Крах, часть2, Глава30

30

Внезапно меня пронзила мысль о двойственности жизни, которую веду. О том, что ухитряюсь делить себя между двумя мирами. Что давно раскорячился: одна нога стоит по ту сторону настоящей жизни, а другая…Другую не знаю, куда поставить. Не вижу границы.
Создалось впечатление, что жизнь только создаёт иллюзию движения вперёд, а в действительности, если я не топчусь на месте, то медленно уползаю назад. И с какой скоростью ни пойду, где бы ни спрятался, меня не простят. Не простит кто-то, если я сам себя не постигну, не одержу верх над собой.
Меня посетило предчувствие. Непонятно почему, но я был уверен, не на сто процентов, но на девяносто восемь, что всё закончится хорошо, скорее, удачно, но не в мою пользу. То есть, не ради того, чем я живу.
А ради чего я живу? А нужно ли жить ради чего-то? Вытаскивать себя на свет «ради чего-то» приходится, когда всё кажется бессмысленным. В бессмылице каждый живёт, выполняя то, что ему назначено.
Сто тысяч человек живут, не задавая себе вопросов, не надевая на шею ярмо разных теорий, ведут себя как молодые петушки в курятнике, пытаются занять самые высокие жердочки насеста, сталкивая ближнего… А я?
С какого-то часа, с какой минуты или пары секунд вознамерился жить налегке. Больше не озабочусь, как буду выглядеть, во что одет. Ничто меня не должно отягощать. К чёрту привязанность. Надо вообразить, что я абсолютно свободен.
В гонке самого с собой и своими желаниями, можно так устать, что никакие успокоительные средства не помогут. И грелка во весь рост лишь отчасти поспособствует выздоровлению души. А кто сказал, что у меня больная душа?
Общество, людей с больными душами, отправляет в психбольницы. После курса таблеток, пускай, подумают, чем намерены они заниматься, как зарабатывать на жизнь, внятно объяснять свои поступки, а лучше, совсем перестать озабочиваться делать непонятные деяния. Нормальный человек если и рискует чем в жизни, так только тем, что потерять не страшно, и чтобы кошелёк не потоньшел.
Я вот пару месяцев назад каждую встреченную женщину тщетно пытался представить женой. И мне это странным не казалось. Природой такое во мне запрограммировано было. Инстинктом. Инстинкт — половина настоящего чувства. Вторую половину самому найти надо. Вот я и приноравливаю Елизавету Михайловну к себе.
Что-то привлекло нас, связало, заставило слиться. Мне необходим в теперешней жизни сильный и волевой человек рядом. Такому человеку я бы охотно подчинился.
Для каждой категории людей должны быть специальные лагеря: для нытиков – одни, для женоненавистников – свои, где их сотоварищи распинались бы по поводу баб-шлюх, баб-зануд, баб-тряпичниц. И специальные лагеря для женщин должны быть, чтобы они там могли честить вдоль и поперёк мужиков-кобелей, которые им жизнь заедают.
Я бы ещё раз в три месяца сводил наиболее ярких представителей разных лагерей, чтобы они прилюдно выясняли суть своего недовольства.
Заныло в груди. Вернулось чувство подавленности. Что-то не так, как хотелось бы и как нужно было. Наверное, завтра всё будет другим.
Просто удивительно, как много разных препон стоит на пути человека. Однако стоит получше вглядеться в суть каждой беды,  как что-то общее отыщется, которое каждый себе приписывает, оно своё, пускай, даже мелкое. Когда это мелкое начинаешь перебирать и разглядывать вблизи, то по закону перспективы, оно почему-то заслоняет беду вселенского масштаба. Вот и выходит, что с отдалённого расстояния любая беда несущественна. Но только не своя.
Честно сказать, жил – жил, с некоторых пор стал как пустынный остров, рифы и непонятные течения никому не позволяют высадиться на меня. Да и зачем? Ничего особенного.  Неприглядный островок.
Полон я сомнений. Не знаю, как прожить остаток жизни, кем хочу стать. И, главное, не знаю, кому предъявить свои претензии. Я даже и не грешник. Грешник, он не может быть неверующим. То есть, Бог атеисту ничего не предъявляет потому, что нечего предъявить?
Что толку пенять негру, что его отмыть добела нельзя. Не читал нигде ни о чём таком, когда хотя бы один человек сломал себе голову, раздумывая о своей жизни. Мои выводы неутешительные, жизнь пуста и бессмысленна.
Ничего не совершил и ничего не совершу. Свои карты прячу от других. Избегаю всего, что может уязвить или ранить. А сам как поступаю? Вот же, переспал с Елизаветой Михайловной. Ей, надеюсь, было хорошо?
Да хранят нас добрые духи!
«Хорошо» может лишить последней надежды. Но ведь крах отношений – это не крах всей жизни. И вообще, когда думаю, что всё разрушено, что спасать нечего, что погиб, эта гибель и есть спасение. Если сам за себя не буду бороться, никто палец о палец не ударит ради моего спасения. Кто бы, что бы ни говорил, но у меня свой голос, соловьем я не всегда щёлкаю.
