Скотобойня для белого мотылька

Белый мотылек взбрыкнул крыльями и улетел с цветка.
Перелетел на другой и скукожился.
Холодный ветер обдувал его крылья, превращая их прозрачность в тонкую пелену льда.
Вокруг не было ничего. Никого. Никого, кто мог бы взлететь также высоко.
А для белого мотылька высоко – это все, что он может. Даже его «высоко» это мерка только для него.
Он бы хотел выше. К небесам, стальным и печальным.
Хорошо, что ему не рассказали, что так можно. Что можно оттолкнуться от этого алого цветка и взмахнуть под самый край неба. Зато он не знал дна.
Жизнь коротка: только моргнешь, и солнце скрывается тьмой.
Белый мотылек прячется, укутывается в нее. Во тьме не расправить крылья, также как на солнце не хочется прятаться под листья.
Листья дышат, но не чувствуют. Они не примут его, не пригласят в свои объятия. Они тянутся также ввысь, к тому же теплому солнцу.
Белый мотылек тоже так хочет, но каждый раз ему остается лишь тьма.
Тьма примет. Она совсем не такая, как выглядит. Как, в конце концов, разглядеть что-то во тьме?
Но белый мотылек знает, что именно он ее и освещает. Видит светлячков и подражает им.
Смотрите, мол, я тоже чего-то стою. Я могу раствориться в этой тьме, и словно огонек отразить ее, словно краски - раскрасить. Ярко озарить то, что казалось пустым и несуществующим.

Белый мотылек дрожит при первых лучах солнца. Сырость, утренний бриз и яркий свет отталкивают его. Что с собой принесет эта высушивающая ярость? Одиночество? Опасность? Непредсказуемость?
Белый мотылек улыбнулся, если бы мог. Наверное, он даже улыбается. Новый день – новый свет. А что, если попробовать взлететь сегодня чуть выше? Вот туда, к этому бледному желтому диску. Вот туда, к этим молочным облакам. Там тоже ведь что-то есть.
Но ему страшно. Такие как он там не живут. Не взмывают. Не выживают.
Сквозь черные проплешины клубится дым. Хорошо тут. Привычно.
Белый мотылек вновь перелетел на другой цветок. Не жизнь. Красота!
Снова смотрит на то, что ближе. Тут тоже неплохо. Даже вкусно.
Вокруг кто-то снует туда-сюда. Белый мотылек хотел бы спросить – каково это – не здесь? Выше, дальше, там, где в общем-то немного страшно. Но никому нет дела до него – ведь свет ослепляет. Не позволяет сверкать.
Хочется снова под одеялко. В объятия доброй тьмы. Она примет. Не оттолкнет. Тьме не важно, что белый мотылек такой крохотный, что реши она его поглотить, никто бы и не заметил. Жизнь коротка – не надо моргать.

Белый мотылек скучает. Надо собраться, надо лететь. Может в этом и нет смысла, но так делают все, кто обращается к свету. Все, кто поглощается им.
Белый мотылек так не может. Он бы улыбнулся, если бы мог. Вместо этого он взбрыкивает крыльями и снова летит.
Не ввысь, нет. Вперед. Хотя можно ли говорить «вперед», когда это – «вбок»?
Белый мотылек пожал бы крыльями, словно плечами. Наверное, он так и делает, потому что хочет.
Хрупкие крылья отражают ветер и не превращаются в лед. Жизнь, в конце концов, на то и дана, чтобы ее наполнять. Заполнять. Все время куда-то перелетать.
В капельках видно его отражение. Белый мотылек расправляет крылья и вдруг осознает, что совершенен. Да, не такой как все эти странные летающие, копошащиеся, ходящие и скачущие вокруг. Но в этом отражении – глаза в стекле – он совершенен.
Почему же не совершенен свет, который его окружает?
Скалится.
Не принимает.
Но и он не цепляет его. Не дает того, что есть в этой таинственной тьме, в дребезжащей тишине которой так уютно.

Свет все-таки красив. Но лишь в те короткие минуты, когда он гаснет. Бледный солнечный диск краснеет, в последний миг озаряя все розовой пленкой. Белый мотылек чувствует, что тьма, родная, почти тут. Миг холода, и он снова в ее объятиях.
Но что-то не то. Она больше не гладит его. Не прижимает к себе. Не хватает в объятия. Она словно стирает все, что он так ждал.
И белый мотылек падает. Летит в пропасть. Пропасть, которую он не познавал раньше до той степени дна, от которой он когда-то так высоко оттолкнулся и взлетел.
Каменистая почва не греет. Листья все так же бездушны. А сверху больше нет ничего, к чему стоило лететь сломя крылья. Туда, в то место, которое его.
Тут нехорошо. Тьма бросила его туда, где даже ей до него нет никакого дела. А серебристые крылья еще не погасли. Еще источают свет, пусть и затухающий.
Что-то или кто-то сквозь зубы шепчет. Слова не имеют значения. Не помогут избежать нового рождения. Переползая от камешка к камешку, белый мотылек ищет. Ищет то, что спасет. Вытащит. Даст зацепиться за стебелек. Прожить еще секунду, прицепляясь за тьму, как единственный источник света.
Камни катятся, мчит вода. Ветер разводит хоровод. Грязь. Всюду брызжет грязь.
Б-р-р.
Грязь выплескивается вокруг. Выплевывается. Кричит, что она тоже своего рода тьма.

Белый мотылек ощущает тепло. Грязь на его крыльях иссыхает, и оказывается, что вокруг снова свет. Вновь эта высь. Вновь это небо. Теплый дождь. Прозрачное солнце сквозь редеющие облака мерцает светом. Тепло.
Белый мотылек не понимает, что чувствует. А что он должен чувствовать? Что ощущать?
Может быть то, что ему все это померещилось? Может быть то, что иначе быть не могло?
Он ползет по ледяному стеклу и видит, что свет его померк. Отражение словно нарисованное. Ненастоящее.
Если там, наверху, он не нужен даже тьме, то в чем смысл взбрыкивать крыльями?

Белый мотылек проверит. Устремится ввысь. Еще раз. Там, где когда-то были объятия сладостной тьмы.
А может лучше не стоит? Зачем заходить туда, откуда будет потом страшно выйти?
Ветер подхватывает его и выталкивает со дна. Из пропасти, где все бессмысленно.
И снова цветок. Яркий, красивый, теплый. Родной. Приятный. Отсюда не хочется выходить. Не хочется улетать, не хочется бояться. Теперь он знал, что там, в глубинах пропастей.
Белый мотылек может выживать. Иногда посматривать чуть выше, надеясь увидеть рассвет. Думать о том, чем живет жизнь там, наверху. А может взлететь и дать крыльям волю.
Тогда и тьма примет его, и свет разглядит. Осветит путь даже в миг глубочайшего отчаяния. Поддержит тьму в ее признаниях. Простое превратит в сложное, чтобы доказать, что однажды будет наоборот.
Белый мотылек и сам, в конце концов, может освещать тьму. Не раздражать свет, а быть с ним заодно. Растворяться в нем и брать силы, чтобы укутать тьму.
Ведь он и есть свет, и он же – есть тьма. Смотря как посмотреть в свое отражение и насколько высоко искать то, чего белый мотылек так сильно хочет.