7. Воробей Афанасия Фета. Неравный Брак-Две Измены

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: картина Василия Пукирева - "Неравный брак" (1862)
_____________________________________________________

Ещё светло перед окном,
В разрывы облак солнце блещет,
И воробей своим крылом,
В песке купаяся, трепещет.
А уж от неба до земли,
Качаясь, движется завеса,
И будто в золотой пыли
Стоит за ней опушка леса...  —  А. Фет «Весенний дождь», 1857
    *   *   *
ВОРОБЕЙ  АФАНАСИЯ  ФЕТА  И  ЛИРИЧЕСКИЕ  ОТСТУПЛЕНИЯ  ЧЕХОВА.   «П р е д и с л о в и е  к о н ч е н о, и начинается драма. Преступная воля человека вступает в свои права...» Та же мысль в другой только форме будет высказана в рассказе «Дама с собачкой» (1899): «В с ё  п р е к р а с н о  на этом свете, всё, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве». А в «Драме на охоте» после таких грозных слов будущего убийцы вместо драмы сначала следует довольно мирное от лица Камышева описание венчания Оленьки Скворцовой и Урбенина:

«Я п о м н ю  хорошее воскресное утро. В окна графской церкви видно прозрачное, голубое небо, а всю церковь, от расписного купола до пола, пронизывает матовый луч, в котором весело играют клубы ладанного дыма... В открытые окна и двери несется пение ласточек и скворцов <<от которых «уходит» Оленька!>>...

О д и н  в о р о б е й, по-видимому, смельчак большой руки, влетел в дверь и, покружившись с чириканьем над нашими головами, окунувшись несколько раз в матовый луч, вылетел в окно....» — фактически в прозу почти переведённое стихотворение опять же Фета (выше).

Снова скворцы и воробей...  Афанасий Фет в одной из статей утверждает, что «богатую жатву» для вдохновения поэта может равно представить и великое событие, и драка воробьёв. Плохи горе - поэты, изыскивающие как цель вдохновения «хорошенький поэтически-романтический предмет». Главное в лирике – красота и гармония: «Т а м, г д е   р а з р у ш а е т с я   г а р м о н и я – разрушается и бытие, а с ним истина». (Фет А. А.– «О стихотворениях Ф. Тютчева», 1859) Чехова едва ли могла не заинтересовать о своём любимом поэте Тютчеве статья Фета. 

Афанасий Фет считал, что одно из важнейших качеств поэта – зоркость наблюдателя: зоркость на детали, в том числе. И Чехов тоже полагал, что «п и с а т е л ю   надо непременно в себе выработать зоркого, неугомонного наблюдателя...»; Чехова «читают и перечитывают, как настоящего поэта». (Бунин – «О Чехове»)

Как изрёк сам Чехов: «И н о г д а  н а д о  д а т ь  ч и т а т е л ю  отдохнуть и от героя, и от автора. Для этого годится пейзаж, что-нибудь смешное, новая завязка, новые лица...» (Бунин – «О Чехове») И воробей тоже сгодился: герою не хочется смотреть на венчание Оленьки с Урбениным, – лучше смотреть на воробья.
В целом это лирическое отступление с воробьём в солнечном луче подчёркивает, что в человеческом обществе совершается явно не обещающий гармонии брак. Упоминается в «Драме…» и известная картина В.В. Пукирева «Неравный брак» (1862).
________________

«В  с а м о й  ц е р к в и  т о ж е  п е н и е... Поют складно, с чувством... Мотивы всё больше весёлые, игривые, как светлые, солнечные “зайчики”, играющие на стенах и одеждах слушающих... В необработанном, но мягком и свежем теноре моё ухо, несмотря на веселый свадебный мотив, улавливает трудную, унылую струнку, словно этому тенору жаль, что рядом с хорошенькой, поэтической Оленькой стоит тяжелый, медведеобразный и отживающий свой век Урбенин...  Да и не одному тенору жалко глядеть на эту неравную пару... На многочисленных лицах, которыми усеяно моё поле зрения, как бы они ни старались казаться весёлыми и беспечными, даже идиот мог бы прочесть сожаление...»               

СВАДЬБА  И  ИЗМЕНА.  Венчание управляющего графа – Урбенина с Ольгой Скворцовой происходит «с особой торжественностью». Шафер – Камышев, деража над невестой венец, терзается не очень весёлыми мыслями:

 «М н е  д о с а д н о, п р о т и в н о, ж а л к о... За сердце скребут кошки, напоминающие несколько угрызения совести... <…> Если брак Оленьки с неуклюжим Урбениным — грех, то и я повинен в этом грехе... Откуда могут быть такие мысли? Разве я мог спасти эту юную дурочку от её непонятного риска и несомненной ошибки?..»

