел и правого угла комнаты вспышки автоматной очереди. И в тот же момент что-то обожгло его бок под деревянным коробом телефонного аппарата и правую руку выше кисти.
Но фоне светлого окна разогнулась тень и тот, кто её представлял, превратился в рослого немца, чья макушка без малого не дотягивалась до арки высокого окна. На подоконнике было оставлено его длинноствольное оружие – это была винтовка и вероятнее всего снайперская. Левее от немца-великана метался третий человек, до этого сидевший за столом у стены, видимо уронил или забыл, где оставил перед приёмом ужина, оружие.
Мысль – это самое быстрое, что только известно нам в мире. Возможно, она быстрее пули, а потому так долго излагаются мысли на бумаге, а по факту скорость пули известна, а величину скорости мысли лишь можно предположить. Одно дело, когда нужно решать одну задачу с одним неизвестным, другое же, когда задача одна, а решать её необходимо в три действия, если не получится одним. Но гранаты-то нет, а жаль, так можно было решить всё одним действием, без сложных «уравнений».
В кисти правой руки, при желании пошевелить пальцами и нащупать спусковой крючок ППШ, появилась сильная боль и инстинктивно, Вася, опустил руку. После короткой очереди, гитлеровец, стреляющий в неожиданного гостя справа, сделал передых, чтобы убедиться, что цель поражена, И такое впечатление, видимо создал тот факт, что Вася, имеющий и так небольшой рост, после выстрелов и тем более ранения, слегка присел из-за чего большинство пуль прошли над ним, улетев в дверной проём и были остановлены, видавшими виды стенами старого дома.
Воспользовавшись короткой паузой, Василий сделал движение по «спирали» – выпрямляясь, он одновременно сделал оборот по часовой стрелке, как это делают спортсмены, метающие диск в дискоболе. Возможно, что он вспомнил, как на физкультуре у него неплохо это получалось, но для рекордных бросков не хватало роста и размаха рук. Когда он уже увидел немца, который повторно вскинул автомат, поняв, что его противник не повержен, отпустил ремень телефонного аппарата, прижимаемый до этого к груди, и вытянул правую руку, как регулировщик, в сторону на уровне плеча. Пятикилограммовый «снаряд», скользнув ремнём по скользкой, от подтаявшего на фуфайке снега, рукаву, как по стволу орудия, оторвавшись и пролетев 3–4 метра, глухо ударил автоматчику чуть ниже выставленного на изготовке ствола шмайсера, «ниже пояса» сказали бы боксеры.
От окна и из-за стола одновременно на Васю двинулись две фигуры. С улицы донеслись винтовочные выстрелы, это товарищи Васи «мочили» по стенам дома, как договаривались, услышав заваруху. Немцев это не остановило, хотя верзила, изначально сделал шаг назад, но потом поняв, что главная угроза не за стеной, а здесь, внутри, в четырёх-пяти шагах, максимум.
Послышался не то крик, не то воинственный клич или просто крик отчаяния и боли, который вырвались из груди, по большому счёту, восемнадцатилетнего паренька, понимавшего, что физические силы на данном этапе не равны, но силы духа у него в разы больше, чем у всех этих, не пришедших в себя от наглого нападения на их огневую точку одного-единственного бойца, да ещё такого «хлюпика», как они уже успели его оценить. Превозмогая боль в руке, Вася помог раненной рукой овладеть левой, здоровой рукой автоматом и в следующий момент все услышали характерные для ППШ звуки выстрелов, перекликающихся с «шорканьем» возвратно-поступательного движения затвора и создавая импровизированную «мелодию» смерти и победы оружия над угрозой физической расправы.
Пламя, вырывающееся из-под кожуха ствола пистолета-пулемёта, а проще – автомата, своими вспышками освещали искажённые яростью, а затем вперемешку с болью и даже предсмертными конвульсиями лицевых мышц врагов, но, к сожалению, не всех. Двое из троих, грохнувшиеся в попытке выполнить яростные броски, подобно хищникам на жертву и сами стали жертвами более стремительного и проворного бойца. Третий же, этот самый громила, видимо был не из крови и плоти, а из брони, продолжал двигаться, если так назвать его быстрый рывок в сторону Василия.
И в тот момент, когда Вася, оценив результативность своей стрельбы, хотел сделать «работу над ошибками», сама «ошибка» уже насела на него, смяла под собой, как спящий великан подушку и левая рука, в которой по прежнему за цевьё он сжимал автомат, вывернулась в сторону и падая, очередная очередь «расписала» снизу вверх стену, а затем и потолок.