Моя жизнь не неподвижная мишень, в которую попасть можно, пристрелявшись, сделав несколько неудачных попыток. Я – не ковбой. Я не могу выхватить кольт, как шериф в американских боевиках, и отрепетировано начать стрельбу. Не могу лихо дунуть в ствол, убрать пороховую гарь. Я ничего не могу. Ною, но даже это мне не присуще.
Жизнь движется, развивается, меняется, тяжёлой ношей врезается в плечи, вызывает отвращение, наваливается усталостью. Всё, что было, есть и будет со мной, оно неизбежно. Без разницы, справедливо оно или несправедливо.
Пора перестать думать, что тяжесть легко можно сбросить. Кто-то, непонятно кто, не даёт мне попасть в мишень жизненного яблочка. Что-то подсказывает, скорее всего это напоминает совесть, что я виноват в несчастье многих. Моя личная свобода превыше всего. Я живу только раз. Я никогда не избавлюсь от мучившей меня тайны. Никогда не наступит облегчение.
Сознательно стараюсь не думать о плохом. Стараюсь на время вычеркнуть ерунду из жизни. Понимаю, что мне, действительно, нужно спокойствие для того, чтобы понять, что произошло вчера, и для того, чтобы попробовать осознать, что вошло в мою жизнь и перед чем всё остальное отступает в тень.
Я вообще-то хорошо знаю, что если даже назвать вещь своим именем, то от этого ничего не поменяется.
Куда-то в мыслях ушёл не туда. Всё, чем живут окружающие, мне прекрасно известно. И разговоры их всего лишь бесконечные повторы одного и того же, даже в одинаковых словах. И обо мне такое же мнение. Это не раздражает,- скучно как-то.
Как хорошо было в детстве, как беспечно, когда босиком бродил по лужам, ни о чём не думая. Отдаваясь только тёплому дождику. А теперь, мысленно бродя по лужам, мучаюсь сознанием вины, сознанием боли, которую причинил без необходимости.
От человека из другого мира устать можно. Если утешить другого в некотором роде простительно, то просить утешения для себя не годится. Быть отражённым в чьих-то глазах глупо. Это напрягает. Это причина.
Мои размышления,- всего лишь – пурга. Слепит глаза, заставляет ёжиться. В песне поётся, что у природы нет плохой погоды. Любые серьёзные расхождения надо заканчивать смехом, любая ссора не должна полнить чашу злостью, Расхождение во мнениях,- да бог с ними, этими мнениями.
Есть в жизни нечто другое, большее в сравнении с чем-то. Мне хочется постичь это большее. А где его искать, что это такое? Прежде мысли крутились о работе, об отпуске, о том, что говорили другие, теперь же мысли сменили направление, отступили назад, как бы заманивали в ловушку. И там, откуда мысли отступили, там остались брошенные окопы, заминированная моими суждениями земля.
Недавнее прошлое отступило куда-то очень далеко. От сегодняшнего утра его отделяет огромное расстояние, день бесконечен. Моё наполнение, то, чем заполнен сосуд души, пока целёхонько. Содержимое всегда должно быть в безопасности. Содержание способствует успешно справляться с горечью, прощать обиды, не циклиться на несчастьях.
Может быть, я сумею простить все обиды, причинённые мне жизнью, не хочу скрывать, что творится у меня внутри.
Елизавета Михайловна может дать мне немножко тепла, немножко утешения.
Я не нахожу слов, которые мне могут помочь.
А что у меня внутри?
Не знаю.
Как же я могу, не зная, уловить тот момент, когда кончатся невзгоды?
Об этом я не думал. Это надо почувствовать сердцем.
Помню, бабушка говорила: «Три к носу, и всё пройдёт». Вот именно, процесс трения вытесняет гнев и горечь.
Ничего-то я не желаю, поскольку большой цели на будущее у меня нет. Нет такой цели, к которой стремиться надо, положив на это всё.
В школе убеждали, что каждый должен твёрдо знать, кем он хочет стать. Наверное, в школе надо было показывать, кем не нужно становиться в жизни. Идти от обратного.
Фома поперечный. Если все спешат куда-то, зачем-то, для чего-то, то я, выходит, убегаю от чего-то, сам не понимая происходящее. Но ведь не требую невозможного. Это было бы вообще противоестественно.
Не строю ведь я в традиционном смысле грандиозных планов. Допустим, стать миллионером. Яхту купить, или особняк в Лондоне. Есть ли у меня план? Могу ли я отдаться на волю чувств, сбросить маску, которой вооружился, бог знает когда?
Иногда я способен на всё. Со мной всякое бывает.
На весь свет обиделся? Губёнки надул? Давай, давай. Вороши кучу песка, авось золотинка блеснёт.
Стоит недосказанностям проникнуть внутрь, как пробка, укупорившая моё содержимое, тут же начинает болтаться. Так и тянет поделиться тем, что есть, что принадлежит только мне.
Истолковать умолчание не могу, прочитываю совсем не тот подтекст, не теми словами пытаюсь объяснить сомнения, начинаю наполняться опасениями,- и чего? Вот именно, и чего?
