Справедливость как воздаяние - полная версия

              Что и говорить, к  термину справедливости мы прибегаем постоянно в течении всей нашей земной жизни. Мы взываем к ней, когда кругом сплошная негативная тьма незаслуженных проблем. Молимся о ней, чтобы наступил определенный и, как нам кажется, честный результат какого-либо события. Но достаточно редко мы анализируем, что это за явление нашей жизни, как оно действует во времени и пространстве. Мы постоянно делаем из него ориентир наших устремлений и это правильно. Потому что, в общем-то, справедливость это равное воздаяние, ну, или воздаяние пропорционально заслугам. Будь то в плюсе или минусе. И для того, чтобы обрести понимание этой пропорциональности и еще одной стороны этого явления, не менее важной, – неотвратимости, изложена следующая история, которая как принято говорить в среде кинематографистов «основана на реальных событиях»…

           При моем пробуждении к вечеру мир потерял значительное количество своих красок, которые были очень ярки при моем вчерашнем возвращении домой. Ведь это возвращение было финалом больших посиделок в одном из лучших ресторанов города, где благодарные клиенты давали фуршет в четь Вашего покорного слуги, выигравшему очередное «громкое» дело на своей адвокатской стезе. В те времена здоровья мне было не занимать, а помпезность празднования, льстивые речи и застольные здравицы в мою честь тешили самолюбие. Был конец девяностых годов прошлого века, и рестораны не ограничивали себя строгим соблюдением времени закрытия, которое было достаточно условным, следуя принципу «клиент всегда прав, особенно, если он платит в свободно конвертируемой валюте». С учетом того, что у моей клиентуры недостатка в купюрах родины дяди Сэма  не наблюдалось, празднование затянулось до утра, поскольку и на балтийских берегах того времени уже следовали примеру разгульной купеческой Москвы, которая, как известно, никогда не спит.
         С учетом моего богатырского сна, помноженного на снотворный эффект употребленного в застолье коньяка, пробуждение состоялось, как я уже упомянул, к вечеру, когда ноябрьские сумерки практически гасили незначительные световые остатки  дня поздней осени.
         Оглядев еще мутным после вчерашнего возлияния взглядом комнату, я определил свое тело, находящимся хоть в лежащем положении на диване, где, собственно, ему и следовало быть при пробуждении, но по-прежнему одетым в тот же дорогой костюм, в котором оно пребывало на фуршете в ресторане.
        «Так! Видимо, после того как я завалился под утро домой, было что-то еще?! Какое-то некуртуазное поведение, из-за которого домашние в знак наказания оставили меня спать в одиночестве и в партикулярном платье!» - подумал я со свойственным всем подгулявшим накануне мужикам  похмельным раскаянием.
        Прислушавшись к состоянию своего организма, я определил  его как неудовлетворительное и, издав несколько полагающихся в таком состоянии стонов,  осторожно поднялся и поплелся в ванную. Квартира сочилась тишиной. Домашние, понятное дело, не стали дожидаться пробуждения подгулявшего хозяина и отправились по своим делам. Тем паче и день-то сегодня был обыкновенный, будний. Адвокатская практика хороша тем, что нет ежедневной обязанности занимать место у  станка или тащиться в присутствие. Омовение дало кратковременный положительный эффект, который, увы, испарился уже при моей попытке загрузить в организм какое-нибудь подобие еды. Желудок взбунтовался и напрочь отказался принимать положенные ему калории. Ощущение мутности и тошноты сразу усилилось кратно.
-    Ф-ф-у, похоже, не миновать методики старины Воланда – лечить подобное подобным же, - страдальчески произнес я вслух.
        Однако осмотр холодильника и иных мест, где обычно располагалось различное спиртное, как подарочно-элитное, так и остававшееся с различных празднований, привело меня в уныние и резко углубило похмельную депрессию. Не было ничего, что  могло бы привести страдающий организм в какое-то приемлемое равновесие. Я раздраженно включил большую плазму, которая, заработав, тут же извергнула   ролик, усиливший у меня головную боль и  иные муки абстиненции, поскольку рекламировалось чешское пиво, которое заманчиво пузырилось пеной с большого экрана.
-    О, господи, сходить до алкошопа что ли? - снова вслух задумался я, - Хоть пивка какого-нибудь или джин тоника взять?
       Специализированный магазин алкоторговли располагался в соседнем доме и работал круглые сутки. Конечно, нужно было одеться и вообще проявить волевое усилие, что  было достаточно тяжело. Однако появившийся перед моим внутренним взором вид изящных бутылочек финского пива «Лапенкульта», расположенных в магазинном холодильнике рядом с сопутствующим товаром – вяленой рыбой, наполнил мой иссохший рот слюной и понудил к действию по облачению в верхние одежды.