Немец, навалившись на парня, зловонно и часто дыша ему в лицо, левой рукой пытался вцепиться в горло, а правой удерживал левую руку, с зажатым в ней автоматом. И улучшив момент, он выбил оружие.
Застёгнутая верхняя пуговица телогрейки и втянутая шея Васи, не давали немцу выполнить удушение. И тогда он резко рванул одежду на себя, при этом не только оторвалась крепко пришитая пуговица, но и сам боец, оторванный от пола, с силой вновь был придавлен к полу.
Вася почувствовал кроме прочего еще щемящую, обжигающую боль по затылочной части шеи и почувствовал в том месте липкость. Вместе с мыслью, которая молнией пролетела в голове и испарилась, из-за необходимости искать выход из этого положения, если он был, Вася понял, что вражина порвал суровую нить, на которой мать повязала ему крестик. И прежде, чем оборваться, нить глубоко врезалась в его шею.
Немец, поняв, что сопротивление его соперника незначительно, переключился на удушение двумя руками. Освободившейся левой рукой, Вася попытался оторвать правую руку врага от своей шеи, но это не удавалось сделать. Тогда он вытянул руку и провел ею по полу, в попытке нащупать отброшенный ППШ или ещё какой предмет, но ничего под руку не попалось.
Правый бок, до которого всё же добралась пуля, пробившая телефонный аппарат, хоть, и не повредив внутренних органов, печени, в первую очередь, отзывался болью, причиняемой извне, особенно, когда немец менял положение своего неподъёмного тела. И тут Василий догадался – это был штык-нож, о котором немец забыл, упиваясь тем, что голыми руками вот-вот задушит этого юнца.
Правой рукой, Вася, сейчас уже ничего сделать не мог, она отнялась практически полностью и потому он стал медленно пробираться левой рукой, втягивая и так не выдающийся живот и заодно просовывал руку между собой и громилой. Ощущая, что сознание начинает мутиться и он вот-вот перестанет дышать, рука получила некую свободу – это произошло из-за пустоты в промежности ног немца. Мысль прострелила мгновенно, Вася, что было сил вцепился в галифе фашиста в промежности его ног и почувствовав в захвате то, что было целью его плана, сделал резкое движение, от которого противник взвыл, отвалившись на спину, отпустил на мгновенье противника.
Вася, не мешкая, повернулся к немцу и выхватил у него из ножен штык-нож и с замахом, насколько позволяли ещё, покидающие его силы, ударил, отклоняющего от него противника в грудь. Удар пришёлся немного вскользь и, из-за того, что недостаточно сильный, через шинель, гитлеровец заорал и в следующий момент отбил Васину руку с ножом, который улетел куда-то в темноту. Воспользовавшись тем, что немец ещё оставался лежащим на спине, Вася, стиснув зубы, выдернул свою, зажатую под громилой раненную руку и вскочил на ноги.
Громила, зажимая левой рукой кровоточащую рану в боку, поднялся и ринулся с ещё большей яростью на Василия. Одной левой руки с ослабевшим телом нужно было сделать что-то такое, что могло во многом решить исход схватки, но что… и Вася это что-то нашёл или, лучше сказать, нашёлся. Сорвавшись с места, он бросился навстречу врагу в позе стартующего спринтера. И в момент столкновения, Васина голова пришлась примерно в область живота и ранения немца. Тот взвыл по-звериному и под натиском попятился назад к окну и едва устоял, чтобы не свалиться на свою пятую точку опоры.
Упёршись задом в подоконник, немец, из-за созданной им самим прогнутости в спине в сторону раненного бока, теперь не казался тем громилой, что ещё минуту назад, когда бросался на советского бойца, когда он был на целый локоть от него выше, если измерять старинными мерами. Не отрывая взгляда с готовящегося к продолжению схватки, Василия, он начал шарить за спиной в поиске своей именной «палочки-выручалочки», снайперской винтовки, с помощью которой он определил в мир иной не одну человеческую жизнь.
Вася отскочил назад, так как вновь попасть в объятья немца, больше напоминающие клещи или тиски, как-то не хотелось, так как силищи в немце оставалось немерено и его ранение, в случае свёртывания крови в ране, не было столь сковывающим движения, как у Васи, у которого правая рука была нужна для того, чтобы отзываться болью. Бок, занемел и тревожил меньше, а в горячке борьбы о нём можно было на время и забыть. Слева у стола кто-то зашевелился, это был тот немец, который после ранения пришёл в себя и продолжил свои попытки отыскать своё оружие и ему, похоже, это удалось.
