Бабушкины истории

        Зимой смеркается рано. На часах ещё нет и восемнадцати, а на дворе уже темно. Дуняша с интересом наблюдает, как бабушка Клава хлопочет у плиты. Дедушка Фёдор, пыхтя и отряхивая от снега фуфайку, вваливается в сени:
- Ну и метёт сегодня, мать.
- Скотину управил, Федя? Курям дал?
- Дал. Вон угля ещё три ведра надолбил и дрова принёс. Заметёт к утру, и в сарайку не попадёшь. Мухтар вон нос прячет, мороз ночью крепкий будет.
       Потом вся семья собралась за ужином, каждый рассказывал, как прошёл день, обменивались впечатлениями, шутили. На большом дубовом столе появился пышущий теплом самовар, на крышке которого стоял фарфоровый заварник, наполненный засушенными травами и ягодами. Бабушка подливала в чашки крепкий травяной чай, и по комнатам разносился изумительно-приятный аромат.
       После ужина все начинали заниматься своими делами: брат Володя с отцом что-то мастерили, строгали и винтили; дедушка подшивал новые подошвы к валенкам; мама вышивала, бабушка хлопотала по дому, а маленькая Дуняша очень любила рисовать и «мурлыкать» себе под нос незамысловатые песенки. Девочке нравились такие неспешные зимние вечера, особенно, когда бабушка бралась за веретено. На вид это обычный деревянный предмет в форме вытянутой капли с крючком на конце, но в руках Дуниной бабушки он превращался в волшебный. Дуняша во все глаза, как заворожённая, с любопытством наблюдала, как искусно она пряла.
      Девочка знала, какое это трудоёмкое занятие – изготовление пряжи. Она видела, как бабушка, принеся домой овечью шерсть, теребила её, освобождая от мусора, репейников и сена, потом прочёсывала железной чесалкой, чтобы шерсть стала почти воздушной, затем отделяла небольшую порцию и привязывала к прялке. После этого начиналось настоящее чудо: внизу пучка бабушка пальцами свивала из шерсти жгутик и потихоньку, осторожно потягивая его вниз, продолжала скручивать. Образовавшуюся тонкая нить она прикрепляла к веретену и делала те же действия – потягивала шерсть и скручивала её в нить, только уже с помощью веретена.
   Веретено кружилось, нить накручивалась на него и превращала из тонкой палочки в толстую «бабу». Сматывать нитку в клубок бабушка часто поручала Дуняше, чем девочка очень гордилась, чувствуя себя большой и нужной.
      Кто-то за этим занятием напевает песни, а Дунина бабушка рассказывала разные истории, а Дуняша, в свою очередь, очень любила их слушать.

                Хозяйка леса
- Давно это было, ещё до революции. Я маленькая была, ну, чуть- чуть постарше тебя. Пошла я как-то с подружками в лес по ягоды. Это сейчас смородина да малина в огородах растёт, а в моё детство по грибы да по ягоды в лес ходили. Много в сибирских лесах ягоды было, ой, как много!
- Не страшно одним в лес?
- Старшие-то все работали от темна до темна. Дома оставались только дети да старухи. Ну вот, идём мы, идём, перекликаемся, аукаем, собираем малинку. Места-то знакомые. Вдруг вижу я куст большой да высокий. А ягодка-то на нём рясная да крупная. А пахнет-то как! Аромат по всей округе растекается! Подошла, собираю себе в лукошко, с девочками кликаюсь. Вдруг слышу сопение за кустом, возня какая-то. Глядь! Батюшки! Медвежонок маленький! Тянется, тянется за ягодкой-то, а достать не может. Ту, что пониже-то росла, он уже съел.
- Бедненький! – говорю, - сейчас я наклоню ветку, и достанешь ты! Сама-то тоже маленькая, но смогла, ухитрилась как-то, наклонила, держу, а ветка колючая, ладони жжёт, а я держу, держу, а медвежонок урчит что-то, ест ягоду. А я говорю, - ешь, маленький, ешь, вкусная ягодка! - И по спинке-то его глажу, глажу. У него мордочка довольная, головой мотает, будто спасибо говорит.
- Он что, там один был? А мама его где?
- Пока я его гладила да малиной угощала и не заметила, как медведица сзади-то подошла. Стоит, смотрит, я на неё, не рычит, не кидается. Я лукошко-то перед медвежонком поставила, назад пячусь, пячусь, потом побежала. Бежала так, бежала, не оглядываясь. Потом остановилась, осмотрелась, медведей нигде нет. Вздохнула с облегчением, но вдруг поняла, что место-то совсем незнакомое. Куда идти, не знаю. Заблудилась. Стала девочек кликать-аукать, не отзываются. А дело-то к вечеру, смеркаться стало. Смотрю вокруг, а лес-то изменился каким-то чудовищным образом, живой стал, будто проснулось в нём что-то невидимое, тяжёлое и мрачное. Звуки разные слышатся, шорохи, в чаще что-то ворочается, вздыхает, охает, стонет, скрипит и потрескивает. Деревья, как волшебные лесные чудища, ко мне свои сучья-лапы тянут, и стволы-туловища клонят. Из мглы смутные, бесформенные фигуры выдвигаются и встают призраками в шаге от меня, над головой скользят беззвучные крылатые тени. Кто-то невидимый ледяной ладонью по голове провёл... Показалось? Или, правда? У меня сердце словно в живот провалилось и замерло там. Испугалась я сильно, заплакала. Что делать, не знаю. Нашла какую-то ямку, свернулась в клубок, лежу, плачу. Замёрзла вся, трясти меня стало, то ли от холода, то ли от страха. А вокруг темно, словно у чёрта в кармане! Глаза закрыла. Будь что будет! Сколько времени так лежала, не помню. Только гляжу, идёт ко мне медведица та, несёт в передних лапах медвежонка своего, как мать младенца, и говорит человеческим голосом: «Ты сыночка моего накормила, не обидела, свою корзинку отдала с ягодами. И я тебе помогу за доброту твою. К дому выведу».
- И вывела?
- Может сон это был, может явь. Не знаю я. Только нашли меня утром деревенские мужики. В бреду я была. Простыла тогда шибко, заболела. И корзинку мою нашли, а в ней травы разные, которыми потом меня мама отпаивала. Выздоровела я.
- А кто же траву в корзинку сложил?
- А ты как думаешь?
- Медведица? Это она людям дорогу к тебе показала?!
- С тех пор я совсем не боялась в лес ходить, никогда не плутала и легко находила дорогу, знала, что со мной ничего не случится, потому что охраняет меня Хозяйка леса – моя Медведица.

