Крах, часть2, Глава33

 33

- Глеб Сергеевич, я вот хотела спросить, задать один вопрос…
- Задавайте, конечно.- О чём пойдёт речь, это меня не смущало. Я знал, что волнует женщин. Меня не раз об этом спрашивали.
- Тебе, Глеб Сергеевич, никогда не хотелось снова создать семью?
- Мне и так хорошо. Видите ли, создавать семью надо с той женщиной, от которой сердце заходится.
Сказал, и внезапно почувствовал, как некая сила подняла меня в воздух и понесла. Очнувшись, обнаружил, что стою на одном месте. Стократно усилилась тишина. Разноцветные огоньки вспыхивают вокруг.
Елизавета Михайловна вроде как не ожидала таких слов. Она даже на шаг отступила в сторону. Своим ответом я как бы отвёрг её.
Мы стояли друг против друга. И женщина улыбалась, а потом перестала улыбаться. Я почему-то подумал, что от улыбки можно устать.
Менялось выражение её лица, слегка покривились губы, в её глазах, где-то очень глубоко, загорелся едва различимый огонёк.  Не стоит лишать человека его радости.
Мой ответ был обманом. Странно, говоря это, я никак не возвышался ни сам, ни, тем более, в глазах женщины. Я до конца не знал, что для Елизаветы Михайловны значит семья. Может быть, то, что для большинства верх благополучия, для неё – ничего не значит?..
- Я серьёзно.
Я понимал, что в таком разговоре шуткой отделаться нельзя. Не приемлю задушевные беседы о том, что скопилось на сердце. Не было у меня моментов полной откровенности. Я всячески избегал их. Почему – не знаю.
Скорее всего, откровенность таит опасность, которая не всегда заявляет о себе прямо, а порой проскальзывает мимо настолько тихо, что даже дыхание её не всякий раз услышишь. В этом тоже есть отсыл к какому-то избранничеству. Не яканье, не любование собой, а подтверждение особого назначения ждёт женщина.
Может быть, моя жизнь – сон небогатого фантазией человека, а из сонных грёз ничего путного не создашь.
- Я вроде понимаю, для создания семьи в жизни что-то надо переделать, а что-то трогать нельзя. Прожитое время не вернуть, и я в том времени задубел и, наверное, другим не могу быть. Начни сдирать старую кожу – больно будет. А без такой процедуры новая кожа не нарастёт.
Робость и вопрошающий взгляд, застенчиво-медлительные движения, кажущаяся уступчивость — всё указывало на желание откликнуться.
Говорят же, что в одну и ту же текучую воду нельзя ступить дважды. Женщины, конечно, не вода. Совсем не вода. И я, не торчащий сучок посреди потока, который и слева, и справа бурун подталкивает и норовит утопить. У сучка ведь нет листьев, нет зелёной почки, из которой жизнь начаться может. Сучок мёртв. Чувствую, как вдруг пересохло горло. Бальзам Демидыча высушил горло. Я – урод. Между тем, каким я хотел себя видеть, и между тем, кто я есть, пропасть простирается.
- Создать,- я попытался уклончиво ответить, не сделать упор на слове семья,- можно. Только с кем создать? Кому я подойду? Я же всё время буду сравнивать. Из моей головы ложкой надо выскрести прошлое. Сравнивая, можно человеку нанести такую рану, после которой ничто уже не поправишь.
- Вы – эгоист.
- И эгоист, и нехороший. И того, что я уже отведал, мне хватило…
Я не стал уточнять, чего хватило. Это было бы чистым враньём, если бы заявил, будто никогда не думал о том, чтобы соединить с кем-то свою жизнь. Думал и не раз. И дело не в эгоизме, если я действительно страдаю такой бедой. Отвык я, что ли, не представляю, как ежечасно кто-то будет мелькать перед глазами, ставить условия, перед кем надо будет отчитываться. Кто-то будет морщить нос на мою непрактичность, на перепады настроения. Считать меня грязнулей – ношу одну и ту же рубашку годами.
Меня бы вполне устроили кратковременные встречи без узаконенных отношений. Сейчас я готов к встрече, а в будущее не хочу заглядывать. Боюсь в будущее заглядывать. Боюсь. Тот, кто пережил смерть близкого человека, с трудом может представить новую потерю рядом.
Оглядываюсь на свою жизнь, словно обкраденную кем-то. В общем-то, никого не виню, и в то же время обида гложет, что не поддержали меня, не отвлекли, не обогрели теплом и участием, не поняли, отступились. Это не сломала жизнь, но возвело стену. Я не знаю, кто должен был участие проявить, кто отступил в сторону.
О неосуществлённых планах не стоит говорить. Поиграть с самим собой можно, но тосковать, оживляя события, - это приведёт лишь к отчаянию.