       К моему удивлению лифт не работал, хотя на момент моего возвращения домой функционировал исправно. Это я помнил точно. Кроме того, свет в подъезде так же отсутствовал, хотя вчера все лампочки горели. Однако  не оставаться же без алкогольного противоядия из-за этих неприятных вещей! И я, чертыхаясь, практически в полной темноте стал спускаться по лестнице со своего пятого этажа. Рассеянный свет уличного фонаря, попадавший на лестничные пролеты из подъездных окон, помогал мало. Ну вот, наконец, и лестничный пролет второго этажа. Здесь уличного света уже побольше. Я отчетливо различил соты почтовых ящиков на стене. И в этот же момент что-то большое и не различимое в сумраке метнулось со стороны лифтовой шахты ко мне навстречу. Удара я не почувствовал тогда, просто стена с почтовыми ящиками как-то сразу и резко приблизилась. Инстинктивно я выставил вперед руку, это было последнее, что я запомнил в тот момент…
         
          Последующие события как-то: осознание себя в луже собственной крови на бетонном полу подъезда, ковыляние до квартиры, вызов «Скорой» и последующая госпитализация интереса не представляют, да и сам останавливаться на них желания не имею.
         Более-менее я пришел в себя после травмы головы и сопутствующих ей похмельных недомоганий к следующему дню, каковой встретил в больничной палате в размышлениях: « А что это собственно было?».
        Это сейчас я с уверенностью пишу о метнувшейся в мою сторону тени, поскольку знание происшедшего дает эту уверенность. А тогда-то я грешил на собственную неуклюжесть и похмельное состояние, в силу которых, как мне изначально казалось, я оступился и влетел башкой в почтовые ящики.
        Дверь палаты открылась, и в нее мягко зашел человек, известный всему городу, как один из его же «крестных отцов», а проще говоря глава одной из самых крупных группировок того времени, державшей Центральный район Петербурга. Мы были с ним одного года рождения, а познакомился я с ним еще во время своей прошлой прокурорско-следовательской службы, причем знакомство не было увязано с конкретным уголовным делом. На новом своем поприще я вел дела  многих его «подопечных». Обменявшись со мной рукопожатием, он спросил:
-     Ну как ты?
-     Да вот, жить буду, похоже, Николаич. Эх, блин, угораздило же …
         Он внимательно на меня посмотрел:
-     Проблемы с кем-то были? Почему я не в курсе?
        Я в свою очередь озадаченно посмотрел на него:
-   Да, вроде все как обычно, или я чего-то не знаю? Оступился после отмечания дела «Тушкана» в подъезде…
-    Оступился! После того как заточкой по виску тебе прилетело! Кстати, заточку эту нашли в подъезде, после того как ты уже здесь отдыхал, и свет по подъезду дали. Кто-то очень не хотел ее с собой уносить! А с учетом этого я полагаю, что хотели тебя вальнуть наглухо. А это уже и мой косяк! Поэтому я здесь и повторяю вопрос –  «непонятки» были с кем-то?
-    Не было, Николаич! Ты же сам понимаешь, что я бы к тебе сразу пришел, если бы накат случился!
-    Х-м-м, кто же это вот так, без предъявы?! Мусора все тщательно осмотрели в подъезде. По ходу пасли тебя, дорогой. Они же и лифт испортили, и свет в подъезде вырубили. Ждали они, конкретно! Только не знали, когда  точно выйдешь! Ты продумай все - что за дела вел в последнее время, что за разговоры у тебя были, не было ли «хвоста». Да что я буду тебя учить! Ты ж профи! Как поймешь что-нибудь или узнаешь что по своей линии, сразу мне звони! Парни тут подежурят, конечно, но надо знать и понимать, кто, что и зачем!