Довольно цинично, «в отвратительном душевном состоянии» Камышев пытается уверить себя, что он равнодушен к «девушке в красном», и не ревнует, а просто после попойки ему скверно и голова болит. На роскошной свадьбе по приглашению графа весь уездный бомонд. И Камышев с досадой мыслит сам о себе:

 «Д а ж е  е ё  ш а ф е р, известный всей губернии бонвиван и Дон-Жуан <<ещё одна поза!>>, может пощекотать её гордость... На него заглядываются все гостьи... Он эффектен, как сорок тысяч шаферов <<перефразировка слов Гамлета: «Но я её (Офелию) любил Как сорок тысяч братьев...»>>, взятых вместе, и... не отказался быть у неё, простушки, шафером, когда известно, что он даже и аристократкам отказывает, когда они приглашают его в шафера...

Н о  т щ е с л а в н а я  Оленька не  радуется... Она бледна, как полотно... Рука её, держащая свечу, слегка дрожит, подбородок изредка вздрагивает. В глазах какое-то отупение, словно она внезапно чему-то изумилась, испугалась...» — точно так критики любили и любят описывать невесту с картины Вас. Владимировича Пукирева «Неравный брак». Вот какая у Антоши Чехонте была зоркость к «мелочам»!

 Кроме того в подтексте - в за пределами повести предыстории сцены венчания будто звучит народная песня «Безумная» из сборника Матвея Ожегова. Сборник опубликован в 1890, но к этому времени песни из него уже звучали в Москве в исполнении и хоров и отдельных исполнителей. Доказать в данном случае нельзя, а вот так и слышится:

У церкви стояла карета,
Там пышная свадьба была.
Все гости нарядно одеты,
Невеста всех краше была.

На ней было белое платье,
Венок был приколот из роз.
Она на святое распятье
Смотрела сквозь радугу слез.

Горели венчальные свечи,
Невеста стояла бледна...
       *******
Итак, Оленька обвенчалась с Урбениным: «С у д ь б а  п о з в о л я е т  с е б е иногда едкие, ядовитые шутки!» — сначала перед вышедшим из церкви обществом явился сумасшедший отец невесты в «ситцевом халате и в туфлях-шлепанцах, ветхость которых плохо вязалась с роскошью венчального наряда его дочери. Лицо его было заспано, волоса развевались от ветра, ночная сорочка была расстегнута...» — некий карикатурный выход тени отца Гамлета! Невесте, впрочем, не до смеха. Шафер спасает ситуацию: уводит сумасшедшего лесника подальше от гостей.

«Н о в ы й  с ю р п р и з, который был поднесён молодым их судьбою, был ещё диковиннее...» Хотя является ли диковинкой измена, когда в брак одна из  сторон вступила не по любви?! На свадебном обеде злой Камышев продолжат «чертить карикатуры всех гостей», счастливый и пьяный Урбенин ведёт себя глупо, граф как всегда невыносимо пошл, а Оленька  «к а к  и с п у г а н н ы й  з в е р ё к, поглядывала на нас: не замечаем ли мы, что ей хочется плакать?»

Происходит анти-сцена, когда на именинах Татьяна взгляд Онегина был «чудно нежен»: «В е р о я т н о,  м о й << Камышева>> в з г л я д  был нехорош. Уловив его, она  <<Оленька>>  вдруг покраснела <…> Мне пришло в голову, что она стыдится передо мной, стыдится... “Какое мне дело до тебя?” — думал я, но сам в то же время не спускал с неё глаз, стараясь уловить причину её замешательства... Бедняжка не вынесла моего взгляда...»

Молодая жена убегает из-за стола в сад, что тогда было скандальным нарушением приличий: «Н е в е с т а  встала из-за стола и ушла — какое эффектное и сценическое место для ”великосветского” уездного романа!» «Роман» здесь означает именно «скандал». По долгу шафера вызвавшийся восстановить порядок, Камышев отправляется на поиски и находит беглянку плачущей и рвущей на себе волосы:

« — Я  с е г о д н я  т о л ь к о  п о н я л а... сегодня! Отчего я не поняла этого вчера? Теперь всё безвозвратно, всё потеряно! Всё, всё! Я могла бы выйти за человека, которого я люблю, который меня любит!
— За кого же это, Оля? — спросил я.
— За вас! — сказала она, посмотрев на меня прямо, открыто... — Но я поспешила! Я была глупа! Вы умны, благородны, молоды... Вы богаты... Вы казались мне недоступны!»