Двести лет мне не отпущено для жизни. Я не Вечный Жид, и не хочу им быть. Мне много не надо, как-то справляюсь с тем, что есть. Но понимаю, что жизни что-то надо, раз нескончаемым потоком в мою голову разные мысли приходят, в том числе и такие, как жизнь с кем-то.
Не представляю, как это я буду делать предложение. Что точно, так заранее написанный текст не прочту, не опущусь на колено, серенаду не спою. Ни одна женщина не захочет, чтобы предложение руки и сердца оказалось урезанным.
Я не миллионер, это миллионеру готова продаться каждая вторая, для этого и губы увеличивают, и подтяжки делают, и что надо и не надо корректируют. Со мной красивой жизни не получится. А женщине хочется красивой жизни.
Ничто не помешает мне завтра покаяться в сегодняшних грехах и наверстать упущенное, недосказанное. Сегодня я готов отряхнуть прах со своих ног, чтобы завтра стать титаном. Я сегодня не кривлю душой, честно высказываю своё мнение. Пытаюсь глубже заглянуть в себя, но почему-то удручённо вздыхаю.
Ни на что я не годен.
Не получается подобрать ключи к женщине. Недооценил её. Не удосужился провести тщательной подготовки. Моя стынущая кровь только-только начала разогреваться, и бац — вопрос о создании семьи...
Два дня точно, может, и больше, призраки вокруг колобродят в виде женщин. Одна раньше была женщиной, а сейчас видится как призрак. Другая привыкла быть хозяйкой положения, в её тоне различаются жёсткие нотки, она чем-то недовольна, но за её спиной тоже маячит призрак. В чём дело, Елизавета Михайловна не хочет происходящее объяснить.
Миг, когда влюблённая женщина становится упрямицей, когда у неё высыхают слёзы, губы поджимаются, когда она гордо выпрямляется и смотрит почти презрительно, тот миг показывает истинное лицо. И, ой, как не хочется видеть такие перемены. Отстранить или самому отстраниться на какое-то время нужно.
В воздухе плывут отдельные слова, плывут, как упрёк, брошенный на все четыре стороны. Вряд ли Ярс слышал когда-то такое. А меня затягивает, меня не утешает мысль, что в любой нужный момент я, если захочу, выкарабкаюсь из любой ямы, не подчинюсь неизбежному.
Не заметил, как произошла подмена. Упустил момент, когда меня начало тащить, как придётся, не спрашивая. Там уступил, там поддался. Там чуть ли слёзы не пустил, и вот уже не совсем таким стал.
«Совсем не такому» легче вперёд идти, оглядываться назад не надо, ответ за предательство можно отложить на неопределённый срок. Невозможно сосчитать, сколько уродливых клякс-пятен, которых ни стереть, ни забыть о них,  на страницах моей жизни. Одно время считал себя победителем. Так и теперь тот, кто пережил перестроечный раздрай – он должен считать себя победителем. Я - победитель с понуренной головой, без будущего, без поля сражения, без пленных. И с кем воевал,- непонятно. В одном лице враг и солдат. В Индии какая-то каста есть, член которой сам себя плетью охаживает. В назидание. А мы битыми уже рождаемся.
Очнулся среди разора, которому сам же стал причиной. Я стараюсь одолеть призраков, удержаться от тщеславия. Из бессмыслицы дней какое-то наслаждение получить. Временами слышу голоса, которых не может быть.
Я должен, во всяком случае несомненно -должен выбирать, или покончить, или порвать связь и обрести новый человеческий облик. Должен соответствовать времени.
Не соответствовать, а наказать время.
Будто смотрю в замёрзшее сверху донизу окно, стекло холодно и угрожающе топорщится многослойным инеем. Через такое заплывшее стекло никто не сможет уловить незатихающее горение глаз. Горение непроходящее, неутолённое.
Внезапно понял, что не призраки всему причиной, не сон, созданный фантазией мозга, просто произошло приобщение к воспоминаниям.
Приобщение – отклик, он открывает доступ к памяти. Когда чего-то сильно хочешь, то нужно понять, что должен извлечь из множества забытых и полузабытых вещей. А если хорошо подумать, то придёт решение, что ничего, в общем-то, и не надо. Слова, высказанные и невысказанные, принадлежат мне, потому что обо всём сам думал. Определить бы ещё промежуток, в котором души могут сливаться.
Толковать происходящее не могу. Кто-то меня искушает, хочет сбить с пути истинного. Нет у меня опоры, нет никакого резона жить так, как живут все остальные люди. Я осуждён на вечные муки, я должен свыкнуться со своей участью.
Время должно развязать узел.
Терпение, терпение и ещё раз терпение. Надо позволить словам растаять в пространстве, подождать, когда тишина новые горизонты откроет. Мысли – как надоедливые комары, стоит одному комару пробраться в комнату, стоит уху уловить писк, как сна, считай, лишился. Выследить пискуна трудно. Попробуй, высмотри серую соринку на потолке или стене.