       Мы еще пообщались на тему моего здоровья, и мой визетер отчалил. Двое «быков» из его группировки заняли место у дверей палаты. Нечего и говорить, что бедная моя голова просто разрывалась от тысячи мыслей по поводу происшедшего. В те времена покушения, в общем-то, были явлением достаточно распространенным. Но они воспринимались достаточно спокойно, когда ты читаешь об этом в прессе или слышишь в новостях. А осознание того, что именно тебя хотели убить и, наверняка, еще будут пытаться это сделать, отравляет жизнь напрочь. От тягостных раздумий меня отвлек визит участкового, который взял с меня объяснительную, прозрачно намекая на возможность получения травмы головы в «при падении с высоты собственного тела в результате несчастного случая». Впрочем, он знал с кем имеет дело и после двух неуклюжих попыток свести дело к бытовой травме, оставил меня в покое. В покое условном, конечно. Я еще и еще раз прогонял встречи, разговоры и иные мелочи своей повседневной жизни, но никак не мог ухватить искомого. К вечеру раздался звонок на мобильный. Звонил мне бывший коллега по прокурорской службе, который, в отличие от меня на ней пребывал и в настоящий момент, хорошо, однако ж, поднявшись в чинах. Несмотря на то, что мы в свое время претендовали на одну и ту же должность в плане повышения по службе, отношения между нами оставались приятельскими:

-    Я по поводу случившегося… Знаешь, есть у меня оперативная информация (стуканул один), что к нападению причастны…
         И он назвал мне две фамилии, которые мне были знакомы, так как не столь давно я встречался с ними в суде по делу об употреблении героина. Оба они отделались легким испугом, получив условные срока, благодаря усиленным ходатайствам службы по контролю за незаконным оборотом наркотиков. Это говорило о том, что они у той же службы либо состоят «на связи», а попросту говоря, стучат. Либо задействованы в иной разработке или оперативной комбинации. Однако информация бывшего коллеги, являющаяся без сомнения ценной, вопросов только добавила, так как сии персонажи со мной в процессе не конфликтовали, до суда по жизни мы не встречались, так что делить нам вроде бы  было нечего. Так или иначе, сейчас я был привязан к больничной койке с диагнозом о «подозрении на сотрясение головного мозга», а кроме того, с учетом нынешнего адвокатского положения явно не располагал оперативными возможностями для того, чтобы поговорить с этими двумя наркоманами «по душам». Тем не менее, памятуя свое обещание, информацию «дону Корлеоне» я передал, что его явно обрадовало, поскольку он терпеть не мог неясных ситуаций или «непоняток», говоря его языком.
        Несмотря на то, что подкараулившие меня в тот злосчастный вечер, действительно хотели лишить меня жизни, что следовало из характера травмы (кожа заточкой была рассечена аккурат по виску), сам удар, который должен был стать для меня финальным, кроме этого рассечения кожи иного вреда не причинил. Но после этого удара я хорошо приложился той же многострадальной головой о почтовые ящики, а потом и подъездную стену, так что приходилось исполнять требования медиков, терпеливо перенося все необходимые процедуры. После получения сведений о вероятных виновниках я перешел в общую палату и расстался с охраной «братков». Последующие дни в лечебном учреждении смысла описывать опять-таки не вижу, хотя с моими соседями по палате, каждодневно скидывавшимися  на закупку в медицинском киоске пузырьков с боярышником, который употреблялся вечером под домашнюю снедь из передач, приносимых заботливыми родственниками, скучать не приходилось. Но эта тема для юморески  будет описана в иной миниатюре. Здесь же, в данной истории мы вернемся к пониманию справедливости как явлению нашей жизни.
        Нечего и говорить, что после выхода из больницы я сразу же попросил Николаича о встрече, так как мне не терпелось узнать, что поведали ему или его опричникам эти двое. Но разговор получился совсем не такой, как я рисовал в своем воображении…

-     Да нашли мы этих задротов, - Николаич мрачно смотрел на волны Финского залива, которые лениво наползали на песчаный берег, где мы «забили стрелку», - Да только вот оказались они не очень живыми…
-     Как же так? – растерялся я, - Неужели твои люди…
-     Думай, что базаришь! – вскинулся он, - Мало подлечился видать! Мои парни нашли их в притоне за городом. Они уже минимум как сутки были дохлые! «Передоз» по всей видимости, мать их! Рядом «баяны» валялись (шприцы - прим. Автора) с остатками ширева. Вскрытие мы, как ты сам понимаешь, не проводили. Мы аккуратно слили информацию в ментовку об этих жмурах. Так что более подробно можно у них узнать. Хотя не думаю, что менты прояснят нашу «тему». И для меня твой вопрос поэтому пока не закрыт!
        Последующее наведение справок через бывших коллег подтвердило смерть обоих от «паленого» героина. Так что  эта ниточка оказалась оборванной. Я снова окунулся в свою адвокатскую практику, иногда возвращаясь мыслями к печальным  событиям. Наконец я решил навестить коллегу, сообщившему тогда мне об этих не вовремя почивших наркоманах. Ведь он-то откуда-то имел информацию о них, причем даже очень скоро. От запланированного визита меня отвлек звонок из конторы, именуемой тогда Управлением по борьбе с организованной преступностью. Или если выражаться аббревиатурно РУБоП. Причем в разговоре по телефону сотрудник намекнул, что речь пойдет о нападении на меня…

-      То есть Вы никого не подозреваете? – начальник РУБоП еще раз с нажимом задал мне этот стандартный вопрос.
        Беседа наша, от которой я ждал хоть каких-то новостей, стала мне уже надоедать. Понятно, что я не мог сообщить им о всех фигурантах в этой истории, так как это была не только моя тайна. Они же, а именно начальник и двое оперов, беседовавших сейчас со мной, явно чувствовали, что я что-то недоговариваю. Этим и был вызван повторный вопрос.
