Без меня посмела выжить

В театре он переиграл всех принцев и героев любовников.
Мальчик из рабоче-крестьянской семьи, когда-то сам поработавший, как папа, на заводе сталеваром.
Ходил после работы в драматический кружок и страстно мечтал стать актером.

 Ему несколько раз повезло- поступил в столичный вуз, выучился, режиссёр в театре разглядел и делал на него ставку.
"Хрупкий, тонкий, психологичный, поющий-танцующий, музыкальный, пластичный"...сколько эпитетов наслушался, когда приехали к ним в театр американцы ставить мюзиклы. 

Чуть-чуть тогда ему не хватило только, чтобы не уехать, а ведь как звали! Говорили, что его улыбку будут снимать камеры всего мира! Уехать не уехал, но всю "аристократию" репертуара театра теперь стал играть только он.
И мечты его провинциальной юности с нереальной головокружительной скоростьюнабирали обороты и стали воплощаться.

Он быстро стал жизненноважным "органом" тетра. Если не сердцем, то ведущей, крупной "артерией". Кино и киностудии тогда закрыли на амбарный замок на целое десятилетие, да и он не рвался на экран - графиком съёмок нервы режиссёру не портил.

Но одно обстоятельство, провоцировало "аритмию" жизни в театре - его личная жизнь.
Всё также в общежитии, ещё с института он жил неузаконненым браком со студенткой другого курса,такой же бездомной, как и он сам.

Он и бросать её пытался и параллельные романы заводил. Но почему-то опять возвращался и возвращался к ней.
Уже и режиссёр с ним вразумительно поговорил:"Бросай ты её,дорогой, бросай! Намучаешься снимать жильё, измотаешься, "халтурить" начнёшь. Истаскаешь талант по корпоративам - никогда себе потом не простишь! И ей не простишь! Поверь мне - найди хорошую девчонку с квартирой и не мучайся ты так! Тебя ж так бабы любят, да тебя вообще все любят! Рви, сынок - и даже не думай!"

 И он рвал, и рвал, и рвал...
А оно то и дело опять срасталось, заживало, стягивалось, какой-то немыслимой живительной силой... А он опять по живому раздирал и уходил, возвращался и опять уходил..
Однажды ушёл и она... ушла.
И вернуться было больше некуда. Вернулся. Да только покружил над опустевшим гнездом, которое по веточке разграбил сам, и больше не нашёл гнезда...

Через год женился - нашёлся симпатичный человек, комфортный уютный, с любовью...с квартирой. Жить-работать можно было, стабильность в театре успокаивала душу, страстей хватало на сцене.Только воспоминания о ней, даже скорее о себе "том, тогда" всё ещё вызывали приступы стенокардии.

Однажды, во время спектакля, ему показалось, что он увидел в зрительном зале её лицо. У него мгновенно поднялась температура и он ждал момента когда сможет подробнее рассмотреть точно ли это она.

От этого нечаянного волнения роль, залакированная сотней спектаклей, вдруг обрела дополнительный трепет и блеск. Он в неожиданном для партнёра месте странновато засмеялся, как-то пронзительно взглянул, и весь спекталь вышел на другой энергетический градус, пришла какая-то дополнительная лёгкость, восторг, свобода...

Актёры потом прибегали в гриммёрку:"Ну ты, брат, сегодня даёшь, что такое, что случилось?"  После спектакля подошли журналисты взять интервью и он уже не помнил, что говорил. А только ждал когда они уйдут, что бы пробежаться по театру, поискать её...

Он вырвется из толпы школьниц набежавших за автографом и обойдёт всё фойе, гардероб и даже выйдет на парковку на набережной в жажде увидеть её лицо...
Только вдохнув резкого ветра с реки, он немного успокоился и вернулся. Не увидел её.

И это стало его наваждением. Он иногда себя ловил на том, что, выпав из текста, из спектакля, стоит на сцене мучительно сквозь свет софитов, ищет в зале её лицо. Эти секунды выпадения заставляли партнёров заглядывать ему в глаза "по-настоящему". И он сам играл от этого не хуже - критики отмечали в тот период его "новый уровень" - "психологизм и глубину трактовок давно наигранного репертуара". Да он и сам был вполне, вполне счастлив. Ему не доставало только...взглянуть на её лицо. Возможно всего один раз. Увидеть, как она без него? Она без него где-то есть? Смотрит на кого-то теми же глазами, что смотрела на него? И как, получается? Он уже привык к этому хроническому ноющему желанию столкнуться с ней лицом к лицу. Что когда это произошло, он не сразу поверил в это.

Как-то весной, на троллейбусной остановке его задержала поклонница-театралка восторженными зрительскими "благодарностями", как это с ним случалось. К  остановке подъезжал троллейбус, а за ним...бежала она.

В распахнутом развевающемся, как крылья бабочки, зелёном плаще, в чём-то белом обтягивающем, на розовых шпильках она догоняла троллейбус...
С новым светлым цветом волос, с новой короткой стрижкой, с алыми губами, она так счастливо улыбалась и так вдохновенно лёгко бежала...на неё смотрела вся улица!

 Он не узнавал её. Это точно была она! Но...уже не она.
Она была готова запрыгнуть в открывшиеся двери троллейбуса, когда увидела его. Она замерла, подлетела к нему:"Привет. Можно обнять?" Он смог только молча кивнуть. Она стремительно прильнула и на секунду застыла...
И тут же вскочила в троллейбус, обернувшись только на последней ступеньке в захлопнувшиеся двери.

 Он не сводил с неё взгляда.
А она, запрыгнув в троллейбус, села на заднее сиденье и отвернувшись к окну, закусила кулаком глухие рыданья...

У неё стоял перед глазами его изумлённо-восторженный...негодующий взгляд:
"Без меня! Посмела...выжить?! Быть такой яркой и счастливой?! Посмела без меня...быть?!" Обняв его, она поняла, что в этом городе её больше ничего не держит. Его "того" больше нет. Она от него свободна.
 
Он больше не искал её в зрительном зале и не ожидал встретить. Как-то догадался, понял, что она освободила его от себя.

Играть стал стабильнее, "мастерово", партнёров по сцене больше не пугал.
 Но они иногда нет-нет да припоминали тот период, спрашивая:"Серёга, а чего это было тогда с тобой?" И сами же завистливо отвечали: "Нет, ну снисходит же на некоторых!"

Он же спрятал это весеннее воспоминание "на троллейбусной остановке" поглубже в кладовые памяти. Туда, гда хранил недоигранные, недополучившиеся спектакли, пугающие обрывками картин, реплик, всплывающие иногда в бреду или во сне...