Терпение и ещё раз терпение. Рано или поздно одни желания отмирают, другие – приходят. И с идеалами такая же карусель. Истина в том, до чего я сам дошёл, истина достигается через собственные переживания.
А ведь были какие-то идеалы. Много чего было. Говорил об этом и ещё раз скажу. Мне хотелось прожить особенную жизнь, не похожую на ту, которая меня окружала. Я ведь и уехал из родительского дома так рано из-за этого. Я ведь считал, что любовь, а в любви смысл – прожить до конца с одним человеком, это основа всего. Утонуть в бесшабашности, лёгкости, раскованности, которых мне недоставало,- и всё это для того, чтобы жить.
И просто радость, и счастье, чтобы рекой текли. Я мечтал об этом. Наивность это, скорее всего, была. Мне всегда было тяжело говорить о себе. Стеснялся, что ли, конфузился, что не умею откровенничать. Моя язвительность – ширма, скрывающая слабость. А так всё зависело от настроения. А настроение тоску нагоняло.
Я считаю, что стал лучше, чем прежде. Все мои решения увязают в моём замкнутом мирке, их трудно оттуда вырвать, Поэтому они жгут изнутри.
Жизнь – это каждодневное расставание с прошлым, жизнь дробит мечты, жизнь разбрасывает их по дорогам. Хорошо бы, кто-то шёл сзади и подбирал крошки. Увы, увы. Что будет, то и будет. Ничего не боюсь.
Пустоты не боюсь. Мне по душе любые возможности. Пустоту вообразить невозможно потому, что её никто не переживал. Пусто в душе – это от неумения любить тех, кого тебе доверила жизнь.
Тоску сменяет надежда, в голове словно идёт битва. Всё вокруг окрасилось в непривычный цвет
Нужно уметь возвращаться и постараться исправить ошибки. Я ведь причина всему, что происходит рядом: там уступил, там поддался, там закрыл глаза, и, как результат, мусор разный помнится, а вина как бы сглаживается.
Речь повёл о пустоте. Пустота часто сходит за мудрость. Какими словами и кому рассказать о той пустоте, в которой живу? Кричать бесполезно. Эхо не везде откликается. Да и не всякий переживёт тот момент, когда, подобно водовороту, пустота начинает затягивать в свой мир. И кажется, кроме как броситься в эту бездну, нет выхода.
Чем этот момент отвратен, да тем, что он связывает по рукам и ногам, завладевает сердцем, и тогда забывается всё вокруг, всё перестаёт существовать. Вот-вот, хотение пропадает. Главенствует одно,- как бы скорее исчезнуть.
Мели, Емеля, твоя неделя!
Вздыхаю, чувствую облегчение. Я из тех, кто примирился со своей участью, у кого не осталось желаний. Тут речь не о победе или поражении над жизнью, тут речь о отдалённом будущем. Речь о сейчас.
Согнуться под натиском горя не значит цепляться за прошлую любовь. Встать надо и идти. Прошлой жизнь не может быть, жизнь – это всегда настоящее, какая бы она ни была. И в прошедшем, и в настоящем, не понять мне, кто, что хочет, не знаю, в чём найти утешение. Трепыхаюсь словно муха, запутавшаяся в паутине.
Паучок мыслей плетёт и плетёт свою паутину. Но ведь если проводник, тот, кто ведёт меня по жизни, не утратил ещё веру в меня, значит, есть возможность изменить ход событий. Замысливший что-то человек, а я такой, сосредотачивается только на своих ощущениях, замыкается в них.
Растратил я свою ценность. Может быть, удовольствия перепутал со счастьем. Не знаю, сам себе не судья. Я хотел бы вернуться в прошлое, вновь обрести жену, обрести ту не рассуждающую юношескую любовь, пылкость, которая жизнь делала нескончаемым движением вперёд. У меня ведь были чувства. Были.
Не понимаю, чего я хочу выпросить у жизни, не денег же? А чего тогда? Времени прошлого? Выходит, много лишнего времени у меня было, и потратил я его зря.
Не помню, когда понимание пришло, что жизнь – это нечто большее, чем ежедневное хождение на работу, пересчёт денежных купюр, завоевание очередной женщины, отпуск или что-то другое. Спору нет, это тоже важно, но почему-то сердце пустым остаётся.
Причиной этого жена, что ли? Она наполняла и согревала моё сердце. Маленькое немое создание памяти оборотилось говорящим существом, оно нашёптывает, насвистывает подсказки.
 Да, ладно, я молчу, молчу. Только теперь молчу не потому, что прислушиваюсь к чему-то. Теперь не могу установить, посетила ли хоть одна путная мысль мою голову за эти минуты.
Мои видения - мои выдумки. И если появилась бескрайняя пустота, то кто-то другой пускай её заполняет. Я поглощён своим новым, необычным для себя состоянием. А какое оно? Шаг в какую сторону намерен сделать?
Боюсь довериться. А без этого невозможно почувствовать близость людей, которые стали дороги.