                «Хрущёвский холодильник»
        Зимой это было. Ой, зимы-то на Сахалине ветряные, а снега знатные. Так несёт, что шага не сделаешь. А годы-то шестидесятые. Дома сплошь одноэтажные да двухэтажные, лишь кое-где пятиэтажки-хрущёвки виднеются. О холодильниках тогда никто и слыхом не слыхивал. Телевизоры-то не в каждом доме имелись. А сохраняли продукты люди в сетках-авоськах, вывешенных за окно на прибитый заранее и загнутый вверх, наподобие крючка, большой гвоздь.
       И приключился тут с бабушкой Нюрой, которую из-за повышенной говорливости соседки называли «Сорокой», такой случай. Аккурат накануне Рождества. Решила она деду своему сковородочку корюшки поджарить, что у неё в «уличном холодильнике» до времени хранилась. Да курочку бульонную приготовить. «Дай, - думает, - порадую деда. Уж очень он рыбку-то уважат!»
       Глядь, а сетки-то и нет. Только что была и нет её. Конец сетке, улетела. Оторвалась в смысле. Нюра пальтишко-то накинула и на улицу. Вокруг дома снегу намело по колено. Вот она и давай сугробы-то обшаривать. Запустит руку в снег и рыщет. Тут и кот дворовый что-то почуял, по снежку-то глубокому прыгат да мордой, как лис, в сугроб тычется.
       А в этот самый момент дед наш из магазина с буханкой хлеба возвращается. Смотрит, то бабка в сугроб, то кот. «Эй, Сорока, что это вы тут делаете?» – спрашиват. А Нюрка-то как раз нащупала-таки замёрзшу курицу, радостно вытащила её из-под снега и объясняет: «Да вот, Фёдор, еду ищем!..»
       Ох, и посмеялись же мы, когда дед рассказал эту историю. И беспризорнику-коту тоже улыбнулось его кошачье счастье. И он выпрыгнул из сугроба с добычей, с рыбиной в зубах, и довольный, урча, тут же помчался в сторону подвала.

    Крутится веретено, жужжит, тянется шерсть тонкой ниточкой… Тихо в комнате, а Дуняша терпеливо ждёт очередной истории – бабушкиного рассказа.

                Средство от храпа
     А вот ещё какую историю «Сорока-то» однажды на своём «хвосте» принесла. Думали мы с дедом, думали, правда ли, нет. Да она и наболтает, так недорого возьмёт. Так вот, что рассказыват. 
   Пошла она давеча в аптеку йоду купить. Всё, как обычно. Стоит. Впереди трое. Парень у окошка соску попросил. Ну соску и соску, так нет, ему самую большую подавай. А аптекарша удивляется: «Какую ещё большую? Они все одинаковые. Вам для какого возраста?» А он: «Лет так на двадцать пять». Аптекарша пальцем пригрозила, мол, нечего тут шутить. А он: «Да вы не подумайте, для себя беру. Очень, говорят, от храпа помогает».
    А «Сорока-то» стоит и размышлят: «Может, и своему деду таку соску купить. Недаром ведь говорят, что стар, что мал. Пусть хоть смеётся, хоть чё. Зато высплюсь!»  Как думаешь, Дуняша, соврала «Сорока» али нет про соску-то?

                «Космонавт»
    Давно это было, но до сих пор вспоминать смешно. Был у нас кот вороватый такой, вредный да хитрый. Всё в погребок лазал не мышей ловить, а сметану есть. Откроет крышку, макнёт лапу в сметану и облизывает. Так всю банку и съедал, бывало. А однажды, видать, лапой-то никак до дна не смог достать, так голову свою бесшабашную в банку-то и затолкал, вылизал её дочиста, а обратно-то никак. Дёргал-дёргал, ни выходит. Измучился, видно, весь. Что делать? Тогда потихоньку из погреба-то по лестнице вылез с банкой на голове и на улицу. Знал, что нашкодил, и попадёт ему. Спрятался под кустом, сдирает банку, лапами упирается, урчит. Да не поддаётся она, никак не снимается, и всё тут. В это время дед с рыбалки приходит, захотел мелкую рыбку коту отдать:
- Васька, Васька, - зовёт его.
А Васька-то рыбки хочет, не вытерпел, из-под куста с банкой на голове-то, как космонавт в шлеме, выскакивает:
- Мяу, мяу, - перед дедом хвостом крутит. Дед с размаху так на крыльцо и сел:
-Это что за приведение?
     А Маша, дочка-то, мамка твоя, маленькая ещё, смехом давится, рот зажала обеими руками и по стенке-то вниз сползает. Хохочет: «Вот так Васька! Теперь понятно, кто сметану ворует!»
     Всей деревней тогда эту банку с кота снимали. Сняли с горем пополам. А его дикие вопли много радости деревенским собакам доставили. Вот перелаю-то было!