Эксперимент

                Эксперимент

                рассказ

«Руки хорошие – гибкие и пластичные, длинные пальцы, и расстояние между ними как раз такое, что будет удобно… такими играть и играть», - радовалась Инна Михайловна, наблюдая за своей четырехлетней дочкой Лилей, послушно нажимающей нужные клавиши на пианино – пока только третьим пальчиком. 

Девочка росла озорной, непоседливой, крайне сложно было заставить ее сконцентрировать внимание на выполнении конкретного задания – так было во всем: рисовании, чтении. Ей нравилось только играть и развлекаться. Инна Михайловна чувствовала, что основа ее характера уже ясно видна, но надеялась на свой родительский авторитет.

- У меня все играют – даже последние хулиганы. Колышники. Увидят меня – трясутся от страха, надо уметь заставить себя уважать. Я себя так поставила, что не посмеют ко мне на урок прийти и не выучить что-то…  Если что, запру в классе соседнем, и будут полдня там сидеть и играть, пока мне не понравится то, что услышу, - внушала эта импозантная дама родителям своих будущих учеников, и те благоговели перед таким педагогическим даром.

Все так и было – самые отстающие ученики общеобразовательной школы, начав заниматься музыкой в классе Инны Михайловны Соболевой, очень быстро подпадали под ее влияние, которое было в чем-то сродни гипнотическому, и малейший свой промах в учебе воспринимали как самое тяжкое преступление. Были такие, и в немалом количестве, кому это шло на пользу, и их родители буквально молились на педагога.

- Они по-хорошему не понимают, с ними надо построже… вот так, как вы. У Марьи Петровны совсем распустились, она была добрая… мямля такая… а с нашими так нельзя.

-  Конечно, нельзя! Где это видано – с учениками сюсюкать? У меня не забалуешь… пускай только попробуют. Я и позвонить не поленюсь – каждый день проверяю: они занимаются или нет. Как мой голос по телефону услышат, тут же кидаются к инструменту.

Если и находились противники ее методов, которые высказывали желание сменить педагога или даже вообще бросить музыку, то в глазах Инны Михайловны они были отмечены клеймом предательства на всю жизнь. В педагогической среде вообще крайне болезненно воспринимается желание родителей или самого ученика перейти в класс другого учителя – это личное оскорбление, обида невероятных размеров. С такими вещами даже начинающие музыканты обычно не шутят, иначе можно нажить себе очень серьезных врагов. Мало кто относится к этому снисходительно и терпимо, допуская, что ученик вправе иметь свое мнение.

Но объективно – практически по всем параметрам Инна Михайловна как специалист была на голову выше коллег в своей школе. Она славилась не только как лучший учитель в одном конкретном учебном заведении, а в рамках целого города. Если родители хотели, чтобы ребенок занимался не только «для себя», а выбрал фортепиано как будущую специальность, вердикт всех знакомых гласил одно: только к Инне Михайловне.

Сама она окончила музыкальное училище, но дальше учиться не пошла, хотя и считалась очень способной. Обстоятельства сложились так, что не вышло – замужество, рождение дочери… все было некогда… и в результате осталось досадное ощущение упущенных возможностей, так и несостоявшейся карьеры большого исполнителя. Слушая исполнение знаменитых пианистов, Инна Михайловна критиковала каждый их жест.

- Вот я бы… если бы я не пошла работать в школу… а ведь могла бы на конкурсе Чайковского выступать, в Малом зале играть, - она тяжело вздыхала: никакие успехи учеников и местная слава не компенсировали ощущение несбывшейся главной в жизни Мечты. Инна Михайловна была нервной и раздражительной, казалось, что она вообще не пребывает в состоянии покоя, а умиротворение ей просто неведомо.

В свое время она не проявила должного усердия, не достигла желанной цели, и теперь с утроенной энергией бросилась в преподавание, требуя от учеников столько отдачи, сколько, возможно, не снилось когда-то ее собственным преподавателям.

«Если я не смогла, Лилька сможет, - мечтала она втайне от всех, будучи крайне мнительной и суеверной, и боясь проговориться о своих планах и «сглазить» будущую великую карьеру дочери-пианистки. – Руки она от меня унаследовала, буду с ней заниматься с трех лет: потихоньку, понемножку… и она у меня горы свернет… Потом все так и ахнут».

У Инны Михайловны появилась новая цель – и она шла к ней: методично, упорно, уверенно. Лиля была не похожа на мать по характеру, эти трудности ее наставница предвидела, но рассчитывала на то, что сумеет ее как следует выдрессировать. Превратить в маленького послушного солдатика, беспрекословно выполняющего ее распоряжения.