Искренность её слов не подлежит сомнению. Так выходит, что Ольга первая соблазняет Камышева в саду, в искусственной пещере, полной «сыростью, запахом плесени, грибов и известки» — практически в склепе. Ольга счастлива моментом. Предмет её страсти опытнее:

«С е р д ц е  м о ё  с ж а л о с ь  о т  с т р а х а... Любовь её ко мне была только лишним толчком в пропасть... Чем кончит эта смеющаяся, не думающая о будущем женщина?.. Сердце мое сжалось и перевернулось от чувства, которое нельзя назвать ни жалостью, ни состраданием, потому что оно было сильнее этих чувств...»

В порыве любви и великодушия он зовёт Ольгу немедленно ехать к нему жить: «Я  п р и ж а л  к  с е б е  “д е в у ш к у  в  к р а с н о м”, которая фактически была теперь моей женой, и в эти минуты мне казалось, что я действительно люблю её, люблю любовью мужа, что она моя и судьба её лежит на моей совести... Я увидел, что я связан с этим созданьем навеки, бесповоротно.
 — П о с л у ш а й,  м о я  д о р о г а я, моё сокровище! — сказал я. — Шаг этот смел... Он рассорит нас с близкими людьми, вызовет на наши головы тысячи попреков, слезных жалоб... <…> Ты будешь моей женой... <…> Я сделаю тебя счастливой, буду хранить тебя, как зеницу ока, пока жив буду, я воспитаю тебя, сделаю из тебя женщину! Обещаю тебе это, и вот тебе моя честная рука!

Я говорил с искренним увлечением, с чувством, как jeune premier <<артист на амплуа первого любовника>>,  исполняющий самое патетическое место в своей роли... Говорил я прекрасно, и недаром похлопала мне крыльями пролетевшая над нашими головами орлица. <…> На глупеньком личике неопытной, никогда ранее не слышавшей речей женщины выражалось недоумение...» За героя следует добавить, что волею автора он попал в пародийное положение Евгения Онегина в конце романа или с ним одноименной оперы Чайковского. Сопоставление речи Камышева с речью Онегина рождает иронию.

   О н е г и н (Татьяне)

...Меня ты любишь,
И не оставлю я тебя,
Ты жизнь свою напрасно сгубишь,
То воля неба: ты моя!
Вся жизнь твоя была залогом
Соединения со мной!
И знай: тебе я послан богом,
До гроба я хранитель твой!
Не можешь ты меня отринуть,
Ты для меня должна покинуть
Постылый дом и шумный свет,
Тебе другой дороги нет!
    *   *   *
Почему Камышев «задним числом» иронизирует над своей в недавнем прошлом искренней  речью?! Позже он объяснится: «Я  м н и т е л е н  д о  т р у с о с т и... я... болел от сострадания к Ольге и в то же время ужасался мысли, что она поймет моё предложение, которое сделал я ей в минуты увлечения, и явится ко мне в дом, как обещал я ей, навсегда! Что было бы, если бы она послушалась меня и пошла за мной? Как долго продолжалось бы это “навсегда”, и что дала бы бедной Ольге жизнь со мною? Я не дал бы ей семьи, а стало быть, не дал бы и счастья...».

Онегин в подобном положении сказал проще, прямее и изящнее: «Я сколько ни любил бы вас, Привыкнув, разлюблю тотчас...» Неискушённая в жизни Ольга оказывается как-то естественнее предмета своей страсти. Её ответ прост, хотя аморален:
 « — <…> Н е т, Серёжа... О с т а в ь  э т о, пожалуйста... Ты меня любишь, и больше мне ничего не нужно. С твоей любовью хоть в аду жить...
— Но как же ты будешь, дурочка?
— Я буду жить здесь, а ты... будешь приезжать каждый день... Я буду выходить тебя встречать».
________________

 Предлагаемая ею «идиллия» долго длиться не может: они ведь не в пустыне. Кроме того, Ольга ещё не знает бешеных перепадов характера своего возлюбленного, да и знает ли себя?! А возлюбленный на трезвую голову вдруг вспоминает о чести и совести:

«К а к  ч е с т н ы й  ч е л о в е к, я должен был бы порвать всякие сношения с Ольгой. Наша дальнейшая связь не могла бы ей дать ничего, кроме гибели. Выйдя замуж за Урбенина, она сделала ошибку, сойдясь же со мной, она ошиблась в другой раз. Живя с мужем-стариком и имея в то же время тайком от него любовника, не походила бы она на развратную куклу? Не говоря уже о том, как мерзка в принципе подобная жизнь, нужно было подумать и о последствиях.

«К а к о й  я  т р у с! Я боялся и последствий, и настоящего, и прошлого... Обыкновенный человек посмеется над моими рассуждениями. Он не ходил бы из угла в угол, не хватал бы себя за голову и не строил бы всевозможных планов, а предоставил бы всё жизни, которая мелет в муку даже жёрновы. Жизнь переварила бы всё...

