Моё босоногое детство

    Родилась я в красивой деревне Хмелевая, которая стояла на высокой горе, а внизу протекала маленькая речушка Хмелевка. Дом наш стоял на самом краю, а под окном уже колосилась рожь, метрах в двухстах начинался глухой хвойный лес. До другого конца деревни было километра три. Она утопала в зелени, так как возле каждого дома росли деревья или кустарники, а вот чтобы цветов много было, не помню. Улица была широкая, слева проходила дорога, местами вся в рытвинах и канавах, а справа росла мягкая зеленая трава, ведь скот по улице не бродил, только утром и вечером по дороге прогоняли большое стадо коров, ведь тогда их держали в каждом дворе. Мы стояли около своих домов и ждали свою скотину, только иногда сразу не удавалось поймать овец, так приходилось гоняться за ними. А когда мимо проходил племенной бык, да еще от злости копытами землю рыл, мы разбегались кто куда. Глухих заборов не было возле домов, крылечки выходили сразу на улицу. А только за домами начинались огороды больших размеров, да под горой, ближе к речке, ютились летние баньки, которые топились по- черному, то есть, трубы не было, а весь дым выходил  через двери, поэтому иногда из бани мы выходили вымазаны в саже, ведь все стены были черными. А зимние бани строились возле дворов.

    С самого рождения и лет до семи мы, в основном, находились под присмотром дедушки, ведь он пришел с финской войны инвалидом и всегда  был дома, а бабушка постоянно была занята то на работе в совхозе, то по хозяйству дома. Доставалось же ей бедной! Она и косит сама, стога мечет, да и домой надо привезти сено. Я даже помню, как она везла сено на лошади, а сама сидела на самом верху повозки и упала оттуда, сломав ключицу. Наработавшись до упада днем, вечерами садилась за ткацкий станок и ткала холсты, дорожки.. Я сама сколько раз пробовала челноком проводить туда сюда нитки, крепить их, но так ровно и красиво все равно не  получалось. А ведь нитки еще приготовить нужно было. Сначала нужно было вырастить лён - выйдешь в поле, а оно все голубое-голубое. Красота! Осенью драть лён приходилось голыми руками, а он такой колючий. Нам, ученикам начальной школы несколько раз пришлось испытать это «удовольствие». Потом  они колотили, мяли стебли, чтоб выбить семена, ведь из него делали льняное масло. А вот как его изготовляли - не запомнила. Затем  надо было чесать, прясть куделю, красить ее, и только потом садились зимой ткать холсты. Отбеливали их на речке уже летом, затем шили одежду. Вот ведь какая тяжелая и трудоемкая работа была у наших предков, моих бабушек.

    Дедушка хоть и был инвалидом, всегда  занимался плотницкой работой. Какие он делал набирки из бересты, плел лапти, изготовлял грабли, вилы и другую деревенскую утварь. Его изделиями мы пользовались еще десятилетия после его смерти. А про лапти я даже помню случай, как мы: мама, тютя Нюра и я пошли в лес по ягоды и все надели лапти. Онучи мне помогали закрутить, зато потом как легко было ходить по лесу! Правда, мне было немного стыдно надевать лапти, ведь даже в то время молодежь и дети уже не носили их.

    Дедушку своего я буду помнить и чтить всю оставшуюся жизнь. Хочется, что б мои дети и внуки, правнуки знали, что в их родове  был такой замечательный мастер и добрейшей души человек, которого уважали все сельчане и приходили к нему за советом.
    Как нам было тепло и уютно зимними вечерами прижиматься к нему на широкой русской печке, которая занимала четверть избы, а потом, с печи на полати по брусу дорога, перебираться на полати, где обычно спали.
    В банные дни было традицией ставить на стол большой самовар и чаевничать. Но для этого надо было в самовар наложить деревянных чурочек, разжечь их, сапогом раздуть меха, вскипятить самовар, а это не такое легкое дело.  За стол садились все  вместе, дедушка щипчиками  раскалывал большой кусок сахара, раздавал всем по кусочку, а сам пососет, пососет, да оставлял на следующий раз свой кусочек.

