Заговорщики

Пассажирский поезд стоял на степном полустанке 2-3 минуты. В купе вошла укутанная в серый пуховый платок женщина средних лет. Она поздоровалась, заняла свое место на нижней лавке и стала что-то искать в небольшом саквояже. Я, чтобы не смущать попутчицу, отвернулась к окну. За окном вагона мелькали утонувшие «по колено» в снежных намётах телеграфные столбы. Вдалеке, на рябившем в глазах белом безбрежии, среди саманных мазаров казахского кладбища, блестевшего на солнце золотыми и серебряными полумесяцами, промелькнуло тёмное пятно – это стадо сайгаков уходило от шума и дыма пассажирского состава. Посёлки и городки здесь на приличном расстоянии друг от друга. Необозримый простор между ними походил на загадочный  инопланетный океан.
От созерцания оного меня оторвала заглянувшая в купе проводница и предложила чай, в двух медных подстаканниках позванивали столовым серебром чайных ложечек два самодовольных стакана. Горячий и ароматный напиток подействовал как доброе вино, и уже без смущения мы разглядывали друг друга и охотно делились семейными проблемами и радостями. Татьяна, моя случайная попутчица, радушно угощала меня своей выпечкой. Я же, уплетая очередную булочку, с огорчением заметила, что дрожжевое тесто у меня не получается, на что Татьяна обронила загадочную фразу:
– Научишься печь. Ещё не скоро, но будет получаться, с радостью и грустью для тебя.
Я удивилась её ответу. Хотела спросить почему, да не получилось  –  дверь в купе открылась, а заглянувший к нам мужчина извинился и спросил, нет ли у нас консервного ножа. Не получив должного ответа, с видимым огорчением закрыл дверь. Было слышно, как этот же вопрос всё так же безрезультатно он задаёт в следующем купе.
Вскоре нам стали слышны разговоры пассажиров и проводницы, а уже знакомый мужской голос просил о помощи. Татьяна поднялась и вышла из купе, я за ней. Оказалось, пассажир, открывая банку, умудрился порезаться! Кровь обрызгала полы его пиджака и капала на пол. Я стала искать в кармашке сумочки носовой платочек. Татьяна же, недолго думая, сняла с головы  ситцевый платок, обмотала им кровоточащие пальцы и завела мужчину в наше купе. Напоив беднягу остывшим сладким чаем, она попросила всех любопытных выйти из купе и закрыть дверь. И меня в их числе. Ничего не понимая, пассажиры между тем послушались. Проводница принесла бинты и вату, открыла дверь. Нашим глазам предстала картина – мужчина сидел у столика, Татьяна, склонившись к его ладони, почти беззвучно шевелила губами. Проводница, затворив дверь, сказала:
– Видимо, умеет заговаривать, кровь останавливает.
Удивлённые пассажиры притихли в ожидании развязки дорожного происшествия, а я подумала о Татьяне, что она так рьяно взялась за непонятное дело, и она в нём смыслит.
Припомнился очень давний случай. Однажды в детстве у меня сильно разболелся зуб. Я орала во всю мочь своих лёгких и не столько от боли, сколько от страха попасть на приём к зубному. Выслушав бабушку-соседку, пришедшую  на мои вопли, мама, свернув газету «Дружные ребята», насыпала в кулёк две горсти голубого рафинада из полотняного, килограмма на три, мешочка. Крепко ухватив мою ладонь, повела к местному знахарю, в народе его звали Ага-старший. Тот стоял у калитки, словно заранее знал о нашем визите. Едва взглянув на меня, старик сказал:
– Уважаемая, сахар принесли, не забыли?
Забрав кулёк, знахарь, опираясь на скромный батожок, ушел в саманный домик, служивший семье летней кухней. Рядом, у очага, источавшего запахи жареного мяса и баурсаков, хлопотала, не обращая внимания на незваных гостей, пожилая  женщина. Хозяйской малышне, корчившей рожицы в открытом окне, я успела сквозь слёзы показать язык. Из небольшой летней кошары, примыкающей к мазанке, вышел ослик. Аккуратно переступая копытцами, он, было, направился  к нам, но подошедший Ага спугнул его и протянул мне кусок рафинада, неопределённой геометрической формы:
– Ешь, только не торопись. Грызи-грызи, как мышка.
Старик погладил меня по голове, наклонился, пошептал что-то непонятное в одно ухо, в другое, Потом вновь погладил по голове:
– Не спеши, грызи, как мышка.