 Н е т, н е  с л е д о в а л о  мне ехать к Ольге! А между тем душа моя неистово рвалась к ней... Я не пускал себя в графскую усадьбу, и это упорство стоило мне сильной нервной работы. Я тысячу раз брался за шляпу и столько же раз бросал её... То я решался пренебречь всем на свете и ехать к Ольге во что бы то ни стало, то окачивал себя холодом решения сидеть дома...»  Владимир Ленский то же самое выразил:

Я люблю вас, Ольга,
Как одна безумная душа поэта
Ещё любить осуждена.
<…>
Всегда, везде одно мечтанье,
Одно привычное желанье,
Одна привычная печаль!
Ты одна в моих мечтаньях,
Ты одно моё желанье,
Ты мне радость и страданье...
     *   *   *
Может быть, Камышев и пересилил бы запретную любовь, да судьба решила иначе.

На встречу бедного певца
Прыгнула Оленька с крыльца,
Подобна ветреной надежде,
Резва, беспечна, весела,
Ну точно та же, как была. - из «Евгения Онегина»
     *   *   *
ЛЮБОВНОЕ  СВИДАНИЕ. Любовное свидание в романе непременно должно иметь место. И дня через три после свадьбы Ольга сама явится в дом к любовнику с важным для неё вопросом:
« — Т ы  ж е н и л с я  б ы  н а  м н е, если бы я не вышла за Петра Егорыча?
“Вероятно, нет”, —  хотелось мне сказать, но к чему было ковырять и без того уж больную ранку, мучившую сердце бедной Оли?
 — К о н е ч н о, — сказал я тоном человека, говорящего правду».

 Камышев действительно любит: вместо умствования он тоскует как «впервые влюбившийся мальчишка», а когда Ольга неожиданно к нему приходит, он — «от удовольствия захохотал и запрыгал, как школьник». После ухода прекрасной пылкой дамы немедленно является граф с пошленькими речами и о «Татьяне», и об Ольге:

 «Ч у д о  ж е н щ и н а! <…> Я думаю приволокнуться за ней. <…> У старика... У Петра-то Егорыча не грех его супругу подтибрить... Она ему не пара... Он, как собака: и сам не трескает и другим не даёт... Сегодня же начну свои приступы и начну систематически... Такая душонка... гм... просто шик, братец! Пальчики оближешь!

Г р а ф  в ы п и л  т р е т ь ю  р ю м к у  и  п р о д о л ж а л:
— Знаешь, кто мне ещё нравится из здешних?... Наденька, дочка этого дурака Калинина... Жгучая брюнетка, бледная, знаешь, с этакими глазами... Тоже нужно будет удочку закинуть... <…>  А здесь, брат, как оказывается, ничего себе, весело! И общество, и женщины...»
_______________

В о п р о с: при таком окружении чего можно ожидать от 19-летней героини повести Ольги?! «П р о ш ё л  п о э т и ч е с к и й   м а й... Отцвели сирень и тюльпаны, а с ними суждено было отцвести и восторгам любви...» —  месяца через полтора она изменит и Камышеву. Причём не развратный граф, но Ольга соблазнит его.

 Помнится, в романе Тургенева «Дым» его герой Литвинов расскажет свой былой любви к капризной барышне Ирине Осининой: «Н а с т у п и л и светлые мгновенья первой любви, мгновенья, которым не суждено, да и не следует повторяться в одной и той же жизни». Созвучия с Тургеневым закономерны, ведь это о первый громко заявил тему умирания "дворянских гнёзд". Но Тургенев ещё и мастер подачи тонких оттенков характера

Помня символику загнившего – умирающего одного из «дворянских гнёзд»  графской усадьбы как склепа и некоего аморального места, перемена в поступках героини не удивительна: неискушённая в жизни Оленька теперь живёт в богатом склепе - в усадьбе графа Карнеева, Но не в доме графа, а во флигеле мужа-управляющего имением живёт. Натура же у Оленьки по определению Камышева богатая и широкая: от природы восприимчивая и деятельная натура.
 

СОБЛАЗНЕНИЕ  ГРАФА  КАРНЕЕВА  И СТИХОТВОРЕНИЕ  АФАНАСИЯ  ФЕТА.  Камышев продолжает свою печальную повесть о преступной воле человека, - взаимных подступах к соблазнению графом Ольги и ею —  графа:

«К а ж д ы й  д е н ь Ольга ездила с графом кататься верхом. Но это пустяки. Ольга не могла полюбить графа... Ревновать должны были мы <<старый муж и любовник>> не к графу, а к чему-то другому, чего я не мог понять так долго. Это “что-то другое” стало между мной и Ольгой целой стеной…» — богатство, положение в обществе, скажем за героя. На взгляд из чащи леса  Урбенин казался лесной наяде не бедным,  но оказался беден, а граф в округе самый богатый.