    В школу я пошла почти в 7 лет, хотя уже в 6 лет хорошо читала, но видно класс был большой, т.к. учительница меня не взяла, за что я на нее всегда обижалась. Школа располагалась в бывшем кулацком доме на втором этаже, а на первом этаже работал магазин. Недалеко от школы - клуб, он находился в бывшей церкви. Снаружи здание было красного цвета, красивой архитектуры, а внутри все переделано: на месте алтаря располагалась сцена, а внизу зрительный зал, который часто был полон. После кино раздвигали скамейки, стулья и устраивали танцы.  Там часто показывали кино, стоимость детского билета была 5 копеек. Но сколько нам стоило труда пойти туда! Просились сначала у мамы, а она отправляла к отчиму. Смотря в каком он был настроении, а то и заставлял дома сидеть. Из детских воспоминаний особенно в память врезалось кино Хиросима, до сих пор ощущаю тот ужас.

    Мне было 8 лет, когда появился Иванко, и на мне лежала ответственность водиться с ним. А на улице было так весело! Вся ребятня собиралась на горке, играли в разные игры: борьба за знамя; гори, гори ясно; охотники и утки; лапта; городки; прятки; колдуй баба, колдуй дед; догонялки и многие другие.  Так я нашлепаю Иванка по попе, он наплачется и уснет, а я тем временем играть убегала. Ну и мне, конечно, попадало. Хотя все равно мы его  любили. Об этом говорит такой, например факт.

     Отчим часто бывал пьяным, и в это время бушевал и все крушил. Когда Ивану было месяцев 9, так и в этот раз он из дома прямо с крылечка, - а оно было высокое - выкинул все горшки и кадки со цветами, и всю-всю мебель, а потом взял Иванка и пошел к речке топиться. Мы с соседским другом поползли за ним следом, чтобы выручить брата. Отец дошел до летней бани и там уснул, а мы тихонько выкрали у него Иванка.

    В соседях у нас жила семья, еще более нищая, чем наша, т.к  в семье было  детей человек восемь или девять. Иван был моим ровесником, а Леша - Алиным. Мы дружили, играли вместе, часто дрались и мирились. Наши родители никогда в это не вмешивались. Я помню, как Сусанины качали мед, и тут то уже все мы вместе сидели у медогонки и ждали , когда нас накормят до отвала. И часто мы с Алей сидели у них за столом и уплетали картошку в шинелях. Дома картошка не была такой вкусной.
 
    Каждое лето , начиная с четвертого класса , отчим  нас с Алей брал с собой на елочки. Мы или на питомнике пололи эти елочки, или ездили в лес сажали их, пололи. Жара, комары и овод донимали, но нас, человек двадцать-тридцать детей разных возрастов, сажали на грузовую машину - лавочки от борта и до борта, а борта невысокие - и везли по бездорожью километров за двадцать и больше в лес. С собой брали на обед бутылку молока и кусочек хлеба, позднее может огурец поспеет, вот и все. Свои отработанные дни записывали на кого-то из родни, потому что каждой семье было задание по десять дней отработать на посадке елочек, иначе не получат сенокосы. За отработанный день мы получали зарплату, аж по двадцать копеек. Даже в то время это была мизерная зарплата.

    Леса вокруг были вырублены заключенными и вывезены из поселка, вот на этих местах мы и занимались посадками. Эти елочки, а прошло более шестидесяти лет, еще не готовы к вырубке. Так в настоящее время вырезают березу и осину.
    В пятый и шестой класс я ходила пешком на Лапшангу. Нас было человек тринадцать учеников из Хмелевой, так что было весело. Весной разливались речки, так что мы неделями сидели дома, осенью в хорошую погоду иногда прогуливали занятия, купаясь в зародах соломы, жаря сало на кострах у речки, строили шалаш и культурно отдыхали, пока нас не застукали. Зимой в непогоду или морозы тоже отсиживались по домам, изредка, правда, возили нас в школу на лошадях.

