Ахиллесова пята - 10

    - А чего ты кипятишься?  Выброси и забудь, -   подруга брезгливо  повертела  мятый конверт с письмом в изящных пальцах с дорогим маникюром  на холеных ногтях.  - Я уже давно похоронила  эту твою донкихотскую историю. Все думала,  вспоминала, от кого может быть  письмо…  А это, оказывается,  тот самый горный инженер, которого  Синельников  чинил?  Нашла из-за кого переживать.  Под моим чутким руководством ты уже давно перешла из разряда хлопотливых мамочек в прекрасное сообщество капризных дочек. И хватит об этом.

    Мы пили клюквенный морс  у нее на даче, где дорогая подруга жила круглый год и категорически отказывалась возвращаться в городскую  квартиру, мотивируя это тем, что не желает жить в прожекторах родительского контроля.   Я очень давно, еще в школе, раз и навсегда простила ей эпатажное поведение.  Имидж она постоянно меняла, как  туфли. Очевидно, в этом проявлялось ее пристрастие к творчеству. То она вдруг превращалась в женщину-вамп и поклонники павлинами, распушив хвосты, выстраивались перед ней во всей пестро-брутальной красе.  То начинала писать книги  по домашней кулинарии, начиненные весьма сомнительными рецептами от всех народов мира. Иногда я думала, что она смешивала в кучу взаимоисключающие советы от  «шеф поваров» и выдавала свое -  нечто неудобоваримое.  Однажды  я застала ее за сбором дождевых  червей для азиатского шашлыка. Это что-то… То вдруг  она принималась  строчить  очерки с кошачьих выставок, перезнакомившись с владельцами самых модных пород.  А  то, вдруг, забросив все, и работу в том числе, начинала очередной новый дизайн-проект своего загородного домика.

    Я привыкла к трансформациям Илоны и в общении пыталась сосредоточиться на тех главных чертах характера, которые в ней оставались неизменными: она была очень хорошим человеком, чутким, добрым и отзывчивым.  И, конечно, верной подругой.

    То ли  ее дом отыскал себе место среди берез, то ли березы посадили так, чтобы имитация рощи подчеркивала нежелание хозяйки опускаться до грядок, уже никто не помнил. Но в стремлении всегда быть оригинальной,  Илона  обрезала стволы наших русских деревьев на восточный манер, на высоте трех метров от земли, сформировав совершенно необычные кроны. Я пыталась сказать ей, что в дерево с рождения заложен шаблон его роста и развития. Что в нем нет лишних веточек.  Но она мне возражала в свойственной ей манере:

   - Да что ты говоришь? В тебя тоже заложили шаблон?
 
   - Конечно.

   - И где он?

   - В ДНК.

   - Оно и видно, - ехидно подводила черту подруга. – Ни на один миллиметр от своего шаблона не отступаешь, потому в старых девах и застряла. 

   В этот день мы уже переделали все, что обычно позволяют себе закадычные подруги. Перемыли косточки друг другу, наелись сырой брусники и напились морса. Есть хотелось чрезвычайно. Но Илона сидела на очередной модной  диете с отключенным холодильником в заново перестраиваемом доме.
 
   На открытой веранде, которая нас приютила, сквозь прорези дикого винограда, обвивающего беседку,  я смотрела на темно-зеленые овальные  шатры из березовой листвы, по которой ранняя осень  прошлась  мастихином,   оставив широкие ярко-желтые мазки.

   - Не молчи! О чем думаешь?

 Илона чувствовала себя комфортно только  во время утомляющих меня бесед. Молчание – не ее среда обитания.

   - Знаешь, я давно хочу приобрести осенние пейзажи Афремова:  в моей жизни, при всей ее разумной организации,  сегодня не хватает  тех  ярких красок, которые щедрой рукой раздавала всем подряд моя юность. А вообще,  я  собираюсь ехать  домой. Мне пора.  Кекс не любит долгого одиночества.

   - Переживет твой Кекс. Валяется где-нибудь на диване и чувствует себя наипрекраснейшим образом. Пойдем, погуляем немного. А то все сидим да сидим.
 
   - Если недолго. У меня три сценария не читаны.

   - Какое горе для  страны! Слушай, давай бросим эту нашу дурацкую работу и махнем исполнять твою детскую мечту.

   - Это ты про белый дом с колонами на берегу океана? Забудь. Даже если сложим общую недвижимость то на дом, может быть, и хватит, а жить на что?

   - Аришка, а мы тебя замуж отдадим. За какого-нибудь музыканта или архитектора.

   - Ты меня с собой не путай. Я предпочитаю ярко выраженную мужскую харизму.

   - Это нам известно. Мужественных и раненых в голову со всеми вытекающими.

   - Прогулка отменяется, я – домой.

   - А чего ты взъерепенилась?

   - Ничего. Просто хочу домой.

   - Ну, и катись, - она по-детски надулась, но я знала – это все игры.
 