Граф-то цинично хотел «подтибрить, а «подтибрили» - использовали его. Не ведающий об отношениях Ольги со своим приятелем Камышевым, ему граф цинично хвастает:
« — П о з д р а в ь! — сказал он, беря меня под руку и хихикая... — Ещё одна такая поездка, и, клянусь прахом моих благородных предков, с этого цветка я сорву лепестки  <<Нечего сказать! Подходящая ситуация, чтобы поминать благородных предков!>>… <…> В продолжение десяти минут  ”т в о я  р у к а  в  м о е й  р у к е”, — запел граф, — и... ни разу не отдернула ручки... Зацеловал!»
   _________________________

«Твоя рука в моей руке» — перевранная графом фраза из известного стихотворения Афанасия Фета:

Я повторял: “Когда я буду   
Богат, богат!   
К твоим серьгам по изумруду —
 Какой наряд!”
Тобой любуясь ежедневно,
Я ждал, — но ты —
Всю зиму ты встречала гневно
Мои мечты.
 И только этот вечер майский
Я так живу,
Как будто сон овеял райский
Нас наяву.
В моей руке — какое чудо! —
Твоя рука,
И на траве два изумруда —
Два светляка. (1864)
     *   *   *
Лирика Фета исключительно кристально нравственна: основа Мира Красоты не может быть иной. Этого мог ли не понимать автор «Драмы на охоте»?! Поэтому фетовская фраза здесь подчёркивает дикую безнравственность графа, мечтавшего заодно «убить двух зайцев»: на пару с Ольгой соблазнить и Наденьку Калинину.

Сама Ольга сразу после в адрес графа презрительной фразы «К а к о й  б о л в а н!» (понимает что к чему!) вроде нелогично заявит Камышеву: «Я  т е б я  л ю б л ю, жить без тебя не могу, но... не езди ко мне, милый мой! Не люби меня больше... Я не могу уж продолжать... Нельзя... И не показывай даже виду, что ты меня любишь...  Я  т а к  х о ч у. Причины знать тебе не нужно, и я их не скажу...»  Вот как через пару месяцев заговорила наивная девочка из леса! Но какую «мораль» могла обрести «широкая натура», живя в близости с роскошным графским    

Трудно понять человеческую душу, но душу свою собственную понять ещё трудней.  –  «Драма на охоте», реплика Камышева.
          ****************************************

СОЗРЕВАНИЕ  УБИЙСТВА.  Далее Камышев узнает о своей возлюбленной «много печального»: она зла с мужем  –  с безумно любящим её Урбениным. Она зла и с его ни в чём не повинными детьми от первого брака (14 и 5 лет). Злость эта нелогичная – с досады. 14-летний сын Урбенина жалуется на молодую мачеху:

 «О н а  и  п а п а ш у   з а м у ч и л а. Папаша страшно тратится на неё, отрывается от дела... и опять начал пить! Опять! Она дурочка... Весь день плачет, что ей приходится жить в бедности, в таком маленьком флигеле. А разве папаша виноват, что у него не много денег?»,!

И, наконец, на глазах первого любовника следует сцена соблазнения графа, для чего Ольга не постесняется оклеветать мужа. Явление якобы избитой мужем Ольги к графу есть намеренно шаблонное повторение подобных сцен из дешёвых романов: это выход на «бис» актрисы провинциального театрика. Вот только написана пошловатая сцена соблазнения графа Карнеева рукою потенциально гениальной, подобно тому, как составленное из шаблонно затёртых поэтических фраз письмо Ленского оживлено гением Пушкина.

Под полночь явившаяся к графу соблазнительница не ожидала встретить «зрителя» – своего первого любовника: «О н а  б ы л а  б л е д н а, как снег, и дрожала, как струна, по которой сильно ударили. Волосы её были распущены, зрачки расширены. Она задыхалась и мяла между пальцами грудные сборки своего ночного пеньюара...
— Он бьет меня! — проговорила Ольга и, зарыдав, упала в кресла. — Он бьет! <…> Муж! Я не могу с ним жить! Я ушла!» — муж её не бил.

Камышева Ольга и граф из усадьбы выставляют как вон как мальчишку: «Я  е х а л   д о м о й. Темнота была ужасная. Озеро сердито бурлило и, казалось, гневалось, что я, такой грешник, бывший сейчас свидетелем грешного дела, дерзал нарушать его суровый покой. В потёмках не видал я озера. Казалось, что ревело невидимое чудовище, ревела сама окутывавшая меня тьма. Я... закрыл глаза и задумался под рев чудовища. — А  ч т о  е с л и  я  в о р о ч у с ь  с е й ч а с  и  у н и ч т о ж у   и х?