    На память приходит такой случай. Осень. Я училась в шестом классе, тогда еще каждую неделю с нами проводили политинформацию, поэтому, мы уже тогда что-то понимали и знали, что происходит в стране и мире. И вот в один из вечеров, когда вся семья рубила капусту, стоя у корыта длиной метра два, мы с отчимом заспорили о политике. Ему что-то не понравилось, он схватил мое пальто осеннее, которое недавно купили, и на пороге хотел его изрубить. Маме удалось выхватить у него топор, а я убежала из дома и целый месяц жила у дедушки с бабушкой. Отчиму неудобно было от людей, поэтому он стал ко мне подлизываться, купил даже ручные часики. А пальто действительно было красивое, темно-малинового цвета, моего любимого. Не то что зимнее пальтишко голубого цвета, купленное в комиссионке, которое стыдно было надевать. Голубой цвет поэтому всю жизнь мой нелюбимый.

    Можно сказать, что мы дети Унжлага. Нашу деревню и поселок Лапшангу окружали в сороковых-шестидесятых годах зоны заключенных. Здесь отбывали срок , в основном, политзаключенные, встречались и уголовники. Мы бывало жили на девятнадцатом, на второй, а на четырнадцатом и двадцать четвёртом я была позднее.. В нашем поселке  находилась большая по численности зона заключенных. Они еще строили дороги из дерева (их называли лежневки), мосты и другое. В поселке тогда был исключительный порядок и чистота. Несколько заключенных бывали бесконвойные, их можно было нанять по дешевке на любые тяжелые работы. Мы почему-то не боялись их.  Позднее на месте этой зоны открыли дом инвалидов(дураков по нашему). Мама еще работала санитаркой в этом инвалидном доме.

    Уже когда я пошла в 7 класс, мы переехали  на Лапшангу, ныне поселок Северный. Чтобы  как то выжить и собраться в школу, мы летом успевали ходить в лес по чернику и бруснику, которую мама отвозила в Горький, там продавала и на эти деньги готовила нас в школу. Я несколько раз маму сопровождала и знаю, как нам было тяжело тащить эти корзины с ягодами, да еще в Сухобезводном на пересадке надо было перебираться через линии,(а их было больше 30) на другую сторону, а стоять и продавать ягоды стаканами было некогда. Нас еще перед воротами рынка встречали покупатели, забирали у нас по дешевке оптом, а потом продавали по стаканчику, тоже так зарабатывали копеечку. А мы в это время до электрички успевали посетить магазины. А ведь собрать ягоды, а главное, несколько километров вынести их из леса-это нелегкий труд. Но это удовольствие мы могли позволить себе только в непогоду и в короткие перерывы во время сенокоса.
 
    Начиная с 7го класса  меня стали брать на сенокос. Эта адская работа снится и по сей день. Накосить сено, а бывало и по кочкам, и в четырнадцати километров от дома, потом сырое вынести из кустов на поляну - а это под копну засовывали жерди метра по три, тот, кто посильнее, а это , в основном, была мама, брался за так называемые носилки впереди, второй сзади и несли на сухое место сушить. Даже когда я шла позади, глаза вылезали из орбит от тяжести, приходилось кричать - бросаем. А однажды мне самой пришлось встать вперед, когда заболела мама. Недаром все сестры и братья нажили себе грыжи в позвоночнике и вытянули руки еще в детстве. Потом эту траву надо было высушить, несколько раз переворачивая, подтащить к стожару, а это делала мама так. Вырубала березу, притащили ее, конечно вручную, к месту будущего стога, воткнули в землю, что стоили немалого труда, вокруг обложили ветками срубленными- вот и стожар готов, теперь складывать сено в стог можно. Вот где погода то нужна! Не дай Бог тучка появилась - бегали сломя голову, ведь столько трудов жалко было, да и сено испортить тоже жалко. Ну, а стог метать - еще один ад. Тяжесть неимоверная поднять на вилах сено, мне тоже посчастливилось это испытать, когда у мамы отнялся весь бок и она не могла шевельнуться. А так вся тяжелая работа доставалась ей.