   Наша дружба держалась на нескольких  стратегических  принципах,  главным  из которых    значилось  – ненасилие.  Мы  это правило ценили  и берегли.

   До федеральной трассы от дома Илоны было  всего  несколько километров, и я не стремилась быстро преодолеть старую бетонку. Мне нравилось смотреть по сторонам без  угрозы врезаться в столб.   Осень пленяла всем спектром охры и бордо.  Сколько раз я пыталась найти ткань на платье,  которая смогла бы в точности повторить  цвет сентябрьского ковыля...   Но ни разу мне не удалось отыскать именно такой оттенок. Как бы ни был талантлив художник или дизайнер природа  создает тона, сочетает цвета и пишет пейзажи вне всякой конкуренции.
 
   Сдался мне этот дом на берегу океана? Что я там буду делать? Слоняться по пустому пляжу?  Медитировать  на шум волн? Восторгаться штормом?  Засохну от тоски по смене времен года, по безграничным русским  просторам – полям до горизонта. Где родился, там и сгодился. Это точно. Мама всегда права.

   Мысли гуляют не строем… Мой взгляд упал на соседнее сидение.   Там  грудой   лежали сумочка, пакет с пижамой и полотенцем,  букет из ярко-желтой  пижмы, домашние туфли в чехле, а еще – письмо.  Я остановила  машину, открыла окно.   В гости   тут же залетел ветерок, вкусный, деревенский с запахом  коровы.
   
   Взяла конверт, на котором  скоро глазами дырку протру.  Меня мучили две вещи: некоторая невразумительность самого текста и слишком корявый почерк для инженера с высшим образованием.   Обратный адрес тоже смахивал на детективную историю:  Московская область, Можайский район, село Поречье.  Я точно помню, что Клавдия Ивановна рассказывала, как хорошо  они жили  в Рязанской области. Да не только они, но и их деды, и деды их дедов.  Потом они переехали в Реж, где Михаил  получил травму,  где мы познакомились. Там он и остался работать,  добывать самоцветы.  Я точно помню, что  адвокат Марк Стеблов, друг Синельникова,  выиграл процесс, который затеяли тогда  «олигархи» девяностых.  Обещанная тюрьма отменилась полным оправданием и денежной компенсацией.  Словом, все обошлось наилучшим образом. Он писал мне пару раз.  Наверняка, за эти годы у Арсеньева сложилась жизнь, появилась семья... Он был очень красивый и деликатный парень, я это хорошо  помню.  Возможно,  теперь он  живет у жены?   Минуточку, тогда при чем здесь: « Я так и не смог тебя забыть, моя красавица»? Жаль, что не приписал: «Жду ответа, как соловей лета».  Тогда, уж, точно  помог бы поставить точку во всей этой донимающей меня   истории.  Что-то не срасталось…
 
   - Московская область, Можайский район, деревня Поречье,  - строгим голосом  сформулировала я цель для навигатора.

Можно подумать, ему не наплевать на мои интонации... Так...  Вот оно...  Нужно   съездить, чтобы раз и навсегда закончить эти внутренние  метания!  Может быть,на следующих выходных, но не сегодня. Кекс голодный и вообще. Особенно вдохновляло «вообще». Где мой мобильник?
 
  - Мам, добрый вечер. Как дела?

  - Добрый вечер, Ариша. Ты дома?

  - Я у  Илоны на даче была. Можно я к тебе заеду?
 
  - Конечно!  Покормлю.  Иличка все еще на соках сидит?

  - Нет,  она перешла на морсы без сахара,  худеет так интенсивно, что скоро вообще испарится. Я голодная ужасно.

  - Ужасно голодная и страшно красивая. Милый мой редактор. Жду.

  Строители говорят, что фундамент – самое главное при строительстве дома.  Для  нашей семьи мама  служила таким фундаментом. Можно было сколько угодно заниматься перепланировкой,  рушить стены, перекрывать крышу, но фундамент, как самое прочное основание, всегда был неизменной опорой любых внутрисемейных  катаклизмов. Она старела, но как-то незаметно. И сама о себе говорила: «Маленькая собачка до старости  - щенок».  Я восхищалась ее тихой безмятежностью, ровностью, внутренней тишиной. В отличие от меня, мама не рушила дворцы, чтобы строить их заново. Она всю жизнь занималась вычинкой, как реставраторы прошлого, аккуратно восстанавливающие древние кирпичные кладки.  Вынимала  больной кирпич и заменяла его новым, не разрушая всю стену.   И вокруг нее дети – выздоравливали, старики – веселели, животные – радовались, а цветы росли, как пальмы в тропиках.  Волосы из темно- каштановых  превратились в черно-бурые, на лице появились очки, высокие каблуки уступили место  низеньким танкеткам, но образ в целом оставался нежным, по-молодому  гибким и умиротворяющим,  что бы ни происходило вокруг. Мой самый дорогой и близкий друг, мама, живи долго!