С т р а ш н а я  з л о б а  бушевала в душе моей... Всё то немногое хорошее и честное, что осталось во мне после продолжительной жизненной порчи, всё то, что уцелело от тления, что я берег, лелеял, чем гордился, было оскорблено, оплевано, обрызгано грязью!

Р а н е е  з н а в а л  продажных женщин, покупал их, изучал, но у тех не было невинного румянца и искренних голубых глаз... <…> Я, сам испорченный до мозга костей, прощал, проповедовал терпимость ко всему порочному, снисходил до слабости...  Был я того убеждения, что нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью, и нельзя винить те червонцы, которые силою обстоятельств попадают в грязь... Н о  р а н е е  н е  з н а л  я, что червонцы могут растворяться в грязи и смешиваться с нею в одну массу. Растворимо, значит, и золото!»
________________

Как в «Преступлении и наказании» и в «Идиоте» преступление в «Драме на охоте» вроде неожиданно  «упадёт как камень». Преступление - убийство подсознательно уже созрело, и Чехов мастерски это рисует. Дома оскорблённый новый Онегин – Печорин – Чацкий как бы невольно сбрасывает все интеллектуально на себя «надетые» роли. Остаётся доведённый до отчаяния человек. То же самоё было и с Печориным, когда он потерял свою старую любовь - Веру:

«Н о г и  м о и  п о д к о с и л и с ь... я упал на мокрую траву и как ребёнок заплакал. И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется... Душа обессилела, рассудок замолк...». (М.Ю. Лермонтов «Княжна Мери»)

Камышев будет предаваться горю в более удобных цивилизованных условиях и не так как в "Княжне Мэри" Печорин красиво. Страдания оскорблённой гордости как бы отражены в реакции его слуги Поликарпа: «П р и е х а в  д о м о й, я повалился в постель. Поликарп, предложивший мне раздеваться, был ни за что ни про что обруган чёртом.
— Сам — чёрт, — проворчал Поликарп, отходя от кровати.
— Что ты сказал? Что ты сказал? — вскочил я.

— Глухому попу две обедни не служат.
— Ааа... ты еще смеешь говорить мне дерзости! — задрожал я, выливая всю свою желчь на бедного лакея. — Вон! Чтоб и духу твоего здесь не было, негодяй! Вон! <<Читатель может не волноваться: верный слуга не бросил господина в таком нечеловеческом состоянии!>>

И, не дожидаясь, пока человек выйдет из комнаты, я повалился в постель и зарыдал, как мальчишка. Напряженные нервы не вынесли. Бессильная злоба, оскорбленное чувство, ревность — всё должно было вылиться так или иначе.
 — М у ж  у б и л  с в о ю   ж е н у! – горланил мой попугай...
 
Под влиянием этого крика мне пришла в голову мысль, что Урбенин мог убить свою жену... Засыпая, я видел убийство. Кошмар был душащий, мучительный... <…> После описанной ночи наступило затишье».
    _________________________

Помнится, в повести Тургенева «Затишье» (1856) мнимое затишье завершится самоубийством. Далее Камышев «засел дома», не ездил к «окончательно опротивевшему» ему графу и  примерно исполнял свои заброшенные обязанности следователя; и ещё, на наш взгляд, он весьма неудачно занимался психологическим самоизлечением от страсти, а по сути, выходит самовнушение будущего убийства:

«На Ольгу я махнул рукой... “Г л у п а я,  р а з в р а т н а я   д р я н ь!” — третировал я её всякий раз, когда она… появлялась в моём воображении… Мне вспоминались: Каменная Могила, лесной домик, в котором жила “девушка в красном”, дорога в Тенево... и сердце мое начинало усиленно биться... Я ощущал щемящую боль... Но всё это было непродолжительно.

 С в е т л ы е   в о с п о м и н а н и я  быстро стушевывались под напором тяжелых воспоминаний. Какая поэзия прошлого могла устоять перед грязью настоящего? И теперь, покончив с Ольгой <<лжёт сам себе!>>, я далеко уже не так глядел на эту  “п о э з и ю”, как прежде... Теперь я глядел на неё, как на оптический обман, ложь, фарисейство... и она утратила в моих глазах половину прелести...» — когда бы утратила, то не убил бы?..  Героиня его романа в его сознании раздвоилась: чтобы сберечь девушку «с добрыми голубыми глазами» следовало в воображении уничтожить «развратную дрянь», а отсюда недалеко и до физических действий.