Но Василий этого не видел, у него перед глазами был главный противник, заклятый враг, с которым нужно было покончить раз и навсегда, иначе… иначе всё будет наоборот. Самому искать свой ППШ было дело неблагодарное и, скорее всего, это было бы тем, последним, что он успел бы сделать, так как снайпер уже дотянулся до винтовки.
Вася пошёл «на таран», прижав левую руку к боку и согнув её в локте, сжав кулак. Сокрушительный удар, насколько он мог быть таковым, с учётом небольшой массы тела, но максимально большого ускорения, выполненного за 3–4 разгонных шагов. Масса, помноженная на ускорение, дала силу, которая была направлена по двум векторам, первый пришёлся совместно с ударом головой в левую сторону подбородка, опущенной и повернутой в сторону винтовки головы, а второй, плечом, совместно с прижатой рукой и кулаком в грудь.
Немец крякнул, выронил винтовку, прокручиваясь на одной опорной ноге и просунувшись «пятой точкой» по подоконнику, навалился всей своей массой на изрядно изрешеченную оконную раму, которая с треском ломаясь поддалась наружу, осыпая виновника слома битым стеклом. Послышался звериный рёв, иначе этот крик громилы назвать нельзя было. Но в момент падения, он успел, как утопающий хватается за соломинку, схватить Васю за ворот расстёгнутой телогрейки, хотя её хозяин и так по инерции двигался вслед за немцем.
За спиной затрещал шмайсер пришедшего в себя фашиста. Пули, разрывая ткань и вату фуфайки, безжалостно прошивали, что игла швейной машины, при изготовлении той же стёганки, с той лишь разницей, что очередь прошлась не сверху вниз, с слева направо. «Нити» этого «шва» появились чуть позже, они были алого цвета и при этом они разрывались не кусками, а брызгами.
Оконная рама, которая некоторое время ещё выдерживала зависшего на ней снайпера, под натиском дополнительной нагрузки, тела советского бойца, не выдержала и вниз полетели соперники вперемешку с щепками и битым стеклом. Этого не могли не видеть, а перед падением не слышать стрельбы и треска рамы товарищи Васи, которые не знали, что им лучше предпринять в данном случае.
Саша с Аркадием подбежали вплотную и увидели на снегу распластанного огромного немца и сверху Васю, лежащего в полуобороте от немца, головой в снегу. Аккуратно повернув товарища и увидев «мёртвую» хватку немца за ворот фуфайки Василия, Саша, ударом приклада отбил руку фашиста и обратив внимание на его лицо.
Неподвижные глаза немца смотрели в небо, он не подавал признаков жизни, а из большой раны на его шеи, ещё продолжающие сокращаться сердце, выплескивало через сонную артерию, не голубую арийскую, а такую же алую кровь. Она сбегала по куску оконного стекла, который, при падении и перехватил артерию. Через пару секунд сердцебиение его прекратилось, немец был мёртв.
Но он уже мало интересовал связистов. Саша что-то кричал Васе, Аркадий пытался нащупать пульс и казалось, что слабый ещё прощупывался. Вася смотрел почти детскими глазами на товарищей и, казалось, что он улыбается. В крайнем случае, выражение лица было счастливое. Саша увидел, что его губы зашевелились в попытке что-то сказать и товарищ нагнулся, поднеся ухо ближе к губам Василия.
– Вишни-и-и! – прошептал слабым голосом, уходящего в мир иной, в мир Царства Вечности, Вася.
– Что он сказал? ¬– нетерпеливо спросил стоящий у изголовья Аркаша.
– Он сказал «вишни».
В доме послышался шум и в рамном проломе появился гитлеровец, держащий автомат на уровне пояса, и намерения его были явно не добрые. Аркадий вскинул карабин и в вечерней тишине раздался хлёсткий выстрел, с эхом, прокатившимся по улицам старого польского города, расположившемся на самой границе с Германией. Падая, гитлеровец успел нажать на спусковой крючок своего автомата, но пули ушли в сторону граничной реки Лужицкая Ниса и дальше на территорию Германии, как последний привет родным, отбывшего солдата вермахта, которому эта земля теперь станет роднее, да и не ему одному, к сожалению.