    Обидно было, когда наработавшись до упада, шли домой, а там слышалась пьяная песня «шумел камыш»- это означало, что надо прятать все ножи и топоры, даже вилки, а самим убегать и прятаться, иначе несдобровать. Правда, трезвый отец был намного добрее, хотя в памяти врезался такой случай: двадцать девятого октября, как раз на мой четырнадцатый год рождения мне вручили комсомольский билет. На линейке выстроились вся школа(а это человек восемьсот), ведь праздновали День рождения комсомола. Я счастливая прибежала домой, поделилась радостью. Но что тут началось! Отец устроил такой скандал, что я не спросили у него разрешения вступать в комсомол. Досталось нам всем троим, и мы сидели, обнявшись и плакали, а маме говорили, ну зачем ты вышла за него замуж, лучше бы мы жили втроем.

    Мама нам доходчиво объяснила, что и замуж за отчима вышла из-за нас с Алей, чтоб можно было вырваться из колхоза, и мы смогли устроить свою жизнь как хотели. Ведь даже паспорт не выдавали, чтоб люди из колхоза не разбегались, а отец в то время работал лесником, поэтому была возможность уехать.
    Когда мы переехали на поселок, можно сказать, что беззаботное детство для нас кончилось, а это было в 13 лет. Работать приходилось наравне со взрослыми. Но босоногое время не кончилось, так как возле дома у нас был такой песок, по щиколотки, что все лето бегали только босиком. К вечеру приходилось из дома выметать груды песка, ведь некоторым из нас приходилось спать на полу, так как спальных мест хватало не всем. Правда и летом иногда приходилось надевать резиновые сапоги по колено, когда работали не сенокосе или шли в лес, ведь кругом было много змей. А как трудно было привыкать к обуви, когда начинался учебный год! В кровь стирали ноги, пока до школы дойдешь, а это км. два или больше, не помню.

    Ура окончила восемь классов!

    «Учиться, учиться и учиться» - так завещал великий Ленин.

    Эти слова так врезались в память, ведь мы не раз их повторяли, да и на плакатах часто можно было увидеть.
    Окончив 8классов, мы с Шурой Смирновой поехали в Лукоянов поступать учиться. Настрой был серьезный. Если не поступаем, то, не заезжая домой, прямиком едем в Иваново работать на фабрику. А было то нам всего по пятнадцать лет, но дома и у меня, и у Шуры большая семья, отчим, так что назад пути нет.

    Вот проходим в Лукоянове мимо медучилища, и собрались туда сдавать документы. На наше счастье двери медучилища в это время оказались закрытыми, и мы пошли до педучилища. Так судьба распорядилась нами, о чем мы ни минуты не пожалели.
    Успешно сдали вступительные экзамены и поехали домой собираться на учебу. Материальные трудности были большие, но мама смогла купить мне платье за восемнадцать рублей, в котором я проходила два курса, а на третьем курсе купили вигоневую кофточку за двадцать рублей, вот и все наряды на четыре года. А еще новое зимнее пальто за девяносто рублей мама купила крадучись от отца, и представили, что его подарил мне дядя Саша, который как раз приезжал в гости. И как маме удавалось экономить, когда отец приносил получку в шестьдесят девять рублей!! А сама она не могла в то время работать, так дети малые были.

    Четыре года учебы пролетели незаметно. Жить устроились на квартиру, наслушавшись рассказов про общежитие. Глупые были, так как за квартиру платили семь рублей в месяц, а за общежитие надо было семьдесят копеек. Два с половиной года при наших то доходах: стипендия четырнадцать рублей и десять рублей мама высылала, получив их как многодетная мать. А надо и ботинки купить, хоть рублей за шесть (кстати, у заключенных красивее обувь была), трико, чулки, канцтовары. И что оставалось на питание? Питались впроголодь - утром чай, в обед чаек, а вечером чаище. В воскресенье иногда позволяли праздничный обед в столовой за тридцать пять копеек: полсупа, гарнир пустой и чай с хлебом. Дома не было ни возможности готовить, ни продуктов. Сами дед с бабушкой тоже мало готовили на керосинке, этот вонючий запах от керосина меня преследовал несколько лет. Да дед был жадноватый, и часто трубу в печке закрывал раньше времени, поэтому наступало отравление, и мы катались по полу и…