«В п о с л е д с т в и и  Ольга рассказывала мне <<Камышеву>>, что... как только шум от моих шагов смешался с шумом ветра и сада, пьяный граф сжимал уже её в своих объятиях. А она, закрыв глаза, зажав себе рот и ноздри, едва стояла на ногах от чувства отвращения. Была даже минута, когда она чуть было не вырвалась из его объятий и не убежала в озеро. Были минуты, когда она рвала волосы на голове, плакала.  Н е л е г к о  п р о д а в а т ь с я...»

Ольга долго не выдержит взятой на себя роли сошедшейся с графом по любви. А «развратная дрянь» выдержала бы, и тогда вместо трагедии, была бы только почва для пикантного водевильного скандала. Через три недели (время указано в повести точно) таких опасных психологических изысков Камышева посетил граф Карнеев на удивление и против  обыкновения трезвый. И что ещё страннее: оказалось, что граф иногда кратковременно способен мыслить по-человечески – не полностью пошло.

В начале жизни мною правил
Прелестный, хитрый, слабый пол;
Тогда в закон себе я ставил
Его единый произвол.
Душа лишь только разгоралась,
И сердцу женщина являлась
Каким-то чистым божеством.
Владея чувствами, умом,
Она сияла совершенством.
Пред ней я таял в тишине:
Её любовь казалась мне
Недосягаемым блаженством…

То вдруг её я ненавидел,
И трепетал, и слезы лил,
С тоской и ужасом в ней видел
Созданье злобных, тайных сил;
Её пронзительные взоры,
Улыбка, голос, разговоры —
Всё было в ней отравлено,
Изменой злой напоено,
Всё в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей...  –  Авторское лирическое отступление из «Евгения Онегина», Глава IV.
      *   *   *
«ЛИХОРАДКА, А  НЕ  ЖЕНЩИНА».  Граф под редкие реплики приятеля произносит монолог, волею автора «Драма на охоте» являющийся как бы пародийным снижением авторского отступления из «Евгения Онегина» (цитата выше). Заодно монолог графа  в парадийном варианте выражает и чувства Камышева. Рассказывая о своей жизни с Ольгой, граф, как говорится, начинает «за здравие», а продолжает «за упокой»:

« – А  у ж  и  г а р м о н и я, братец ты мой! Такая гармония, что и описать тебе не могу! <…> С а м  н е  р а з б е р у, хорошо ли мне с нею <<с Ольгой>> живется, или скверно. И чёрт не разберет! <<странная якобы гармония!>> Бывают действительно минуты, когда полжизни бы отдал за “bis”, но зато бывают деньки, когда ходишь из угла в угол, как очумелый, и реветь готов... <…> Не понимаю, брат, я этой Ольги. Какая-то лихорадка, а не женщина...

В  л и х о р а д к е   т о   ж а р,  т о  о з н о б, так вот и у неё, пять перемен на день. То ей весело, то скучно до того, что глотает слёзы и молится... То любит меня, то нет... <…> Бывает и так. Проснёшься нечаянно, откроешь глаза и видишь обращенное на тебя лицо... этакое какое-то ужасное, дикое... Перекошено оно, это лицо, злобой, отвращением... Как увидишь этакую штуку, всё обаяние пропало... <…> Сошлась со мной, как уверяет, только по любви, а между тем не проходит ночи, чтоб я этакого лица не видел. Чем объяснить? Мне начинает казаться... что она меня терпеть не может, а отдалась мне только из-за тех тряпок, которые я теперь ей покупаю. Ужасно любит тряпки! В новом платье она в состоянии простоять перед зеркалом от утра до вечера... <…>

У ж а с н о  с у е т н а! Более всего во мне нравится ей то, что я граф. Не будь я графом, она не полюбила бы меня. Не проходит ни одного обеда и ужина, чтоб она не упрекнула меня со слезами, что я не окружаю себя аристократическим обществом. Ей, видишь, хотелось бы царить в этом обществе... С т р а н н а я! <…> Я, надо сказать... увлекся серьёзно, не на шутку. <…> Женщина она редкая, недюжинная, не говоря уж о наружности. Умишко неособенный, но сколько чувства, изящества, свежести!.. Сравнивать её с моими обычными Амалиями, Анжеликами да Грушами, любовью которых я доселе пользовался, невозможно. Она нечто из другого мира, мира, который мне незнаком...

У в л ё к с я, в р о д е  как бы  п о л ю б и л! Но теперь вижу, что напрасно я стараюсь ноль возвести в квадратную степень. То была маска... Яркий румянец невинности оказывается суриком, поцелуй любви — просьбой купить новое платье... Я взял её в дом, как жену, она же держит себя, как любовница, которой платят деньги. Но теперь шабаш! Смиряю в душе тревогу и начинаю видеть в Ольге любовницу... Шабаш!»
___________

Положим, насчёт жены граф привирает, сам наивно веря в свою ложь, но и Ольга не выдерживает роли: могла бы сохранить своё влияние на графа (для него, возможно к лучшему?..). И не смогла. Ольга как бы уничтожена - смята противоположными ролями: воспитанного лесом и озером естественного человека и водевильными чаяниями окружающего графа местного аристократического бомонда.