Как долго длилось падение Васи в «тандеме» с фашистом вниз, через окно второго этажа, неизвестно. Но в мыслях оно продолжалось довольно долго.
И в этих, промчавшихся в мыслях воспоминаниях, сначала Вася, босоногим пареньком бежал с ватагой пацанов на речку Миус, где шумно катались на тарзанке и отрываясь от неё, ныряли или просто прыгали ногами вперёд в воду, с таким же ощущением, как и при падении через окно. Одно только отличие было, в первом случае это вызывало детский восторг и радость, а сейчас, лишь ощущение выполненного до конца воинского долга и того, что короткая жизнь прожита не зря.
Ощущая состояние полёта, Вася разминулся с Ангелом небесным и это снова был Ангел-хранитель в обличие уже известного Васе человека, погибшего жениха Лиды, Петра Логвинова. Он пролетал стремительно, по-видимому, куда-то спешил и из того, что Вася успел расслышать, он прокричал ему:
«Прости, Вася! Не успел… Ты крест снял?! Теперь у Лиды… Мне нужно к ней… Мы скоро встретимся с тобой…».
Затем всплыл образ Веры Черёмухи. Она улыбалась и, иначе не опишешь её образ, чем выражением «цвела». Она кричала Васе:
«Василёк! Я тебе пишу-пишу, а ты мне не отвечаешь. Что я тебе совсем не нравлюсь? Женись на мне, я буду тебе верной женой на всю жизнь…».
А вот счастливая мама бежит ему навстречу с пригоршней вишен, сочных и крупных ягод, собранных ею заботливо с деревьев из их сада, на которых Вася мог добираться до самых вершин, благодарю своему малому весу и росту. А эти ягоды на глазах стали кровоточить соком, и он уже струйками просачивается между пальцев мамы и улыбка на её лице сменяется слезами, которые, сбегая на ладони, смывают с них кроваво-алые струи сока и от них тает снег у ног мамы. Они протягивает заскорузлые, старческие руки и с чувством вины и скорби говорит:
«Возьми сынок вот эти вишни. У меня больше ничего нет, сыночек, а так хочется тебя угостить. Там же такого не будет… А лучше забери моё сердце, но возвращайся, сынок!».
Весенний разлив Миуса сменился цветущий садом, а затем и вишневым плодоносящим садом, в котором ветки свисали низко к земле, были обильно увешаны крупными ягодками зрелой вишни. Вася срывал их сначала руками, они давились и по рукам тёк кроваво-красный сок. Затем он стал срывать ягодки, открывая рот и срывая ягодки зубами. Всё тело покрылось соком раздавленных ягод и до них уже нельзя было дотронуться, чтобы не раздавить.
Сок капал наземь, но там, вместо привычного низкорослого травяного покрова, вся земля под деревьями была покрыта снегом, а вишнёвый сок обильно сбегал уже не с его губ, а из его смертельно-израненного тела, просачиваясь и впитываясь в вату телогрейки, капал и капал в снег, который через несколько минут уже станет даже не февральским, а мартовским. Да и не сок это был вовсе, а если сок, то нагретый ярким летним солнцем Примиусья.
Но, почему, зимой? Этого он так и не смог понять. И он постепенно улетал в ту сторону, куда чуть ранее взял курс тот, кто до конца был его Ангелом-хранителем. Но не судьба. Оборвалось связующее звено, православный крест, оберег, который мама повесила сыну на шею и каждый день молилась за него, за дочь Лиду, за их отца, за всех родных, близких и знакомых, которые были на фронте и она им всем желала скорейшего возвращения живыми и невредимыми, но…
Он смотрел в упор на своих товарищей, которые тормошили его, что-то говорили, но он уже их не слышал. Он улетал, он летел и ему было так хорошо, так благодатно в этом полёте. Это была эйфория счастья. И когда он пролетал над родным посёлком, над родным домом, над цветущим и благоухающим посёлком с майскими цветущими садами, в небо взвивался фейерверк праздничного салюта.
После того, как Вася на секунду отвернулся или просто моргнул и после вновь бросил свой взгляд вниз, то увидел урожайный вишнёвый сад. Вишни были такие крупные и сока в них столько много, что некоторые срывались с ломящихся от обилия плодов веток и с них капал, что слёзы, сок, капал обильно раскрашивая белое снежное покрывало в цвет крови или это и была его кровь?!
Предыдущая глава - http://proza.ru/2023/01/18/1180