Всю обратную дорогу домой я потихоньку грызла кусок сахара и чувствовала, что боль отступает. Заговор старика действовал лет десять.

Но вот дверь купе заскользила в сторону. Мужчина, придерживая перевязанную  ладонь, откланялся и увел за собой всех любопытных. Когда мы остались одни, я, не утерпев, спросила Татьяну, где она этому научилась. Соседка по купе загадочно улыбнулась и рассказала удивительную историю.
Городок Nsk, в котором родилась и выросла Татьяна – это узловая железнодорожная станция в одноименной долине. Самым бойким и многолюдным местом здесь был вокзал, который встречал гостей и транзитных пассажиров с распростёртыми объятиями. За его беспокойной суетливой жизнью наблюдали прохожие-аборигены с пешеходного моста, местной достопримечательности.
Летом и до поздней осени перрон благоухал бахчой – и тут, и там высились пирамиды дынь, горы полосатых арбузов. В любую погоду сновали местные жители¬ – торгаши недорогой копчёной и вяленой рыбы. Река, тоже одноименная с городком, всегда славилась своим сазаном и лещом. Вдоль состава лёгкие на ноги бабульки и апашки предлагали жареных цыплят, отварную, исходящую горячим паром, картошечку, щедро посыпанную зеленью, и обязательно с парой солёных или свежих огурчиков. Ходили продавцы мороженого и воды, кое-кто из-под полы предлагал бутылочное пиво и «есть чё покрепче» – самогонку. А привокзальный  ресторан, вызывая немедленное чувство голода, настойчиво зазывал аппетитным запахом восточной кухни. Но так было не всегда. И Татьянин рассказ как раз о тяжелом голодном послевоенном времени.
Эта история произошла с её мамой Надеждой.
Надежда была старшим ребёнком в многодетной семье. В августе 1941 года отца призвали фронт. В конце войны в дом пришла похоронка. В ту зиму скудное лето с неурожайной осенью заставили Зинаиду, мать Надежды, начать экономить продукты ещё с Покрова – запас овощей в погребе уменьшался на глазах. Как протянуть подольше полмешка муки, его она выменяла в прошлый базарный день на серебряные серёжки и браслет, когда-то подаренные родителями. В курятнике ещё продолжали нестись полтора десятка кур. Но и для них корма осталось немного. Зинаида всё чаще приходила в отчаяние от мысли, что будет с детьми, когда в подполе не останется и пару картофелин.
Однажды вечером в двери постучали. На пороге стояла старуха, одинокая женщина жила довольно далеко от них, за сортировочной горкой. В народе она звалась знахаркой и гадалкой. Бабулька попросила разрешения войти в дом, а присев на табурет, сказала, что знает, как сильно бедствует Зинаида с ребятишками. Посетовала о себе, мол, одной трудно управляться с домашними делами и принимать больных. Вот если бы Надя согласилась и пошла к ней помощницы с проживанием, за это старуха будет платить продуктами или, если получится, деньгами. И добавила, что если надумают, пусть Надежда завтра и приходит. Уходя, оставила на столе узелок с гостинцами для ребятишек. Наутро, посоветовавшись с матерью, девушка, сложив свой нехитрый гардероб в холщовую сумку, отправилась к знахарке. Старуха слово сдержала. Зима уже не грозила голодной смертью. К тому же старшие дети стали вместе с матерью, как и во многих других семьях, ходить на железнодорожные пути, подбирать упавшие с проходящих составов куски угля и менять часть топлива на картошку или муку.
Обычно Надя приносила продукты и тут же уходила, но в этот раз старуха разрешила заночевать дома. Весь вечер она рассказывала, как и чем занимается, похвасталась, что бабка Паша – оказывается, у старухи было имя – стала учить ее заговаривать грыжу. А вчера шептунья заговорила кровотечение из раны. Дядька рубил дрова и случайно хватил себя топором по ноге. Валенки спасли  его от более тяжкой травмы.
Время потихоньку шло, закончилась зима, а на смену весне пришло лето. Однажды Надежда прибежала к родным поздней ночью. Казалось, за ней гнались. Охваченная глубоким чувством страха она прижимала к груди посиневший кулак правой руки. Не добившись ни слова от словно онемевшей дочери, мать с трудом разжала сведённые судорогой пальцы. В пригоршне лежал бараний помёт. Девушка в ужасе глянула на него.