-      Нет, не подозреваю, - повторил я устало. - Вы спрашиваете меня о клиентах по всем моим делам, о которых я говорить Вам права не имею. Ведь адвокатскую тайну никто не отменял! А можно и мне в свою очередь поинтересоваться, чем вызвана необходимость нашей беседы? Показания я следователю уже дал, потерпевшим меня признали. Неужели Вы думаете, что у меня есть основания что-то скрывать?
-      Да, мы так думаем. Неужели не догадываетесь, почему Вы здесь?
-      Совершенно не догадываюсь, - отвечаю.
          А сам  думаю, что неужели все-таки братки с теми наркошами перестарались?
-    Ну ладно. В общем, - начальник махнул рукой, - мы выставили на одного человека «единицу». И он позвонил на следующий день после покушения не кому-нибудь, а именно Вам. Надеюсь, помните, о чем Вы говорили с ним?
        Для неискушенных в оперативных изысках поясняю, что на языке оперов «выставить единицу» означает контроль телефонных переговоров, а, допустим, «пустить семерку» - установить наружное наблюдение. Для меня стало ясно, что мой телефонный разговор с коллегой  не является для моих собеседников тайной. Видимо до поры - до времени информировать меня не считали нужным, продолжая вести оперативное наблюдение, надеясь выйти на след.
        Таким образом, мой визит к коллеге по этим причинам был исключен. Я только подтвердил операм содержание нашего разговора, умолчав о событиях после него. Полагаю, что если бы были сомнения в естественной кончине моих визави, не отпустили бы меня с Богом из РУБОПа тогда… А то как же! Есть разговор, названы фамилии, потом носители этих фамилий обнаружены «не совсем живыми», как сформулировал Николаич. Как говорится, мотив налицо!
       Наша беседа добавила неясностей в эту историю, однако больше встреч с РУБоП-овцами у меня не было. Через три-четыре месяца меня вызвали в следственное управление прокуратуры, где «важняк» (следователь по особо важным делам - прим. Автора) предоставил мне для ознакомления целых семь томов уголовного дела. Я ведь официально являлся потерпевшим, а стало быть, в силу закона  имел право прочесть дело от корки до корки. Прочтение было лучше всякого детектива, ибо обнажало суть человеческую, имеющую отношение к нашей теме.  Жертв организатора покушения на мою жизнь, жизнь других моих коллег, которые также как и я, в свое время покинули систему прокурорского надзора и следствия (каждый по разным причинам, не о них сейчас речь)  было много. Всех их я знал в силу того, что «Ленинград  (С.-Пб.)– город маленький». Всех их знал и организатор. Я думаю, что читающие уже догадались, что таковым оказался мой бывший коллега, «сдавший» мне пару исполнителей. Тогда он, узнав по сводке происшествий, что замысел его провалился, и я остался жив, быстренько сориентировался и, приказал третьему исполнителю аккуратно «зачистить» умышленно засвеченных им мне наркоманов. Последний сыграл на их пороке, привезя им отравы под видом наркоты. Об убитых я не сожалел и не сожалею, хотя роль их была только в ведении слежки и стояния на «стреме». Смертельный удар наносил этот третий, который к моменту моего ознакомления с делом уже был арестован. Любопытен мотив организатора – это была месть нам, бывшим его коллегам, «продавшимся» преступности.
        Дальше все было банально… При задержании организатор обмочился прямо в коридоре своего казенного заведения. Сразу куда-то  испарилось его  «крутость» народного мстителя. До суда он не дожил, хотя и был под домашним арестом ( после задержания под стражу его брать не стали, принимая во внимание прежние заслуги). Состоялись у него беседы с Николаичем в лесных массивах, как  было тогда принято. И стал он пить по-черному, и крякнул в один из дней того неспокойного времени, о чем сожалений я, понятное дело, тоже не испытываю. На погребении кроме нескольких родственников не было никого… Оставшегося исполнителя судили, и поехал он на свое пожизненное, где собственно протянул недолго. И вроде бы все справедливо, все виновные получили по заслугам. И должно быть у меня это чувство, чувство торжества справедливости. Но не возникло оно ни при получении известия о кончине организатора, ни при картине оглашения приговора, когда последний злодей хватался за горло и грыз прутья клетки, внезапно и сразу поняв, что из нее он больше не выйдет…
         Когда справедливость торжествует, будучи растянутой во времени, она воспринимается как должное, хотя нам, конечно, свойственно ее всегда торопить. Наверное, правы представители мудрого Востока со своим пониманием этого явления, когда советуют сидеть на холме и ждать появления трупа врага плывущего мимо…