К семи годам девочка уже играла пьесы для третьего класса – все восхищались: чудо-ребенок! «Какое там чудо, - кокетливо отмахивалась очень довольная произведенным эффектом Инна Михайловна, - Моцарт – вот это действительно чудо… В ЦМШ и не так в ее возрасте выступают». Она хмурилась, глядя на дочь, и несколько театрально в присутствии посторонних отчитывала ее:

- Соболева, ты занималась сегодня? Что отвернулась? Смотри на меня. Ах, нет? Ну, понятно. Вот ключ – иди в двадцать девятый класс, открывай ноты, учи наизусть до середины. Потом я приду и проверю.

Запуганная Лиля покорно шла заниматься. С ранних лет в душе ее назревал и постепенно разрастался конфликт между тем, что хотела делать она, и требованиями матери. Инна Михайловна до поры до времени не говорила ни дочке, ни коллегам по работе, ни знакомым о своих планах. Хитрила – делала вид, что Лиля занимается только для общего развития, а профессию она сама себе выберет.

- Я хочу быть врачом, - заявляла девочка с важным видом, и окружающие умилялись: какой серьезный ребенок, и с чувством ответственности! Все-таки умеет Инна Михайловна воспитывать подрастающее поколение, каких результатов она достигает.

Очень сложно сказать, чего вообще можно было добиться от Лили, если на нее не давить. Руки – это еще далеко не все, и ее мать это понимала. Слух у девочки очень средненький, умственные способности – тоже. К великому сожалению Инны Михайловны, похоже было на то, что Лиля – совсем не талант. И к тому же она по природе своей взбалмошная непоседа. Так что даже на усердие рассчитывать не приходилось. «А что остается? Только стращать, иначе что из нее выйдет? В ПТУ отправится поступать?» - в глубине души Инна Михайловна была очень подавлена и, продолжая упорно скрывать свои истинные намерения от окружающих, заниматься с дочерью, приучая себя к тому, что надо радоваться хотя бы природному аппарату – ведь руки ее будто созданы для пианино.

- Училище закончит, станет педагогом, как вы, это уже хорошо, - убеждали ее окружающие, и Инна Михайловна, втайне надеясь на большее, вежливо улыбалась.

Лиля в 11 лет играла программу студентов училища, в школе все были восхищены. Девочка и сама уже начинала понимать, что слава чудо-ребенка ее украшает, возможно, ее мать во многом права, и это единственный путь для нее (способностей к чему-либо иному у нее не было вовсе). Но хотелось ей развлекаться, как и ровесникам, она тяготела к шумным компаниям, дискотекам. Втайне от матери начала краситься, в 13 лет пробовать сигареты, спиртное. Инна Михайловна чувствовала назревающий бунт, который мог обернуться семейной драмой вплоть до полного разрыва отношений. Дочь становилась все более дерзкой и вызывающей, от ее детского послушания уже мало что осталось, она мечтала вырваться на волю и делать лишь то, что хочет.

Репетитор в училище, прослушав Лилю, в восторг не пришел.

- Программа усложнена – она технически еще как-то ее вытягивает, хотя и с трудом, нет свободы в ее исполнении… чувствуется, что она пыхтит изо всех сил… а это нехорошо. Нужно ощущение легкости, того, что исполнителю удобно играть тот или иной пассаж… у нее все натужно, она трудится как стахановец. Лучше взять этюды полегче, но с блеском сыграть их, чем завышать планку… и не тянуть. Тогда пианист производит жалкое впечатление. Нужна сила удара, четкость…

- Но с этим у Лили всегда было все в порядке, - встревожилась Инна Михайловна.

- Она выросла – вы же заметили? Фигура меняется, пропорции… у нее теперь длинные руки, играть ей не так удобно, как раньше…

И на природный аппарат пианиста влияют возрастные изменения – для Инны Михайловны это явилось новым ударом. Уже и руки неидеальны. Но отступать она была не намерена – да и какие у них с Лилей альтернативы? В общеобразовательной школе она училась на тройки, и только благодаря титаническим усилиям матери, выделялась хотя бы в одной области.

- Да, и еще… она должна музыку понимать… а у меня такое впечатление, что и по развитию девочка до своих пьес не дотягивает. Это вы ее научили такие гримасы делать?

Инна Михайловна покраснела.

- Ну… не совсем так… видите ли… мы концерты смотрели, и там некоторые пианисты… у них же все отражается на лице… вот Лиля и…

- Как обезьянка скопировала? А зачем? Лучше бы это на ее звуке отражалось, а на лице… она не во ВГИК поступает.