    На третьем курсе перешли в общежитие, да и стипендия повысилась до двадцати рублей – жить стало полегче.
    Из дома продуктов привезти, хоть бы картошки, да сала - не было возможности, так как ездили домой очень редко, всего три раза в год.
    Чтобы добраться до дома, надо было сделать две пересадки – В Горьком (так раньше назывался Нижний Новгород) и в Сухобезводном. А в Сухобезводном по прибытии электрички нужно было быстрее перебраться через железнодорожные пути, а их было более тридцати, т.к. на другой стороне стояла теплушка, которая довозила нас до Лапшанги. Авиадуг был далековато, поэтому мы перебирались почти всегда через пути. Редко попадались тамбуры, да и трудно было с чемоданами на них залезать, так мы ныряли под составы. Бывало только соберешься нырнуть под него, а он тронулся, или наоборот – только вылезешь из-под него, а он тоже тронулся. Вот как Бог нас любил и не допустил несчастья.

    Но так бедно жили большинство из нас, поэтому мы на этом не зацикливались, а жили полной жизнью.
    Однажды в комнате полгода нас жило 11 человек с разных курсов, но, видимо, с одинаковым материальным состоянием. За два дня до стипендии ни у кого не оставалось денег на проживание. А кушать-то хочется. Собрали по копейкам - у кого пятнадцать, у кого двадцать копеек нашлось. Купили хлеба, на базаре зеленого лука, а подсолнечное масло нашлось у одной студентки. Навели тюрю в большом тазике, сели вокруг все одиннадцать студентов и со смехом (слез не было и в помине) наелись. Таким образом дотянули до стипендии.

    Затем в комнате нас стало семь человек. Жили очень дружно. Некоторые студентки каждую субботу ездили домой, поэтому хоть картошкой, да могли нас накормить, помочь в трудную минуту. Даже на танцы, бывало, собирали всей комнатой, делились и одеждой.
 
    Училась я в то время в Лукояновском педучилище Горьковской области. Директором был Александр Александрович Куманев, участник и инвалид Великой Отечественной войны. Вместо горла у него была вставлена трубка, и чтобы говорить, ему надо было пальцем зажимать отверстие в горле. Но что это был за Человек!! Разбирался и в науке, и в искусстве… Это был мой идеал. Мы часами слушали его на поэтических вечерах, с открытыми ртами стояли с ним рядом около картин, так как он понимал их смысл и передавал нам, на музыкальных вечерах с упоением рассказывал о великих музыкантах.