Граф – естественно! – своей роли в меру пьющего любящего мужа тоже не выдерживает, потому как, вообще, по мягкотелости натуры тушуется при первом диссонансе. И Камышев роль благородного отверженного героя не выдерживает. А кто выдерживает?! Выдерживают Озеро, Лес и остальные Символы.

 Ольга оклеветала перед графом мужа как вора, и его граф  рассчитал – прогнал из усадьбы вместе с детьми. Камышев возмущён:
« – И  т ы,  г л у п е ц,  даешь веру словам этой  м а л е н ь к о й   г а д и н ы? — закричал я, возмущенный до глубины души. —  Ей мало того, что она бежала от него, опозорила его на весь уезд. Ей нужно было ещё предать его! Такое маленькое, необъемистое тело, а сколько в нем таится всякой мерзости! <…> Ты глуп и животен. Рад бы упечь мужа своей любовницы, да не знаешь как!»

Нравоучения Камышева не достигают цели: на этот раз граф самолюбиво упёрся и приятелю не верит. Граф заявляет:
« - У тебя какая-то страсть заступаться за подобных господ. Но я порешил быть беспощадным. Сегодня я отослал ему расчет и попросил очистить место для другого. Терпение мое лопнуло. Убеждать графа в том, что он несправедлив, непрактичен и глуп, я почел излишним. Не перед графом заступаться за Урбенина...» - очень странная фраза, если вдуматься! Не Камышеву заступаться, потому как он любовник жены Урбенина и предыдущий любовник любовницы графа?! Думай как хочешь, дорогой читатель!


«ЧЁРТ ЗНАЕТ  ЧТО  ЗА  НАТУРА!»  «Лихорадка, а не женщина» довольно быстро изматывает на сильные чувства неспособного графа. Камышев продолжает описывать свой "роман": «Н е м н о г о  с п у с т я мне, против моей воли, довелось побывать в графской усадьбе. У одной из графских конюшен воры сломали замок и утащили несколько дорогих седел. Дали знать судебному следователю, т. е. мне, и я volens-nolens <<волею - неволею>> должен был ехать. Графа застал я пьяным и сердитым. Он ходил по всем комнатам, искал убежища от тоски и не находил его.

— З а м у ч и л с я  я  с этой Ольгой! — сказал он, махнув рукой. — Рассердилась на меня сегодня утром, пригрозила утопиться, ушла из дому, и вот… до сих пор её нет. Я знаю, что она не утопится, но все-таки скверно. Вчера целый день куксила и била посуду, третьего дня объелась шоколату. Чёрт знает что за натура! Признаться, она начинает уже мне надоедать своими резкими переходами. Мне хочется чего-нибудь тихого, постоянного, скромного, вроде Наденьки Калининой, знаешь ли...»

«Г у л я я  в  с а д у, я <<Камышев>> встретился с “утопленницей” <<Просто так он гулял или именно надеялся на встречу?!>>. Увидев меня, она страшно покраснела и — странная женщина — засмеялась от счастья. Стыд на её лице смешался с радостью, горе со счастьем. Поглядев на меня искоса, она разбежалась и, не говоря ни слова, повисла мне на шею.
— Я люблю тебя, — зашептала она… — Я по тебе так соскучилась, что если бы ты не приехал, то я бы умерла.

Я обнял её и молча повел к беседке. Через десять минут, расставаясь с нею, я вынул из кармана четвертной билет и подал ей. Она сделала большие глаза.
— Зачем это?
— Это я плачу тебе за сегодняшнюю любовь.
Ольга не поняла и продолжала глядеть на меня с удивлением.

— Е с т ь, в и д и ш ь ли,  ж е н щ и н ы, — пояснил я, — которые любят за деньги. Они продажные. Им следует платить деньги. Бери же! Если ты берёшь у других, почему же не хочешь взять от меня? Я не желаю одолжений!

Как я ни был циничен, нанося это оскорбление, но Ольга не поняла меня. Она не знала ещё жизни и не понимала, что значит  “продажные”  женщины». Воспитательно оскорбительный жест  Камышева опять не достигает цели. Подобно Чацкому он произносит монологи перед теми, кто заранее не в силах его понять.

В отличие от Чацкого он не прямо на публику произносит эти монологи, но пишет с роман с переосмысленными былыми монологами... Так верить читателю в искренность героя - мемуариста или нет?! А в меру разумения этого читателя! Причём, искренность в личном понимании ещё не означает фактического совпадения с реально произошедшим.