Тем не менее, не комментируя больше вкус матери и дочери, он взялся заниматься с Лилей, и в течение года подготовил девочку к поступлению. В советские времена конкурс на фортепианных отделениях музыкальных училищ был очень большой, сам факт зачисления – нешуточным достижением.

- Видишь, как бывает… в балете ведь тоже – балерины меняются с возрастом, и те, у кого в детстве все легко получалось, потом вдруг полнеют или становятся очень высокими… вот и у тебя сейчас такой период. Но ты адаптируешься, - утешала дочь и во многом саму себя Инна Михайловна. Она была довольна – Лилечка поступила. Это уже грандиозно, учитывая ее настоящий природный потенциал. 

А дочь ликовала – ее зачислили, она попала в класс мягкой и совершенно нетребовательной дамы, теперь мать уже при всем желании не могла так жестко ее контролировать. Лиля разболталась. Прогулы, несданные зачеты, плохие оценки – все это стоило слез и истрепанных нервов Инне Михайловне. Она стала приходить в училище каждый день, чтобы проверять, на занятиях дочь или нет, а Лиля от нее пряталась в раздевалке, вместе с развязными подружками посмеиваясь над причудами матери. Она училась очень посредственно. В школе – чудо-ребенок, в училище – чуть ли не троечница. Но девушку интересовала теперь только бурная личная жизнь. У Инны Михайловны опускались руки – в буквальном смысле: пальцы тряслись, нервно сжимались в кулаки. Она стала глотать успокоительное. Надеялась лишь на одно – это у дочери возрастное, и скоро пройдет.

Когда пришла пора поступать в высшее учебное заведение, стало очевидным, что ни о какой консерватории не может быть и речи. Лиля с трудом получила диплом училища. «Ну, что ж, это уже лучше, чем, если бы ПТУ какое-нибудь… а так, она все-таки стала как я», - продолжала себя утешать Инна Михайловна. Она была рада, что все эти годы не рассказывала никому о тайной надежде на славу дочери-пианистки, как сейчас бы над ней посмеялись…

- Но высшее образование получать надо – просто чтобы бумажка была, сейчас таких вузов много, - говорили Лиле подружки в училище. И она с готовностью, «за компанию», как говорится, поступила в один из таких институтов на заочное отделение. И тут уже стала «отрываться» по полной программе – жить у подружек, то у одной, то у другой, о доме и Инне Михайловне она теперь вспоминала только по праздникам или тогда, когда ей нужны были деньги.

- Еще бы год позанималась, поднапряглась, и могла бы все-таки не в такой вуз поступить… а теперь… что говорить, - обреченно вздыхала учительница, которая, казалось, резко постарела лет на пятнадцать, не ощущалось в ней уже никакого желания что-то доказывать, она напоминала сдувшийся шарик. Жила по инерции – дом, работа, редкие звонки дочери, их нейтральные разговоры. Она уже и сама стала избегать тревожащих ее тем, старалась сгладить острые углы, боясь, что Лиля может и вовсе не позвонить, вообще о ней больше не вспомнить. С возрастом Инна Михайловна становилась все более уязвимой, практически больше не хорохорилась.

Ученики ее тоже не радовали – теперь к занятиям не относились так трепетно, как когда-то, все меньше и меньше людей хотели отдать своих детей учиться музыке. Ее профессия перестала быть такой уважаемой и престижной, как раньше, детей приходилось буквально уговаривать поступать в музыкальное училище, а сами экзамены были уже не проблемой – когда недобор, рады практически каждому.

Но педагогическая искорка в Инне Михайловне до конца не погасла, она еще тлела: мечта вырастить настоящего исполнителя окончательно не развеялась в прах, она не желала вот так исчезать, несмотря ни на время, ни на обстоятельства. Лиля свой вузовский диплом получила, устроилась на работу в музыкальную школу. Жила она теперь в том же городе, но отдельно, и хотя общалась с матерью не так часто, как это было когда-то, но все же казалось, что девушка остепенилась, обрела внутреннее равновесие, успокоилась. У нее были все шансы стать неплохим педагогом. А через два года Инна Михайловна стала бабушкой.

- А ручки-то… как у тебя, - Лиля разжала кулачок новорожденной девочки и продемонстрировала своей матери пальчики ее внучки.

- Ну, не скажи… хотя… Ну, что в таком возрасте можно сказать? – Инна Михайловна придирчиво изучала руки младенца. Внучка уставилась на свою некогда грозную бабушку и вдруг чихнула.

- Может, ей это понравится? – Лиля расхохоталась. Инна Михайловна затаила дыхание… внутренний голос шепнул ей, что все может быть.