    Александр Александрович создавал условия не только для обучения, но и развития творческих способностей студентов. Наше педучилище славилось на весь Советский Союз, преподаватели были востребованы во всех уголках нашей необъятной страны. Не зря в то время, когда я училась, педучилище  и Александр Александрович   были награждены Орденом Трудового Красного Знамени.
    Я заканчивала педучилище с отличием, поэтому уже без экзаменов могла быть зачислена в Арзамасский институт.
    Но перед распределением вызывает меня к себе Александр Александрович и поручает набрать сорок студентов для работы в Красноярском крае. Патриотические качества у нас были развиты на высоком уровне.  Да в то время я еще была секретарем комсомольской организации. А как можно было агитировать и не быть впереди. Поэтому и была назначена за старшую во главе группы из тридцати трёх человек (семь юношей за лето забрали в армию).
    Так мы прибыли в Красноярск.
    Несколько дней, пока шло распределение по краю, мы жили в Доме учителя. Ситуация с кадрами в то время в крае была напряженная. Это ведь 1967 год.
    Нас уговаривали пойти работать предметниками, мы не очень к этому стремились, но нас стращали, что попадем в малокомплектную школу, где придется работать и за директора и за учителя.
   Мы с подружкой, Надеждой Крюковой, согласились работать учителями русского языка и литературы, да договорились ехать в одно место.
   Пожилой инспектор из Ирбея  рассказывал, как у них в районе трудно с учителями, как им нужны такие молодые энергичные кадры. Если мы так нужны – мы готовы!
   И нет, чтобы посмотреть на карту, где находится этот Ирбейский район, задуматься, почему там не хватает учителей?
   Поехала в этот район нас шесть человек. Юноши выбрали предметы физкультуру, труды, ИЗО. В районе мы заявили, что хотим поехать в одну школы с подружкой. И опять не подумали, в какой школе сразу нужны два русака?
    Нам предложили Успенку и Степановку. Первая прозвучала Успенка, туда мы и дали согласие (а Степановка в то время было большое село, богатое).
    От районного центра Успенка находилась в шестидесяти километрах, но дороги туда не было. Только самолетом можно долететь. Кругом глухая тайга.
    На аэродроме нас встретили на телеге, довезли до деревни. Предложили жить в отдельном  доме, но там надо было самим  хлеб печь – и мы испугались. Жили на квартире, где у нас была замечательная, заботливая бабушка.
   Три года пролетели. Мы не пожалели, что попали в такую глухомань, так как сами устроили интересную и  содержательную жизнь в дружном коллективе.

    Учиться в институт я поступила уже в 1973 году, когда первому сыну исполнилось три года.  Но учеба в институте не оставила большого следа и воспоминаний в моей жизни. Мы жили тогда в Зыково, поэтому во время сессий я каждый вечер ездила домой, а дома все дела оставались на моей шее, поэтому к экзаменам готовиться оставалась только ночь. Вспоминается случай, когда соседка по столу, молодая девушка, с которой мы подружились (а она, к стати , экзамены сдавала по блату, хотя это не афишировала) попросилась ко мне в гости, чтоб вместе готовиться к очередному экзамену. Но мне надо было приготовить еду, постирать ребенку и т.д. и т.п., и только вечером села за учебники, а наутро сдала экзамен на «5». Нина все удивлялась. Учеба в институте давалась мне легко. Да столько лишнего надо было учить! Ну, зачем биологу высшую математику, которую никто из нас не понимал. Даже высшая ботаника никогда в жизни не пригодилась, может только тому, кто в науку ушел?

    А такие предметы как методика преподавания давались мимоходом и мало часов. Я все удивлялась, как учитель может работать в школе, получив  такие знания. После педучилища мы обладали знаниями по методике преподавания по всем предметам, умели писать все планы,  программы, а в институте этому не учили почти.
    На третьем курсе родился второй сын, но я все равно от своих однокурсников не отстала, окончила институт, но, конечно, не с красным дипломом.

    Вспомнила один эпизод: где-то человек сто пятьдесят сидели на лекции по психологии. Аудитория была с уклоном, а я сидела у самой двери сбоку. Около ноги поставила пустую стеклянную бутылку из-под воды. Преподаватель читал лекцию и говорит "Представьте себе, что раздвинулись стены.." видимо пример какой-то хотел привести, а у меня в это самое время так дернул нерв больного зуба, что я, вскочив, ринулась к дверям, задела пустую бутылку, которая с грохотом покатилась вниз, да грохот закрытой двери вызвал грохот смеха в аудитории. Так я сорвала занятия и долго стеснялась ходить на общие лекции.
 
    Учиться не переставала, особенно когда работала директором средней школы. Да и благодаря нашей продвинутой заведующей РОНО, мы ездили по всей России, перенимали опыт, узнавали что-то новое интересное, которое преобразовав, можно было применить в своей школе. Да и друг от друга многому учились, так все семинары директоров проходили по школам, мы на практике видели и перенимали опыт коллег. Так и приходилось всю трудовую жизнь учиться, учиться и учиться, чтобы не отставать от современного мира.