Утром пришла бабка Паша, но Надя даже слушать её не хотела. От подступившей с вопросами Зинаиды старуха отвернулась и ушла, что-то бормоча себе под нос. Надя отмалчивалась больше недели, за это время бабка приходила ещё один раз, но опять уходила восвояси одна.
Наконец, однажды, уединившись с матерью в спальне, Надя открылась чужой тайной. Старуха заставила Надежду пойти в урочище Жамантас, нарвать травы из-под огромного валуна. По нему урочище и назвали – Плохой камень. Девушка испугалась, со слезами на глазах стала отказываться идти ночью к валуну с дурной славой, но ведунья настаивала, напомнила о том, что долг платежом красен. А когда девушка собралась, старуха дала ей нож и сказала:
– По дороге всякое может случиться. И встречи могут быть разные. Только это не люди будут, а злые духи и оборотни. Ты их не бойся. Нож у меня заговорённый, серебряный. Едва лишь прикоснёшься к тому, кто встанет у тебя на пути, он исчезнет. Бояться не будешь, никто зла тебе не причинит.
Дрожащая от страха девушка взяла мешок с ножом и отправилась в урочище. Ночной лай собак провожал ее до реки, та встретила лёгким шуршанием камыша, и всплесками рыбы на мелководье. В лунном свете розовели колючие заросли чингиля. Аромат его гроздьев чем-то напоминал лёгкий запах духов из пустого флакончика, который мать когда-то отдала дочерям в игрушки. Надя перешла реку чуть выше шлюза по шаткому, убегающему из-под ног мостику. Впереди выселись два увала, небольшую лощину между ними местное население называло Жамантас. Туда девушка и держала путь.
Когда Надежда, преодолевая страх и желание рвануть из всех сил назад, поравнялась с камнем, перед ней  из травы поднялось непонятное существо. Девушка похолодела, не веря своим глазам. Оно протянуло Надежде что-то и почти насильно впихнуло в ладонь. Вдруг прямо перед собой девушка увидела свою семью: братишки и сестрёнки вместе с матерью словно подплывали к ней по воздуху. В ужасе Надежда отшатнулась от видений, обронив мешок с ножом, бросилась прочь из урочища. Как добежала домой она не помнила.
От знахарки, пришедшей на следующий день, Зинаида стала открещиваться, как от нечисти, и, указав на пустой красный угол и на дверь сказала:
– Вот тебе Бог, а вот порог!
– Да что же худого я сделала? – возмутилась старуха, – А потом девке твоей уже от этого дела не отвертеться. Больше упрашивать не стану. Сама ко мне прибежит, а не то бездетной будет ходить.
На слова бабки сразу никто не обратил внимание. Были рады, старуха ушла и о себе больше не напоминала. Вскоре и сама Надежда не могла с твёрдой уверенностью сказать, ходила ли она ночью в урочище или же ей всё приснилось после бабкиных рассказов. Но обучение старухи давало о себе знать – девушка нет-нет, да и заговаривала грыжи и ранки. Но денег не брала и делала при случае и без особой огласки.
Надежда вышла замуж. Время шло, а долгожданная беременность не наступала. Тут-то и вспомнилось последнее слово бабки Паши. Никак не могла Надежда осмелиться и сходить к старухе. Да тут сама она передала через почтальонку просьбу прийти. Зинаида положила в узелок пару простых ситцевых платков, горсть конфет и пошла вместе с дочерью. Старуха узелок из рук Зинаиды приняла, а саму через порог не пустила. О чём она с Надеждой в дому говорила, слово с неё взяла не рассказывать. Вскоре бабка Паша умерла, а Надежда через год родила дочь; бабкиным премудростям Татьяну не учила, у той само собой стало получаться. Могилку старухи они не забывают. Теперь рядом с ней похоронена и Зинаида.
Татьяна ещё что-то хотела добавить к занимательной истории, но тут поезд подошёл к её знаменитой станции.
После этой встречи прошло больше трёх десятков лет. Давно не стало моей мамы. Однажды мне захотелось маминых ватрушек и булок. Собрала тесто и поставила в тёплое место. Вскоре оно, почти на глазах, поднялось. Да и в духовке не подвело. Выкладывая румяные пироги с булочками на блюдо, я  вытирала подступившие слёзы, вспоминая маму.
Пришли на ум слова давней удивительной попутчицы:
– Научишься печь. Ещё не скоро, но будет получаться, с радостью и грустью для тебя.
Так это всегда и случается.











художник Александр Журавлёв