Проблему надо рассматривать в целом. Женщина для меня – проблема. Небо отличается от земли, вода от суши. Хотя всё, говорят, состоит из одних атомов.
Мужчины отличаются от женщин не только строением, а и отношением. Мы, мужики, упрём рог-взгляд в землю, и роем копытом настоящее. Женщина же в настоящем ищет знак перехода к будущему, она во всём как бы приготовляется к переменам, стараясь предугадать изменения.   
Ощущения женщины отличаются от наших. Женщина подмечает детали, истолковывает жесты по-своему, нащупывает болезненные точки. Женщина старается избегать разочарований, она всё время чего-то ждёт. Это только кажется, что она беспомощна, она должна быть сильной, полной энергии.
Слышал утверждение, что женщина, получив всё, не чувствует себя счастливой, она тут же намечает новую вершину, и рвётся покорить её. Волшебство необычайного для неё призрачно.
От веры мне трудно отказаться. Хотя вера не во всём защищает, но она необходима для того, чтобы крепко стоять на ногах, по крайней мере, до того, как поймёшь, что верить ни во что не стоит. И тогда увлечёт процесс понимания происходящего. И тогда легче пережить крах всего, во что верил, тогда не будешь рвать волосы на голове, что тебя обманули и предали. В предательстве свою вину не всякий увидит.
Для разнообразия можно попробовать высказать, что у меня за душой. Самому прислушаться к словам, извлечь какой-никакой урок. Если есть в моём сердце хоть одно невинное желание, я хотел бы на него посмотреть.
Предощущение есть и благо и  наказание. Оно не мерится словосочетанием «хотелось бы». Хотелось бы – неосуществимая мечта, жизненный горизонт, до которого шагать и шагать, преодолевая не одну полосу разочарований. Жизнь, как говорится, учит уму-разуму.
Упаси Бог мне рассердиться на жизнь. А вот отчего-то раздулись ноздри. Как бы смакую своё превосходство.
Собственно, чем озаботился? Если нет несбыточных надежд, то и разочарований не должно быть. Право на счастье никто не отменял. Каждый ищет способ его заполучить: прямо, окольными путями, настраивая ловушки, подстерегая своё счастье за углом.
Мне не надо ждать чего-то несбыточного. Не надо своё сравнивать с чьим-то. Если своё сравнивать со всем, то лучше и не жить. Хотя, как сказать, сравнивая, я по-новому свою жизнь оцениваю.
Есть какой-то страх перед необходимостью довести начатое до конца. Страх перед неизвестностью или страх уже известного? Преувеличиваю. На причину страха надо смотреть с нейтрального пункта обзора.
Я являюсь частичкой непостижимого, если только возможно быть частью того, чего не понимаю. Хочу выглядеть неуязвимо, а на самом деле глубоко задет. Мои условности восприятия разные. Как баба жду признания. Сам клятвы жду или от меня ждут руки и сердца? А я сейчас не могу больше дать, чем даю. Не знаю почему, но это так.
За последние два дня глаза, что ли, открылись, стал замечать детали повседневной жизни, которым раньше не уделял внимания: чайки, и те, кричать тоскливее стали, и дуновение ветерка другим стало, и прыти больше нет, уязвимый стал. И хочется, а как бы и не хочется.
Толку-то, ну, назову вещь своим именем, так от этого ничего не меняется. Трепет только чего-то непонятного слышится в шуме людском, и в ветре, и в шорохе слов. Хочется сказать нечто такое, чтобы все чувствовали себя побеждёнными у ног победителя. Изголодалась душа. Ничем этот голод не утолить.
В голове множество вопросов возникает, а ответов гораздо меньше. Вне сомнений, и вчерашний день, и сегодняшний стали в моей жизни самыми бурными, волнующими и полными неожиданных впечатлений. Никак не получается расслабиться. Я веду себя не как побеждённый и униженный. Я — великомученик, мои страдания направлены как пики в грудь женщины.
«Когда всё хорошо или даже превосходно, жди беды».
Каркающее утверждение. Жизнь вовсе не праздник, как казалось в юности. Что она не райская, с этим любой согласится. В райской жизни всё должно быть без подвохов. Но ведь и в раю змей изначально жил, он начало всех человеческих бед, он заставляет всё время смотреть под ноги.
Если можно утаить от кого-то правду, хоть пустяковую, храни её крепко.
А у Елизаветы Михайловны глаза живые, в них душу видать.
Случайно человек приходит в жизнь. Случайно выбирает своё дело, иногда, кажется, что оно подходит. И всё же мало кто в выборе не ошибается. А потом уже поздно, что менять. Да и всегда найдётся тот, кто огорошит словом, выльет за шиворот стакан холодной воды. Как к тому человеку относиться,- зауважать или записать  врагом? Если я, допустим, ошибся, и кто-то такую же глупость совершил, то моя ошибка и его глупость не так уж и вызывающими будут выглядеть.
Классиков от литературы взять, так с первых своих писаний, тысячелетия утверждают, что любить – это значит обрекать себя на душевные муки. Пишут, будто все они в аду любовном побывали. Только как мне кажется,  из ада нет возврата. А вот что точно, так это то, что муки любви мешают видеть реальную жизнь.